Поэма о Шанъян. Том 3–4

– Не упоминай этого дурня!

– Последние несколько дней военные были очень заняты. Хуайэнь, вероятно, очень уставал. – Я улыбнулась и покачала головой.

Юйсю нерешительно кивнула, а на лице ее появилась едва заметная тень беспокойства.

– В последнее время он постоянно чем-то занят, но я не знаю чем. Целыми днями у него лицо суровое, и говорит он грубо – как будто срывает злобу на мне. А когда я спрашиваю у него, что случилось, он не отвечает.

Я сразу поняла, почему Сун Хуайэнь так себя вел. Несколько дней назад Сяо Ци назначил Ху Гуанле генералом авангарда и повел стотысячное войско на юг. Ху Гуанле и Сун Хуайэнь всегда были верными помощниками Сяо Ци, их опыт и боевые заслуги были равны, но они очень отличались по характеру. О разногласиях между генералами Сун и Ху знали все, это уже ни для кого не секрет. Сейчас Ху Гуанле перехватил первенство, конечно, Сун Хуайэнь не смог сдержать обиду.

Вчера на утренней аудиенции у императора он потерял самообладание и публично просился на фронт, но Сяо Ци хладнокровно осадил его. Мне было неведомо, какие у Сяо Ци были планы, может, просто еще не пришло время отправлять Сун Хуайэня, а может, потому что у него были другие важные задачи. Я, конечно, не могла рассказать Юйсю, как на самом деле обстояли дела, поэтому я просто улыбнулась и мягко сказала:

– Тебе не нужно волноваться из-за чужих эмоций. Мужчины как дети. Генералы они, министры, гуны и хоу [29] – они требуют внимания и ласки.

Юйсю широко распахнула глаза.

– Как дети? Как так?

Поджав губы, я улыбнулась. Юйсю приняла мои слова слишком близко к сердцу. Смутившись еще больше, она пробормотала:

– Как он может быть таким большим ребенком…

А-Юэ тихо рассмеялась. Она была примерно того же возраста, что и Юйсю. Они стали добрыми подругами. Юйсю, залившись румянцем и надув щеки, обернулась и обратилась к А-Юэ:

– Дорогая, если ванфэй однажды тоже найдет тебе хорошего мужа, посмотрю я, как тогда ты будешь смеяться!

А-Юэ хихикнула и спряталась за моей спиной. Я не удержалась от смеха. Только рядом с ними я вспоминала, что я еще совсем молода и что у меня еще есть силы вот так смеяться.

Пока мы смеялись, позади вдруг раздался хмурый, низкий голос:

– Чему это вы тут так радуетесь?

К нам, заложив руки за спину, медленно подошел Сяо Ци. Он был одет в легкий наряд со свободным поясом и широкими рукавами. Его парадные одежды и манера держаться придавали ему особый, изящный и благородный вид, достойный совершенного вана. Вскинув брови, я улыбнулась и окинула его взглядом с ног до головы с нескрываемым одобрением. От моего взгляда он немного смутился и при посторонних не решился шутить надо мной, лишь слабо улыбнулся и спросил:

– О чем ты теперь думаешь?

Я ответила со всей серьезностью:

– Жалею, что такой прекрасный господин с достойными манерами и благородной осанкой постоянно ходит с таким беспристрастным выражением лица. Задумалась вот – есть ли во дворце женщины, которых привлекают такие мужчины?..

Юйсю и А-Юэ чуть отошли в сторону и не сдержались от смеха. Сяо Ци тихо кашлянул и пристально посмотрел прямо на меня. Он не мог при посторонних ответить мне, как обычно отвечал, а потому лишь отвернулся, скрыв свое смущение.

– И Юйсю здесь?

До этого он словно не замечал ее. Он тепло улыбнулся ей, когда она медленно склонилась в поклоне. Сяо Ци задумчиво посмотрел на нее, затем спросил:

– Как дела у Хуайэня?

– Благодарю ван-е за заботу. У моего мужа все хорошо, – осторожно, но уверенно ответила Юйсю.

Сяо Ци улыбнулся и сказал:

– У Хуайэня прямой характер, он не всегда сдержан в эмоциях. В некоторых делах с ним спешить не стоит.

Покраснев, Юйсю торопливо согнулась в поклоне и ответила:

– Ван-е верно говорит.

Благодаря печам во дворце было тепло, как весной. Даже глубокой ночью я не чувствовала холода. При свете свечей Сяо Ци читал документы, а я сидела в кровати, прислонившись спиной к изголовью и сдирая с апельсина кожуру. Ненароком подняв голову, я взглянула на силуэт Сяо Ци, и на сердце моем вдруг стало тепло и спокойно. Но этого мне было мало. Я встала с кровати, подошла к нему, но он не обращал на меня внимания, зарывшись в целую стопку бумаг. Сердито поджав губы, я поднесла к его губам дольку апельсина. Все еще не сводя глаз с бумаг, он потянулся к дольке, но тут я резко отдернула руку.

– Негодница!

Он усадил меня на колени и отобрал оранжевый лепесток, тут же сунув его себе в рот. Прижавшись к его груди, я оглядела рабочий стол и краем глаза заметила доклад, написанный рукой Сун Хуайэня, где он просился на фронт. Я потянулась за бумагой, вскинула брови и спросила:

– Ты правда не думал отправить Хуайэня в поход?

Сяо Ци забрал лист из моих рук, вернул на место и слабо улыбнулся.

– Это военная тайна, и она не подлежит разглашению.

– Опять наводишь тень на ясный день…

Я отвернулась, нарочно не глядя на него, прекрасно понимая, что он таким образом вызывал у меня еще большее любопытство. Сяо Ци загадочно улыбнулся и крепко обнял меня.

– Хуайэню еще предстоит отправиться на войну, но не сейчас. Я кое-кого жду.

– Кого?

Я ошеломленно посмотрела на Сяо Ци. Если честно, для похода на юг я не могла представить человека лучше Сун Хуайэня.

Он снова загадочно улыбнулся и тихо сказал:

– Когда настанет время, ты обо всем узнаешь.

– Опять ты духом прикидываешься [30]!

Я скривила губы, взмахнула рукавом и спрыгнула с его коленей. Он схватил меня за запястье, снова заключил в свои объятия и посмотрел на меня с улыбкой.

– Он прибудет всего через два дня. Уверен, ты будешь приятно удивлена.

Конечно, я буду приятно удивлена, вот только я представить не могла, кого ждать… Я подозревала, что этим человеком мог быть мой старший брат, вот только не могла понять, какое он имел отношение к военному положению на юге.

Два дня подряд стоял мороз, а ночью внезапно прошел сильнейший снегопад. Вот и настал пятнадцатый день первого лунного месяца и Праздник фонарей.

Во второй половине дня я навестила свою тетю – сегодня она выглядела и чувствовала себя значительно лучше. Возможно, вечером я снова смогу с ней повидаться. Когда я выходила из дворца Юнъань, дорожку, ведущую к ступеням, замело снегом. Слуги спешно сметали его с пути, но я решила выйти с другой стороны. Свернув в западный коридор, я заметила, как гребня стены касались ослепительной красоты веточки распустившейся красной сливы… Значит, и во дворце Цзиньлинь они тоже расцвели…

Глядя на усыпанные снегом сливовые деревья, я на мгновение растерялась. Во дворце Цзиньлинь уже пять лет не было хозяина. В его стенах все поменялось, хотя за его стенами все осталось как прежде. Двери дворца, обычно запертые, сегодня были распахнуты. Евнухи расчищали дорожку перед лестницей. Вздохнув, я вошла во двор давно пустующего дворца.

Между небом и землей блистал чистейший снежный покров. Все вокруг поглотили тишина и мирное спокойствие. На ветру медленно покачивались ветви старых сливовых деревьев с едва распустившимися нежными бутонами. При взгляде на них сердце охватывала печаль.

Дела прошедших лет всегда сложны и запутанны. Сегодня они были похожи на обрывки грез. Мысленно оглядываясь назад в прошлое, я увидела, как из дверей появляется до боли знакомый силуэт.

Я смотрела на него – такого же нарядного, изящного, красивого, в накидке с подбоем из лисьего меха. Голова его была прикрыта капюшоном, а под накидкой на ветру покачивались свободные повседневные одежды. Он ступал по тонкому снежному ковру прямо к зимним сливам в полном цвету… Образ этот настолько реален… Он смотрел на меня и был так близко… Казалось, достаточно руку протянуть, и я смогу прикоснуться к нему. С порывом ветра несколько лепестков сорвало с цветка, и они медленно упали ему на плечи. Он поднял голову, и капюшон соскользнул с его головы… Образ его собрал в себе весь холод льдов и снегов, а дух его был чист и безмятежен, как ледяной омут.

Поход на юг

В воздухе кружились лепестки, в пустующем дворцовом саду благоухали цветы. В одно мгновение, стоило взглядам встретиться, как годы и месяцы, подобно встречному потоку, повернулись вспять. Образ нежного, как яшма, юноши, накладывался на облик стоящего чуть вдали молчаливого мужчины. Точно он был лишь призраком – далеким и отстраненным. Он спокойно смотрел перед собой, его растерянный взгляд словно скользил поверх меня, точно под ногами моими протекали минувшие годы. Пока время не застыло в настоящем моменте.

Сливовый лепесток, ведомый порывами ветра, упал на мягкий снежный покров, что был белее прядей в иссиня-черных волосах мужчины. Пять лет заключения – и некогда шикарные волосы утонченного юноши тронула седина.

Губы его дрогнули. Он словно хотел крикнуть заветное «А-У», но слова так и не сорвались с его губ, донесся лишь едва заметный вздох.

– Ванфэй, – тихо позвал он меня наконец.

Сколько раз он звал меня по имени. И вместе с этим словом сорвался едва заметный вздох воспоминаний о минувшей юношеской любви… Вот только в этот раз он обратился ко мне «ванфэй». Всего одно слово, но сколько в нем было холода – подобно ледяному приливу, оно пронизывало плоть и кровь. Сколько страданий было в этом жалком обращении. Мне стало так невыносимо больно, что я не находила в себе сил ни открыть рот, ни издать хотя бы звук. Я медленно опустила взгляд и склонилась в приветственном поклоне, я больше не видела его лица, и это придало мне сил, чтобы заговорить с ним. Слабо улыбнувшись, я произнесла:

– Мне не было ведомо, что дядя императора вернулся во дворец. Ван Сюань просит прощения за бестактность.

– Цзыданю приказали срочно возвращаться во дворец, никто не успел сообщить ванфэй об этом.

Голос его оставался непоколебимо спокойным.

Тишину в саду нарушали лишь свист ветра в ветвях сливы да едва заметный шорох падающего снега. Мы стояли в нескольких шагах друг от друга, но между нами была целая жизнь. Целый мир.

В реальность меня вернул внезапный шум и грохот падающих на землю тяжелых предметов. Я подняла глаза и увидела, как в ворота дворца заходят солдаты с сундуками и ящиками. Впереди, показывая дорогу, семенили два евнуха, на глазах Цзыданя подгоняя стражу повышенным тоном, – выглядело это очень грубо и невежливо. Наконец, старший евнух заметил меня – лицо его тут же переменилось. Растянув губы в льстивой улыбке, он угодливо захихикал и сказал:

– Приветствую дядю императора! Приветствую ванфэй!

Я слегка нахмурилась и сказала:

– Сегодня дядя императора вернулся во дворец – отчего во дворце Цзинлинь такой беспорядок?

Евнух поспешил ответить:

– Сяо-жэнь [31] не знал, что дядя императора приедет уже сегодня, и не успел убраться. Сяо-жэнь немедленно наведет порядок!

– Вот как? – спокойно сказала я, окинув его взглядом. – Я уже успела подумать, что этим стоит заняться мне.

– Сяо-жэнь виноват, сяо-жэнь заслуживает смерти! – Евнух рухнул на колени и коснулся земли лбом.

Слуги дворца Цзинлинь те еще снобы – делали все исключительно из соображений собственной выгоды. Глядя на них, я понимала: они знают, к кому стоит относиться с должным уважением, а кого можно ни во что не ставить. Некогда славный третий принц сейчас был беден, а жизнь его оказалась в руках других людей. Если он выдержит все испытания и сохранит достоинство императорского сына, если будет стремиться к блеску и силе [32], есть большая вероятность, что он станет лишь очередной рыбешкой под острым ножом.

С болью в сердце я заставила себя улыбнуться и сказала:

– Дядя императора утомился дорогой. Предлагаю отдохнуть во дворце Шанъюань. Пусть сначала во дворце Цзинлинь наведут порядок, а после можно будет сюда вернуться. Хорошо?

Цзыдань слабо улыбнулся – в уголках его рта показались морщинки, отчего его улыбка сделалась еще более грустной.

– Благодарю ванфэй за доброту.

Я молча отвернулась. Некогда близкие люди стали чужаками, между нами разверзлась пропасть длиною в жизнь.

Вдруг я заметила, как из-за спины Цзыданя показалась женщина в дворцовых одеждах и с крошечным младенцем на руках. Она подошла ко мне, склонила голову и с огромным трудом опустилась на колени.

– Цешэнь из рода Су желает выразить ванфэй свое почтение.

Когда ее нежный голосок тронул мой слух, я растерянно застыла на месте, не найдя в себе сил ответить. Задержав на ней взгляд, я отметила ее стройную, изящную фигуру. Волосы красивые, густые, как облака, вот только ее платье из розового шелка высшего качества пусть и было пошито из лучших материалов, но выглядело старым и поношенным, а прическу украшало слишком мало жемчуга и самоцветов… Если так подумать – последние несколько лет Цзыдань влачил жалкое существование. Сердце мое сковало от жалости, и я тепло ответила:

– Госпожа Су, не нужно церемоний.

Женщина медленно подняла голову – лицо овальное, как гусиное яйцо [33], брови полумесяцем, глаза ясные, искрящиеся, губы ярко-красные, тонкие, чуть поджатые. Красота ее пугала, а лицо казалось до боли знакомым. Цзинь-эр… Су Цзинь-эр… Наложница рода Су. Я даже не могла подумать, что наложница, родившая Цзыданю дочь, – моя любимая служанка, с которой нас разделили в Хуэйчжоу!

Цзинь-эр лишь взглянула на меня и тут же снова опустила голову. Когда наши взгляды встретились на мгновение, в глазах ее ясно блеснули слезы.

– Ванфэй…

Я растерянно посмотрела сначала на нее, потом на Цзыданя – он будто лишился дара речи и не нашелся, что сказать. Затем он внимательно посмотрел на меня, грустно улыбнулся и отвернулся.

– Цзинь-эр очень скучала по тебе.

А-Юэ шагнула вперед и хотела помочь Цзинь-эр подняться, но та отказалась вставать. Я тут же наклонилась, обняла ее за хрупкие плечи и улыбнулась – в тот же миг глаза мои наполнились слезами.

– Цзинь-эр, это правда ты?

– Цзюньчжу, рабыне так жаль!

Наконец, она подняла голову – от ее прежней яшмовой красоты почти ничего не осталось, лицо вытянулось, щеки впали, а в глазах искрилась печаль. Моя любимая Цзинь-эр изменилась до неузнаваемости. С того дня, как нас разлучили в Хуэйчжоу, от нее не было никаких вестей. Спустя два года она вернулась ко мне – с ребенком и Цзыданем. Я растерянно глядела на нее – удивленно, но радостно – вот только сердце сжималось от печали. Через какое-то время я тихо вздохнула и сказала:

– Я рада, что ты здесь.

Малышка в ее руках вдруг закричала, отчего я тут же вернулась в реальность. У меня весь мир пошатнулся перед глазами – так сильно я была привязана к прошлому. А теперь я даже не могла сказать, какой сегодня день, и совершенно позабыла о ситуации при дворе!

Вот что за сюрприз приготовил для меня Сяо Ци – он, как никто другой, ждал моей встречи с ними, только чтобы проверить, как я справлюсь со старыми чувствами, как отреагирую на старых друзей. Чтобы увидеть, буду я счастлива или останусь к ним равнодушна… Сердце мое обуял нестерпимый холод, не оставив и намека на драгоценное тепло.

– Что случилось? Малышка замерзла? – Я быстро опустила глаза и улыбнулась. – Идем в зимний павильон, отдохнем немного, там и поговорим обо всем.

Цзыдань кивнул и улыбнулся – я заметила едва различимую грусть в его глазах, но вскоре она испарилась.

Быстро развернувшись и опустив голову, я пошла впереди, не смея еще хоть раз взглянуть на него. Я боялась, что увижу в его улыбке нечто большее.

Как только мы переступили порог зимнего павильона, дитя заплакало еще громче – девочка, возможно, проголодалась.

– Во дворце есть кормилица – обратись к ней. – Я посмотрела на малышку в руках Цзинь-эр, затем обернулась и попросила А-Юэ помочь. Как же мне не хотелось снова смотреть на малышку…

– Не нужно тревожить кормилицу, – быстро сказала Цзинь-эр. – Я всегда кормила ее сама, она не привыкла к чужим рукам.

У них даже кормилицы не было… Как они смогли выжить в таких условиях? Цзинь-эр вместе с малышкой отошла во внутренние покои, чтобы покормить ее. Я осталась наедине с Цзыданем. После невыносимо долгой тишины я улыбнулась и сказала:

– Императрица-бабушка уже придумала для маленькой цзюньчжу имя. Оно записывается одним иероглифом. Если дяде императора понравится, можно будет подарить ей это имя.

Цзыдань поднял со стола чайную пиалу, постучал длинными тонкими пальцами по гладкому, без узоров, фарфору цвета селадона, а затем равнодушно сказал:

– Ее зовут А-Бао [34].

Сердце мое сжалось, руки слегка задрожали, а чай чуть не вылился.

А-Бао… Его дочь звали А-Бао…

– А-Бао! Теперь тебя зовут А-Бао!

– Ну уж нет! Не называй меня так[35]! Цзылун-гэгэ, ты ужасен!

– Ты одеваешься как маленькая девочка, как тебя можно называть Шанъян-цзюньчжу?

– На самом деле… А-Бао звучит не так уж и плохо.

– Цзыдань, ты мне не помогаешь! Я всегда так одеваюсь! Больше не буду с вами играть!

– А-Бао, А-Бао, жадина!..

Спустя столько лет я до сих пор помнила эту сцену. И он тоже.

В носу защекотало от тоски. Я посмотрела на Цзыданя и равнодушно сказала:

– Ей не идет это имя.

Когда мы были маленькими и играли вместе, Цзинь-эр почти всегда была с нами. Она должна была понимать скрытый смысл этого имени. Ни одна женщина не захочет назвать свою дочь прозвищем, пусть даже ласковым, другой женщины. Никогда женщина не смирится с этим.

– Цзинь-эр очень хорошая… – Я подняла на Цзыданя налитые слезами глаза. – Пожалуйста, береги ее.

Цзыдань пристально посмотрел на меня. Его губы медленно изогнулись в мрачной улыбке.

– Он хорошо к тебе относится?

Он спросил то, что спрашивать не следовало. Я беспомощно смотрела на него и задавалась вопросом: сможет ли он постоять за себя? Знал ли он, сколько опасностей поджидает его в стенах дворца? Помнил ли он, что его жизнь – в чужих руках? Я медленно встала, сделала вид, что не слышала его вопроса, чуть склонилась и сказала:

– Дядя императора утомился. Ван Сюань благодарит за радушный прием. Увидимся позже.

– Ванфэй, рабыня отправила во дворец Цзинлинь одежду и украшения. Нужно ли отправить туда еще слуг? – тихо спросила А-Юэ, пока помогала мне переодеваться и краситься.

Прикрыв глаза, я сказала:

– Не нужно. Следуем общепринятым правилам.

– Слушаюсь. Сегодня вечером на пиру место дяди императора оформить по-прежнему?

Я слегка кивнула.

– Может, госпоже Су предложить кормилицу? – задумчиво протянула я.

– Похоже, что маленькая цзюньчжу…

– Довольно! – Я распахнула глаза, взмахнула рукавом и сбросила все с туалетного столика.

А-Юэ и остальные служанки тут же рухнули на колени. В ушах моих загудело… Дядя императора, госпожа Су, маленькая цзюньчжу… Их образы кружились перед моими глазами, на душе царило беспокойство, а в мыслях – хаос. Чем сильнее я старалась избавиться от их образов в моей голове, тем чаще слышала их имена – снова и снова. Казалось, что все нарочно выводили меня из себя, чтобы посмотреть, как я справлюсь с эмоциями.

– Не стоит тревожиться – дядя императора не задержится во дворце надолго.

Я тяжело вздохнула и жестом велела всем уйти.

Сяо Ци, возглавляя многочисленное войско, со дня на день должен отправиться на юг. С самого начала Цзыдань был частью его карательного похода.

Я закрыла глаза и болезненно улыбнулась. Верно – кто одержит победу над Цзылюем, если не дядя императора – Цзыдань? От имени императорского дома он поведет войска на юг. Таким образом, даже если все знатные дома Цзяннани будут уничтожены, смерти эти будут лежать на императорской семье, а не на регенте – не на Сяо Ци. Множество поколений знатных родов будут стерты с лица земли, и эта позорная репутация совершенно не коснется Сяо Ци. Он собрался убивать взятым взаймы ножом [36] – блестящий ход.

Я вцепилась в туалетный столик, тело била дрожь.

Когда-то я думала, что Цзыданю гораздо лучше оставаться в императорской усыпальнице – пусть там холодно и одиноко. Это в разы безопаснее, чем оказаться в водовороте дворцовых интриг. Рядом с ним были Цзинь-эр и маленькая дочь – он мог спокойно состариться. Без тревог и забот. Однако какой-то указ вернул его во дворец, где все уже было не так, как он привык. Я лишь боялась, что он даже не догадывался, что ждет его впереди, каким печальным будет исход, – что брат должен пойти на брата.

Цзыдань, что мне делать? Я знаю, какое горе ждет тебя, но не знаю, как все это остановить…

– Прибыл ван-е, – раздались высокие голоса служанок.

Я резко обернулась, поправила волосы, выпрямила спину и спокойно посмотрела на дверь. Сяо Ци вошел во внутренние покои – его высокую сильную фигуру очерчивал свет свечей, создавая едва видимый ореол. Он предстал передо мной в парадном платье с золотым шнуром. Парадный головной убор тянулся к потолку. Широкие рукава колыхались при движении, раскачивая усатого и когтистого золотого дракона с налитыми киноварью глазами. Я посмотрела на Сяо Ци и не смела отвести взгляд. Он заложил руки за спину, тень его падала на гладкий пол, напоминая свернувшегося дракона. Казалось, что эта длинная тень залила все пространство.

Человек передо мной – мой муж. Владыка мира. Никто не посмеет ослушаться его воли.

Он подошел ко мне. Его губы привычно тронула спокойная улыбка, а острота взгляда угасла, сменившись сладкой негой. Я выпрямила спину, подняла голову и задержала дыхание, тихо наблюдая, как он приближается, пока он не оказался так близко, что я могла почувствовать его дыхание, а он – мое.

Взгляд его может заставить генералов вражеской армии сложить оружие. Взгляд его способен косить человеческие жизни – точно на поле брани вышел мужчина в семь чи [37] ростом со смертоносной косой. При взгляде на него остается только ждать неминуемого конца.

Я спокойно встретилась с ним глазами и позволила его взгляду нырнуть в мое сердце – там, в холодном сливовом саду, его ждали мои старые друзья. Я оставалась непоколебимо спокойна – это удивляло меня саму. Я никогда не могла себе позволить даже подумать о том, что буду чувствовать, когда Цзыдань вернется. И когда он оказался передо мной, я растерялась. И только теперь я могла взглянуть в глубину своего сердца. Прошлое осталось в прошлом, старые раны давно затянулись, не оставив от воспоминаний и следа. Человеческое сердце не только самое мягкое место в теле – оно может стать и самым твердым. Только теперь я наконец поняла, что дверь в сердце Цзыданя была заперта.

Сяо Ци внимательно изучал выражение моего лица, а я старалась углядеть на его лице радость или гнев. Мы молча смотрели друг на друга, и, казалось, время остановилось.

Наконец взгляд его смягчился, тонкие пальцы пробежались по моим длинным, рассыпанным по плечам волосам. Взяв прядь волос в ладонь, он улыбнулся и сказал:

– Я женился на самой красивой женщине в мире.

В его руках сосредоточена вся власть, у него самые верные подчиненные, самый крепкий конь, самый острый меч… У него есть почти все, что желает каждый человек в этом мире. Но у других, напротив, ничего этого нет. А многие лишились того, чем когда-то обладали.

Я тихо вздохнула, взяла ладонь Сяо Ци, приложила ее к своей щеке и, слегка улыбнувшись, сказала:

– Все лучшее в мире уже в твоих руках, а все остальное – неважно.

Он осторожно развернул меня спиной к себе, обнял, и мы встретились взглядами в отражении огромного, блестящего в свете свечей бронзового зеркала.

– В этой жизни ты можешь быть только со мной.

Он говорил тихо, медленно, а губы его коснулись моей обнаженной шеи.

Глаза женщины с распущенными волосами в отражении бронзового зеркала подернулись пеленой, грудь вздымалась, щеки залились румянцем… У меня не осталось сил сдерживать себя. Безвольно упав в объятия мужа, я кусала губы, стараясь стерпеть раздирающую сердце горечь. Здесь и сейчас, сколько бы обид ни снедало меня, у меня не было права говорить о них. Не было права злить мужа. Я потеряла столько родных и не могла позволить себе потерять еще и Цзыданя.

Однако мы до сих пор не знали точно, когда сможем отпустить прошлое и перестанем терзать себя сомнениями.

Далеко-далеко раздался колокольный звон. С наступлением ночи звон этот говорил о точном времени и напоминал, что всем дворцам пора зажечь огни. Пора зажигать фонарики – скоро настанет час пиршества. Вспыхнул дворцовый фонарь, колыхнулись на ветру тонкие ткани, служанки засеменили прочь.

– Ты еще не накрасилась. Хочешь, помогу?

Сяо Ци посмотрел на меня с улыбкой и, наконец, отпустил.

Я опустила взгляд, улыбнулась. Взяла с туалетного столика инкрустированный золотом гребешок из слоновой кости, медленно расчесала свои длинные густые, как облака, волосы и связала их в пучок. Сяо Ци оставался позади меня. Заложив руки за спину, он с нежной улыбкой наблюдал, как я укладываю волосы. Сбоку в пучке спряталась последняя шпилька с фениксом. Посмотрев на Сяо Ци через отражение в зеркале, я спокойно бросила: