Поэма о Шанъян. Том 3–4

Никто до сих пор не мог сказать – это благословение или несчастье – то, что он пять лет находился в заточении. Если бы он вернулся в Запретный город, ему пришлось бы бороться за власть. И неизвестно, чем это могло закончиться для него. Ничего нельзя было предугадать.

После смерти императора и императрицы Се Цзыдань стал маловажным человеком.

Кто-то однажды предложил Сяо Ци просто избавиться от Цзыданя, чтобы навсегда избежать возможных неприятностей в будущем. Однако Сяо Ци и без того неоднократно беспощадно убивал людей, а потому к нему относились с опаской. Если он решит радикально уничтожать всех неугодных двору людей, то лишится и без того хрупкого доверия, обратив настроения народа против себя. Совсем недавно Сяо Ци освободил Цзыданя, позволил ему покинуть Синьи и вернуться в императорскую усыпальницу. С него сняли наблюдение, он стал свободным человеком, однако покидать усыпальницу не имел права.

Ветер принес через приоткрытый бамбуковый занавес увядший листок. Медленно покружившись, он опустился на пол. Не проронив ни слова, я медленно сложила письмо.

Когда мы расстались, он был красивым молодым господином. Но теперь у него родилась дочь… Несмотря на раздирающую сердце тоску, я почувствовала облегчение. Раньше я переживала, как же ему было одиноко там, но теперь, когда рядом с ним были женщина и ребенок, я успокоилась. Совесть моя была чиста.

Однако в глубине души меня все равно одолевала труднообъяснимая печаль. Возможно, было бы ужасной насмешкой, если бы имя его дочери дала я. Подумав об этом, я беззвучно вздохнула, затем обратилась к нюйгуань [16] и попросила передать письмо в Жертвенный приказ [17]. Чиновник составил доклад и предоставил его мне. Я немедленно вызвала шаофу [18], приказала ему подготовить и организовать поздравительную церемонию в императорской усыпальнице.

Свеча догорела, пора было идти спать. Я вытащила заколку, и длинные волосы рассыпались по плечам, касаясь талии.

На Сяо Ци был только свободный шелковый халат. Он подошел и обнял меня со спины. Я чувствовала, как его высокое и крепкое тело прижималось ко мне, нас разделял лишь тонкий слой шелка. Щеки заполыхали, и приятный жар разлился по всему моему телу. Я обернулась, обвила руками его шею, скользнула пальцами по воротнику, нежно ведя подушечками пальцев по вышивке в виде дракона. Свернувшийся дракон – символ императорского рода. Но летающий дракон – символ самого императора. Я не знала, когда свернувшийся дракон с его одежд сменится летящим, гордо взирающим в небо драконом… Но знала, что день этот – не за горами.

Его руки скользнули под мой шелковый халат, медленно двигаясь от талии к груди. Тепло его ладоней обжигало каждый изгиб, каждую частичку моей кожи. Дыхание чуть сбилось, и я, прикусив губу, встретилась с ним взглядом. Глаза его затмило нескрываемое страстное желание. Он медленно склонился ко мне. Все ближе и ближе… После долгого, почти удушающего поцелуя он мягко отстранился и скользнул тонкими губами по моей шее, затем мягко прихватил мочку уха. Сквозь тихий стон я услышала его шепот:

– Для дитя императорского дяди уже подготовили подарки и церемонию?

Я вздрогнула и встретилась с острым взглядом Сяо Ци – у меня сердце сжалось.

– Это девочка, – с тревогой сказала я. В горле тут же пересохло.

– Я знаю. – Он слабо улыбнулся, но в глазах его не было и тени тепла.

Но тут же на сердце стало спокойно – я слишком много переживала, опасаясь, что если у Цзыданя родится сын, то он сможет претендовать на трон. Поскольку Сяо Ци знал, что родилась девочка, зачем задавать такие вопросы?

– Что тебя беспокоит? – Голос его обжигал холодом, а взгляд резал острее ножа.

Я застыла, рой мыслей не давал мне покоя. Как вдруг я поняла… Неужели он ревновал меня к ребенку? Он прекрасно знал, что я очень любила Цзыданя, а он – меня. Но мы даже не общались эти годы. Я уверена, что Цзыдань давно забыл обо мне. Я рассмеялась и уверенно заверила:

– Славно! Малышка родилась от наложницы с жалким прошлым в холодной императорской усыпальнице. Именно поэтому мне так ее жаль! Церемония будет такой же, как у любой принцессы во дворце. Что во всем этом ван-е считает неподобающим?

Увидев, с какой готовностью я признала, что испытываю к девочке жалость, Сяо Ци на мгновение лишился дара речи. С совершенно серьезным выражением лица он спросил:

– Просто жаль?

Я моргнула и улыбнулась.

– А как это еще называется? Любить нужно не только дом, а даже ворон на его крыше [19]!

Сяо Ци не нашелся, что ответить мне. Я видела, как он смутился. Но когда я обняла его, то заметила, как в его глазах вспыхнул гнев.

– Ты прекрасно знаешь, что в детстве мы с Цзыданем любили друг друга. – Я подняла брови и нежно улыбнулась, наблюдая, как он бледнеет. – В те годы ты не знал, что на свете существует девушка по имени Ван Сюань. А я не знала, что существует мужчина по имени Сяо Ци. Тогда я думала, что меня окружают самые хорошие люди. Но я не знала, что по-настоящему любить кого-то – это совсем не то же самое, что быть рядом с возлюбленным моего детства.

Сяо Ци продолжал холодно смотреть на меня. Губы его сжались, но взгляд заметно потеплел – и тепло это невозможно было скрыть.

– И чем же отличается такая любовь?

Я приподнялась на цыпочках и нежно поцеловала его в шею, подобно тому как стрекоза касается поверхности воды. Затем, растягивая звуки, сказала:

– Какая разница?.. Как ты поймешь, если не попробуешь?

– Попробую? – Дыхание его вдруг участилось, а суровое лицо больше не могло оставаться напряженным. Он усмехнулся. – Ты первая начала!

Вдруг он обхватил меня за талию, поднял на руки и пошел вместе со мной к постели.

Старые сожаления

Утренние лучи осветили холодную землю. Я и не заметила, как снова наступила зима. С детства я была не самой крепкой девочкой, каждую осень и зиму страдала от простуд. Если я заболевала, могла провести в постели полмесяца. Сегодня мне стало заметно лучше. Сяо Ци рассказал, что Цзин-эр начал чаще скандалить, потому что давно не видел свою гугу. Приободрившись, я отправилась в императорский дворец, чтобы повидать маленького императора.

Когда я подошла к главным воротам, то сразу услышала веселый смех Цзин-эра. Но когда я взглянула на него – радость моя сменилась раздражением… Он катался на спине кормилицы и шлепал ее, как будто ехал верхом на лошади. Вокруг собрались придворные служанки и наперебой подбадривали его маленькое величество. Дворец Цяньюань наполнился шумом. Когда я подошла к самому порогу, никто даже не обратил на меня внимания.

– Ваше величество! – холодно сказала я. – Что вы делаете?!

Все разом обратили на меня внимание – с ужасом попадали на колени, боясь даже головы поднять. Когда Цзин-эр увидел меня, тут же спрыгнул со спины кормилицы, захихикал и побежал ко мне.

– Гугу! Обнимать!

Ступал он все еще нетвердо… Заметив это, я бросилась ему навстречу и крепко обняла. Он тут же обхватил меня руками за шею. Пришлось поднапрячься и поднять его на руки – а он прибавил в весе! Мальчик, который еще совсем недавно был не больше котенка, так вырос!

Со всей серьезностью во взгляде я посмотрела на него и сказала:

– Ваше величество сегодня плохо себя вел – непослушный ребенок. Гугу же говорила, что вам запрещено бегать по дворцу – вы можете упасть. Помните об этом?

Цзин-эр тут же опустил свои большие черные блестящие глаза, но так ничего и не ответил. Уткнулся личиком в мою грудь и принялся ластиться.

– Ваше величество!

Я смутилась и отстранила его от себя, задаваясь вопросом, где он такому научился. Такой маленький, а уже умел прислушиваться к речам и вглядываться в глаза. Прекрасно зная, что я души в нем не чаю, он каждый раз начинал вести себя как избалованный ребенок. Только когда рядом с нами был Сяо Ци, он сразу становился послушным. Кормилица подала мне накидку, расшитую узором с золотым свернувшимся драконом, и сказала со смехом мягким, ласковым голосом:

– Когда ванфэй пришла, его величество очень обрадовался, даже не боялся упасть.

Я села и усадила Цзин-эра на колени. Внимательно глядя на кормилицу, я спокойно спросила:

– Кто научил его величество ездить на людях, как на лошадях?

Кормилица поспешно опустилась на колени, положила земной поклон и ответила:

– Ванфэй, прошу, простите! Рабыня не осмелится повторить подобное! Рабыня лишь хотела повеселить его величество…

– Чтобы повеселить его величество? – Я вскинула брови.

Только я собралась отругать ее, как Цзин-эр поднял голову, рассмеялся и сказал:

– Ездить на лошади! Ван-е ездит на лошади! Его величество тоже хочет!

И тут я поняла – Сяо Ци катал его на лошади, с тех пор его императорское величество никогда об этом и не забывал. Мы очень долго учили его называть Сяо Ци гуфу [20], но он запомнил, что чиновники обращаются к нему «ван-е», поэтому тоже называл его «ван-е». А к нему мы обращались как «его величество», поэтому он решил, что это его имя и называл себя «его величество». В смятении чувств я сначала думала поворчать немного, но не сдержалась и рассмеялась в голос.

Увидев, что я смеюсь, Цзин-эр снова возгордился и начал озорничать. Развернувшись в моих руках, он потянулся к моей шпильке в волосах с покачивающимися нитями из жемчужного бисера. Я слушала, как кормилица рассказывала о повседневных делах Цзин-эра, как вдруг он вытащил шпильку. Кормилица быстро забрала его у меня из рук, а он, расплывшись в улыбке, разглядывал шпильку, не желая ее отдавать. Волосы у меня растрепались, но я ничего не могла поделать. Кормилица же сказала со смехом:

– Наш Сын Неба такой романтик. Еще так юн, а уже интересуется красавицами.

Слова кормилицы всех рассмешили, а Цзин-эр прыгал от радости со шпилькой в руках, как с самым большим сокровищем на свете. Со вздохом я встала, оправила одежду и сказала:

– Заберите у него мою шпильку и не позволяйте его величеству играть с такими вещами.

Кормилица тут же склонилась, чтобы забрать шпильку, но Цзин-эр отвернулся, отказываясь отдать свое сокровище.

– Если ваше величество не отдаст, рабыне хватит смелости, чтобы отобрать шпильку силой.

– Не посмеешь! – пронзительно закричал маленький император, показав всю грубость и высокомерие, которыми раньше отличался его отец – Цзылун-гэгэ.

Слабо улыбнувшись, я отошла к зеркалу, распустила пучок, чтобы причесаться, как вдруг за моей спиной раздался крик. Я тут же обернулась и с ужасом увидела, как Цзин-эр вонзил шпильку кормилице в лицо и провел от глаза по щеке, оставляя кровавый след! Кормилица закричала от боли, закрыла залитое кровью лицо и, споткнувшись, повалилась на пол! Все в ужасе, растерянно смотрели на нее, а Цзин-эр, перепугавшись, развернулся и убежал.

– Быстро! Остановите его величество! – крикнула я, бросила нефритовый гребень и погналась за мальчиком.

Служанки побежали за мной, отчего Цзин-эр перепугался еще больше и выбежал наружу, на нефритовые ступени. Все евнухи сейчас были в главном зале дворца, поэтому у выхода из дворца никого не оказалось. Несколько стражников издалека увидели, как Цзин-эр нетвердой походкой бежал по нефритовым ступеням. Сердце мое сжалось, у меня было ужасное предчувствие. Я кричала:

– Остановите его! Остано…

Но я не успела закончить, как вдруг маленький мальчик покачнулся на ступенях, потерял равновесие, упал и покатился вниз!

– Ваше величество! – кричали женщины.

Во дворце воцарился хаос.

Ноги мои подкосились, и я упала на землю, не в силах унять дрожь. Мне потребовалось время, чтобы я снова нашла в себе силы заговорить:

– Императорский лекарь… Быстрее! Зовите лекаря!

Прибежавший на крик евнух поднял малыша и поспешил обратно во дворец. Мальчик не плакал и не шевелился.

На сердце похолодело. Когда служанка помогала мне встать, я увидела, как побелело лицо мальчика, как посинели его губы, а из носа текли струйки ярко-красной крови…

Услышав о случившемся, немедленно прибыл Сяо Ци. Вместе мы ожидали вердикт лекарей. Закончив осмотр, из зала вышли пять лекарей. Я быстро поднялась из кресла и спросила у них:

– Как состояние его величества?

Лекари растерянно переглянулись. Самый старший из них, придворный лекарь Фу, нахмурив брови, ответил:

– Отвечаю ванфэй – его величество еще не пробудился. Презренный слуга осмотрел его тело и заверяет, что внутренние органы и кости целы. Однако когда шея его величества коснулась земли, были повреждены меридианы, затормозив ток крови и дыхания…

Сяо Ци перебил его и строго спросил:

– Его жизни что-то угрожает?

Дрожащим голосом лекарь Фу продолжил:

– Жизни его величества ничего не угрожает, однако презренный слуга не смеет быть столь уверенным в своих словах!

Мое сердце сжалось. Сяо Ци холодно продолжил:

– Говори, что на уме!

– Его величество очень юн и от рождения слаб здоровьем. Тело его истощено, а после такой травмы восстановиться будет непросто. Даже если все будут вести себя с ним как обычно, ум его замедлился, и потому его реакция будет отличаться от реакции обычных людей.

Старый лекарь опустился на землю, касаясь пола лбом. По его лицу стекали струйки холодного пота.

Я упала в кресло и закрыла лицо руками. Меня будто окунули в ледяной омут. Сяо Ци тоже замолчал, лишь нежно сжал мое плечо. Через некоторое время он спросил:

– Его возможно вылечить?

Пять придворных лекарей точно воды в рот набрали. Сяо Ци развернулся к ширме с девятью драконами, заложил руки за спину и глубоко задумался. Во дворце повисла гробовая тишина. От дрожащих на стенах теней и от ужаса случившегося мурашки бежали по коже. Сяо Ци поднял руку и жестом приказал придворным лекарям удалиться. Когда они скрылись из виду, он медленно подошел ко мне и тихо сказал:

– Счастье и беды непредсказуемы. Не нужно так себя винить.

Подперев лоб руками, я не могла найти в себе силы ни говорить, ни плакать. Мне так хотелось взглянуть на Цзин-эра, но и на это я не могла решиться.

– Не печалься, мы не должны опускать руки. – Сяо Ци наклонился, взял меня за плечи. Говорил он со мной спокойно и решительно.

Я растерянно подняла голову и встретилась с ним взглядом. Сердце мое снова сжалось в груди, и тысячи мыслей пронзили мое сознание.

Во дворце только-только все пришло в норму, а сердца людей едва оправились от тревог. Еще одно потрясение никто не выдержит. Как только все узнают о том, что император оказался в таком положении, и при дворе, и в народе поднимется шум. Император все это время находился в безопасности в собственном дворце, как же так вышло, что он внезапно стал прикован к постели? Кто поверит, что это просто несчастный случай? Как бы ни был влиятелен Сяо Ци, людские рты если начнут злословить – это уже будет невозможно остановить. Более того, начнут спрашивать и о том, как слабоумный маленький император вообще сможет править страной. Если Цзин-эра низложат, императорский трон перейдет к Цзыданю? Если Цзыдань вступит на престол, вернется и старая партия? Остывшая было зола разгорится вновь?

Я пристально смотрела на Сяо Ци, он крепко держал мои ледяные ладони. Тело и сила его рук заставили меня постепенно восстановить самообладание, но на сердце становилось все холоднее и холоднее.

Глядя на меня, он спокойно спросил:

– Кто еще знает о состоянии императора?

– Кроме пяти придворных лекарей, только люди из дворца Цяньюань, – с трудом ответила я.

Сяо Ци немедленно приказал запечатать двери дворца Цяньюань – никому не разрешалось покидать дворец. В это же время он вызвал пятерых лекарей к себе.

– Я навестил императора – его травмы не так серьезны, как говорил придворный лекарь Фу. – Сяо Ци равнодушно скользнул взглядом по лицам лекарей – одному за другим. По его взгляду никто не мог понять, о чем он думает. – Уважаемые господа, вы уверены в своем диагнозе?

Лекари обменялись растерянными взглядами. За стенами дворца стояла холодная зима, но они вспотели. Лекарь Фу опустился на колени, его борода чуть дрожала, а по лбу стекали капельки пота. Дрожащим голосом он ответил:

– Да. Старый слуга поставил точный диагноз. Ошибки быть не может.

Я тихо, спокойно сказала:

– Это очень важно. Господин Фу, подумайте как следует.

Лекарь Чжан, стоявший позади старика, вдруг робко опустился на колени прямо перед Сяо Ци и коснулся пола лбом.

– Докладываю ван-е: диагноз презренного слуги отличается от диагноза господина Фу. Презренный слуга считает, что его величество повредил мышцы и кости, эти травмы не угрожают его жизни, и через полмесяца его величество поправится.

Третий лекарь так же медленно опустился на колени и поклонился в землю.

– Диагноз презренного слуги и господина Чжана также отличаются. Господин Фу действительно поставил неверный диагноз.

Лекаря Фу охватила дрожь, а лицо мгновенно побелело. Он опустил голову, но ничего не ответил в свою защиту. Оставшиеся два лекаря с ужасом посмотрели друг на друга. Нерешительно потоптавшись на месте, они тут же опустились на колени и склонили головы до земли, одновременно сказав:

– Презренный слуга согласен с господином Чжаном!

– Лекарь Фу, вам есть что сказать? – мягко спросила я, стараясь дать еще один шанс сделать правильный выбор.

Седовласый придворный лекарь Фу ответил не сразу. Подняв голову, он медленно сказал:

– Лекарь следует законам, презренный слуга не смеет говорить необдуманно.

Я отвернулась и тихо вздохнула, не в силах смотреть на его седые волосы и серебряную бороду. Лицо Сяо Ци становилось все более мрачным. Он кивнул и сказал:

– Господин Фу, ван [21] восхищается вашим характером.

– Старый слуга служит придворной знати более тридцати лет. На пороге смерти я насмотрелся, как люди рождаются и умирают, видел человеческую славу и позор. Ван-е одарил старого слугу незаслуженной похвалой – душа старика благодарит за это. – Старик выпрямился, выглядел он спокойно. – Лишь прошу ван-е за своих родных в холщовых одеждах [22] – позвольте им вернуться в свой родной дом, чтобы они могли прожить остаток жизни в спокойствии.

– Не переживайте, ван будет относиться к вашей семье с должным уважением, – почтительно кивнул Сяо Ци.

В ту же ночь придворный лекарь Фу объявил, что поставил неверный диагноз, и покончил с собой, приняв яд. Всех слуг дворца Цяньюань бросили в тюрьму, поскольку они не отдавали все силы на службе и не смогли уследить за маленьким императором. Я же должна была подобрать на их место людей, преданных мне.

Инцидент с маленьким императором утих. Когда он оправился от травмы, я проводила с ним дни, мы гуляли по императорскому саду и все было будто как прежде. Вот только император уже не был тем румянощеким очаровательным мальчиком, не мог озорничать, как раньше. С того дня он больше ничего не чувствовал. Отныне он был не более чем деревянная кукла.

Каждый день придворные чины, как и прежде, посещали его и воздавали должные поклоны, но видели они его только через опущенные занавесы. Никто, кроме самых доверенных слуг, не имел права приближаться к нему. Раньше Цзин-эр навещал императрицу-бабушку каждый день в стенах дворца Юнъань. Теперь он навещал ее только в первый и пятнадцатый дни лунного месяца под предлогом, что императрице-бабушке должно оставаться в покое и побольше отдыхать. Во дворце Юнъань было меньше всего доверенных мне лиц, которым разрешалось приближаться к императору. Возле тети была юная служанка А-Юэ. В тот день она единственная не испугалась из-за случившегося. Впоследствии она стала моей самой преданной служанкой и всегда с особой тщательностью и осторожностью исполняла все приказы. Так вышло, что с тех пор как Юйсю вышла замуж, мне очень недоставало служанки, которой я могла бы полностью довериться, поэтому я забрала А-Юэ в свою резиденцию, чтобы она всегда была со мной.

Слабоумие Цзин-эра стало самой большой тайной дворца, но вечно сохранять это в секрете не выйдет. Маленький ребенок не вызывал подозрений, но когда он подрастет, правда рано или поздно станет всем известна. Однако пары лет будет достаточно, чтобы Сяо Ци смог принять меры.

В середине зимы снег на юге Поднебесной начал таять, едва миновал канун Нового года, а на пороге уже стояла ранняя весна. Дворец и вся округа расцвела фонарями и украшениями – все готовились к Празднику фонарей.

В этот радостный, торжественный день регентствующий Юйчжан-ван издал приказ, и триста тысяч солдат отправились с карательной экспедицией на юг, в Цзяннань. В тот же день Цзылюй и Чэнхуэй-ван потерпели поражение и бежали в Цзяннань, где примкнули к богатейшему землевладельцу Цзяньчжан-вану. Пока политическое положение в столице оставалось неустойчивым, у Сяо Ци не было времени на другие дела, а потому у мятежников Цзяннани было достаточно времени, чтобы отсрочить свою гибель. Члены знатных домов, обитающие на юге Поднебесной, уже довольно продолжительно враждовали со столичной знатью. Удельные сановники уже давно обзавелись своими войсками и игнорировали приказы правительства. Между богатыми и знатными домами корни переплелись и спутались коленца [23]. За последние годы чиновники стали более коррумпированы, материальные условия жизни народа вызывали тревогу. Когда Цзылюй бежал на юг, Сяо Ци ничего не предпринял и не погнался за ним. Пытаясь стабилизировать политическое положение в столице, он втайне отслеживал ситуацию на юге. В начале года он перебросил своих людей и готовился к карательной экспедиции на юг. Выжидая удобный момент, он поклялся, что рано или поздно основательно вычистит юг от мятежников.

Изначально Сяо Ци планировал отправиться на юг в начале весны, но полмесяца назад перевал Линьлян – единственный путь в столицу – за два дня захватили семь мятежников. Когда их поймали, двое из них покончили жизнь самоубийством, один погиб от тяжелых ранений и только оставшиеся четверо признались, кто стоял за всем этим. Фэнъюань-цзюньван [24] тайно общался с Цзяньчжан-ваном – он выступал в роли ушей и глаз при дворе. Когда он обнаружил, что Сяо Ци задумал отправиться на юг, немедленно послал гонца, чтобы доложить об этом, но всадника перехватили у перевала Линьлян – никто не сможет выбраться из сетей Тан Цзина. Тан Цзин – один из трех лучших генералов Сяо Ци – был известен своей жестокостью и безжалостностью. Его даже прозвали «Генерал Змей [25]». В прежние времена он единолично основал военный лагерь «Черный флаг» и обучил могущественных воинов. Многие на территории всей Поднебесной называли его своим шицзунем [26]. Сяо Ци изначально оставил его в Ниншо, но недавно отозвал в столицу и приказал допрашивать мятежников под пытками. Выяснилось, что за ними стояли главы большинства богатых домов, – это вызвало много шума и при дворе, и в народе.

Как бы мятежник ни был упрям, окажись он в руках Тан Цзина, жизнь его будет хуже смерти, не говоря уже об изнеженных, избалованных представителях знатных домов.

На седьмой день первого лунного месяца Тан Цзин подал ко двору официальную жалобу на Фэнъюань-цзюньвана. Он обвинял его в измене, заговоре против императорской семьи и регента.

На десятый день первого лунного месяца все министры и сановники предоставили трону доклад, в котором умоляли регента отправить войска в карательную экспедицию ради государя и страны.

На одиннадцатый день первого лунного месяца регент опубликовал приказ, согласно которому генералу Ху Гуанле надлежало возглавить стотысячное войско и отправиться на юг.

Через четыре дня в столице будет самое ожидаемое торжество – Праздник фонарей [27]. Во дворце соберется вся родня императора, высокопоставленные министры и сановники и представители знатных домов.

– Эти нефритовые ступени нужно покрыть расшитым войлоком, а через каждые десять ступеней установить шелковый дворцовый фонарь.

Юйсю, закутавшись в шубу на лисьем меху, уверенно раздавала слугам команды, куда расставить украшения. Ее сапфирово-синее платье делало кожу сияющей, подчеркивая ее красоту.

Я медленно подошла к ней и сказала с улыбкой:

– Благодарю за вашу усердную работу, госпожа Сун.

Юйсю тут же обернулась, поспешно опустилась на колени, сложила руки в приветственном жесте и, надув губы, сказала:

– Ванфэй опять высмеивает рабыню!

– Мы уже давно обращаемся друг к другу иначе, ты и я – гусао [28], – откуда в твоих речах появилась «рабыня»? – Я улыбнулась и взяла ее за руку. – Ты мне очень помогаешь. Без тебя я бы не справилась.

– Добрые слова ванфэй – лучший подарок для меня. Я не смею проявить неблагодарность. – Она тихо вздохнула. – Я с детства неуклюжа и не имею талантов. Я лишь надеюсь, что ванфэй не оставит меня и я смогу быть рядом с вами до конца дней. Юйсю большего и не нужно.

Я улыбнулась и ответила:

– Глупая девчонка – если ты собралась быть со мной до конца дней, как тогда быть Хуайэню?

Румяные щеки Юйсю заалели сильнее. Она вскинула брови и возмутилась: