Кришт: Судьба Ищейки

Охранный камень потрескивал рядом, издавая слабое тепло. Он истощен.Позади, в дыму и разломанных тенях – оно всё ещё шевелилось. Слеп сжал зубы. Попробовал отползти – не смог.

Их хватка не дрогнула. Слеп попытался подняться – поздно. Клешня резко рванулась вперёд и вцепилась в его обугленную руку.И тут – звук. Шорох, скрежет лап по камню. Существо ползло к своей жертве. Медленно, с упрямой, зловещей решимостью. Оно перебирало клешнями – одна, другая. Они были изранены, обуглены, но всё ещё живы.

Хруст. Боль прострелила всё тело. Он инстинктивно дёрнулся, но это только усилило давление – клешня с хрустом прорезала ткани. Каждый нерв орал, как будто его обнажили и сдирали слой за слоем. Слеп не кричал – он выл, кусая зубы. Тело извивалось в попытках убежать от этой боли.

И вдруг – рык. Низкий, земляной. В лагерь, снося палатки, ворвался камнегрыз. Мощные лапы с крючковатыми когтями. Спина в пыли и царапинах. Он обрушился на Щелкуна, словно подземная лавина. Клешня разжалась.

Монстр зашипел, но не смог даже щёлкнуть – его кости треснули под натиском. Камнегрыз давил, бил, вгрызался. Всё закончилось быстро.Животное вонзило когти в панцирь, задние лапы срывали камни, пока он выталкивал Щелкуна прочь.

Слеп лежал, не веря, что жив. Только шум крови в ушах, хриплое дыхание и пульс в мёртвой руке.

Шаги. Кампел.

Он подошёл медленно, будто не верил, что всё закончилось. Показал на зверя, всё ещё давящего Щелкуна.

– Я его привёл, – выдохнул он.

Слеп не знал, гордится он… или просит прощения. У него не было времени на это осознания. Он просто провалился во тьму.

Глава 6

Тьма. Пещера. Два человека находятся рядом друг с другом.

Первый – стоит прямо, пышет эмоциями и энергией от пережитых событий. Игрок – сделавший все ради спасения себя.

Второй – лежит на земле, теряющий жизненную энергию с каждой секундой. Жертва, отдавшая свои силы ради спасения других.

Игрок смотрел на жертву, лежащую перед ним. Она лежала неподвижно, нижняя часть тела была скрючена, как будто находится прямо сейчас в агонии от боли. Верхняя часть была расслаблена, как будто малыш присосался к груди своей матери. Это противоречие, сохранившееся в одном теле, вызывало непередаваемые чувства отвращения и умиления.

Лицо было покрыто сажей и пылью. Светлые волосы были мокры от пота и прилипли ко лбу. Кожа была бледная, в пятнах грязи и запекшейся крови.

Но все это блекло на фоне вида его конечностей.

Точнее, одной из них. Левой руки.

Игрок не сразу даже понял, что этот обрубок, лежащий на груди, был когда-то рукой. Сейчас это больше напоминало зажаренную ящерицу с размозженной головой. Куски плоти руки почернели и вспучились, кожа облезла клочьями. Рука от середины предплечья была полностью раздавлена и выгибалась в другую сторону от локтя, как будто костей там не осталось вовсе.

Игрок не хотел к нему прикасаться. Но все равно потянулся.

Пальцы дрожали. Он осторожно приподнял свой объект наблюдения и извлек сверток – небольшой, плотный, завернутый в грязную тряпку. Легкий мандраж прошел по его рукам. Причина, по которой жертва сейчас истекала кровью и была на грани жизни и смерти, находилась у него в руках. Было особо цинично, что жертва не брала это по своей воле. Она лишь сыграла так, как хотел Игрок. Но самое странное в этой ситуации – что липкое чувство вины все равно просачивалось в его тело.

Против его воли, против его природы.

Как будто не он сам принимал это решение, а это сделал кто-то за него.

Но с другой стороны, благодаря этому решению он и его друзья остались живы. Может, жертва и вправду должна быть ему благодарна.

Он почувствовал прикосновение на своем плече. Вздрогнув всем телом и сжав пальцы на свертке, он резко обернулся. Позади него стоял силуэт.

Силуэт, который он был счастлив увидеть, хоть он и всегда будет это отрицать.

– Ты жив… – в голосе игрока было облегчение.

Он вскочил с колен и неловко обнял силуэт. Обнял так крепко, как только мог. Он не хотел его отпускать. Ведь если он его отпустит, то у него совсем не будет шанса убежать от чувства вины, которое покусывало его с разных сторон.

– Я думал – все. Думал, щелкун тебя перекусил пополам и оставил умирать.

– Я бывал в разных передрягах за свою жизнь, и эта тварь – не самое страшное, что со мной случалось, – отозвался он с легкой усмешкой.

– Ты спас нас. Без тебя нам бы точно была бы крышка. Ты… ты и правда герой, Гор.

Тот ничего не ответил. Только быстро выдохнул – так, как будто ему ударили под дых. Усмешка исчезла. Он чуть расправил плечи, словно принимая удар. Никаких дальнейших слов. Только несколько секунд тишины. Затем взгляд Гора скользнул мимо – туда, где на земле лежало изувеченное тело. Он шагнул вперед.

– Что с ним случилось, Кампел? Что с его рукой? – голос Гора прозвучал резче, чем он сам ожидал.

В нем дрожали ярость и страх, замешанные в тяжелый ком. Кампел молчал. Лишь слегка качнул головой, все еще глядя на изувеченную конечность.

– Говори же! – Гор сжал кулаки.

– Камень, – выдохнул наконец Кампел, будто пробуждаясь от прострации. – Я думаю, это камень. Он был слишком близко когда он начал шарахать по щелкуну. Я не видел, что точно произошло, но думаю, причина в этом.

– В смысле не видел, что произошло? Где ты был? Вы же вместе бежали к лагерю, – гигант пристально смотрел на Кампела.

Старик вздрогнул. Каждый вопрос накладывал на него все больше чувства вины. Впервые за долгое время он не знал, что ему сказать. В его голову закралась мысль: может, в этот раз его поймут… и, может, стоит сказать правду?

– Я нашел… – начал он, но тут же осекся. Взгляд Гора стал еще более внимательным, готовым слушать. Кампела испугал этот взгляд. Он знал: такой взгляд может за миг превратиться во что-то страшное, что-то, что сделает из него предателя и труса.

– Точнее… мы разошлись, – пробормотал он. Он дрогнул. Как будто на миг собрался снять с себя маску. Но нет. Все снова пошло по кругу. «Все закончится, как всегда. Он не поймет. Он не должен знать. Не сейчас.» Кампел выдохнул сквозь стиснутые зубы, голос сделался тверже: – Давай не сейчас. Мальчишке совсем худо. Потом… потом поговорим об этом.

Гор посмотрел на Слепа. Он не был готов сейчас спорить – каждая секунда может стоить мальчишке жизни. Он перевел все свое внимание к изувеченному телу. Гигант торопливо выдернул ремень, затянул его на плече Слепа, выше локтя. Резко, до хруста – тот даже не дернулся.

– Прости, малец, – выдохнул он и принялся искать, чем прикрыть рану.

Он поднялся, выпрямляясь с хрустом в спине, и шагнул вперед. Лагерь был раздолбан в кашу. Палатки вспороты, как брюхо рыбы. Мешки с инструментами валялись среди грязи, раздавленные клешней, будто из бумаги. Ящики с рудой перевернуты, а содержимое рассыпано по каменным плитам – теперь это была просто серая крошка, перемешанная с кровью. Щелкун, когда лез к ним, не выбирал путь. Он прошелся сквозь лагерь как буря – все смел, все порвал. Даже камнегрыз, теперь стоящий в стороне, выглядел так, будто сам только что прошел через мясорубку. Он спокойно жевал мох, но одна его лапа подрагивала.

Гор шагал быстро, отбрасывая мусор сапогом, шарил глазами – ткань, веревки, плащ. Все, что могло пойти на перевязку. Он знал: времени мало. В одном из ящиков он заметил скатанный спальник – мягкий и плотный, почти чистый. Схватив его, он вернулся к Слепу.

Упав на колени, он аккуратно, но уверенно начал обматывать культю. Кампел все еще стоял в стороне. Он не двинулся ни на шаг. Лишь смотрел. И каждый новый виток этой перевязки будто затягивался вокруг его собственной шеи.

– Нам надо срочно везти его в город, – хрипло выдал Гор. – Он не выживет, если останется здесь.

Кампел ответил не сразу. Он смотрел в сторону, будто надеялся, что эта фраза не потребует ответа. Он чувствовал, как под рубахой давит сверток. Он знал, что Гор прав. Но все внутри сопротивлялось.

– Мы не сможем транспортировать и руду, и его, – наконец проронил он, будто вынужден был защищаться. – Этот херов щелкун… он разнес лагерь к чертям. Все оборудование. Все, Гор. Нас перевоспитают за такую миссию.

– Пусть перевоспитывают, – отрезал Гор. – Я не дам ему сдохнуть в этой дыре. Он ребенок, Кампел. Он спас нас. Он спас тебя.

– Не говори мне, кто меня спас! Я не просил этого! – вспыхнул вдруг Кампел и тут же осекся. В груди все переворачивалось. – Если мы вернемся ни с чем – нам не будет прощения. Ни тебе. Ни мне. Ни ему.

– Я не могу позволить, чтобы малец погиб, – Гор снова заговорил спокойнее, но с упрямым камнем в голосе. – Я должен ему. Мы оба должны. Если надо – я возьму весь удар на себя.

Кампел чуть дернулся. Не из-за слов, а из-за того, как Гор их произнес. Без пафоса. Без позы. Просто… принял. И это было хуже. Где-то глубоко внутри зашевелилось старое: раздражение, зависть, что-то еще, непрошеное. Гор не знал, чем платят за такие слова. А он знал. Слишком хорошо. Он сжал кулаки. Не из страха. Не совсем. Скорее – чтобы удержать себя от мысли, что, может быть, он тоже когда-то мог бы сказать подобное. Но не сказал. И не скажет. Сверток под рубахой словно стал тяжелее. И все же он кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – Повезем его. Но надо взять хотя бы образцы, чтобы показать, что мы не просто потеряли время. Так что не надо брать вину на себя. Геройство ничем нам не поможет.

Он сразу шагнул в сторону разрушенного лагеря. Под ногами хрустнул камень. Кампел пошел неспешно, будто каждое движение приходилось выдавливать из усталого тела. Порывшись в завалах, он нащупал короткую доску с остатками веревки. Поднял, стряхнул пыль.

Сзади слышалось тяжелое дыхание Гора. Тот присел к Слепу, проверяя пульс. Они ничего не говорили. Тишина тянулась. Гулкая, каменная. Даже камнегрыз – тот неподатливый, полуслепой великан – стоял в стороне, спокойно жевал мох, как будто ничего не случилось.

Кампел бросил взгляд на него и ощутил странную зависть. Ни сожалений, ни страха. Только инстинкт. А у него – сверток под рубахой, вина в груди и дорога в Город, которая может стать последней. Он принес доску. Гор, не поднимая головы, коротко кивнул.

Кампел вдруг понял, что Слеп стал для него чем-то вроде напоминания. О себе, когда был моложе. Когда все еще казалось возможным. Только в отличие от него этот мальчишка теперь лишился руки.Они начали сооружать носилки. Работали молча. Не потому что злились, а потому что не знали, что сказать.

И все равно – может быть, он выживет…, а я – нет.

Он сунул руки в карман, сделал шаг назад. И, не оборачиваясь, произнес почти себе под нос:

– Я не собирался быть героем.

Молчание. Будто он проверял, как звучат эти слова из его уст.

– Геройство – самый быстрый путь в могилу.

Глава 7

Кампел шагал рядом с камнегрызом, вслушиваясь в глухой, ритмичный стук носилок – они будто отбивали счёт времени до кончины Слепа.

День за днём – одно и то же. Путь, тьма, тревожное молчание.

Пещеры всё больше сужались. Потолки нависали над головами, как сдавливающие ладони. Стены были покрыты мхами и лишайниками – влажными, дрожащими в собственном гниении. В трещинах между камней шевелилось что-то тонкое – словно щупальца подземного спрута.

С потолков свисали острые, как ножи, сталагмиты. Между ними текли капли, стуча по камню с упрямой регулярностью, будто время здесь измерялось звуками воды, а не дыханием.

Но никто не приближался.Иногда за пределами факелов, в темноте, что-то шевелилось. Мелькали глаза. Скреблись когти.

Будто в их группе таилось нечто настолько опасное, что любое существо, желающее жить, предпочитало отойти в сторону.Только чудо – или проклятие – удерживало местную фауну на расстоянии.

Камнегрыз шагал, гремя когтями по камню. Даже он временами замира и принюхивался, словно чувствовал: в пещерах что-то изменилось. Что-то следит. Но не нападает.

Запах становился всё гуще. Гниль. Плесень. Смерть. И чем ближе они были к Городу, тем сильнее становился этот смрад – как будто сам Город начал разлагаться задолго до их возвращения.

Состояние Слепа было на грани. Ни жив, ни мёртв. Подземный Город словно мираж в каменной пустыне растворялся во мраке. Гор почти не говорил с Кампелом. Избегал взгляда, словно видел в нём не товарища, а что-то… скользкое. Как будто знал. Как будто винил его за что-то.

Кампел машинально сжал край плаща.

Сверток. В нём хранилась загадка. Точнее – камень.

Он до сих пор не понимал, как всё произошло той ночью. Помнил только, как лёг спать в лагере, а очнулся уже перед чёрным, как сама тьма, постаментом.

На нём и лежал тот самый камень. Сейчас он был под плащом – холодный, неподвижный. А мысли о нём – горячие.

Что он сможет получить за него? Свободу? Вернуть жизнь вне шахт?

Он не знал, что это за вещь, но она не отпускала. Словно шептала: «Ты заслуживаешь большего».

Большего. Кто, как не он, заслуживает большего?

После всего, что ему пришлось пережить. После всех предательств и лишений. После того, каким предательским способом он очутился в этих шахтах.

Ах, как прекрасны были его дни до шахт…

Беззаботные, шумные, вечно с картами или с вином в руке.

Он знал, как смотреть женщине в глаза так, чтобы она смеялась, а через миг уже теряла голову. Улица, игра, страсть – в те времена он был царём. Не потому, что имел власть по праву рождения, а потому, что умел получить ее иным путем. Лестью. Обманом. Шармом.

На площади, в дни ярмарок, играли уличные оркестры, жонглёры кидали горящие факелы, а карманники действовали под шум толпы. Люди жили быстро, лгали красиво и умирали точно так же. Кампел знал всех нужных людей и все нужные двери. Тогда он чувствовал себя частью живого организма. Мира, где даже ложь была искусством. Тогда ему казалось: жизнь только начинается. И будет длиться вечно.Он вспоминал тот город – с узкими, пыльными улицами, с балконами в цветах, с песнями из окон…

Камень, как маятник той другой жизни, стал тяжелее.

Кампел нырнул в воспоминания – но опустился глубже, чем собирался.

Всплыло лицо. Она.

Чёрт.

Он не хотел вспоминать. Не собирался.

Но вспомнил всё до мелочей. Как пахли её волосы, каким тёплым был голос, как в первый раз за долгое время он перестал играть.

А получил… улыбку. И объятия.Тогда он сказал ей правду. Впервые. Что он не сын торговца, не внук консула. Что он – простой вор и аферист, с улицы, без рода и имени. Сказал и ждал насмешки, отвращения, удара.

А на следующий день за ним пришли.

Арест. Короткий разговор.

Шахты.

И он понял: все было игрой. Только теперь – против него.

Он открылся и получил удар.

Он сжал зубы.

– Сука, – процедил сквозь них, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться громче.

Раздался голос словно из загробного мира.

– Кампел… ты ведь… знал…

Его бросило в пот. Он обернулся на голос. Он принадлежал Слепу. Человеку, которого он подставил. Точно так же, как подставлял других всю свою жизнь.

Он почувствовал взгляд на своем затылке.

Игрок обернулся назад, зная, кого увидит.

Гор. Его взгляд сверлил Кампела, как камнегрыз подземную породу.

Кампел отвернулся, будто ничего не произошло.

Плевать. Он ничего не сделал. Он лишь спас себя.

Хотя бы камень понимал его.

Да, он сделал правильно.

Тупик. Кажется, они пришли не туда.

– Кажется, тупик. Наверное, свернули не туда… Или порода обвалилась. Надо будет вернуться и поискать другие пути.

– Нет. Мы дальше не пойдём. Нужно сделать привал, – возразил великан.

Стало ясно: спорить не стоит. Они разбили лагерь.

Камнегрыз лёг рядом с группой. Носилки положили ближе к огню. Все молчали.

Гор напоил Слепа водой. Потом пожевал пищу и осторожно вложил ему в рот. Слеп был почти без сознания.

Они сели у костра.

Гор – со стороны Слепа и зверя.

Кампел – напротив, у самого тупика.

Словно два противовеса на весах. Смотрели друг на друга.

– Что ты хочешь мне сказать, Кампел? – нарушил молчание Гор.

– Что? О чем ты? – переспросил Кампел, широко распахнув глаза. – А-а, ты про то, что воняешь как ургонт? Не переживай, я уже привык к твоему аромату.

– Как ты оказался в том храме, Кампел? – будто не замечая язвительности, продолжил Гор.

– Зашёл через дверь.

Гор не улыбнулся.

– Старик… Ты либо сейчас рассказываешь мне всё, что знаешь и что с тобой произошло, либо я убью тебя. Прямо здесь.

Кампел сглотнул.

– Я не помню, как оказался внутри. Всё было как во сне. Снилось, что я иду… за одной знакомой. А очнулся – уже в храме. Вот и всё.

– Что было в рюкзаке, там, в храме?

– Камень… драгоценный. Он был… необычным. Он был одновременно всеми цветами мира и без цвета в тот же момент. Словно впитывал в себя все вокруг. Все краски, весь свет. Я никогда такого не видел, – Кампел съежился. – Я не хотел делиться. Ни с тобой, ни с кем. Но теперь это неважно. Я его всё равно потерял. Он остался на дне подземного озера вместе с рюкзаком. Поэтому я задержался там, на дне.

Он понуро опустился вниз.

– Думаю, мы бы избавились от многих проблем, даже если бы это была наша единственная добыча, – добавил он погодя.

– Скажи мне. Это будет мой последний вопрос, – словно прокуратор произнес Гор. – Ты и вправду оставил этот камень на дне озера? Или ты все таки забрал его с собой и подставил мальчишку, чтобы сбежать с ним?

Кампел потерял дар речи.

– НЕТ! НЕТ! Ты сошел с ума! Да, я гнида… но я не стал бы подставлять этого юнца под смерть, чёрт подери! – он начал яростно бить себя пальцем в грудь. – Я! Я сам! Сказал ему – оставь меня! Беги, что есть мочи! Я был готов умереть в тот момент… лишь бы он выжил. Просто…

Его голос затихал. Он словно снова погружался в тот миг.

– Просто… этот проклятый щелкун, пошел за ним, а не за мной… Я не знаю почему, Гор, – он опустил голову, голос дрогнул. – Я честно… не знаю почему, Гор.

Он закрыл лицо руками – и заплакал.

– Думаю, ты не врёшь, – наконец сказал Гор.

Голос его был глухим, но ровным.

– Я вижу твоё раскаяние. Но ты всю жизнь бежишь не от смерти, а от предательства. Боишься, что тебя предадут – и сам предаёшь первым. Попробуй сделать хоть что-то не из страха. А из совести.

Он не ждал ответа. Просто повернулся к Слепу, аккуратно поправил одеяло на его плечах и замолчал.

Кампел не хотел поднимать свой взгляд на Гора. Просто продолжал играть. Играл свою роль, которую сам выбрал.

На самом деле – ему плевать.

Или нет?.. Может, он и вправду начал чувствовать вину за свои поступки.

Хотя… почему он должен ее чувствовать?

За то, что Слеп его тащил на себе и не хотел бросать на съедение щелкуну?

А он за это изобразил героя и подсунул ему тот камень, за которым и гнался этот чертов монстр… кстати, почему он решил, что он гнался за камнем?

Не знал. Просто чувствовал. Его интуиция уже десятки раз спасала ему жизнь – и сейчас спасла. Не засунул бы он этот камень за плечи мальчишке – сейчас бы все вместе варились у него в желудке.

Так что… он сделал всё верно.

Да. Все врено

Он молодец.

Он герой.

Глава 8

Прошло два дня с того напряженного разговора у костра. Слеп все еще был в тяжелом состоянии, но, по крайней мере, его состояние стабилизировалось. Он больше не метался в бреду и не просил прощения у своей матери. Просто лежал, бледный, с закрытыми глазами.

Кампел с осторожностью отмечал, что напряжение между ним и Гором спало. Они снова обменивались короткими фразами, порой даже подшучивали друг над другом. Отряд медленно возвращался к подобию согласия – насколько это возможно, учитывая, что один из них был не способен общаться.

Мысли Кампела все чаще возвращались к тому, что их ждет впереди. Особенно его. До Города оставалось не больше суток пути. Если все пойдет по плану – они успеют. Слеп получит хоть какой-то шанс. Пусть и не на ту жизнь, что была у него до той злополучной, богатой пещеры. Его рука выглядела совсем плохо, и каждый из них понимал: вернуть ее к прежнему состоянию вряд ли получится.

Но он выживет. И этого, на фоне всего остального, было уже почти достаточно.

Игрок чувствовал, что проблемы дышат ему в лицо все сильнее с каждым шагом, приближающим к Подземному Городу.

Он был тем, кто договаривался с распорядителем. Тем, кто выбил им этот поход – неофициальный, серый, без лишних глаз. А значит, именно с него и спросят первым, когда они вернутся назад.

А вернутся они с чем? С изможденным камнегрызом, волочащим на себе калеку, и парочкой образцов добычи.

Наверное, для обычной экспедиции этого хватило бы. В худшем случае – это наказание, что камнегрыз устал от того, что нес всю дорогу мальца, а не лишний мешок с рудой.

Но когда речь идет о неофициальных договоренностях…

Город становится другим. Жестоким. Холодным. Непредсказуемым.

И провал здесь – это не просто ошибка. Это личное оскорбление.

А ты не хочешь оскорблять распорядителей. Ой, как не хочешь…

“Черт… Может, вообще не возвращаться в этот проклятый город? Свалить. С этим камнем. Один. На поверхность.”

Говорили – есть тропы. Старые, дикие, полузаброшенные. По ним ходят контрабандисты, водят грузы, прячут беглецов. Но карты – только у своих. А он – не из них. Он даже не знает, где входы. Не знает, где тупики, где ловушки, где начинаются зоны, откуда не возвращаются.

Ещё говорили о старом тоннеле который идет сквозь всю Подземку. Мол, во времена великого голода по нему водили детей, чтобы продавать их в Долине Людоедов. Потом этот путь обвалился, и теперь этот туннель шел в пещеру, где якобы стены шепчут. Один шахтер вроде бы вышел по нему на поверхность – и вернулся через несколько недель.

Без глаз. Без языка. С улыбкой.

Бред, конечно. Но такие байки здесь ходили еще долгое время.

Ему, если идти, то как слепому. Наугад. С каждым шагом – все дальше от жизни и ближе к смерти.

Может, кто-то и выходил наверх так, в одиночку. Но таких историй он не слышал.

А вот о тех, кто не вернулся – знал. Сейчас это в лучшем случае лишь кости.

“Нет. Нет. Это бред.”

Это не побег. Это бросок кости с одной гранью – смерть.

Лучше уж шагнуть в подземное озеро, кишащее зубастыми, и чувствовать, как они медленно, по кусочку, отдирают от тебя плоть, чем сунуться в ту черную глотку Подземки.

А Город… Город хотя бы даст шанс.

Погруженный в свои мысли, Кампел даже не заметил, как ступил в тоннель.

Он знал этот путь. Знал, куда он ведет.

Прямо в Город.

Прямо в то самое подземное озеро, кишащее зубастыми.

– Ну ничего. Я и хуже тварей убалтывал, – пробормотал Кампел.

***

Прошло несколько часов с тех пор, как группа вернулась в город.

Кампел помог Гору донести Слепа до его лачуги. Юнец был без сознания, но временами сжимал зубы – будто пытался не закричать. Гор запинался, нёс его почти на руках, молчал, как и Кампел. У самого порога старик остановился, задержал дыхание. Внутри – мать Слепа, возможно, сестра. Живые. И смотрят.

Он не вошёл. Просто развернулся и ушёл.

Ни слов. Ни взгляда. Ни извинения.

Плевать. Есть другие дела.

Он отвел камнегрыза обратно в общественный загон – туда, где держали всех транспортных тварей лагеря. По правилам, такие разрешалось брать только по распоряжению сверху. Кампелу помогли с этим. После сдачи он знал – скоро “помощники” придут за своей платой.

Старик пошел дожидаться их в таверну, что стояла на улице рядом с главной площадью. Кампел выбрал место в дальнем углу и ждал конца смены – того самого часа, когда рабочие вернутся, чтобы залить брогом свою никчемную жизнь до следующего утра.

Он заказал себе брог из гусениц с яйцами москитов. Самое мерзкое из того, что здесь подавали. Но оно било в голову сильнее всего.

Брог был теплым, мутным, пах как кислая каша и паленая трава. Отвратительно. Но привычка успокаивала.

С каждым глотком горло обжигало все меньше. Значит, работает. Кампел сидел в тени, спиной к стене. Из-за коптящих ламп помещение будто утонуло в дыму. Пахло плесенью, потом и уставшей злобой.

Он ждал. Хотел услышать знакомый гул голосов, топот, браваду, крики – всё то, что каждый вечер заглушало мысли.

Смотрел на дверь и каждый раз замирал, когда она скрипела.

А потом делал глоток – каждый раз, когда заходил кто-то, кого он когда-то обманул. Или предал.

Один за другим они заходили внутрь. Изможденные, пустые, будто выжженные изнутри. Но все еще жаждущие напиться – брог из гусениц был отвратителен, но люди все равно напивались им.

Таверна оживала. Кто-то вбежал, хлопнув дверью, кто-то матерился, растирая плечо – видно, получил на смене.

Кто-то громко спорил о шансах в лотерее.