Сладкая теплая тьма

Этот сценарий дал мне такую возможность. И я готов поспорить, что это произошло с каждым из вас, присутствующим здесь сегодня, не так ли?

Серия усердных кивков, у некоторых из глаз уже текли слезы. (Актеры, в конце концов.)

– Теперь я хочу поговорить со всеми вами о гениальности нашей адаптации, но сначала, чтобы по-настоящему оценить ее превосходство, давайте немного поговорим об оригинальном романе. – Курт скрестил руки на груди и погрузился в задумчивость; зрители затаили дыхание.

– Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Когда бо́льшая часть мира слышит это имя, они думают о?..

– Гэтсби! – в конце концов воскликнул мужской голос.

– Гэтсби. – Курт серьезно кивнул. – Возможно, самый читаемый американский роман двадцатого века. И все же, хотя «Великий Гэтсби» – самое известное его произведение, я намерен утверждать, что «Ночь нежна» – истинный невоспетый шедевр Фицджеральда. История «Ночи» начинается всего через два месяца после публикации «Гэтсби». В то время как в «Гэтсби» мир представлен таким, каким его хотел видеть молодой Фицджеральд, в «Ночи», напротив, он показывает мир таким, каким его на самом деле видел. «Гэтсби» аккуратен, экономичен, компактен. «Ночь», с другой стороны, необузданна, неповоротлива и исключительно амбициозна. Но по своей сути она остается темной и сложной историей любви…

Курт посмотрел на Доминика Ривза: его реплика. Тот встал.

– Дик Дайвер, – начал Доминик, представляя своего персонажа кругу инвесторов. – Блестящий, очаровательный психиатр – если позволительно так о себе говорить.

Инвесторы снисходительно усмехнулись.

Поднялась Лила:

– Николь, – проговорила она с загадочной улыбкой. – Привлекательная молодая женщина с травмирующим прошлым, госпитализированная с шизофренией.

Курт снова обратился к собравшимся.

– Несмотря на то, что Николь пациентка доктора Дайвера, Дик и Николь влюбляются, женятся и уединяются в великолепном новом доме. – Курт широким жестом обводит пространство. – Но здесь практика Дика отходит на второй план в пользу безумно богатой светской жизни – вскоре Дайверы прославляются тем, что устраивают лучшие вечеринки в Хэмптоне. Наиболее часто среди из гостей…

Зев встал и отдал честь:

– Эйб Норт, гениальный композитор и своенравный алкоголик.

К нему присоединилась еще одна актриса, Рори.

– Мэри Норт, его умная, преданная жена.

Пришла очередь Фредди:

– И что за вечеринка без Томми Барбана, потрясающе красивого и чрезвычайно гетеросексуального героя войны?

Толпа рассмеялась – в очередной раз Фредди затмил всех.

Курт любезно улыбнулся, затем откашлялся.

– Но ритм эпохи джаза вскоре нарушают новые лица… Встала Нэнси:

– Элси Спирс.

Нервничая, Селия присоединилась к ней:

– И ее дочь Розмари, юная кинозвезда.

Курт продолжил:

– Очарование Розмари вскоре оказывается непреодолимым для Дика, и – не раскрывая больше никаких поворотов сюжета – его предательство становится катализатором мучительного и неизбежного краха брака Дика и Николь. Но позвольте мне объяснить, как Фицджеральд ошибся и как наша адаптация собирается исправить это.

Он оглядел толпу в торжественном молчании.

– Однажды в каком-то интервью цитировали высказывание Фицджеральда: «Наши американские женщины – пиявки. Они просто доминируют над американским мужчиной». – Он сделал эффектную паузу. – Это было фундаментальное ошибочное убеждение Фицджеральда в отношении женщин, убеждение, которое окрашивало и в конечном счете портило его трактовку. Наша адаптация, однако, напрямую затрагивает сексизм Фицджеральда и превращает «Ночь нежна» в историю исцеления и освобождения.

Теперь, я думаю, все вы понимаете, насколько важны истории о расширении прав и возможностей женщин лично для меня…

Негромкий кашель: это Карен.

– …и в адаптации наши сердца принадлежат Николь, а не Дику. Важность нашей истории состоит в корректировке линии Николь – в привлечении внимания к ее судьбе, поскольку она преодолевает травму, которую пережила, и в конечном счете восстанавливается. Однако гениальность самого фильма зависит от его исполнения. Я снимаю его в стиле, который можно было бы счесть экспериментальным… – тут Курт ухмыльнулся и подмигнул, – …но предпочитаю называть это провидческим. Мы будем снимать в основном длинными дублями, чтобы усилить присущую произведению театральность и создать для аудитории впечатление погружения, чтобы камера чувствовала себя еще одним персонажем в комнате. Наши длинные непрерывные эпизоды отдадут дань уважения такой классике, как «Веревка» Хичкока, «Ночь в стиле буги» Андерсона, «Сияние» Кубрика, «Прикосновение зла» Уэллса… и, если позволите, «Незваный гость» Курта Ройалла. – Он повернулся к команде Olympus и ухмыльнулся. – Я уже делал это раньше, Olympus, и будь я проклят, если не сделаю снова!

Толпа заревела в знак поддержки.

– Итак, вот причина, по которой мы снимаем этот фильм. С помощью этой адаптации мы возвращаемся к самому амбициозному роману Фицджеральда и создаем красивую, трогательную, невероятно важную историю женского освобождения. А в мире кино нам этого и вполовину не хватает. Я считаю настоящей привилегией работать в отрасли с такой обширной аудиторией и думаю, что наш долг – серьезно отнестись к ответственности, которая с этим связана. Перемены должны произойти, и должны произойти сейчас. И это начинается с того, что мы делаем прямо здесь: настаиваем на том, чтобы прогрессивные адаптации, такие как «Ночь», были обнародованы. Новаторские, раздвигающие границы истории, заслуживают того, чтобы их услышали. Это тот контент, который должен потреблять мир. Итак, давайте решим стать первопроходцами в области культуры. Давайте ломать стереотипы. Давайте станем проводниками тех перемен, которые мы хотим видеть.

Бурные аплодисменты, присутствующие поднимаются на ноги, преисполненные собственной значимости.

– Я хочу поблагодарить всех вас за то, что присоединились ко мне в этом путешествии и поверили в юного Руперта. Спасибо нашим уважаемым инвесторам, которые поддерживали меня в создании этого увлекательного проекта, Бобби Старру и всей Olympus Pictures за их энтузиазм и заинтересованность в подписании контракта в качестве дистрибьютора «Ночи»…

По периметру – безупречная линия изысканного изобилия: конкурирующие одеколоны, гладкая кожа, сверкающие драгоценности. Тонкие улыбки, жесткие взгляды.

– Спасибо невероятной производственной группе, блестящим руководителям отделов, съемочной группе. Вы, ребята, – скелет этого зверя. Вы те, благодаря кому весь этот гребаный механизм вертится.

Они стояли на заднем плане: практичные, лишенные блеска, всегда теряющиеся из виду, даже сегодня – в своих любимых топах, красивых джинсах – небогатая одежда каким-то образом сделала их невидимыми. Приученные к неприглядной, неблагодарной работе, изнурительным утрам и бесконечным ночам, они проглотили все это без единого звука, состарившись далеко не по годам. Это настоящие рабочие лошадки.

– И конечно же лицо этого фильма: мои блестящие актеры. Вы все – иконы! Я искренне польщен тем, что вы почтили нас своим присутствием. Особенно мои главные герои: Доминик Ривз, Фредди Джеймс, Зев Уинтерс, Лила Крейн и подающая надежды звезда, личность которой будет держаться в секрете до окончания съемок: изысканная, очаровательная Сесилия Скотт! Боже мой, что за состав!

Бурные аплодисменты. Камера работала беспрерывно. И актеры улыбались своими дежурными улыбками.

Краем глаза Селия заметила, как Лила с любовью посмотрела на жениха и незаметно послала ему воздушный поцелуй.

– Итак, мы все здесь, в этот прекрасный день в Монтоке, наслаждаемся ароматом соленого бриза, теплом солнца на коже, великолепным видом на океан, открывающимся перед нами. Мы собрались здесь вместе в начале замечательного путешествия. Давайте поднимем бокалы за наш творческий старт. И что может быть лучше, чем услышать эту великолепную историю вслух, на одном дыхании? У нас больше не будет такой возможности, пока мы не закончим съемки и фильм не будет готов. Так что присоединяйтесь ко мне и насладитесь профессионализмом этого опуса. Вы со мной?

Терраса взорвалась громкими, агрессивными аплодисментами. Он сделал это снова: покорил всех. Еще десять минут, и они, возможно, откажутся от своей жизни, сорвут с себя одежду и создадут культ, а он станет их предводителем. Курт Ройалл всегда получал то, чего хотел.

– Мы прочтем до конца, – многозначительно кивнул Курт, – предупреждаю. Никаких перерывов и сбоев в работе. Если вам нужно в туалет, уходите тихо. Я дам необходимое указание. И давайте не будем останавливаться ни на каких обсуждениях или вопросах, пожалуйста. Я хочу, чтобы наша аудитория смогла услышать сценарий целиком.

Легкий шелест бумажных листов на ветру, сладкое щебетание птиц, далекий плеск волн внизу. Шуршание ткани: ноги разведены, затем снова скрещены. Тихий хруст костяшек пальцев, зрители по краям подались вперед. Спины актеров вытянулись по стойке смирно. Зрачки расширились, губы плотно сжались. Теперь этот момент принадлежал им.

Курт занял место во главе, хладнокровно рассматривая свою компанию. Один за другим актеры встретились с ним взглядом. Только голова Руперта свесилась вперед, затылок был болезненно обнажен, его глаза – прикованы к странице, пока он, затаив дыхание, ожидал прочтения своего великого опуса.

– Хорошо, – улыбнулся Курт. – Давайте начнем.

* * *

Прошло два часа, и чтение было закончено. Заскрипели стулья, когда Иден объявила пятнадцатиминутный перерыв перед началом работы за столом, ее голос почти заглушил внезапный всплеск разговоров. Повсюду тела потягивались и вздыхали под лучами послеполуденного солнца, актеры вышли на окраину отеля, чтобы полюбоваться потрясающим видом.

Богатая публика направилась внутрь, чтобы забрать сумки и куртки с вешалок, прежде чем проследовать к машинам для долгой поездки обратно в город. В воздухе чувствовался пьянящий адреналин, головокружительное облегчение. Чтение прошло успешно. Сценарий был добротным, актеры подобраны хорошо. Теперь можно было приступать к настоящей работе.

– Как я справился?

Курт обернулся и увидел позади себя Доминика – с вызовом в глазах.

– Вдохновенно, как всегда. – Курт похлопал его по спине. – Послушай, парень, я хотел сказать тебе: хорошо, что ты в конце концов успокоился, и я очень рад снова работать вместе. По моему опыту, лучше всего оставить прошлое в прошлом.

Доминик кивнул.

– Не сомневаюсь, тебе пошло это на пользу. – Он скрестил руки на груди. – А я просто научился не ввязываться в заведомо проигрышные битвы.

Курт мгновение поколебался, потом убрал руку.

– Умный человек, – сказал он, осторожно улыбаясь. – Мне стоило бы взять у тебя пару уроков.

Доминик смотрел на него, не мигая.

– Вполне возможно.

– Курти, дружище! – позвал Зев с другого конца террасы, кокетливо закинув руку на плечи Рори. – Этот фильм будет потрясающим или чертовски потрясающим!

Рори покачала головой, закатила глаза, уже скептически относясь к Зеву.

Курт улыбнулся им обоим, поднял кулак в воздух, затем оглядел остальную толпу. Дин и группа российских инвесторов задержались неподалеку, надеясь вовлечь его в какой-нибудь несомненно бессмысленный разговор. Все остальные рассеянно топтались на месте; Курт отметил, что только Лила и Руперт все еще сидели на своих местах, увлеченные приватной беседой.

Он тихо подошел к ним сзади. Лоб Лилы был сосредоточенно нахмурен, линия рта решительно сжата. Она указывала на страницу перед собой, говорила тихо, но страстно. Руперт теребил пальцами очки, уставившись на сценарий, и внимательно слушал.

Они напряглись и развернулись, глядя вверх: Руперт с тревогой, Лила с улыбкой до ушей, когда Курт положил руки на плечи обоим.

– Что ты об этом думаешь? – поинтересовалась Лила.

Курт приподнял брови.

– Я думаю, вы оба великолепны, – проговорил он. – А Руперт вообще герой дня.

Руперт моргнул, на его лице заиграла нетерпеливая улыбка.

– Хм-м. – Лила нахмурилась. – Что ж, я рада, что тебе нравится.

– Мой маленький перфекционист. – Курт покачал головой. – Скажи мне, уж не делаешь ли ты нашему начинающему писателю какие-то замечания?

Глаза Лилы сузились.

– Конечно нет! – возмутилась она. – Курт, я надеюсь, ты шутишь. Если бы у меня действительно были какие-то мысли, я бы, очевидно, поделилась ими с тобой. Нужно ли напоминать тебе, что я профессионал?

Затем она встала на цыпочки, обняла его за плечи и приблизила свое лицо к его лицу.

– Я просто пыталась узнать его мнение по поводу финальной сцены. Хотела понять, как он представляет себе одну из моих реплик. – Она нежно поцеловала Курта в подбородок.

Он ухмыльнулся.

– Мне следовало догадаться. Не смогла переждать даже пятнадцатиминутный перерыв, сразу приступила к работе. – Казалось, он внезапно вспомнил про Руперта, наблюдавшего, затаив дыхание.

– Осторожнее с ней, Руперт, – предостерег он, и тот вздрогнул, его широко распахнутые глаза быстро заморгали. – Дай ей палец – и она руку отхватит. Не успеешь оглянуться, как она тебя окрутит. Точно так же, как меня. – Он снова повернулся к Лиле и поцеловал ее. Позади них вновь раздался щелчок камеры.

– Селия, – позвал Курт, та остановилась и обернулась. – Отличная работа сегодня, куколка.

– Спасибо. – Она застенчиво улыбнулась Лиле, затем вздернула подбородок. – Курт, я просто хотела сказать, что невероятно рада быть частью этой адаптации. Потому что знаю – этот фильм много сделает для женщин.

– Как мило. – Курт по-хозяйски приобнял невесту. – Послушай, Селия, у тебя найдется немного времени в эти выходные? Я хотел бы дать тебе более полное представление о том, что ищу в Розмари. – Он взглянул на Лилу. – Ты ведь не будешь возражать, детка, правда?

Лила одарила его смущенной, озадаченной улыбкой.

– Почему я должна возражать?

– Превосходно. – Он снова посмотрел на Селию и нахмурился. – Я лишь хочу убедиться, что мы с самого начала понимаем друг друга. Это такая замечательная роль, с невероятным потенциалом, и мне действительно важно, чтобы ты сыграла ее идеально. – Он протянул руку и коснулся ее щеки. – Договорились, милая?

– Она мне нравится, – мягко произнесла Лила после того, как Селия упорхнула, а Курт снова притянул ее в объятия. – Думаю, что она очень скоро станет звездой.

– И одновременно занозой в моей заднице, – пробормотал он. – Она провалила читку. Напомни мне, почему я нанял ее, а не Кейли?

Лила прищелкнула языком.

– Потому что, согласно твоей оценке, она успешно прошла кинопробы, – проговорила она. – Она просто зеленая, вот и все. Дай мне немного поработать с ней. Я очень быстро научу ее тому, как преуспеть в мире Курта Ройалла.

– Лучше бы ей быть чертовски хорошей ученицей, – буркнул Курт и прикусил ухо Лилы. – Мое терпение уже на исходе.

– Это всего лишь первый день, дорогой. – Она отодвинулась на расстояние вытянутой руки, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – Выше нос. Ты приступаешь к проекту, который тебе нравится, помнишь?

– И все из-за тебя.

– Прибереги это для вступительной речи, – проговорила она, и он легонько шлепнул ее по заднице, затем повернулся к группе актеров, притворяющихся, что не смотрят.

– Ладно, все, – проревел Курт. – Перерыв окончен. Пришло время создавать наш шедевр.

5

Личные заметки: Дж. Гэбриэла

Пациент: Л. Крейн

Дата/время: 24 июня, 10:30 утра

Сеанс: 3

Раскрывающая сессия. Необходимо ознакомиться с сегодняшними открытиями, дополнительно проанализировать, как лучше всего поступить. Похоже, Л страдает от тревожного расстройства, настолько сильного, что оно не только парализует, но и искажает восприятие реальности. И это проявилось на старте.

Знал, что пациент хотел обсудить инцидент, произошедший в конце прошлого сеанса. Несколько случаев, когда границы между нами размываются, последний из них наиболее очевиден. Сознательно или нет, Л проверяет, как далеко можно зайти. Нуждается в непосредственном общении, хочет лучше понять мотивы, стоящие за поступками.

Как только Л устроилась, я вспомнил момент, когда она потянулась и взяла меня за руку. У меня сложилось впечатление, что ее чувства ко мне стали немного сложнее. Быстро нормализовал поведение, в упрощенных терминах объяснил, как работает перенос. Упомянутый процесс переноса – проецирование чувств к важной фигуре в ее жизни на кого-то другого (в данном случае на меня). Такое довольно часто случается в терапии (хотя я никогда не видел, чтобы это развивалось настолько рано): пациент находится в уязвимом состоянии, а терапевт, как единственный слушатель, начинает иметь больше значения. Терапевта можно рассматривать как человека, который разобрался в своей жизни и, следовательно, способен решить проблемы, или, возможно, просто есть ощущение, что ему можно доверять, он заставляет пациента чувствовать себя в безопасности. Возможно, пациентка осознает, что он видит и понимает ее так, как не мог бы никто другой. Я сказал, что все это совершенно естественно. Перенос действительно полезен для нашей работы, при условии, что мы выявим и решим основную проблему. Моей обязанностью было обеспечить сохранение профессиональных границ в отношениях между пациентом и терапевтом.

Ответ Л завораживает. Она понимает концепцию переноса, но отрицает ее наличие здесь, заявив, что инцидент, который я описал, никогда не случался.

Хотя отрицание в поведении Л не так уж удивительно – она могла быть смущена, стеснялась, чувствовала себя некомфортно. Но говорила искренне, казалась спокойной, совершенно непринужденной. Было очевидно, что она верила, что говорит правду.

Л напомнила мне, что в конце сеанса она была взволнована, расстроена. Сказала, что я, должно быть, заметил ее состояние, потому что именно я протянул руку и взял ее ладони в свои. Повторил для уточнения: думает ли Л, что инициатором был я?

Ответ Л:

– Я не думаю. Я знаю. И помню все ясно как божий день. Вы взяли меня за руку, нежно сжали ее и сказали, что я могу вам доверять. – Не дав мне времени ответить, Л добавила: – Но не волнуйтесь! Я вовсе не восприняла это неправильно! И мне жаль, если я каким-то образом произвела на вас такое впечатление. Я знаю, что уходила в спешке – наверное, была немного ошеломлена. Но, Джона, я знаю, что у вас самые чистые намерения. Вы пытались утешить меня. Вы точно знали, что мне было нужно в тот момент, и это сработало. Вы помогли мне успокоиться, взять себя в руки. Вы не должны чувствовать себя неловко из-за этого, и, конечно, нет никакой необходимости извиняться.

Уверен, что мои собственные воспоминания верны – мои записи с подробным описанием инцидента лишь еще одно доказательство, – но решил пока не настаивать. Не хотел, чтобы Л почувствовала, что я не доверяю ей.

Вместо этого заявил, что нахожу ситуацию очаровательной – каждый из нас считает инициатором другого. Признал, насколько трудно – вероятно, невозможно – порой быть абсолютно объективным. Спросил, что она почувствовала из-за нашего расхождения во взглядах. Реакция Л удивительно проницательна и осознанна:

– Думаю, что у разума есть способы изменять наши воспоминания так, что мы даже не подозреваем об этом. Возможно, это подсознательный способ создания нашего личного повествования, чтобы оправдать последовательность событий и позволить нам осмыслить собственную историю. Может быть, это способ редактировать и формировать историю, которую мы хотим рассказать.

Предположил, что, возможно, правда о том, что произошло на прошлом сеансе, лежит где-то посередине. В то время как один из нас должен был быть инициатором, я или она, вероятно, реагировал на что-то, правильно или неправильно воспринятое другим.

Уточнил, повлияло ли это на ее доверие, не показался ли я менее надежным как терапевт.

Л рассмеялась и ответила, что это, скорее, заставило ее больше доверять мне. Оценила мое обращение к неудобной теме. Сказала, что начинает чувствовать, что может доверять мне больше, чем кому-либо в своей жизни. Это привлекло мое внимание. Хотя значение слов Л опасно, это также явная возможность лучше понять мотивы, стоящие за переносом. Я попросил ее выразиться поподробнее.

– Это именно то, что я чувствую с тех пор, как мы начали встречаться. У нас было всего три сеанса, а мы уже поговорили о вещах, которые я никогда ни с кем не обсуждала. Вы смогли получить доступ к тем частям меня, которые так долго были похоронены. Такое чувство, что вы понимаете меня так, как никто никогда не понимал. Это немного пугает.

Упомянутая уязвимость, безусловно, может пугать.

– Но с вами я чувствую себя в безопасности, – продолжила она. – О некоторых вещах, которые мы обсуждали, я никогда не смогла бы поговорить ни с кем другим.

Спросил почему.

Л вздохнула.

– Не поймите неправильно: у меня есть замечательные друзья, друзья, ради которых я готова на все. Но когда оказываешься на моем уровне известности, быстро учишься: никогда никому нельзя доверять полностью. Потому что, если по какой-либо причине что-то случится и отношения развалятся, секреты могут стать оружием против вас.

Я предположил, что, должно быть, утомительно постоянно защищаться. Л ответила, что привыкла к этому. Спросил, доверялась ли она матери.

– О, я бы никогда не стала говорить с мамой ни о чем из этого. Не смогла бы. После смерти папы она изменилась. Это произошло практически за одну ночь: она стала другим человеком.

Снова вспомнив о голосовой почте от Карен, заинтересовался этим и спросил, что такого было в смерти отца, что так разительно изменило ее. Л пожала плечами, напомнила, что напрочь забыла события той ночи.

Я объяснил Л, что уверен, что она подавила травмирующее воспоминание об автокатастрофе, но его, на самом деле, можно разблокировать. Заверил, что непосредственное столкновение с этим воспоминанием может помочь Л исцелиться. Попытался предложить ДПДГ[6], но, прежде чем успел объяснить технику, Л оборвала меня, заявив, что это бесполезно. Бесчисленное количество раз пыталась вспомнить автокатастрофу, в итоге сдалась. Это было безнадежно. Воспоминания исчезли.

Показалось, что Л закрывается, поэтому я оставил данную тему и вернулся к отношениям с матерью. Попросил Л описать Карен нынешнюю.

Л глубоко вздохнула.

– Она гораздо тверже, чем была раньше, гораздо жестче. Но внутри… Вы бы никогда не поняли этого, общаясь с ней, но она действительно очень хрупкая. Я чувствую, что должна ее защитить – После смерти папы, думаю, ей нужно было начать все сначала. Мы с мамой переехали в Калифорнию, она вернула себе девичью фамилию, а затем с головой ушла в создание собственной карьеры.

– В то время она была одной из немногих женщин, которая действительно смогла пробиться в мужской клуб мира кино. Она закрылась ото всех, чтобы защитить себя после всего, через что ей пришлось пройти, понимаете? Однако мне порой кажется, что, возможно, она перестаралась. Папа так долго издевался над ней, а потом, вдобавок ко всему, ей пришлось пережить боль от его потери так внезапно и таким ужасным образом. – Л затихла. – Раньше она была совсем другой – очень мягкой, очень ранимой. Однако теперь она повторяет как мантру: «Никогда больше, – постоянно говорит она, – никогда больше я не буду пытаться искать свою ценность в мужчине». – Л пожала плечами. – Думаю, она хотела быть уверенной, что никогда не позволит мужчине причинить ей боль, как это делал папа.

Она покачала головой.

– Это было такое долгое и трудное путешествие. Но сейчас, думаю, ей лучше… кажется, она наконец-то пришла в себя.

– Но это тонкий лед, – предположил я. – Вы боитесь, что если сейчас доверитесь матери, если попытаетесь опереться на нее, лед треснет, и вы – или она – провалитесь.

– Да.

– Что насчет Курта?

– Курта? – Со скепсисом. – Курту я точно не стану изливать душу.

– Но он ваш жених. Кому, как не ему?

– О, нет. Я не смогу.

– Почему нет?

Л покраснела, устремив взгляд вдаль.

– Лила?

Л прикусила губу и посмотрела на меня.

– Потому что то, о чем мы здесь говорим – мои родители, мои отношения с мужчинами – все это секреты, которые я похоронила. Они похожи на ужасные, уродливые шрамы, которые я, кажется, никогда не смогу стереть. Мне приходится чересчур усердно стараться, чтобы навсегда спрятать их. Курт не знает и никогда не узнает. Я не хочу, чтобы он осознал, насколько я сломлена.

Я возразил Л, что она не сломлена, и, возможно, часть нашей совместной работы должна быть направлена на укрепление ее уверенности в себе, ее самоуважения. Спросил, что Курт думает о решении начать терапию. Л ответила, что не знает, поскольку не сказала ему, боялась реакции. Уточнил потому ли, что Курт не верит в терапию. Оказалось, дело не в этом, проблема заключалась в том, что она видится со мной, он бы ревновал. Я уточнил: ревность связана с тем, что Л будет обсуждать личные вопросы со мной, а не с ним? Она ответила утвердительно, но добавила, что имеет значение тот факт, что я – мужчина. Спросил, как это сказывается на Л.