Проклятие Озерной Ведьмы

Я отступаю к жалюзи, прикрываю рот руками, вокруг меня вспыхивает свет.

У нее нет челюсти?

– Лемми, Лемми, ты?.. – начинаю было я, но на экране появляется Пол Демминг, в его шею вонзился корень гигантского дерева.

Пол, который просил посадить его у окна, потому что страдал клаустрофобией. Хетти, от которой всегда пахло дымом и которая всегда так дьявольски густо подводила глаза.

А в стороне еще один мертвый ребенок, его внутренности в немалой степени уже снаружи. Поначалу я не узнаю его, но вдруг…

– Уэйн Селларс, – говорит Элли Дженнингс всем нам.

– Лемми, Лемми… – умоляющим голосом говорю я и вдруг… понимаю, что единственная не заметила, что у нас гость.

В дверях стоит, прищурившись в темноте, директор Харрисон в одном из своих пяти костюмов.

– Мисс Дэниэлс? – говорит он, вероятно уже не в первый раз.

– Мы должны вызвать… это необходимо… – бормочу я, но он еще не увидел изображения на экране и уже на свой манер отступает в сторону, чтобы представить…

Баннера.

Баннер стреляет в меня глазами, потом переводит взгляд в коридор, в котором стоит.

Сердце падает у меня в груди.

Я покачиваю головой, но адресую это не ему, это просто крохотные, почти незаметные движения, но понятные для тех, кто вместе спасся при пожаре.

Баннер в ответ поводит одним плечом, может быть на сотую долю дюйма.

Он в последнее время носит жесткую ковбойскую шляпу коричневого цвета, приложение к его форменной рубашке, покрой которой не менялся с 1962 года. Теперь он держит шляпу за поля, словно выказывая уважение к этим… м-м-м… священным коридорам знания.

– Нет, – говорю я ему, внезапно чувствуя, как жжет у меня глаза. – Этого не… это невозможно…

– М-м-м, – говорит он, как бы кивая мне – приглашает поговорить не в столь многолюдном месте. Так как я уверена, он думает, что на сей раз это не кто-то из тех, кого мы знаем, а может быть, кто-то из тех, кто может слышать наши голоса.

Но это невозможно.

Я пытаюсь представить себе, как Джен крутит голову Хетти, пока та не отламывается. Джей Ти швыряет Пола с такой силой, что тот насаживается на тупой корень. Лемми стоит на плотине до или после и, кинув окурок с сухой стороны плотины, разворачивается, пока тот еще не долетел до воды.

– Вы любите страшные фильмы? – спрашивает кто-то у меня за спиной не через преобразователь голоса, а все с тем же убийственным смешком, который говорит о том, что игра здесь только начинается.

– Нет, мы не закончили, нам еще нужно… – Я все еще пытаюсь разглядеть в полутьме часы на стене, потому что если уж я вынуждена делать это и находиться здесь, если я могу просто длить и длить это, то… тогда мне не придется быть свидетелем того, ради чего здесь объявился Баннер.

Что бы тут ни затевалось на сей раз.

То, что уже обнаружил дрон Лемми.

– Я понял, мисс Дэниэлс, – говорит Харрисон, но, когда он пытается встать перед классом, Лемми не освобождает для него место.

– Эй, – говорит Баннер Лемми, и в его голосе слышится предупреждение. Напоминание о том, кто здесь ученик выпускного класса, а кто шериф.

Но Лемми наплевать. Впрочем, он переводит взгляд на меня.

Я киваю, мол, все в порядке, все хорошо, мы… мы в Пруфроке, ты разве забыл? Разве твоя мать не прятала тебя в кладовке с оборудованием для дайвинга на другой яхте, а потом разве она не наводила на Рекса Аллена ружье для подводной охоты, когда тот открыл дверь, потому что любому, кто посягал на ее прекрасного мальчика, предстояло сначала одолеть все ее сто шестьдесят сантиметров?

Но матерей мерят не ростом. Их измеряют яростью.

Лемми отступает в сторону, позволяя Харрисону перенять у меня мой класс.

Направляясь к двери, я оглядываюсь на класс, словно прощаюсь с ними, извиняюсь перед ними, делаю последний их снимок, который может стоить всего мира, а свет проектора запечатлевает на сетчатках моих глаз это изображение Хетти и Пола.

Я поднимаю руку, чтобы защитить глаза, и…

Я все еще держу в руке две те клейкие записочки, что взяла со стульев Хетти и Пола.

– Что? – говорит Баннер, и пальцы его правой руки раздвигаются, готовясь, если понадобится, схватить пистолет, потому что Джейд, неизменная девушка плача в слэшере, насторожилась, почувствовав какую-то угрозу.

– Нет, – отрицательно покачиваю головой я, – ничего, – и мну записочки, превращаю их в шарики для мусорного ведра.

На одной написано «Кейси», на другой – «Стив».

Кейси, которая была выпотрошена и повешена на детских качелях, Стив, которого привязали к стулу в школьной куртке и тоже выпотрошили.

– Так на чем мы остановились? – спрашивает Харрисон у класса за моей спиной.

«На Пруфроке», – говорю я ему, мистер Холмс.

Пруфрок. За день до Хеллоуина.

Когда монстры выходят поиграть.

Юридические услуги от Бейкера

Отчет о результатах расследования

22 июля 2023 года

#01с22

Тема: Предварительные наблюдения по случаям вандализма на Дикон-Пойнт

В ответ на запрос: ежедневные занятия Дженнифер Элейн «Джейд» Дэниэлс в течение недель, когда имели место известные случаи вандализма:

А. Мисс Дэниэлс нерегулярно встречается с Летой Мондрагон-Томпкинс, владелицей «Мондрагон Энтерпрайзис». Эти встречи происходят либо в кофейне «Дотс» на Главной улице близ дома Леты Мондрагон-Томпкинс и шерифа Баннера Томпкинса, либо на веранде дома мисс Дэниэлс. Два раза (30 июня и 16 июля) мисс Дэниэлс выступала для мистера и миссис Томпкинс как лицо, оказывающее услугу по присмотру за детьми. В преддверии обоих этих случаев бебиситтинга мисс Дэниэлс оказывается почти в поле зрения из дома Томпкинсов, там она прячет мачете под грудой листьев. Потом она возвращается к этому месту с веранды (предположительно) дома Томпкинсов, чтобы убедиться, что мачете надежно спрятано. Причины, по которым она брала этот садовый инструмент, направляясь на бебиситтинг, не известны. Мачете сохраняет свою фабричную заточку, лезвие имеет скос в 35° – оптимальный вариант для рубки, не для резки. Примечание: на Дикон-Пойнт вандалы пользовались ножовкой, а не мачете.

Б. Раз в неделю мисс Дэниэлс участвует в назначенных судом терапевтических сессиях с доктором Шароной Уоттс, прежде проживавшей в Джексон-Хоуле, Вайоминг. Эти сессии проводятся и близ парка Основателей в Пруфроке, который на данной высоте летом вполне пригоден для них. Однако осадки и зимняя погода, безусловно, заставят их подыскать другое место для этих сессий. Стоит отметить, что и мисс Дэниэлс, и доктор Уоттс согласились на эти сессии надевать маски Призрачного Лица (без мантий), что способствует «честному разговору».

В. Два или три раза в неделю мисс Дэниэлс посещает местное кладбище. Именно там она выкуривает бóльшую часть тех сигарет, что покупает («Американ Спирит Ориджинал»). Надгробный камень, о который она гасит окурки, установлен на могиле Грейди «Медведя» Холмса (место 74m-199). Впрочем, на пути к этому надгробию мисс Дэниэлс нередко проходит кончиками пальцев и по другим надгробиям. В ближайшие дни близ могилы Холмса будет установлено подслушивающее устройство.

Г. В конце каждого дня (за три [3] недели наблюдений ею был пропущен только один [1] день) мисс Дэниэлс приходит на берег озера и садится на мемориальную скамью «Мелани Харди, 1981–1993». Здесь она выкуривает еще больше сигарет. Но, в отличие от кладбища, она никогда не оставляет окурков на галечнике вокруг скамьи. Напротив, она старательно собирает их в руку, но не бросает в урну у пристани, а несет домой и там бросает их в мусорный бачок. К настоящему времени она не сказала ничего ни на терапевтических сессиях, ни во время сотовых коммуникаций в связи с этими практиками, так что можно предположить, что это какой-то приватный ритуал или суеверие. Примечание: Местная жительница Джослин Кейтс использует эту мемориальную скамью подобным же образом, иногда это требует безмолвной координации между нею и мисс Дэниэлс.

Д. Мисс Дэниэлс всего раз, 4 июля, посетила среднюю школу Хендерсона. Она пробралась внутрь через окно, зафиксированное в открытом положении для проветривания смотрителем школы Реджини «Фармой» Бриджером. Мисс Дэниэлс предприняла две попытки проникнуть в школу, демонстрируя при этом свидетельства эмоционального и психологического срыва, что влияло на ее внимание и координацию. Поскольку в городе по случаю праздников тишина, все покорно подчиняются приказу оставаться дома, «никаких фейерверков, никаких прогулок на лодках» (из канцелярии шерифа, 934–11i), характер активности мисс Дэниэлс в школе был установлен опосредованно с помощью незаконных записей камерой наблюдения и их архивных копий, обнаруженных 27 апреля 2023 года (см. 12f в полном виде). На записи мы видим мисс Дэниэлс в женском туалете в восточном крыле у мужского спортзала. Она принесла с собой ломик, с помощью которого пытается расколоть плитки в стене над зеркалом. Однако ее сил для этого не хватает, поскольку ее продолжающиеся эмоциональные и психологические срывы постоянно роняют ее на пол. Наконец она прекращает эти вандальные действия, чтобы лучше преодолеть этап срыва. Она садится на пол спиной к мусорной корзинке и начинает разрушительные возвратно-поступательные движения ломиком в своем заджинсованном паху, возможно, это делается с суицидальными намерениями (самоубийства составляют 14 % смертей среди новых заключенных, см. https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC4520329/). Мисс Дэниэлс прорывает джинсовую материю и выходит на кожу под ней, когда дверь туалета открывается. Это Лета Мондрагон-Томпкинс, она бросается к мисс Дэниэлс, обнимает ее, прижимается к ней лбом. Когда они размыкают объятия, миссис Мондрагон-Томпкинс встает, держа в руках ломик на груди, словно взвешивая его на вес и эффективность. Она выше и сильнее мисс Дэниэлс, не страдает ни от каких эмоциональных или психологических проблем, она способна надлежащим образом завершить разрушение школы, начатое мисс Дэниэлс. На пути к двери мисс Дэниэлс останавливается, достает из заднего кармана, насколько об этом можно судить по записи, авторучку или карандаш и кладет его на зеркало, у нее, судя по всему, были весьма основательные причины обратиться к терапевту или к другим своим знакомым по сотовой связи или в Сети. Как бы там ни было, бессмысленный вандализм по отношению к школьной собственности согласуется с паттернами криминального поведения, а также ее сопротивление наречению Дикон-Пойнта.

Батарейки не прилагаются

– Ты вытащил меня из класса, чтобы узнать, как я поживаю? – говорю я Баннеру, когда мы останавливаемся перед школой. Ровно перед тем как отвесить ему пендаля по его шерифской заднице.

Чей-то отец в золотистой «Хонде» на полосе, где остановка разрешена только для посадки и высадки, вылезает из свой машины и смотрит на нас над ее крышей, во рту у него пышка в сахарной пудре, его телефон уже записывает то, что похоже на «происшествие», что переводится как «мы заработаем кучу лайков в онлайне».

Типа у меня их там маловато.

Я наступаю на тулью ковбойской шляпы Баннера и выставляю перед ним средний палец в сторону папаши с пышкой; папаша через некоторое время оглядывается, словно ищет помощи, потом наконец проглатывает пышку, как змея глотает яйцо, и складывается на свое сиденье за рулем, нажимает кнопку, чтобы поднять окно, хотя тут висит знак, который требует, чтобы родители не задерживались на парковке, не глушили двигатели.

Может, в обязанности учителя не входит изгнание родителей с парковки. Если так, то об этом следовало написать в пособии для преподавательского состава. Крупными буквами. В главе, написанной специально для меня.

– Джейд, ты не можешь просто… – говорит Баннер, вставая на ноги, возможно имея в виду, что я не имею права запугивать людей на парковке, а может быть, нападать на представителя власти. Когда вы – это я, то всякое говно просто типа накапливается.

Я поднимаю драгоценную ковбойскую шляпу Баннера с жесткой травы, выдавливаю тулью на ее место и швыряю ему, бросая вызов: ну-ка потребуй, чтобы я извинилась перед тобой.

– Это все… – стонет он, разглядывая сплющенную тулью, нанесенный шляпе ущерб.

– Теперь это индейская шляпа, – говорю я ему и бросаюсь к дверям, чтобы спасти свой класс от педагогики Харрисона.

Я на мгновение чувствую себя тобой, мистер Холмс.

У меня нет ваших поношенных лоферов и коричневых слаксов, нет классических мужских рубашек с короткими рукавами и галстуков, которые вышли из моды, насколько я в этом разбираюсь, десять, а то и двадцать лет назад, но, как и вы, эта девица устроит настоящий ад, прежде чем позволить кому-то другому рассказывать, что такое настоящая история штата Айдахо, а что такое ненастоящая.

Вот только Баннер ухватил меня под руку.

Мне хочется пихнуть его еще раз, но он сильнее меня.

– Не вынуждай меня надеть на тебя наручники, – говорит он, изображая ухмылку на «официальном лице».

– Неужели? Хочешь попробовать? – говорю я и, вывернув руки наизнанку, подношу их к его лицу.

– Джейд, я…

– Теперь это моя работа, – говорю я, взмахнув рукой в сторону школы. – Я больше не та девочка, которая на каждом углу кричала «Слэшер!», можете вы взять это, наконец, в голову – вы все: ты, Пруфрок и весь мир. Это не моя работа искать… искать Хетти. Пола. Я ее проделала уже дважды, разве нет? Неужели этого не доста-сука-точно?

– Нет такого слова, – бормочет Баннер, надевая свою ковбойскую шляпу и крутя ее на голове, чтобы села нужным местом, и ему приходится наклонять голову точно под тем углом, что у чувака на рекламе «Мальборо», когда на миг подгибается колено, будто тут есть кто-то, у кого колени могут ослабевать таким вот образом.

– Ты такой мудила, – говорю я ему, отвечая его же улыбкой для всех камер, направленных на меня с парковки. Все папаши с белыми от сахарной пудры губами жуют свои пышки и попивают кофе, наслаждаясь представлением.

– Я же не собираюсь на самом деле надевать на тебя наручники.

– Она на тебе хорошо смотрится, правда, – говорю я, постукивая тыльной стороной ладони снизу по полям его шляпы. – Только не носи ее дома. Пока не захочешь маленького братишку или сестренку для Эди.

– Ты когда-нибудь переключаешь передачи? – Баннер снова снимает с себя шляпу и устремляет взгляд в школьную стену с рядом окон.

У одного из них стоит Лемми, наблюдает за нами.

И что это значит? Может быть, это значит, что Харрисон не руководит там процессом, как ему хотелось бы.

Хорошо.

– Когда она возвращается? – спрашиваю я, поворачивая голову вслед Баннеру и указывая, чтобы шел за мной подальше от всех этих взглядов.

– Мы теперь говорим про Лит?

– Давай сюда, – говорю я, хватая его за рукав униформы, чтобы провести за собой через высокую изгородь ко второму из лучших моих местечек для курения.

– Она возвращается завтра, – говорит он про Лету. – Вот почему…

– Все получилось? – спрашиваю я.

Баннер пинает траву ковбойским сапогом и говорит:

– В прошлый раз тоже все получилось, ведь так?

Одна из точек крепления новых и в основном пластиковых челюстей Леты сдвинулась немного три дня назад, когда она набрала полный рот органически чистой морковки, а потому: самолетом до Солт-Лейка, срочный вызов лучших дантистов мира.

– Ты видел «Безумную поездочку»? – спрашиваю я, закурив сигарету и усевшись на моей перевернутой корзинке для мусора.

– Снова меняешь передачу, – говорит Баннер.

– Две тысячи первый год, первая часть трилогии, – говорю я ему этаким залихватским тоном. – Страшный серый волк отрывает человеческие челюсти… ну, ты знаешь. Вот чем он занимается. Но ни один из них не может сравниться с Летой. Вот что я хочу сказать.

– В том смысле, что она могла бы пережить это кино?

– Всю трилогию, даже связанными за спиной руками.

– Она даже обезболивающие не будет принимать.

– Хорошо. Я… в тюрьме я знала многих из этих тупоголовых. Это было… жутко. Ничего хорошего.

– Но она от этого плачет.

Вероятно, он этого не осознает, но, говоря это, потирает себе челюсть.

Я киваю, стряхиваю пепел, прищуриваюсь.

– Я туда с тобой не поеду, – говорю ему, указуя сигаретой на юг, в приблизительном направлении плотины, а потом разгоняю дым рукой. – Я что хочу сказать: я сочувствую Хетти, сочувствую Полу, но это больше не моя… не моя ответственность, понимаешь? Каждый раз, когда я втягиваюсь во что-то, передо мной открывается прямая дорога за решетку.

– Ты про Пола Демминга? – спрашивает Баннер. – Про Хетти Йэнссон?

– Да, ты не видел… там?

Запись, сделанную Лемми с дрона.

– Я сам хотел тебе об этом сказать, – говорит Баннер, в его манере появилась какая-то медлительность, словно он читает с запомненной записи. – Наконец-то объявился Рекс Аллен. И Фрэнси.

– Да, конечно, – мгновенно отвечаю я. – Но они мертвы вот уже четыре года как? Разве свежие мертвецы не важнее, ну, хоть чуть-чуть, может, даже какой подросток?

– Тут есть… – начинает Баннер, но и сам не знает, что сказать дальше. Он косит глаза, трет подбородок своими наждачными большим и указательным пальцами, словно от этого трения сама собой включится нужная передача. – Тебе придется объяснить мне, Джейд. Прошу. Давай не будем выходить за рамки здравого смысла. Я тебя умоляю.

– Давай сначала ты не будешь выходить за рамки здравого смысла. И вообще, почему ты здесь, шериф?

– Потому что Рекс и Фрэнси…

– Да, лес наконец-то изрыгнул «Бронко», отлично. Но как ты об этом узнал? Нельзя сказать, что эта новость на маршруте патрулирования. Или я ошибаюсь?

– Это еще не стало достоянием общественности, – шепчет Баннер, стреляя глазами на манер Дьюи.

– А я не общественность, – сообщаю ему я. – Ты меня вытащил из класса? Я не пришла с этим в твой офис.

– Фотография в электронной почте, – бормочет Баннер. – Анонимный источник. С координатами. Я говорю – долгота, минуты…

– Это не фотография, – возражаю ему я. – Это просто кадр из чьей-то съемки с дрона?

Он обдумывает мои слова, уставившись в какую-то точку рядом с моим левым плечом, потом говорит:

– У тебя есть дрон?

– У меня даже нет адреса твоей электронной почты, Баннер. Я тебе хоть раз в жизни отправляла мейлы?

– Я не хотел, чтобы ты узнала о Рексе Аллене и Фрэнси от… от кого-то другого, – говорит он сквозь пальцы, а все эти наждачные операции с подбородком ничего не пробуждают в его голове.

– Меня не волнует прежний шериф и его помощник, – приходится сказать мне. – Я что хочу сказать – большая трагедия, полный отстой, но мы все знали, что они не вернутся. А Хетти и Пол…

– Это из-за Йена, младшего братишки? – спрашивает Баннер. – Хетти взяла его с собой, когда они с Полом обратились в бегство? Если ты что-то знаешь, если Хетти сказала тебе что-то, то…

– Он у отца, да? Что такого ты знаешь об этом, чего не знаю я?

– Очевидно, что почти ничего.

– Тогда позволь я тебе расскажу, шериф. Йена Йэнссона там не было.

– Там – это где, Джейд?

– Там, – говорю я, кивая свой расстроенной головой в сторону плотины. – С Фармой и Фрэнси.

– С Фармой?

– Извини, ошиблась, выдаю желаемое за действительное.

Баннер достает телефон, переходит в почту, предъявляет преступный кадр: разбитый «Бронко», неясные очертания Фрэнси через лобовое стекло, за рулем тени слишком темные, их не разобрать. В самом низу этого изображения, словно субтитры, выжжены эти градусы и минуты, буквы желтые, будто светодиоидные, и какие-то отощавшие, большеберцовая кость гораздо более щуплая, чем коленный сустав.

– Ты ездил туда? – спрашиваю я.

– Это не фотошоп, – говорит мне Баннер, возвращая телефон в карман.

– Значит, ты видел Хетти и Пола?

– Нет… Пол Демминг и Хетти Йэнссон сбежали, Джейд. Это говорит даже сама миссис Йэнссон – они собирались бежать с самого лета. Ты знаешь про развод, срач из-за опеки, настоящая драма. Что же касается Уитте Йэнссона… какого черта?

Я перевожу глаза на то, что оборвало его посреди предложения, и он сам подается вперед, чтобы получше видеть живую изгородь, его правый локоть задран, потому что его пальцы сжимают рукоять пистолета у него на бедре.

– Ах да. – Мне приходится как бы извиняться. – Майкл, это Баннер Томпкинс, бывшая футбольная звезда, в настоящем шериф. Баннер, позволь представить… Майкла Майерса.

Я разговариваю с дешевенькой белой маской, которую засунула назад в кусты так, чтобы ее было видно лишь под определенным углом. Потому что на Хеллоуин 1978 года это было единственное место, где мог спрятаться Майкл, когда прибежала Энни, чтобы «поймать» его, после того как его заметила Лори – он мелькнул на тропинке перед ними. Я что хочу сказать, да, он мог бы броситься наутек, завернуть за дом? Но неужели он настолько лишен чувства собственного достоинства, чтобы убежать куда-то за эту девяносто одну минуту?

Не-а.

А это значит: он, вероятно, нырнул в эту высокую зеленую изгородь, а потом стоял там так… так близко к Лори. Достаточно близко, чтобы протянуть руку и положить ей на плечо.

Может быть, это мое лучшее укрытие для курения. Нет, правда.

– Ты так и осталась чудиком, ты ведь это знаешь, да? – говорит Баннер.

– Да, я все еще возвращаюсь в этот городок, – отвечаю я, но с этакой ухмылочкой и пожав плечами, потом делаю глубокий восхитительный вдох.

Я держу его, держу дымок внутри себя, мои глаза слезятся от никотина.

– Так что там насчет Пола Демминга и Хетти Йэнссон? – спрашивает наконец Баннер, прищуриваясь таким образом, что мне хочется ответить ему таким же прищуром.

– Я не… я всего лишь видела эту запись, – говорю я ему. – С ними что-то случилось.

– И руки к этому приложили Аллен и Фрэнси?

– Но сейчас их там нет – ты это хочешь сказать? А что насчет лошади Уэйнбо? И мотоцикла Пола?

Баннер отрицательно покачивает головой, но теперь медленнее.

– Интересно, Уэйн Селларс сегодня пришел в школу? – говорю я, украдкой взглянув на школу.

Баннер пожимает плечами:

– А при чем тут Уэйн?

– Он тоже был с ними.

– На этой… видеозаписи? – уточняет Баннер.

– С дрона Лемми, – бормочу я – меня эта часть не интересует. – Я думаю, он их случайно нашел, летал туда-сюда. Ты же знаешь, он помешан на дронах.

– С ними – имеется в виду Рекс Аллен и Фрэнси.

– А также Хетти, и Пол, и Уэйнбо. Но не Йен.

– Кажется, мне нужно поговорить с Лемми Синглтоном.

– Он не очень разговорчивый.

– Вы добровольно решили стать его адвокатом, мисс Дэниэлс?

– Я участвую в этом достаточно долго, чтобы стать учителем истории и тюремным адвокатом.

– Но ты за него ручаешься?

– Я даже за себя не ручаюсь.

– «Это может быть кто угодно», да, – бормочет Баннер. – Поверь мне, для Лит это Евангелие.

– Любые сведения, какие вы предоставите, могут быть использованы против вас, – как бы цитирую я. Из моего собственного символа веры.

– Давно ли Лемми сделал эту запись? – спрашивает Баннер.

– Презентация у него была сегодня, – говорю я. – Наверное… даже не знаю. Это имеет значение?

– Если он это обнаружил неделю назад, а показал только сейчас, то да, это имеет значение.

– У него презентация была назначена только на сегодня.

Вслух эта отговорка звучит так же беспомощно, как и в моей голове. Извини, Лемми.

– Значит, ты пришел сюда только для того, чтобы сообщить мне о шерифе Аллене и его помощнице, – говорю я громким голосом. – Потому что думал: если я услышу это в учительской, то такая новость может вызвать у меня шок. Но кто-то убрал эти три еще совсем свежих тела. Вместе с мотоциклами и лошадьми.

– Предположительно, свежими телами.

– Держу пари, там можно найти покрышки с высоким протектором, – говорю я. – Следы лошадиных копыт?

Баннер молчит.

– Ты там уже все следы затоптал, верно? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – Слушай, челюсть Хетти… она… ну, ты знаешь. И шею Пола пронзил корень дерева. И Уэйнбо весь…

Я изображаю, что мой торс выпотрошен.

– Прямо как в кино, – говорит Баннер.

– А ты теперь здесь, командуешь – Джейд, быстро, поспеши, если мы успеем, то сможем положить наши головы на плаху! Давай же, на сей раз это будет здорово! Выжить мы не сможем ни в коем случае!

– И это будет допущение, с которым мне самому не справиться, если, конечно, будет с чем справляться, – добавляет Баннер. – Спасибо за оказанное доверие.

– Ты думаешь, я отдала свой голос за тебя?

– Бывшие заключенные не имеют права голоса.

– Спасибо за напоминание.

– Я здесь не потому, что Лемми притащил какой-то фейк на презентацию, – говорит Баннер, взмахнув рукой в сторону школы. – И я ничего не знаю ни про лошадей, ни про мотоциклы.