Проклятие Озерной Ведьмы

Зрачки училки не видны.

Моя голова все еще в целом работает неплохо для седьмого урока, но лицо как-то онемело, а это значит, что видок у меня опять тот еще.

Когда я наполняла стерильную чашечку для обязательной пробы, Лета заверила комиссию, что экзамены я сдам на «отлично», я не забыла уложить в сумочку все свои рецептурные лекарства, поскольку они могли кое о чем напомнить работникам лаборатории.

Но?

Если ты травмированная девушка, только что освобожденная из тюрьмы, и пытаешься найти свое место в мире, где нет охранников, в мире, где тебя пугают открытые пространства, то люди предполагают, что тебе, чтобы обрести душевное равновесие, чтобы пережить очередной день, требуются достижения фармакопеи.

Тестирование я прошла.

Проводилась конференция с новым доком Уилсоном, речь шла о сатурации и долгосрочных последствиях и о смеси этого и того, о том, что может и чего не может вынести печень, как работают и не работают почки, но это делалось только для меня и не имело никакого воздействия на результаты, которые Лета гордо огласила комиссии.

И это, должна сказать я: мое преподавательство, мое явление в роли нового и совершенно неправдоподобного мистера Холмса, – в большей степени путь искупления, изобретенный для меня Летой, чем что-либо, похожее на мои собственные планы. Когда я вышла с конвертом в руках и никому не нужными данными проверки, мой смутный план сводился к тому, что, может быть, устроиться посудомойкой в «Дотс», и я прекрасно при этом понимала, что на самом деле у меня нет ничего, кроме ожидавших меня моей прежней рабочей одежды и списка первоочередных дел, написанного дрожащей рукой Фармы, который не ставит точки над «i», но никогда не упускает возможности влепить точку между двумя «о» подряд, если таковые встречаются в слове.

Меня ждала судьба уборщицы, которая орудует шваброй в «Крике» и ждет, когда директор Химбри удивит меня.

Но эта судьба ждала меня только в моих снах.

Правда?

Я должна была стать Дорианом из «Крепкого орешка 2» или смотрителем из «Непристойного поведения».

Но Дориан не принимал моих лекарств. А они сравнимы с полной ложкой сахара, которая позволяет мне воспринять презентацию Кристи Кристи.

«История», которую выбрала она, технически представляет собой городскую легенду: Глен Хендерсон убивает Тобиаса Голдинга киркой, которую он потом покрывает золотом и бросает в речку. Золото он получает, переплавив драгоценности жены, а это целое состояние, пусть и небольшое. А в те времена, можно сказать, огромное.

Пропускаем несущественное: некоторое время спустя речка была перекрыта плотиной и отведена в озеро, и теперь эта золотая кирка навсегда похоронена в иле, стиральных машинах и рождественских елочках.

Если только не похоронена?

Теория Кристи Кристи основана на слухах, а не на фактах, и вы, мистер Холмс, вероятно, поморщились бы, узнав об этом, но я вполне могу донести эту мысль до Кристи. Ведь она же давала показания против меня на судебном процессе. Но, может быть, именно поэтому презентация и проходит так гладко, верно? Упавший рейтинг можно поднять, когда я перейду в атаку на нее, ведь ей придется защищаться, переиначить некоторые обвинения, касающиеся ее матушки, и… лучше ведь быть вежливой, правда?

Когда Харрисон обвинял меня на общем заседании школьного комитета, в этом состоял один из его главных пунктов: положенный срок я отсидела, но очистилась ли я по-настоящему – вот в чем вопрос? Что, если в один прекрасный день всплывет труп моего отца и у него на шее будет водонепроницаемая камера, на которой окажется запись того мгновения, когда я замахиваюсь на него тем мачете?

Ну, хорошо, это не он сказал, что это была я.

И все же: а если?

Лета отметила, что обвинения в преступлении против нравственности мне так и не предъявили, меня судили только на формально-юридическом основании за уничтожение собственности штата, которая на самом деле принадлежала Пруфроку.

Не совсем то, о чем я думала в тот момент, но все же.

И хотя мне никогда не светит печать государственного нотариуса или государственная должность, но двадцать пять учеников одновременно доверить мне можно. Но с оговоркой. До того случая, пока я не наворочу еще чего-нибудь.

Школьный комитет вроде как затаил дыхание, да.

И я тоже.

И что? А то, что я не опровергаю Кристи Кристи, не говорю, что она основывается на слухах, а не на фактах.

Что касается этого слуха, то он вот о чем: миссис Глен Хендерсон знала, куда ее муж упрятал золотую кирку, и хотела вернуть свои драгоценности, поскольку билеты в мир не бесплатные, и как-то вечером она вошла в речку, поискала-поискала и наконец нашла виновницу беды.

Но что она сделала с киркой… «Вот в чем вопрос», – заканчивает Кристи Кристи.

Предполагается, что ее вывод – точка, если не последнее слово, а ее все еще вскинутые брови, предположительно, должны быть весомыми доводами.

Я привожу класс к вежливым аплодисментам, пишу «F» в моем блокноте, потом соединяю две горизонтальные лини наверху и превращаю «F» в «P» – pass[9], а затем позволяю этой букве забеременеть, ее пузо выпячивается в неохотное «B» – первая буква в слове blackmail[10], как вы уже догадались.

Да будет так.

Как я им и сказала, это всего лишь одна презентация за все время их учебы в средней школе. Пустяк.

Следующей по моему списку должна быть Хетти с показом клипа из ее документалки, но выходит Мариса Сканлон. Младшая сестренка Ли.

– Спасибо, Мариса, – говорю я.

Я уже должна была разобраться с двумя ее отсутствующими одноклассниками в порядке очередности презентаций.

«Отсутствующий» не означает «пропавший».

– У меня сиквел, да? – говорит Мариса, и вот тебе хорошая сторона онемения твоего лица – ты можешь носить его как маску.

– Давай-давай, – подбадриваю я ее.

Если слайды Кристи все до одного были портретами Глена Хендерсона, и Тобиаса Голдинга, и миссис Хендерсон, дагерротипами и ферротипами[11] школы Хендерсона – Голдинга до того, как она стала частью Утонувшего Города, а первый слайд Марисы был сперт… из социальных медиа отца Баннера? Да, похоже. Может быть, из «Майспейс»? Динозаврический период интернета. Это мистер Томпкинс двадцати- или тридцатилетней давности позирует за огромными рогами застреленного им лося – фотография для книги рекордов. Это и его моржовые усы на пару, вот такая вот фигня.

На фотографии отец Баннера улыбается, его ружье лежит на зубцах вил, что попахивает дурновкусием, преклонение перед оружием больше не считается таким уж крутым делом. Но все помалкивают, и я с ними – привлечение внимания, вероятно, только еще больше все усугубит?

Скажи это себе, Джейд. Найди для себя способ выйти из этой ситуации – ты же умеешь.

– Это был тысяча девятьсот девяносто пятый год, – говорит Мариса печальным голосом, словно горюет о судьбе какого-нибудь лося. – В тот год О. Джей Симпсон[12] был признан невиновным. Руанду все еще сотрясал геноцид. Состоялась премьера «Истории игрушек». Майкл Джордан вернулся в баскетбол. Но это все внизу – не в горах. Здесь, наверху, как вам мог бы сказать Рокки, сезон охоты продлили на восемь дней, потому что снег выпал позже обычного.

– Вот те зуб, – раздается из темноты голос какого-то ученика.

Никто его не зашикивает.

– Продолжай, – говорю я Марисе.

– Разве Рокки не белка? – все же спрашивает Джей Ти.

Он не только мастерски владеет способностью закрывать жалюзи, а к тому же еще и фанат поп-культуры – может быть, изучает семидесятые и восьмидесятые, оттуда и почерпал знания, как обращаться с этими невероятными полосками.

Мариса стреляет глазами направо-налево.

– Этот лось был настоящий боец, правда, Мариса? – подсказываю я, поднимая кулаки, как заправский боксер. – Разве не все трофеи таковы – добывать их нелегко?

– Поэтому они и называются трофеи, – выдавливает из себя Мариса.

– И давайте позволим ей продолжать, не прерывая ее больше? – говорю я.

Это без вопросительной интонации.

Джей Ти опускается ниже на своем стуле и складывает руки на груди, внимательно вглядываясь в экран.

Я вовсе не бесчувственная. В прежние времена, если бы кто-нибудь за передними столами класса поставил Майкла Майерса в Хрустальном озере, ни одна сила в мире не смогла бы заткнуть мне рот.

Никто не входит в мой дом и не говорит мне, что к чему.

Как и в дом Джей Ти.

Но после этого у нас еще одна презентация.

– Мариса, – говорю я, снова давая ей слово.

– Да, да, – говорит она, словно пробуждаясь от сна и громко сглатывая. – Мы все знаем Рокки, этот бойцовский лось был подарен средней школе Хендерсона, когда оказалось, что в новом доме отца шерифа Томпкинса нет места для конюшни, верно? Верно.

«Нет, – молча говорю я Марисе. – Пожалуйста, нет».

– И мы все так или иначе знаем, что случилось в девятнадцатом году, – невзирая ни на что, говорит Мариса, выводя на экран фотографию Дженсена Джонса.

Я здесь единственная, кто своими глазами видел, как Дженсен Джонс висит на лобных отростках массивного, безразличного лося. Но теперь это городская легенда. Видеть все вживую своими глазами было уже вовсе не обязательно.

И нет, Мариса не в курсе, что в качестве суррогата Дженсена можно подсунуть Линни Куигли тех дней, когда ее тоже насадили на рога лося в фильме «Тихая ночь, смертельная ночь».

«Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, Алекс», – хочу молча сказать я, чтобы смирить свои эмоции, чтобы не упасть с воем в тот вечный день в снегу, вот только у седьмого урока есть одна странная особенность, и состоит она в том, что во втором ряду за столом сидит Алекс.

Мариса в конечном счете все-таки чертит щепотью крест у себя на груди и на лице при упоминании Дженсена. Я думаю, она знает об этом из фильмов про гангстеров.

– Мариса, сомневаюсь, что… – начинаю было я, но она уже убирает фотографию Дженсена Джонса.

– Вы же сказали, что это может быть типа фотографического эссе? – спрашивает она.

На экране появилась стена, где прежде висел лось. Я прохожу мимо нее, вероятно, раз двадцать в день, пять дней в неделю. На том же самом гвозде теперь висит длинная табличка с именами учеников, которых, как все еще считает мир, убил Мрачный Мельник, тогда как на самом деле в их смерти виновна Синнамон Бейкер. Под табличкой была короткая полочка, набитая плюшевыми игрушками, розами, пивными бутылками, презервативами, резиновыми аллигаторами, которые все время обновлялись, а потом Фарме была дана команда полочку снять, бога ради и спасибо.

– Неужели я так сказала? – спрашиваю я типа безразлично, хотя и чуть громче необходимого, и я ненавижу, когда такое случается, а значит, в нем нет враждебности, от которой меня остерегала Лета.

– Изображения вполне могут выполнять функцию слов, – слышу я голос Алекса, который цитирует меня, даже не повернув головы, и да, у меня есть смутное воспоминание о том, что я говорила нечто подобное. Да, я рассуждала о вступительных кадрах «Хеллоуина», что и речью-то трудно назвать – двадцать четыре слова за четыре минуты, и из этих двадцати четырех – четыре раза «Майкл».

Но я сомневаюсь, что презентация Марисы Сканлон соответствует стандартам Джона Карпентера.

– Могут, вполне могут, – говорю я, подтверждая, что изображения могут заменять слова, при этом я отдаю себе отчет, что в ближайшие несколько дней мне не следует ожидать ничего, кроме «видеоэссе» – натаскать и записать видеообразы гораздо легче, чем написать предложение.

На следующий год я исправлю ситуацию, обещаю, мистер Холмс.

Я не буду говорить классу то, что они хотят услышать. Я буду говорить то, что им нужно услышать.

– Продолжай, – снова говорю я Марисе, а сама стреляю глазами в дверь – а вдруг там появился Харрисон, а вдруг придет в голову еще какое-нибудь импровизированное наблюдение.

Мариса сменяет длинную табличку с именами всех учеников, теперь на экране снимок «Стандарт Пруфрока» – статьи, которую я пропустила. Заголовок гласит: «Школьный вандализм остается безнаказанным».

Но мне не нужно читать нечеткий текст, чтобы знать, о чем эта статья: отец Дженсена вламывается в школу, срывает со стены лося – трофей, добытый отцом Баннера, идет с ним по Главной улице, бросает с пристани в озеро, как поступают с вещами, которые убили вашего сына.

Мариса перешла к демонстрации новых слайдов – это зернистые снимки, каждый из которых медленно переходит в следующий.

Голова лося покачивается в воде у Дьявольского ручья.

Некоторые зубцы торчат на поверхности, намекая на Кровавый Лагерь.

Близко на мраморном глазу каким-то образом отображается Терра-Нова.

– Что он видит там, как вы думаете? – почтительно вопрошает Мариса.

– Фотошоп… – бормочет Джей Ти.

И он не ошибается.

И все же?

Голова все еще на прежнем месте, она всегда появляется, когда ты ждешь этого меньше всего. Даже предположительно утонувший медведь пытается выплыть туда, где можно легко добыть еду.

– У него пенная набивка, – сообщает нам всем Алекс. – Пена не тонет.

– Как и призраки, – доносится чей-то голос сзади.

– Почему же вы его не вытащили, когда были так близко? – спрашивает Джей Ти. – Шериф мог его вернуть своему отцу.

– Это ничейный лось, – возражает Мариса, готовая дать отпор.

– И даже не Дженсена? – говорит низкий голос из глубины.

– Ладно, ладно, – говорю я. – Спасибо, Мариса. Очень содержательно. Следующий?

– Но… – говорит Мариса и выводит еще один слайд.

Это обновление снимка «зубцы, вскрывающие поверхность озера Индиан», но под углом, словно Мариса на мгновение утратила контроль над камерой или телефоном.

– Почему так мутно? – спрашивает Джен без всякой подначки.

– В «Ночи живых мертвецов» Ромеро использовал марлю – накладывал ее на объектив, чтобы конечные титры походили на документальные кадры, – сообщает Джей Ти, словно сбрасывает на всех нас самую унылую информационную бомбу и даже не останавливается, чтобы посмотреть на взрыв.

– Мариса, я не сомневаюсь… – начинаю было я, стараясь поддержать ее, не дать расплакаться, как это происходило с ней раньше, но тут…

– Это она! – говорит Алекс. Он встает, поднимая с собой и стол.

– Ой, бля, – добавляет кто-то еще.

– Что случилось? – спрашиваю я, делая шаг вперед.

– Да вон там, – говорит Элли, подходя к экрану, чтобы прикоснуться к V между двумя отростками на голове лося.

– Ангел, – нараспев говорит кто-то.

Я закрываю глаза, потом снова открываю их, чтобы быть уверенной, что это мне не снится.

В последнее время ходили слухи, что Ангел озера Индиан ходит по берегу, продирается между стволами деревьев в поисках потерянной сережки. Или, в свете презентации Кристи Кристи, это миссис Хендерсон, которая ищет не сережку, а золотую кирку.

Но это я выдаю желаемое за действительность.

– Фотошоп… – повторяет Джей Ти. – Разве у нее не должно быть тени?

– Нет, я даже… я ее вообще не видела, только сейчас… – бормочет Мариса, и я вижу, как слезы наворачиваются у нее на глаза.

– Можете верить, если так хочется, – говорит Джей Ти, обращаясь ко всем нам.

Я подхожу поближе, чтобы увидеть получше, и понимаю, что он прав. Что-то в этом Ангеле не так, будто Мариса или ее старшая сестра скопировали это в Сети с какой-нибудь страницы Ла Йороны[13], после чего фон размазали и всунули его на задний план этого лося, расхаживающего по озеру.

– Спасибо, Мариса, – говорю я, ставя точку в ее презентации. – Следующий?

Тот же низкий голос с задних столов класса говорит:

– Я, мадам.

За этим следуют один или два глотка тишины на тот случай, не заявит ли о себе кто другой. Класс нервничает – и это понятно. Пока еще никто не уверен в том, что случилось с Лемми Синглтоном. Включая и меня. Взять то же его обращение ко мне «мадам» – это что: насмешка или уважение?

Лемми Синглтон – это вопросительный знак, облеченный в сфинкса в очень темной комнате.

Но к тому же он и ученик, присутствующий на моем седьмом уроке истории.

Я делаю движение руками, словно разворачиваю перед ним красную дорожку, даю ему слово, что, возможно, гораздо показушнее необходимого минимума, но четыре таблетки за десять минут не способствуют принятию верных решений.

Лемми встает, встает, а потом встает еще немного.

В последний раз перед началом этого семестра я видела его… когда закончила школу? Он тогда был совсем еще мальчишкой лет десяти, а после побоища Лана Синглтон забрала его к чертям собачьим из этого склепа.

Но он вернулся, роста в нем теперь не меньше двух метров и такой же лохматый и заядлый байкер, как и его тезка. Я видела, как он крадется по парковке после школы, как опирается на крыло, его пальцы небрежно держат сигарету, а когда на нем черная ковбойская шляпа с загнутыми полями с тусклыми оловянными раковинами на ленте, я знаю, что Льюэллин и Лана называли его так, как назвали, потому что слушали «Туза пик», но вот Лемми – он опирается на свой мотоцикл, он им владеет. «Motörhead» гордился бы[14].

Что касается причин его возвращения, то ходит слух, что его выкинули из всех платных школ, куда его отдавала Лана, и в конце концов он заключил с ней сделку: если она разрешит ему вернуться сюда и закончить там, где он начал, то тогда он непременно закончит.

Лана Синглтон купила захудалый домишко на пути в Конифер, дом этот построила в свое время Донна Пангборн. Или купила его. Они там, в Терра-Нова, может, они дарят друг другу всякую ерунду вроде домов, этого я не знаю.

Дом, вообще-то, нужен только для физического адреса, таково требование школы. Ни она, ни Лемми там не живут. На озере опять появилась яхта – вот что я хочу сказать. Длина 235 футов, если в «Дотс» не преувеличивают, а это, если уж так хотелось утереть нос большому брату, все равно выход за грани разумного. Но деньги есть деньги. На сей раз она не пришвартована и не на якоре, в общем, никак не привязана, чтобы ее не унесло. Отдана на милость озера, двигается туда-сюда, от берега к берегу, как паук, плетущий паутину.

Яхта и Рокки – оба.

Не знаю, что об этом думают Харди и Мелани там, наверху над ними, как в надутом дирижабле. Но я особо не беру это в голову, потому что иначе мои размышления приведут меня на скамейку у озера, где буду выкуривать сигареты тысячами.

Ведь теперь чистоту на этой скамейке поддерживаю я.

Кто бы мог подумать.

– Джен? – говорю я, пока Лемми кряхтит, подключая свой компьютер.

Она наша неофициальная техническая поддержка.

Она проскальзывает под широкими плечами Лемми, ее ничуть не устрашает его угрожающее присутствие – Клариса Старлинг в этом лифте на мужской вечеринке.

– Все в порядке? – спрашиваю я у нее.

Она уже уходит.

– Спасибо, – говорит Лемми; даже когда он говорит тихо, его голос звучит как колокол, и я все время пытаюсь убедить себя, что это для него ужасное бремя.

Кого он напоминает мне даже больше, чем его тезку? Майкла Майерса в фильме Роба Зомби. Все, что нужно сделать Лемми, чтобы довести училку до сердечного приступа, – это завтра, в день Хеллоуина, прийти на занятия в маске из бумажной тарелки.

Я бы ничуть не удивилась, сделай он это. Я не думаю, что вещи, которые он находит смешными, считают забавными и другие люди, может быть, в этом и кроется причина его многочисленных исключений из школы.

Но – да: его презентация оживает на экране, повешенном на доску. В отличие от случаев Кристи Кристи и Марисы Сканлон, у него не слайд-шоу. Это запись. Видео.

– Дрон… – раздается голос Бенджи или Алекса, узнавшего предмет на экране.

Если Лемми отпустил противозаконные усы, это еще не значит, что у него нет кредитки его матери. Разрешение его видео настолько велико, что я не сомневаюсь – оно снималось чуть ли не на армейскую технику.

– Озеро, – слышу я собственный голос.

Меня слышит только Джен. Она вежливо смотрит на меня, потом переводит взгляд на экран.

Конечно же, это озеро. Как будто тут есть еще один гигантский водоем, над которым Лемми мог запускать свои дроны?

Большинство учеников едва слышно переговариваются, но их глаза устремлены на экран.

Не на Лемми.

Он поворачивается, сцепляет ладони перед собой, смотрит на нас, и, глядя на то, как его дрон взмывает над озером, я почти что слышу ваше суперлегкое жужжание, мистер Холмс.

Но я его, наверное, всегда слышу.

– Сейчас, – говорит он наконец за мгновение до того, как это случается: изображение мигает, переходит в другой режим – тепловидения.

Глаза хищника. Волчьи глаза.

Поверхность озера холодна, безлика, но… он, конечно, направляется к Терра-Нова.

Черт побери.

– Лемми? – говорю я.

Он оглядывает меня, будто я ему докучаю, потом переводит взгляд на экран.

Ну, что ж.

Я полагаю, мы делаем именно это, ведь так?

Когда дрон пересекает порог мостков – тех самых, на которых умерла Тиара Мондрагон, скорость воспроизведения замедляется. А это, я думаю, означает, что Лемми снимал на какой-то безумно высокой скорости, настолько высокой, что может показывать это здесь с замедлением для придания большего драматизма.

И не я одна чувствую это. Джен, которая сейчас ближе всех ко мне, тоже выпрямилась, чтобы приподняться за столом.

Поскольку главный дом, который прежде принадлежал Лете, не достроен, дрон Лемми может видеть сквозь него, и он видит рабочих, которые заняты своими делами.

Мое сердце чуточку подпрыгивает при виде этих работяг, которые обстукивают внутреннюю отделку, наносят штукатурку, устанавливают душевые кабины, подводят трубы.

– Лемми, скажи мне, в чем образовательная ценность этого видео? – спрашиваю я, и меня саму корежит от моего вопроса.

Я что имею в виду – ведь я та девушка, которая написала столько всего о слэшерах.

И все же.

Он смотрит на меня достаточно долго, чтобы я могла заметить его ухмылку, но он не произносит ни слова.

Его дрон высоко пролетает над Терра-Нова, снимает все новые дома, и воспроизведение переключается на нормальную скорость, больше никакого тепловидения, скорость неожиданно вырастает, отчего два или три тела в полутемном классе инстинктивно подаются вперед.

Лемми хмыкает.

Вдалеке слева, если повернуться лицом к Пруфроку, появляется новый остров, ненавидимый всеми, утопить который вы бы нашли способ, мистер Холмс, но Лемми… он же не направляется именно туда?

Он снова скользит чуть не по поверхности, набирает скорость – быстрее и быстрее приближаясь к… к самому себе, он стоит на плотине, в руке планшет, словно джойстик, на лице фирменная ухмылка.

Дрон летит прямо на него, еще немного – и он врежется в Лемми, скинет его с плотины… вот только в самый последний миг Лемми отходит в сторону, как это делают тореадоры, весь его вес приходится на каблук одного из истоптанных ботинок.

Дрон резко снижается с этой бетонной скалы, и несколько человек в классе вскрикивают, отчего другие смеются. Двое хлопают.

– Шшш, шшш, – призываю я их, потому что по глупости думаю, будто Лемми нужно сосредоточиться, чтобы его безумный нырок не погас.

Дрон спиралью опускается все ниже, и ниже, и еще ниже к большой поляне близ речки, потом резко уходит влево и летит вдоль избитой рытвинами и поросшей травой грунтовки.

– Лемми, у нас остается всего… – пытаюсь сказать я, но потом делаю шаг вперед, когда воспроизведение снова переходит на мучительно медленное, словно на миг перегрузки, чтобы потом лопнуть, взорваться.

На экране с высоким разрешением появилось нечто такое, что мы можем чуть ли не обонять. Это пегая лошадь. Она помахивает хвостом, смотрит вверх на дрон древними глазами. Седло с ее спины съехало и висит под животом, а на ее бедрах иней, который выбелил и ее ресницы.

– Нам нужно… – говорю я, будто я единственная вижу, что это животное нуждается в помощи.

Дрон готовится к спуску на высоту человеческого роста. Высоту обычного среднего человека.

– Подождите… – бормочет Лемми, чуть наклоняясь набок, словно все еще управляет дроном.

Вокруг лошади, но не настолько близко, чтобы ее напугать.

Успокойся, молча говорю я себе. Лане Синглтон придется прийти и поговорить со мной об этом. История? Где здесь история? А, мистер Холмс? Я не буду ничего спускать Лане, не буду относиться к ней по-особому.

Но тут Кристи Кристи, которая по вполне понятным причинам чувствительна к таким вещам, встает из-за своего стола, ее термос и ноутбук падают на пол.

– Нет! – вскрикивает она, накрыв рот руками.

Это белый «Бронко» Рекса Аллена, столько лет спустя.

В снегу перед ним и повыше, у корней упавшего дерева, я вижу Хетти Йэнссон, голова ее наклонена под невероятным углом, вокруг нее кровь, даже на ее массивной камере в снегу рядом с ней, и…