Яблочный пирог и любовь

Мои брови взлетели вверх. Меня охватила паника. Что она могла ему наговорить?

– Но ты же не сказала ему ничего, чего он не должен знать, верно?

Я произнесла это как предупреждение. За последние месяцы я поняла одну вещь: в университете все, словно сговорившись, не произносили ни слова об «Эдеме». Как будто дали клятву молчания. И сейчас я смотрела на сжатые губы Эзги, надеясь, что она не нарушила этот негласный обет.

– Нет, не сказала.

Я выдохнула с облегчением, но тут она продолжила:

– Не сказала, потому что он и так уже достаточно знал.

Я снова нахмурилась:

– Не понимаю.

Эзги фыркнула, будто ее терпение лопнуло:

– Мне не пришлось ничего говорить. Он спросил, где можно найти «Эдем». Сначала я сделала вид, что не понимаю, о чем речь, но потом он сказал, что он твой друг, но, так как он не учится здесь, Эмир запретил тебе давать ему «Эдем». Поэтому он решил добыть его сам. И хочет узнать у меня, где его берут.

Я проглотила слюну:

– И что ты ответила?

Она пожала плечами:

– Сказала, что только Эмир знает где.

Я быстро направилась к своей комнате, даже не заметив, поблагодарила ли Эзги за информацию.

Распахнув дверь с такой силой, что Су и Дамла вздрогнули за своими столами, я ворвалась внутрь. Увидев меня, девчонки сперва улыбнулись, но потом их лица исказились от испуга. Они наперебой спрашивали, что случилось, а я, швырнув сумку на кровать, пыталась расстегнуть молнию на платье и одновременно переваривала слова Эзги.

Наконец Дамла не выдержала и остановила меня, когда я уже сдирала с себя платье.

– Сахра, что происходит?

Я сглотнула:

– Кенан. Кажется, Кенан использовал меня.

Они смотрели на меня в полном непонимании. Я потрясла головой, пытаясь уложить мысли:

– Кенан работает в крупном издании. И – не знаю как, но он узнал про «Эдем»… Мне нужно предупредить Эмира!

Не давая им задать новые вопросы, я наспех накинула что-то и снова отправилась к дому Эмира.

В такси я начала обдумывать ситуацию. Я не понимала. Мы с Кенаном начали переписываться еще до того, как я поступила в университет. Как? Как такое может быть? Когда такси остановилось, я выскочила, подбежала к двери и яростно застучала в нее кулаком. Было такое ощущение, что, опоздай я хоть на секунду, полиция уже уведет Эмира в наручниках.

Наконец он с испуганным видом открыл дверь:

– Что случилось, Джульетта? Ты в порядке?

Я бросилась ему в объятия. Меня переполняло чувство вины. Кенан вошел в его жизнь из-за меня. Из-за меня он узнал секрет Эмира.

Не понимая причины моего порыва, он, не раздумывая, крепко прижал меня к себе.

– Прости. Прости… – Я сама не знаю, сколько раз повторила это.

В конце концов Эмир отстранился и посмотрел мне в лицо:

– Хоть теперь-то объяснишь, в чем дело?

Тревога в его лице только усилила мою вину.

– Кенан. Кенан узнал про «Эдем»! Он расспрашивал о тебе всех в универе. Должно быть, он все выяснил. Люди думали, что он мой друг, поэтому без опаски рассказывали. Прости, мне так жаль, Эмир! Я не могла и представить, что так выйдет.

Я ожидала, что его беспокойство сменится гневом, но вместо этого он улыбнулся и снова обнял меня. Ошеломленная, я отстранилась и заглянула ему в лицо:

– Ты… не злишься? Не боишься? Тебя это не беспокоит?

Его губы растянулись в улыбке. Указательным пальцем он коснулся кончика моего носа:

– Как только ты сказала мне, что он репортер, я поручил кое-кому его проверить. Как раз собирался к тебе.

Эмир протянул мне папку, которую я только сейчас заметила в его руке.

– Этот мотылек узнал все не вчера в университете, а месяцы назад. И, скорее всего, вчера он просто пытался заполнить пробелы.

Я потерла лоб:

– Не понимаю.

– Он уже давно, почти год, раскапывает информацию про «Эдем». И перепробовал все способы, чтобы до него добраться.

Стиснув зубы, я выдавила:

– Похоже, один из этих способов – я. – Я прошагала к дивану в гостиной, плюхнулась на него и в ярости замотала головой: – Но я не понимаю. Мы начали переписываться еще до того, как я поступила в вуз. Наша с тобой встреча была чистой случайностью – как же Кенан мог связаться со мной ради «Эдема»? Это бессмысленно, даже невозможно.

В поисках ответа мой взгляд переключился на папку в руке Эмира. Его губы сжались:

– Я и сам пока не знаю.

Я глубоко вздохнула и откинулась на спинку дивана, чувствуя себя полной дурой. Эмир подсел ко мне:

– Не переживай, Джульетта, у меня есть план!

Когда я посмотрела на него, он улыбался. Выпрямившись, я повернулась к нему:

– Это я втянула тебя в эту ситуацию, и, что бы ты ни задумал, я буду с тобой. Но у меня два условия!

Он кивнул с солдатской исполнительностью, даже не дослушав. Я воздела указательный палец:

– Первое: ты навсегда завяжешь с «Эдемом»!

Эмир посмотрел мне в глаза и без колебаний кивнул. Я улыбнулась и подняла второй палец с еще более строгим видом:

– Второе: ты немедленно поменяешь этот диван, Ханзаде!

Он рассмеялся, затем схватил меня за пальцы и притянул к себе.

Прижавшись к его груди, я почувствовала, как по моим венам разливается адреналин. Я не знала, что за план придумал Эмир, но мне не терпелось узнать правду о Кенане.

Глава 4. Шрек

Я не знала точно, в чем заключался план Эмира, но, по его словам, состоял он из двух частей. Единственное, что Эмир мне сказал, – первую часть он берет на себя. Во второй приму участие я, но пока все должно было продолжаться как обычно.

А это означало, что ему снова придется дважды в день ходить в «склеп». Первый раз – в те самые дневные часы, когда он исчезал с обеда. Эмир сказал, что пропустить дневные сессии – не проблема, так как они – всего лишь подготовительные туры перед финальной игрой ночью. В этих нескольких играх днем проходил отбор участников для вечерней.

Теперь я понимала, почему все говорили, что выиграть «Эдем» сложно. Как объяснил Эмир, иногда дневные игры собирали до двадцати столов. Но, сколько бы их ни было, вечерняя игра шла лишь за одним. Поэтому вечерние визиты Эмира в «склеп» были практически обязательными: ведь именно он раздавал «Эдем» победителям.

Тем временем он сдержал оба своих обещания.

Во-первых, он избавился от этого проклятого дивана. Хотя мне было неловко признавать, что я этого хотела, его исчезновение обрадовало меня.

С той же скоростью в университете и общежитии прекратились и сплетни об «измене» мне. Не знаю, как Эмир «попросил» тех девушек, – вряд ли на самом деле вежливо. Должно быть, нелегко признаться, что тебя вышвырнули на улицу полуголой посреди ночи, но, честно говоря, я не испытывала к ним жалости – слишком уж была счастлива избавиться от виртуальных рогов.

Выполнить второе обещание оказалось сложнее, чем выкинуть диван. И худшей была первая ночь…

Через несколько дней после того, как мы узнали о расследовании Кенана, я была у Эмира дома. Он нервно сидел на краю кровати, наблюдая за мной, а я, чтобы занять себя чем-то, рылась в его комнате, полной сюрпризов.

Мы просто ждали. Как будто подозревали, что в полнолуние Эмир превратится в оборотня.

Я листала книгу, когда его голос заставил меня поднять голову. На его лице не было обычной уверенности – только тревога.

– Это будет непросто, Джульетта, ты ведь понимаешь?

Я улыбнулась:

– С тобой с самого начала ничего не было просто, Эмир.

Он на мгновение улыбнулся, но затем снова нахмурился. Когда он посмотрел на меня, в его глазах читалось беспокойство:

– Я сам не знаю, что произойдет. Я могу напугать тебя. Вызвать отвращение. Или того хуже – причинить тебе вред. Я не знаю, как отреагирую.

Он действительно волновался, но то, что его тревожила не собственная участь, а моя, заставило меня улыбнуться сквозь боль. Я подошла к нему с книгой в руках, села рядом и, заправив волосы за ухо, дотронулась указательным пальцем до кончика его носа, как он часто делал со мной.

– Во-первых: с таким милым лицом ты не сможешь меня напугать. Во-вторых: после того как я видела, как кое-кто выворачивает желудок до самых кишок и извергает его содержимое, тебе придется постараться, чтобы вызвать у меня отвращение. И в-третьих: ты мне никогда не навредишь, Ромео!

Произнося последнее, я смотрела прямо в его глаза и говорила абсолютно искренне. Мои слова, звучавшие так убедительно, видимо, тронули Эмира: его губы дрогнули в слабой улыбке. Но он так и не расслабился:

– Никто не принимал «Эдем» так долго, как я. Были такие, кто умирал от передозировки, другие впадали в кому, но никто не употреблял его так регулярно и контролируемо. Признавать это неприятно, но я – самый успешный подопытный в этом эксперименте. – Эмир стиснул зубы и опустил голову. – Я слышал, что происходит, когда бросаешь, представлял, но не придавал значения. А теперь перспектива пережить это рядом с тобой… беспокоит меня.

Я сжала кулаки, мысленно проклиная того типа по имени Акын. Если верить Эмиру, «Эдем» был целиком и полностью его творением. Акын утверждал, что создал препарат исключительно в научных целях, но, помня его змеиный взгляд, было трудно поверить в его добрые намерения. Мысль о том, что Эмир доверял этой гадюке и три года принимал его яд, сводила меня с ума. Но я промолчала. Сейчас ему нужна была не критика, а поддержка.

Разжав кулаки, я повернулась к нему и коснулась его подбородка, чтобы он посмотрел на меня:

– Ты забыл, кто ты? Ты – Эмир Ханзаде. Ты самый избалованный и упрямый кошмар на моем пути. Ты вытерпел, когда я тебя лупила. И теперь ты боишься, что какая-то таблетка окажется сильнее тебя?

Он слабо улыбнулся и накрыл мои пальцы ладонью:

– Я боюсь, что после того, что ты увидишь… ты снова отдалишься от меня.

Я отвела взгляд. Когда он говорил такие вещи, в животе у меня словно начинали копошиться муравьи. Покраснев, я пробормотала:

– Помни: ты делаешь это не ради того, чтобы я или кто-то еще остался с тобой. Ты делаешь это для себя.

Эмир сжал мою руку, словно прося посмотреть на него:

– Это не исцеление, Джульетта. Это пытка. А Эдем – он и так здесь… там, где ты.

Я освободила пальцы и с улыбкой коснулась его щеки. Что я могла сказать?

Что бы он ни делал, в каком бы состоянии ни был, в конце концов ему всегда удавалось оставаться моим кошмаром… моим Ромео.

* * *

Через несколько часов у Эмира начали дрожать руки. Он объяснил, что уже давно снижал дозу «Эдема», но резкий отказ – это совсем другое. Лишиться этого вещества было пыткой для каждого нейрона. С полуночи Эмир не принял ни одной таблетки, и теперь его мозг требовал «Эдема». А тело не могло сопротивляться этому требованию.

Сначала дрожали только руки, но через несколько часов тряслось уже все тело. Сначала Эмир сказал, что замерз, и залез под одеяло. Потом начал потеть, и через пару минут у него поднялась температура. Когда через несколько часов его тело начало дергаться, точно его били током, я обняла его. Я шептала ему на ухо, что я рядом, но вскоре начала сомневаться, слышит ли он меня вообще.

Он резко вскочил с кровати, словно пытаясь убежать от невидимых пауков, прислонился спиной к стене и съехал на пол. Как беспомощный ребенок, схватился за голову и застонал. Его пальцы впивались в кожу головы, будто насекомые, от которых он бежал, грызли его мозг. Я попыталась остановить его – не могла вынести, когда он вот так причинял себе боль. Он посмотрел на меня такими красными глазами, будто плакал несколько дней подряд. Я услышала скрежет зубов.

Внезапно Эмир встал. Как загипнотизированный, побрел к стене. Я сразу поняла, что он задумал, и быстро встала перед рамкой на стене, закрыв ее собой. Я знала, что он хочет добраться до таблеток, спрятанных за ней. Увидев, что я стою у него на пути, он остановился. В другой ситуации этот тяжелый взгляд и дыхание могли бы испугать меня, но сейчас я должна была быть сильнее его.

Эмир схватил меня за руку. Я ожидала, что он отшвырнет меня, и, кажется, он сам думал об этом. Но вместо этого его пальцы впились в мою кожу так сильно, что я невольно скривилась от боли. Моя реакция, похоже, привела его в чувство – он отпрянул, будто обжегшись. Крепко зажмурился, а когда открыл глаза, со всей силы ударил в стену. Кулак пролетел в нескольких сантиметрах от моего лица – я даже услышала свист воздуха. Когда маленькая картина упала на пол, Эмир сглотнул.

– Думаю, тебе стоит увести меня из этой комнаты, – прошептал он так, будто сил у него оставалось всего на несколько вдохов.

Я обняла его за талию, и мы медленно двинулись к двери. Он был слишком слаб, чтобы спуститься по лестнице, поэтому мы зашли в ванную. Я уложила его в ванну – вот мы и вернулись к тому, с чего все началось…

Эмир посмотрел на меня, и я поняла, что он думает о том же. Его попытка улыбнуться выглядела жалко.

– Как думаешь, мне и на этот раз удастся выбраться из этой ванны живым?

Он попытался растянуть свою кривую улыбку шире, а я нахмурилась. Наклонилась к нему, откинула со лба растрепанные волосы и посмотрела в светло-голубые глаза:

– Я говорила тебе еще тогда: пока ты со мной, я не позволю тебе умереть, Ханзаде!

Он долго смотрел на меня, и я почувствовала, как глаза наполняются слезами. Не выдержав, потянулась к его волосам, но и этого оказалось недостаточно. Я забралась в ванну и крепко обняла его. Обхватив меня, как бездомного котенка, которого подобрал на улице, Эмир тяжело вздохнул, будто сдаваясь. Когда его губы коснулись моего лба, я заплакала. Я должна была поддерживать его, давать ему силы, а вместо этого ревела, как дура, прижавшись к его груди. Я плакала так безутешно, что ему пришлось отстранить меня, чтобы успокоить. Хотя, возможно, ему просто надоело, что я заливаю его слезами.

Его дрожащие пальцы коснулись моего подбородка, заставляя меня поднять глаза.

– Твое лицо от слез так изменилось,Бедняжка![3]

Я невольно слабо рассмеялась. Если он тратит последние силы, чтобы подбодрить меня, я должна ответить тем же. Я вытерла нос и откинула волосы:

– Слез не велика победа:И раньше было мало в нем красы.

Он улыбнулся, скрывая боль, и покачал головой, будто упрекая меня:

– Ты хуже слез вредишь ему словами.

Я пожала плечами. Я больше не плакала:

– Но правда ведь не клевета, синьор;И говорю я о моем лице.

Пальцы Эмира коснулись моей щеки. Он попытался погладить ее, но у него не хватило сил:

– Оно – мое; ты ж на него клевещешь.

Я посмотрела в его голубые глаза и стиснула зубы. Холодный мрамор ванны нагрелся от наших тел. Когда я снова прижалась к его груди, я не была уверена, пытаюсь ли я скрыть только слезы… или что-то еще.

* * *

Когда начинался новый приступ, я прижималась к Эмиру еще теснее, будто могла руками унять его дрожь. И с каждым приступом его объятия становились все крепче. Кажется, он повредил мне ребро, но мне было все равно. Я готова была сломать несколько костей, лишь бы помочь ему выдержать это – я смертельно боялась, что он впадет в кому или, того хуже, умрет.

Через много долгих минут его тело наконец перестало трястись. Дыхание выровнялось. Сердце под моей щекой билось ровно и спокойно. Я подняла взгляд. Голубые глаза встретились с моими, Эмир слабо улыбнулся, и я ответила ему тем же.

Мне уже казалось, что худшее позади, как Эмира вдруг начало рвать. Я быстро помогла ему выбраться из ванны. Казалось, теперь это никогда не закончится. Спазмы повторялись снова и снова… Минуты казались вечностью. Когда желудок опустел, Эмира начало рвать желчью, а затем – кровью.

Я сглотнула, застыв на месте от ужаса. Думай, Сахра, думай!

Эмир предупредил, что сегодня ночью может случиться худшее, и принес из клиники шприц с сильным успокоительным. Он заверил, что это поможет. Если других вариантов не останется, я должна буду сделать ему укол.

Похоже, момент настал.

Я бросилась в его комнату, схватила шприц из ящика и помчалась обратно. Мои босые ноги тихо шлепали по полу. На пороге ванной я споткнулась и упала. Поднялась, сняла колпачок с иглы. Руки у меня дрожали. Кровь брызнула на ванну, пока я пыталась сосредоточиться на скорченном передо мной теле. Оно выглядело ужасно. Куда колоть?

Я подняла шприц и медленно нажала на поршень, выпуская воздух. Прозрачная жидкость, брызнувшая из иглы, вернула мне самообладание.

Эмир не может умереть, когда я рядом!

Не раздумывая, я крепко схватила его руку, вонзила иглу и изо всех сил надавила на поршень. Мышцы Эмира были так напряжены, что для этого приходилось прикладывать невероятные усилия. Лекарство закончилось, и я осторожно извлекла иглу.

Не моргая, я ждала эффекта.

Но ничего не происходило. Его продолжало рвать кровью, и я все сильнее леденела от ужаса.

– Эмир!

Боже, почему препарат не действует?! В панике я начала трясти его:

– Эмир! У тебя есть еще инъекции?!

Он либо не слышал меня, либо не мог ответить из-за рвоты. Я неистово молилась, мешая слова со слезами, когда все вдруг прекратилось. Эмир сделал несколько хриплых вдохов, откинулся назад, закрыл глаза и больше не открывал.

В ужасе я наклонилась к нему, прижав ухо к его груди. Сердце билось. Я наклонилась к его губам – Эмир дышал!

Когда его грудь начала подниматься в спокойном ритме, я выпрямилась. Кажется, он заснул. Глубоко вздохнув, я опустилась на пол. Холодная плитка казалась мне мягким ковром.

Я не могла сдержать глупой улыбки. Эмир не умрет.

Если мы пережили сегодня, то переживем и завтра, и послезавтра, и сколько бы дней ни понадобилось.

Я не сдамся, пока этот яд не выйдет из его тела.

* * *

Эмир не просыпался до самого полудня. Я испробовала даже бесчеловечные методы – плеснула на него холодной водой, – но это не помогло.

Когда пришла Сафие-абла и увидела меня сидящей на коврике в ванной, она не особенно-то и удивилась. Даже заметив, что я смотрю на полураздетого Эмира в ванне, она сначала улыбнулась, но потом нахмурилась, видимо поняв, что что-то не так.

Домработница подошла, переваливаясь с ноги на ногу из-за немалого веса. Поймав ее тревожный взгляд, я беспомощно сказала:

– Он не просыпается…

Сафие-абла задумалась на несколько секунд, затем без объяснений ухватила крупного мужчину, лежащего в ванне, за руки. Когда она жестом велела мне взяться за ноги, я в растерянности подчинилась.

Признаюсь: Сафие-абла сделала бо́льшую часть работы, когда мы несли Эмира в кровать. В конце концов, у нее было больше опыта: уверена, за всю жизнь ей довелось потаскать немало тяжестей. Когда мы в конце концов уложили его, домработница решительно развернулась и ушла. А через несколько минут вернулась с тазом воды и полотенцем.

Осторожно, держа полотенце подальше от себя, она окунула его в воду, отжала кончиками пальцев и аккуратно поднесла к носу Эмира. Потом еще раз. И еще раз.

Наконец Эмир сморщился, а затем открыл глаза.

Когда его голубые глаза приоткрылись, я вскрикнула от радости и бросилась обнимать сначала Сафие-аблу, а потом его. Мы помогли ему сесть, и выглядел он при этом совершенно изможденным. Сафие-абла сказала, что идет готовить свой оживляющий суп, и удалилась.

Я присела на край кровати, гладя его волосы. Я не спала всю ночь, боясь пропустить момент его пробуждения, но сейчас не чувствовала ни капли усталости.

Эмир посмотрел на меня и улыбнулся. Вернее, попытался.

– Видишь? Справился как миленький, – сказала я, ухмыляясь.

Он закашлялся, пытаясь засмеяться, затем приложил руку к горлу и посмотрел на меня:

– Будем считать, что с того света я вернулся. Но еще рано говорить, что справился. Сегодня тоже может быть тяжело. Думаю, нам стоит взять в клинике еще препарат для инъекций.

Как только он произнес это голосом человека, постаревшего на десять лет, я вскочила на ноги, как рядовой, получивший приказ. Пока здесь Сафие-абла, Эмир в безопасности. И если я потороплюсь, то смогу вернуться до следующего приступа.

Надевая темно-синее пальто и перекидывая сумку через плечо, я услышала, как Эмир хрипло позвал меня:

– Кстати, Джульетта, в следующий раз попробуй ввести половину дозы. Это не «Эдем», но ты чуть не отправила меня в кому.

Я смущенно улыбнулась. Эмир назвал имя сотрудника клиники, к которому нужно было обратиться. Мне достаточно было сказать: «Привет, я Джульетта». Услышав это, я недовольно поморщилась:

– Ты серьезно веришь, что я представлюсь как Джульетта, Ханзаде?

Даже находясь на грани, он усмехнулся:

– Если не хочешь, чтобы я умер, придется смириться.

Немыслимо! Я демонстративно надулась и вышла из комнаты.

Предупредив Сафие-аблу обо всех рисках (в основном о том, чтобы Эмир держался подальше от стены), я поспешила в университет. Человек, которого назвал Эмир, работал в «красной зоне»[4], и там яблоку негде было упасть. В этом месте царил полнейший хаос: как будто началась Третья мировая война, а мне никто не сказал. При этом, несмотря на крики и стоны людей, все вокруг действовали удивительно слаженно, точно зная что делать.

Игнорируя тяжелый запах крови, я сосредоточилась на поиске нужного человека. И, найдя его, застыла на месте: на мой зов откликнулся медик, который прямо сейчас накладывал швы на ногу стонущему пациенту. У него были каштановые волосы, белый халат выглядел мятым, но чистым. Врач был молод, но казалось, уже видел больше смертей, чем солдат на войне. Я никогда не смогла бы вести себя настолько умело и хладнокровно.

– Эмир сказал, что перед тем, как дать тебе то, что ты просишь, я должен услышать пароль, – сказал он, завязывая нитку.

Готова поклясться: он получал удовольствие. Я цокнула языком: друзья Эмира ничем от него не отличались. А я не спала. Была настолько измотана, что могла упасть на ближайшие носилки. И хотя этот медик, видимо, считал иначе, я волновалась за Эмира.

– Ты дашь мне то, что мне нужно, или мне придется причинить тебе достаточно вреда, чтобы кому-то пришлось зашивать уже тебя?

Он громко рассмеялся, закончив со швом. Объяснил пациенту, какие лекарства принимать, а после встал передо мной:

– Теперь я понимаю, почему Эмир предупреждал, что тебя лучше не злить.

У меня не было времени играть в его игры: я демонстративно протянула ладонь, прожигая его взглядом. Парень сдался, подняв обе руки с улыбкой:

– Иди в «зеленую» зону и попроси Бану дать тебе C11. Уж ей-то тебе не придется называть ни свое имя, ни имя Эмира. – И он отошел к другим окровавленным пациентам, не дав мне спросить почему.

Я быстро зашагала через зоны, разделенные по цветам. В «светло-красной» зоне было меньше крови и криков. «Желтая» зона была бескровной, но наполненной воплями. В «зеленой» царили спокойствие и тишина, лишь кто-то слегка постанывал. Когда я спросила у нескольких людей в халатах, занятых бумагами, где Бану, они указали на светловолосую женщину, стоявшую ко мне спиной.

Когда блондинка повернулась ко мне, я молча проглотила слюну.

Это была та самая девушка в красном бюстгальтере из дома Эмира, которая заявила мне, будучи явно поддатой, что они не играют в покер, так что четвертый им не нужен. Хотя теперь она была одета. И белый халат с собранными в тугой пучок волосами придавали ей максимально серьезный вид. А еще она выглядела старше, чем я помнила: должно быть, училась на последнем курсе. Не знай я, кто она, я могла бы подумать, что она – из опытных врачей.

Почему-то, медленно приближаясь к ней, я потянулась к своим волосам, расправила хвост, затем одернула рукава пальто и поправила сумку на плече. Остановившись перед ней, я искала в ее взгляде какие-то эмоции, но она продолжала смотреть на меня безразлично. Я с облегчением подумала, что она меня не узнаёт. Но все равно заговорила с осторожностью:

– Мне нужен C11…

Моя фраза повисла в воздухе.

Блондинка развернулась и пошла прочь, покачивая светлыми волосами. Я не знала, что делать, наблюдая, как удаляется ее белый халат. Мне уйти? Но тут она оглянулась через плечо и пальцем поманила меня. Честно говоря, это было не очень вежливо, но я все равно подошла.

Из множества ящиков блондинка, не ища, достала маленькую стеклянную ампулу и быстро протянула мне, словно стараясь не привлекать внимания. Так же быстро я взяла препарат и положила в сумку, и тогда Бану заговорила, не глядя на меня:

– Никогда раньше не замечала, чтобы Эмира заботило, что́ о нем подумают.

Я сглотнула. Конечно, она узнала меня. Может, в ту ночь она и была пьяной в стельку, но память ее не пострадала. Закрыв сумку, я подняла на нее глаза и сдержанно ответила:

– Думаю, он и сейчас об этом не заботится.

Она повернулась ко мне и искривила губы:

– Верно. Возможно, ему все равно, что говорят о нем. Но ему не все равно, что говорят о тебе.

Я молча смотрела на нее. Я пыталась нащупать в ее тоне злобу, ненависть или ревность, но, казалось, их не было. Напротив, Бану говорила так, будто это ее и удивляло, и радовало. Закрыв ящик, она улыбнулась: