Яблочный пирог и любовь

– Не волнуйся, он достаточно запугал народ – сомневаюсь, что кто-то отныне посмеет сказать о тебе хоть слово.

Прежде чем я успела открыть рот, Бану ушла, а ее светлые волосы колыхались за спиной. И снова я осталась, не зная что думать.

* * *

Когда я вернулась, Эмир выглядел лучше. Я сказала ему, что препарат мне дала та самая блондинка, которая была с ним той ночью, и внимательно наблюдала за его реакцией. Сначала он удивился, потом громко обругал того парня из «красной зоны». Видимо, тот сделал это нарочно. Я демонстративно пожала плечами, убирая ампулу в ящик, стараясь показать, что эта неприятная случайность меня не трогает. Наверное, взрослая манера поведения Бану передалась и мне. Да и, кажется, я действительно поверила, что той ночью ничего не произошло.

Позже в тот день у Эмира было еще несколько приступов средней тяжести, но делать ему укол мне не пришлось. По словам Эмира, ночные приступы всегда были сильнее. Чем дальше он находился от своей комнаты – точнее, от яда, спрятанного в стене, – тем безопаснее было для него. Поэтому мы спустились в гостиную и устроились там в креслах.

Ближе к полуночи зазвонил телефон. Мы поставили фильм на паузу и посмотрели на экран. Звонил Акын. Я раздраженно выдохнула. Эмир нехотя ответил. Когда он сказал, что не сможет прийти в «Склеп» и чтобы тот прислал кого-нибудь за «Эдемом», тишина в комнате наполнилась яростью, звучавшей в змеином голосе. Но Эмир просто, не обращая внимания, повесил трубку. Взглянув на меня, он протянул мне руку:

– Скоро все закончится, не переживай.

Само его тело при этих словах, казалось, излучало сожаление. Я недовольно поморщилась. Оставалось совсем немного времени до прихода того человека, когда у Эмира начали дрожать руки. Его руки и ноги резко свело судорогой, и стало ясно: начинается сильный приступ. Я отвела его в ванную наверху. Как только он устроился в ванне, раздался звонок в дверь. Мы переглянулись. Я коснулась его щеки и сказала:

– Я разберусь.

Быстро зайдя в его комнату, я отодвинула рамку на стене.

«Сюда, мой горький спутник, проводник зловещий мой…» – с трудом подавив дрожь, я пошарила внутри, напрягшись так, будто совала руку в гнездо скорпионов. Я ожидала найти там один флакон, но нащупала десятки холодных стеклянных пузырьков. Вздрогнув, я схватила первый попавшийся и отпрянула от стены, даже не взглянув на то, что держала в руке. Все мое существо ненавидело этот яд.

Я бежала вниз по лестнице, и маленький флакон в моей руке с каждым шагом казался тяжелее. Наконец я резко распахнула дверь – и столкнулась лицом к лицу с холодом и… великаном. Это был тот самый верзила, который в ту ночь в «склепе» смотрел на меня так, словно собирался сожрать. Я сглотнула и резко протянула ему руку. Но вместо того, чтобы взять пузырек, он лишь окинул меня ледяным взглядом, от которого я вздрогнула. Я разжала ладонь, чтобы он лучше разглядел ее содержимое, но верзила не пошевелился.

– Акын сказал забрать «Эдем» у Эмира! – наконец прорычал он.

Его грубый голос, словно раскладывающий слова по слогам, заставил меня съежиться, но я собралась, выпрямила спину и подумала об Эмире, который корчился от боли наверху:

– Либо ты берешь этот яд у меня, Шрек, либо я сама принесу его в «склеп» и вручу Акыну лично. Как думаешь, понравится ли это твоему хозяину?

Акын, эта гадюка, не любил, когда женщины приходили в «склеп». А раз я там побывала, он, естественно, невзлюбил и меня. Хотя внутренний голос подсказывал, что причина была не только в этом, но сейчас мне было недосуг разбираться.

Шрек передо мной зарычал, как злая собака. Когда его огромная лапа выхватила флакон из моей руки, будто собираясь его проглотить, я не подала виду, что мне не по себе. Он развернулся, и я тут же захлопнула дверь, а потом громко выдохнула.

Если я смогла противостоять злому великану, то вынесу и эти несколько ночей.

Ободряя себя, я снова побежала в ванную. Эмир снова терял сознание, его рвало, а я лишь гладила его по спине. Но мы пережили ту ночь. И следующие тоже…

* * *

Эмир уже почти две недели не принимал «Эдем». По ночам его трясло до самого утра, я сидела рядом, пытаясь успокоить его и привести в чувство. Иногда мы обманывали его мозг самыми крепкими напитками, чтобы хоть немного заглушить ломку.

Первая неделя оказалась ужасной. Приступы были настолько сильными, что в какой-то момент я даже хотела достать спрятанные в стене таблетки и запихнуть их ему в глотку. Но Эмир был сильнее. Когда тремор немного стихал, он просил меня читать ему строки из «Ромео и Джульетты», чтобы продержаться. Я гладила его по волосам и, запинаясь, делала, как он просит. Мы еще раз использовали препарат, который я принесла из больницы, но на этот раз я ввела только треть дозы. И это помогло Эмиру немного поспать.

Вторая неделя прошла легче. Приступы стали реже и слабее. Они обострялись только в те часы, когда он обычно принимал «Эдем», но мы уже знали чего ждать и были готовы. Я вытирала пот с его лба, а Эмир изо всех сил напрягал мышцы, чтобы перетерпеть. К концу приступа он просто выдыхался и засыпал даже без укола. А я, ожидая, пока он проснется, продолжала гладить его волосы.

Очередным утром, когда я мысленно посылала в адрес Акына, доведшего Эмира до такого состояния, самые грубые ругательства, голова на моих коленях пошевелилась. Уставшие голубые глаза приоткрылись, их взгляд искал меня. Эмиру стало лучше. Он сбросил несколько килограммов. Мне было грустно из-за этого, он же, наоборот, ухмылялся, заявляя, что теперь-то он в отличной пляжной форме. Я понимала, что он просто пытается меня успокоить.

Его взгляд встретился с моим, и Эмир улыбнулся – наполовину смущенно, наполовину умиротворенно.

– Я снова измучил тебя, Джульетта? – спросил он сонным голосом.

Я улыбнулась и пожала плечами:

– Не больше, чем себя.

Он с трудом приподнялся. Недовольно огляделся. Увидев на столе стопку открытых учебников, поморщился.

– Мы отстаем от программы. Если так пойдет, тебе придется пересдавать несколько предметов.

Я потрепала его по волосам, затем встала с кресла и потянулась – ноги затекли.

– Не переживай. Ты же сам дал мне тактику, как выкрутиться, еще до того, как бросил «Эдем». – Я подмигнула ему и подошла к учебникам.

Семестр подходил к концу, началась сессия. И мы, пользуясь любой свободной минутой между приступами Эмира, зарывались в книги. В последние дни к нашей учебной группе присоединялись Су и Дамла, но, как только у Эмира начинали дрожать руки, они исчезали, будто по сигналу тревоги. Я объяснила девчонкам ситуацию без лишних подробностей. Су, которая сама проходила через похожее, отнеслась с пониманием. Она принимала «Эдем» всего неделю, и даже ей было тяжело бросить. А Эмир сидел на нем почти три года. По сравнению с Су ему было в разы сложнее, но самое страшное мы уже пережили. Теперь ему было значительно лучше.

Пока я училась, он ел суп, который приготовила Сафие-абла. Она уже полностью привыкла к моему присутствию в доме и даже спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь. Поскольку ночью Эмиру становилось хуже, я лишь иногда бегала в общагу за сменой одежды и сразу возвращалась. Поэтому он обустроил для меня комнату на втором этаже. Даже постелил там цветное покрывало, решив, что оно мне понравится. Мне было немного неловко, но Эмир был очень доволен собой. Иногда я замечала, как они с Сафие-аблой многозначительно переглядываются. И в такие моменты испытывала еще бо́льшую неловкость.

Когда Сафие-абла поставила на стол сютлач[5], щедро посыпанный корицей, аромат заставил меня закрыть глаза. Этот запах ассоциировался у меня только с одним человеком. С Ахметом…

В эти две недели я навещала его при любой возможности. Он тоже поправился, но всякий раз, когда я приходила, вел себя так отстраненно, будто старался не замечать меня. После той ночи, когда в него стреляли, он будто возвел между нами стену и не хотел, чтобы я преодолевала ее. При посторонних он просто делал вид, что я не существую, а когда мы были наедине, молчал и на мои вопросы отвечал односложно. Я не знала причины, но каждый раз уходила из их дома с ощущением, что я там лишняя, и у меня щемило сердце.

А вот с Ясмин Ахмет становился совсем другим человеком. Не знаю, как он вел себя с ней наедине, но в компании смеялся даже над самыми плоскими ее шутками. Тем временем вся махалля[6] уже знала про историю с участком. А история о том, как Ахмет бросился под пулю ради Ясмин, передавалась из уст в уста. Если бы я не была там той ночью, то и сама поверила бы в эту легенду.

Этот момент все обрастал и обрастал романтическими подробностями. В одних версиях пуля летела в Ясмин, и Ахмет закрывал ее собой. В других бандит наставлял пистолет на Ясмин, Ахмет бросался на него, и в драке пистолет стрелял. Но какой бы ни была версия, Ахмет и Ясмин всегда оставались главными героями. Никто даже не упоминал, что той ночью там были я и Эмир. В этом кино мы превратились в ничего не значащих статистов.

Я встряхнула головой и открыла глаза. Сейчас главным был план. А Эмир сказал, что через пару недель мы приступим к его реализации. Когда он сел рядом, с растрепанными волосами и покрасневшими глазами, я не смогла сдержать улыбку, глядя на его симпатичное лицо. Но тут Эмир взялся за учебник, который я только что закрыла, и мои губы дрогнули от досады.

– Ты ведь не собираешься по второму кругу мучить меня биохимией, а? – спросила я с тоской.

Он посмотрел на обложку, смущенно почесал затылок:

– Мы уже закончили с ней, да?

С тех пор как Эмир бросил «Эдем», его память и концентрация были не те, что прежде, но я знала, что он восстановится. Чтобы он не расстраивался, я погладила его руку.

– Ты уверен, что твой новый мозг не подведет нас? – спросила я полушутя.

Он коснулся моих пальцев в ответ:

– Акына сможет переиграть даже идиот. Нам нужно лишь не дать ему заподозрить неладное. Так мы одним выстрелом убьем двух зайцев.

Я с любопытством посмотрела на Эмира. Меня до сих пор бесило, что он не раскрывает мне деталей плана. Он взял мою руку в свою и погладил:

– Не переживай: мы избавимся и от Кенана, и от Акына одновременно. Доверься мне… и оставшейся половине моего мозга.

Он подмигнул, и я рассмеялась, но не сдалась:

– Ты все еще не хочешь рассказывать мне детали плана?

Эмир задумался. Его взгляд скользнул по мне, будто он взвешивал что-то в уме.

– Вообще, я как раз сегодня собирался тебе сказать. Когда закончатся экзамены, тебе нужно будет пойти со мной в одно место. – Я нетерпеливо уставилась на него, и он с довольным видом продолжил: – Я повезу тебя на бал.

Я остолбенела. Потом фыркнула, решив, что он шутит.

– Без дураков. Серьезно. Я везу тебя на бал. Медицинский бал. Там будут мужчины при полном параде, в смокингах, женщины в роскошных платьях и перчатках. Ты обалдеешь.

Верилось с трудом, но он, похоже, говорил всерьез. Я покачала головой и высвободила руку из его ладони.

Когда я вернулась в общагу и рассказала Су и Дамле про бал, их визг дал мне понять, что это не шутка.

– Не могу поверить, Сахра! – воскликнула Дамла. – Он правда сказал, что берет тебя на медицинский бал?!

Я кивнула, все еще не понимая, отчего они так разволновались. Дамла села напротив меня и начала объяснять, как ребенку:

– Милая ты моя глупышка, смотри: медицинский бал – это очень серьезное мероприятие государственного уровня. Туда приходят ректоры, министр здравоохранения, шишки из Военно-медицинской академии, люди в форме с кучей звезд на погонах. Даже президент иногда приезжает!

Су подхватила:

– Ты только представь! Ты сможешь лично пообщаться и пожать руки тем врачам и профессорам, о которых мы читаем в журналах и учебниках! Некоторые специально бросают проекты за рубежом, чтобы приехать на этот бал. А умные люди строят там свое будущее!

Если Су возбуждали профессиональные возможности, то Дамлу – сама магия вечера. Ее интересовали не столько люди, сколько платья, музыка, угощение и танцы. Я не подала виду, что их энтузиазм передался и мне, и под предлогом учебы открыла ноутбук. Но первым делом начала искать информацию о предстоящем вечере.

Бал проводился в День медицинского работника. И это было исключительное событие только для избранных – не чета рядовым праздникам. Судя по всему, даже Ататюрк когда-то принимал в нем участие. Разглядывая исторические фотографии, я почувствовала себя Золушкой. Зал выглядел настолько великолепно, что казалось, будто в полночь мне придется удирать от принца, забыв хрустальную туфельку.

Я рассмеялась про себя и написала Эмиру:

«Мне что, нужно будет сбежать с бала в полночь?»

Через минуту пришел ответ:

«Даже если сбежишь – я тебя найду. Но, в отличие от того идиота-принца, мне не понадобится туфелька. Достаточно будет взглянуть в твои синие глаза».

Я улыбнулась. Эмир сказал, что чувствует себя хорошо, да и ему уже пора было показаться в «склепе», поэтому сегодня я осталась в общаге. Я соскучилась по своей кровати и комнате, куда в последние дни забегала только за сменой одежды. Положив голову на подушку, я почти сразу провалилась в сон.

Глава 5. Перепалка

Говорят, привычки закрепляются в мозге за двадцать дней. Если человек делает что-то двадцать дней подряд, на двадцать первый день это становится привычкой.

Для Эмира так и вышло. Три недели спустя ему стало гораздо лучше. С каждым днем он ел все больше и быстро набрал прежний вес. Его мысли тоже прояснились. Если в первые дни он вовсе не мог вспомнить реплик из «Ромео и Джульетты», то теперь выдавал их мне без единой ошибки.

Я зашла в его дом – точнее, в комнату, которая теперь считалась моей, – чтобы забрать забытые книги. Хотя на экзаменах я кое-как вывернулась, два самых жутких предмета все же потребовали пересдачи. Поэтому почти все каникулы я провела в библиотеке, изредка возвращаясь домой. Но оказалась такая не одна: общага была забита девушками, которые тоже завалили экзамены. Не знаю, какое оправдание было у них, но мысль о том, что я не единственный будущий врач без мозгов, успокаивала. Да и чисто технически я одна не оставалась. Эмир всегда был рядом, а еще иногда у меня ночевала Эрва, занимая пустующую кровать Дамлы или Су. Смех подруги скрашивал мои вечера.

Когда я не училась, мы говорили только о двух вещах: о предстоящем бале и о свадьбе Эрвы, которая должна была состояться летом!

Да, моя безумная подруга была настолько отчаянной, что решила выйти за Хакана, не встречаясь с ним и года. И невзирая на все мои предупреждения, она оставалась настолько закоренелым романтиком, что твердо решила устроить свадьбу в день их первой встречи. Хотя поначалу я считала это решение глубочайшей ошибкой, мне ничего не оставалось, кроме как разделить счастье, которое светилось в ее глазах. Да и, если бы весь мир был против, она все равно добилась бы своего.

Короче говоря, бесконечные экзамены и пересдачи закончились, и возобновилась нормальная учеба. На каникулах я часто виделась с Эмиром, но ни разу – с Ахметом. В те дни, когда я приходила домой, он словно растворялся в воздухе. Сначала я думала, что это совпадение, но затем уверилась: он намеренно избегает меня.

В один холодный выходной, когда я вернулась в Чыкмаз, я увидела, как Ахмет выходит из машины у своего дома. В черном пальто он медленно закрывал дверь и тут заметил меня. В тот момент, когда наши взгляды встретились, уголок его рта непроизвольно дрогнул в улыбке. Его зеленые глаза смотрели на меня так же, как в детстве, когда он замечал, что я жду его на углу улицы после школы. Или как тогда, когда мы возвращались из пекарни, и я болтала без умолку, а он молча улыбался, наблюдая за мной. Теплый, спокойный, знакомый взгляд…

Но уже через несколько шагов какая-то мысль резко изменила его выражение. Он нахмурился, отшвырнул пальто, снова сел в машину и с ревом двигателя уехал, не дав мне даже приблизиться. Он исчез не только из моего поля зрения, но и с улицы, где мы выросли.

Я все еще не понимала, почему он так отдалился, но мне ничего не оставалось, кроме как смириться. Поэтому, собирая вещи в комнате Эмира, я отгоняла мысли об Ахмете.

Когда я вышла, до меня донеслись звуки из спортзала на верхнем этаже. Я улыбнулась, услышав стук металла. Признаться, мне нравилось наблюдать, как Эмир тренируется, – это было странным образом привлекательно и забавно.

Отложив толстый свитер, я поднялась, прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди. Бросив быстрый взгляд на его голый потный торс, усмехнулась:

– Опять любуешься своими мускулами?

Мой голос сбил его с подхода. По взгляду я поняла, что он потерял счет повторений. Судя по грудным мышцам, Эмир, наверное, делал по миллиону подходов жима от груди ежедневно. Он откинул волосы со лба, улыбнулся, обтерся полотенцем и молча бросил на меня долгий взгляд. Хотя «взгляд» – не совсем подходящее слово. Каждый раз Эмир смотрел так, будто видит меня впервые или будто хочет запомнить каждую черту моего лица. Я уже так привыкла к этим взглядам, что даже не краснела.

Сделав несколько шагов в мою сторону, он снова включил поэта:

– Мой глаз и сердце – издавна в борьбе:Они тебя не могут поделить.Мой глаз твой образ требует себе,А сердце в сердце хочет утаить[7].

Я улыбнулась ему в ответ. Отсутствие «Эдема» он компенсировал, играя роль Ромео. Я больше не убегала от его слов – поняла, что это бессмысленно. Может, решение было не в бегстве, а в том, чтобы принять вызов?

Я сделала несколько шагов к нему. Мои движения были плавными, но даже этого хватило, чтобы Эмир напрягся. Это только раззадорило меня. Раз он хочет быть Ромео, я стану Джульеттой и отвечу ему тем же. Сложив губы в хитрую улыбку, я пристально посмотрела в его голубые глаза:

– Я уже предупреждала тебя, Ромео:Таких страстей конец бывает страшен,И смерть их ждет в разгаре торжества.Так пламя с порохом в лобзанье жгучемВзаимно гибнут, и сладчайший медНам от избытка сладости противен:Излишеством он портит аппетит[8].

Он на мгновение замер, но уже через секунду его глаза загорелись, и он приблизился:

– Неуязвима для любовных стрел,Она Дианы предпочла удел,Закована в невинность, точно в латы,И ей не страшен Купидон крылатый[9].

На этот раз я сама сократила расстояние между нами. Оставшийся промежуток мы заполнили словами, будто танцуя.

– Послушайся меня: забудь о ней.

Он наклонился вперед с интересом:

– О, научи, как разучиться думать![10]

Я приблизилась к его потемневшим голубым глазам, уже не в силах улыбаться. Перед следующей репликой мне пришлось сделать паузу:

– И добродетель стать пороком может,Когда ее неправильно приложат[11].

Он закрыл оставшееся пространство, схватив меня за плечи. Встряхнул, словно пытаясь привести в чувство, и проворчал:

– О гнев любви! О ненависти нежность!Из ничего рожденная безбрежность!О тягость легкости, смысл пустоты!Переменись, прошу, ко мне и ты![12]

Я знала, что последняя строка – не из пьесы. Шекспировский Ромео молил судьбу об обладании Джульеттой, но мой Ромео просил лишь ее любви.

Если бы только я могла дать ему ее…

Руки Эмира бессильно упали с моих плеч. Он надул губы, как ребенок, который все еще надеется, что несбыточное желание вдруг исполнится. Протянув руку, я погладила его по щеке. Пальцы скользнули по короткой щетине, когда он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Эта покорность вызвала у меня горькую улыбку. Когда его глаза снова открылись, он изучал мое лицо, словно пытаясь что-то понять.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросил он.

Я пожала плечами, заставляя себя улыбнуться:

– Я постараюсь ласково смотреть,Но буду стрелы посылать из глазНе дальше, чем велит мне ваш приказ…[13]

Он улыбнулся. Его губы приоткрылись – не знаю, какую реплику он собирался произнести, но в последний момент передумал и притянул меня к себе. Моя голова оказалась на его голой груди, и я слушала, как бьется сердце, почти ничем не отделенное от меня. Я уже и сама не понимала, какие из моих слов были игрой, а какие – правдой…

Когда Эмир отпустил меня, то, как всегда, коснулся моего подбородка и повернул мое лицо к себе. Запрятал мои уже отросшие пряди за ухо. Гладя меня по щеке, спокойно сказал:

– Не покупай платье на бал. Его достану я.

Я показала зубы в дерзкой ухмылке. Помимо того, что я не любила шопинг, я была рада избавиться от мук выбора. Хотя эта новость точно не обрадует Дамлу, Су и даже Эрву. Они уже сколотили тройственный союз и решили сделать меня своим новым проектом. Но я не жаловалась – это избавляло меня от предстоящей беготни.

Чтобы сбросить напряжение между нами, я резко отдернулась от его пальцев. Взъерошила его волосы и громко сказала:

– По рукам!

Он перекинул полотенце через шею. Я была уверена, что мой трюк его не обманул, но он все равно улыбнулся. Когда я уже собиралась выйти, Эмир окликнул меня:

– Разве не хочешь попрощаться с красавчиками? – спросил он с нахальным взглядом.

Я рассмеялась, повернувшись к нему. Бросила одобрительный взгляд на его грудные и пресс и сказала, обращаясь к его мышцам:

– Какие вы лапочки! Как маленькие щенята.

На этот раз рассмеялся Эмир:

– Можешь погладить, если хочешь. Они не кусаются.

В глазах Эмира играли озорные искорки. Он закусил губу. Я нахмурилась и скрестила руки на груди, как строгая учительница, готовая отчитать ученика:

– Если хочешь, чтобы твои «красавчики» получили серьезные повреждения, то могу погладить. Уверяю, мои когти просто жаждут нанести этот урон.

Я думала, что запугала его, но он лишь бесстыдно ухмыльнулся:

– Когда в тебя влюблена Женщина-кошка, другого проявления чувств и не ждешь.

Таким и был Эмир. То невыносимо романтичный, то неприлично наглый!

– Ты невозможен, Ханзаде! Ты не знаешь меры! – Я в раздражении выскочила за дверь, предварительно швырнув в него первое попавшееся под руку утяжеление.

Пролетевший мимо предмет громко грохнулся об пол, а я, спускаясь по лестнице, злилась как черт. Насмешки Эмира уже давно стали для меня красной тряпкой.

Глава 6. Красное платье

Через несколько дней я была у себя дома вместе со своей «группой поддержки». Я думала, что Эрва будет держаться от Су и Дамлы на расстоянии, но она приняла их так легко, будто нашла сестер, потерянных много лет назад. Говорят, люди сближаются через общие привязанности. Видимо, в этом кругу такой общей точкой была я.

Пока мы планировали день в моей комнате, я чувствовала себя так, будто готовлюсь к военной операции. Бал должен был состояться этим вечером. Хотя я старалась не показывать этого девчонкам, от волнения у меня дрожали руки.

Они ухаживали за мной весь день так тщательно, что на моем теле не осталось ни одного необработанного участка – ни ноготка, ни квадратного сантиметра кожи. Волшебные руки Дамлы, работавшей с точностью химика, смешивали содержимое флаконов с косметикой, названия которых я даже не могла прочитать (по большей части, они были написаны по-французски), и в результате мои волосы стали такими же шелковистыми, как кожа.

Я ждала, готовая, что меня нарядят, как куклу, но ни прическу, ни макияж мы сделать не могли. Потому что, несмотря на приближающееся время бала, платье все еще не появилось.

«Платье достану я», – сказал он, но я не думала, что он задержится так надолго. Сидя перед зеркалом в своей комнате и глядя в телефон, я в который уже раз ворчала:

– Он такой безответственный, что мы опоздаем на вечер, на который он сам же меня позвал!

Да, сегодня я не испытывала к Эмиру особой любви. Не знаю почему, но этот бал меня сильно нервировал. Дамла, в четвертый раз перебирающая свою косметичку для предстоящего макияжа, откинула светлые волосы и усмехнулась:

– Судя по всему, ты очень ждешь этого бала, на который, как ты утверждала, идешь только из вежливости.

Я повернулась к ней и бросила раздраженный взгляд на два других лица, смотрящих на меня с одинаковым выражением.

– Я жду не бала, а возможности узнать, почему Кенан вертится вокруг меня.

Ухмылка со всех трех лиц никуда не исчезла, так что я сдалась и снова повернулась к зеркалу. Су, копошащаяся в моем гардеробе, на этот раз спросила, прикладывая к себе платье, которое никогда бы на нее не налезло:

– Кстати, какие там новости про мотылька-Кенана?

Я скривила губы:

– Он звонил пару раз для приличия, предлагал встретиться. Прислал пару сообщений, но я-то знаю, что все это лишь для видимости. У нас с ним все закончилось, и вот он потихоньку отдаляется. А я держусь подальше, чтобы не дать ему ничего заподозрить. Иначе в таком настроении я могу наговорить ему лишнего.

Эмир сказал, что сегодня вечером мы приступим к реализации нашего плана. Я до сих пор не знала ни единой детали, но приходилось доверять ему, потому что ситуация с Кенаном серьезно меня беспокоила. Наша переписка со Счастливой бабочкой была для меня настолько особенной, что я не могла смириться с мыслью, что она задумывалась как ловушка.