Яблочный пирог и любовь

Несмотря на протесты Ахмета, через несколько минут мы уже сидели в спортивном автомобиле Эмира. И, хоть я и воздержалась от комментариев, его поступок мне понравился.

Я все еще злилась на него. За то, что случилось в ночь помолвки (когда я в тревоге примчалась к нему домой и застала его с двумя девушками – хотя мне было плевать!..). Да еще на прошлой неделе он довел меня до белого каления своей игрой с едой в столовой. Но несмотря на все это, этой ночью я странным образом чувствовала уверенность: ведь он был рядом со мной. Точнее, с Ахметом.

С первыми лучами солнца мы вошли в дом Эмира. Он осторожно помог Ахмету подняться по лестнице. Когда мы зашли в его комнату, я включила свет – рассвет еще не полностью разогнал темноту.

Через несколько шагов Ахмет, морщась от боли, повернулся к Эмиру:

– Тебе необязательно уступать мне свою кровать.

Я знала, что он не хотел быть обязанным. Чем меньше Ахмет принимал от Эмира, тем комфортнее ему было.

Эмир усадил его на край кровати, затем глубоко вздохнул, будто сбросив с плеч тяжелую ношу, выпрямился и улыбнулся:

– В доме, можно сказать, только моя кровать и есть. Внизу слишком маленькая – тебе будет неудобно. Да, и не переживай, комната довольно чистая. Можешь быть уверен: кроме Джульетты, к моей кровати не прикасалась ни одна женская особь, включая комарих.

Едва он закончил фразу, как я, стиснув зубы, ударила его по голой груди тыльной стороной ладони. Увидев, как напряглось лицо Ахмета, я поспешно добавила:

– Он хотел сказать, что никого не пускал в свою комнату. Никакого намека на то, о чем ты подумал!

Я бросила на Эмира сердитый взгляд за то, что он опять меня смущает, но от него опять отскочило как от стенки.

Мы помогли Ахмету лечь. Я сбегала вниз за стаканом воды, чтобы он мог принять лекарство. Когда я вернулась, Эмира в комнате уже не было.

Подойдя к Ахмету, который уже почти засыпал, я помогла ему выпить таблетку и, как и в тот день, когда его ранили ножом, пролила на него немного воды. В этот момент мы оба улыбнулись. Он снова положил голову на подушку. Я уже собиралась уйти, когда он коснулся моей руки. Изумрудно-зеленые глаза смотрели на меня устало:

– Не могла бы ты погладить меня по волосам, пока я не засну?

Я заставила себя улыбнуться и робко присела на край кровати, но в груди отчего-то сделалось холодно и больно. Когда мои пальцы коснулись его волос, ощущение было очень странное – вот я глажу чьи-то волосы в кровати Эмира, но это не Эмир…

Вскоре он заснул. Убирая руку с его волос, я невольно коснулась подвески в форме круассана на своей шее. И подумала: «Почему я чувствую, будто что-то не так? Ведь сейчас должна быть счастлива?»

Я встала, подошла к двери и выключила свет. Холодная боль в груди не позволила мне в последний раз взглянуть на человека, которого я люблю.

Глава 2. Диван

Мы снова здесь… На той же самой фабрике… Но теперь она еще темнее, пыльнее, здесь более сыро и холодно… Зачем мы снова сюда пришли?

Я поднимаю воротник куртки и оглядываюсь. Почему я одна?

Дыша в ладони, чтобы согреть их, я думаю о том, что теплый пар моего дыхания напоминает дым кальяна. Согреться не получается.

И вдруг из темноты раздается тот же звук. Выстрел, пронизывающий холод, дрожь по всему телу…

Не раздумывая, я бросаюсь на звук. Звонкие шаги заглушают мое отчаянное дыхание. Человек в черном лежит на полу, и запах пороха снова наполняет мои легкие.

Но на этот раз стрелявшего нигде нет. Он, должно быть, уже сбежал.

Я бросаюсь к телу на полу и осторожно поворачиваю его к себе.

Снова Ахмет… Но теперь пуля попала прямо в грудь, в самое сердце!

Не успев подумать о том, почему и как это происходит, я вижу, как его зеленые глаза закрываются. А затем больше не чувствую на своей руке его теплого дыхания.

Я беспомощно оглядываюсь. Думай, Сахра, сделай что-нибудь!

В панике я глубоко вдыхаю и прижимаю свои губы к его. Пока весь воздух из моих легких переходит в его тело, я думаю, что отдала бы ему всю свою кровь, если бы могла.

Я отстраняюсь…

Но глаза, которые смотрят на меня, уже не изумрудно-зеленые. И человек в моих руках – уже не Ахмет…

Эмир?

Эмир и его голубые глаза… Но как?!

Человек в моих руках изменился, но пуля осталась на том же месте. Только теперь крови больше. Намного больше…

Сердце Эмира, будто решившись убить его, быстро выкачивает кровь из его тела, и он, глядя мне в глаза, в последний раз шепчет:

– Джульетта…

Его голова мягко падает мне на колени.

Я трясу головой, не понимая происходящего, когда чья-то рука касается моего плеча.

Я оборачиваюсь. Ахмет стоит рядом и смотрит на меня.

– Нам нужно идти, Сахра!

Не дав мне подумать, он тянет меня за собой. Я хватаюсь за Эмира, чтобы поднять его, но Ахмет останавливает меня:

– Без него, Сахра!

Я не соглашаюсь. Сопротивляюсь, когда Ахмет пытается поднять меня за руки. Я смотрю в лицо Эмира, плачу и умоляю в отчаянии:

– Эмир? Эмир, не умирай! Не оставляй меня, открой глаза… Эмир?

ЭМИР!

Я резко села, тяжело дыша, не в силах оторвать взгляд от белого потолка. Облизнула пересохшие губы и крепко зажмурилась. Сглотнула.

Боже, это был сон! Просто кошмар…

Мое порывистое дыхание, накачивающее мозг кислородом, постепенно успокаивалось. Я вытерла пот со лба и запустила пальцы в волосы. Даже слегка дернула себя за них, чтобы убедиться, что проснулась. Оперлась на локти, чтобы сесть, и тут спокойный голос заставил меня вздрогнуть:

– Доброе утро, Джульетта.

Голос прозвучал совсем рядом. Мои глаза легко нашли Эмира, сидящего на стуле, который он придвинул к моей кровати. Я старалась не показывать виду, но мне стало легче, когда вместо окровавленного бледного лица из сна я увидела его улыбающиеся голубые глаза.

Не давая ему заметить мое облегчение, я сразу перешла в нападение и сердито сузила глаза:

– Ты что, пытаешься меня до смерти напугать? И вообще, что ты делаешь в моей комнате, Ханзаде?

Он усмехнулся:

– Если учесть, что это мой дом, у меня есть полное право находиться в любой комнате.

Я надулась. После того как Ахмет заснул, Эмир сказал, что приготовил для меня маленькую комнату на втором этаже. Хотя, видимо, наше понимание слова «маленькая» различалось, потому что эта комната была размером с гостиную в средней руки доме.

– Дом, может, и твой, но я думала, у тебя хватит такта, чтобы уважать личное пространство гостей.

Он улыбнулся, встал со стула и без слов направился к двери.

Я следила за ним глазами, удивляясь такой легкой победе, но удивление мое было недолгим.

Джентльмен открыл дверь, остановился, провел пальцем воображаемую линию на пороге, скрестил руки на груди и, усмехаясь, продолжил наблюдать за мной, прислонившись к дверному косяку. Всем видом он говорил: «Я вышел из комнаты – я уважаю твое личное пространство».

В ответ я только закатила глаза. На большее у меня не было сил. И уже собиралась снова лечь, когда Эмир заговорил.

– Ты видела меня во сне? – спросил он, даже не пытаясь скрыть удовольствие в голосе.

Мои руки на мгновение замерли. Откуда он узнал? Я сглотнула, пожала плечами и скривила губы.

– Что за глупости! – Высокомерия в моем голосе хватило бы, чтобы обмануть даже себя саму.

Но он только еще шире усмехнулся:

– Ты дернулась и сказала «Эмир», Джульетта.

Я чувствовала, как краснею, пока его взгляд скользит по моему лицу; вместо ответа сердито сбросила одеяло и встала. Подтянула резинку пижамных штанов и направилась к двери.

Эмир дал мне свои пижамные штаны и футболку перед сном. Устроив меня в этой комнате, он сказал, что будет спать на диване внизу, потому что в его огромном доме больше не было комнат с кроватями. Когда я спросила почему, он без тени стыда ответил:

– Люди не стремятся остаться на ночь в доме без кроватей, а я не хочу, чтобы у меня кто-то ночевал.

Я подошла к двери и сердито уставилась на Эмира. Когда я взялась за ручку, чтобы захлопнуть дверь, ему было достаточно просто положить на нее свою сильную ладонь, чтобы остановить меня. Вместо того чтобы ввязываться в проигрышную схватку, я бесстрастно смотрела на него, ожидая, когда он уберет руку.

Но он только усмехнулся и приблизил лицо.

– Не нужно стыдиться этого, Джульетта, – прошептал он доверительно, будто делился секретом. – Я тоже не мог уснуть, зная, что ты спишь наверху. В итоге решил, что лучше прийти и смотреть на твое спящее лицо, чем лежать и думать о тебе.

Его слова смутили и разозлили меня одновременно. Я процедила сквозь зубы:

– Ты что, следил за мной всю ночь?

Эмиру все было как с гуся вода:

– Если учесть, что мы легли спать на рассвете, можно сказать, что я провел, наблюдая за тобой, все утро и полдня. И должен сказать, Джульетта, ты до сих пор спишь как маленькая девочка. Если бы я не накрывал тебя одеялом сто раз, ты бы уже простудилась.

Я открыла рот от удивления, затем с силой потянула дверь, но его рука все еще мешала.

– Уходи, Ханзаде! – сердито сказала я.

Его лицо было по-прежнему близко. Он прищурился и улыбнулся:

– Сначала признайся, что видела меня во сне.

Я сжала челюсти:

– Никогда!

– Это был настолько эротичный сон, что ты не можешь признаться? Или ты показывала мне представление в костюме Женщины-кошки?

Я не могла поверить его наглости: вчера ночью на фабрике я действительно сравнила нас с Бэтменом и Женщиной-кошкой, но… Я резко толкнула его в грудь:

– Любой сон с твоим участием может быть только кошмаром, Ханзаде!

И я с силой захлопнула дверь. Но он только громко рассмеялся. А когда раздражающий смех стих, крикнул из-за двери:

– Кстати, Джеймс Бонд, должно быть, уже проснулся. Вместо того чтобы мечтать обо мне, тебе стоит приготовить ему что-нибудь поесть, Женщина-кошка.

Ахмет! Ох… Я совсем забыла о нем из-за глупостей Эмира.

Под его удаляющийся смех я быстро сняла пижаму и надела вчерашнее платье. Перед сном я попыталась застирать пятна крови, но до конца они не сошли. Просто теперь это были скорее темно-коричневые разводы, чем красные.

Платье еще не полностью высохло, но все было лучше, чем расхаживать в пижаме Эмира на четыре размера больше нужного. Так что, собрав волосы в хвост, я поспешила на кухню.

Спустившись, я быстро прошла через гостиную, даже не взглянув на печально знаменитый диван. За несколько минут приготовила скромный, но сытный завтрак и выставила на большой поднос, который чуть не уронила, пока несла наверх.

Поднимаясь по последним ступенькам, я услышала голос Эмира из комнаты Ахмета. Недавно приобретенная дурная привычка вновь проснулась, и я инстинктивно остановилась у двери, чтобы послушать.

– Я твой должник.

Голос Ахмета звучал так, будто он взял у Эмира миллион долларов.

А Эмир, как всегда, говорил спокойно:

– Не переживай. Я просто вернул тебе свой долг. К тому же… Ты знаешь, почему я это сделал.

– Знаю… И если ты… если ты расстроишь ее, ты знаешь, что я сделаю с этой твоей самодовольной рожей!

Минуточку… О чем они говорят?

Эмир коротко рассмеялся, но голос Ахмета все еще звучал напряженно:

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что у тебя есть она.

– Я представляю… – перебил Эмир.

Я не понимала, о ком они говорят, но, когда Эмир заговорил снова, его голос звучал так же серьезно, как и у Ахмета:

– Она… она другая. Совсем другая. Такая правильная. Умна, как лиса, но чиста, как ребенок. Когда она рядом, всё, даже ошибки, кажется прекрасным. Она… как электричество. Ты понимаешь ее ценность, только когда она уходит. Если она рядом – все ярче, живее. Если ее нет… ты снова в темноте. Она…

Эмир смолк и, кажется, выдохнул:

– Ты сам знаешь, о чем я. – Он помолчал, затем продолжил более оживленно: – И в тот день, когда она будет моей, я вспомню твои слова, не волнуйся. Потому что я не хочу, чтобы эта моя прекрасная самодовольная рожа была разбита.

Я нахмурилась, пытаясь уяснить смысл сказанного, когда Ахмет спросил со спокойным любопытством:

– Так вы с ней не вместе?

С губ Эмира сорвался истерический смешок:

– Если бы вокруг не было тебя, этих чертовых писем и свистящих пуль, моя задача была бы проще. Кстати, о пулях… Тебе не нужно было заслонять меня от нее. Если бы ты не подставился сам, тот идиот промахнулся бы, ты же понимаешь?

Теперь челюсть у меня просто-таки отвисла от изумления. В голосе Ахмета прозвучал смех:

– Я знал, что он промахнется, но подумал, что ты захочешь прикрыть меня, поэтому сам сделал то же.

Нет, это было невозможно терпеть! С подносом в руках я ворвалась в комнату и, сдвинув брови, уставилась на их ухмыляющиеся физиономии:

– Вы что, специально бросались под пулю?

Оба просто смотрели на меня, не отвечая. Только сжали губы, словно находили эту ситуацию забавной и изо всех сил старались не рассмеяться.

Я резко поставила поднос на кровать, уперла руку в бок и выставила палец, как мать, которая отчитывает детей за то, что они играют в мяч в доме:

– Вы пытаетесь меня до смерти напугать? И еще смеетесь над этим, будто все это – какая-то книжка про героев?!

Они переглянулись и, не выдержав, громко расхохотались. Я закатила глаза и покачала головой. Не лучше малых детей, что один, что другой.

Наконец их смех стих (отчасти благодаря моему сердитому взгляду), и Эмир, довольно ухмыляясь, вышел из комнаты. Я подняла поднос и села рядом с Ахметом. И была слишком зла, чтобы испытывать волнение от того, что кормлю его.

То, что Ахмет и Эмир бросились под пулю, чтобы защитить друг друга, было так же абсурдно, как если бы Том и Джерри объединились ради общего дела. И меня злило то, что, как они сами сказали, этот дурацкий поступок был бессмысленным. Если бы они просто стояли на месте, вместо того чтобы геройствовать, возможно, никто бы не пострадал.

Я нахмурилась, намазывая варенье на хлеб, пока Ахмет с трудом жевал, стараясь не смеяться. Усталая, я положила нож на поднос и посмотрела на его все еще веселое лицо.

– Ты мог умереть… – сказала я безрадостно.

Его улыбка медленно исчезла. Он опустил голову:

– Мы пошли туда из-за меня. Если кого-то должны были подстрелить, то это должен был быть я.

Я собиралась сказать, что это чушь, но тут Ахмет резко поднял голову и посмотрел на меня строже, чем я ожидала:

– Если бы с ним что-то случилось, ты всю жизнь винила бы меня, Сахра.

Я тупо смотрела на него, не находя ответа. Потом опустила голову и покачала ею. Не хотелось думать о том, была ли в словах Ахмета правда. Подавая ему хлеб с вареньем, я повторила:

– Ты мог умереть… – И сказала это так, будто такая возможность была хуже всего на свете.

Он улыбнулся, игнорируя мою напряженность:

– Тебя это так расстроило бы?

Я возвела глаза к потолку со страдальческим видом и сунула хлеб ему в рот. Поправила поднос и посмотрела ему в глаза:

– Помнишь, в детстве ты заболел корью? Мама не выпускала тебя из комнаты, чтобы никто не заразился. Я взобралась по приставной лестнице к твоему окну и увидела, как ты сидишь там – такой грустный, беспомощный, покрытый красными пятнами. Мне было невыносимо думать о том, как тебе там одиноко, так что я вернулась домой и разрисовала себя пятнышками с помощью красного фломастера. А потом обманула Барыша: «Смотрите, я тоже заболела корью, теперь мне можно к Ахмету!» – и пробралась в твою комнату.

Ахмет громко рассмеялся:

– Помню. А на следующей неделе ты действительно заболела корью, и тогда уже я не отходил от тебя, потому что не мог заразиться снова.

Когда наш смех стих, я посмотрела на него:

– Так, чтобы ты понял, как это меня расстроило, мне нужно взять пистолет и выстрелить себе в плечо?

Ахмет не ответил. Долго смотрел мне в глаза. Его взгляд снова стал таким глубоким, что в нем можно было утонуть.

Решив, что он наелся, я встала и подняла поднос. Когда я уже была у двери, он тихо позвал меня по имени. Я обернулась. Он просто спокойно смотрел на меня, а потом тихо спросил:

– А если бы пуля попала в него, тебе было бы хуже?

Я нахмурилась. Что за вопрос? Но тут перед глазами всплыл мой сон. Сердце снова забилось чаще.

Я стиснула зубы. Образы окровавленных Ахмета и Эмира сменяли друг друга у меня перед глазами, и я поняла, что не могу ответить.

– Думаю, тебе стоит поспать до следующего приема таблеток, потому что ты начал нести чушь, Ахмет-аби.

* * *

Проходя через гостиную, я снова старалась не замечать того, о чем не хотела думать, – а именно этого чертова длинного дивана.

Когда я поставила поднос на кухонный стол, я уже устала и от своего кошмара, и от того, что Эмир постоянно напоминал мне о нем, и от глупых вопросов Ахмета. До следующего приема лекарств еще оставалось время, и я решила сварить суп – ему пойдет на пользу, а меня отвлечет.

Пока суп закипал, я проверила телефон.

Эрва звонила восемь раз, Кенан – три, а Су – два. Су еще и написала: «Позвони мне». Помешивая суп, я набрала ее номер. Я решила начать с нее, потому что Эрва, скорее всего, звонила по какому-то пустяку. Наверняка там было что-то незначительное для мира, но жизненно важное для нее. И я была уверена, что смогу разобраться с этим позже.

А говорить с Кенаном мне вообще не хотелось. Наше последнее прощание все еще вызывало у меня дискомфорт. Он сказал, что хочет остаться друзьями, и я по глупости согласилась. Так что теперь, чтобы случайно не дать ему ложных надежд, мне нужно держать дистанцию, и имеет смысл проигнорировать пару его звонков.

Взяв трубку, Су сразу спросила:

– Где ты?

Они, наверное, испугались, когда я не вернулась в общежитие.

– У Эмира, – невесело ответила я.

Услышав ее многозначительное «А-а», я раздраженно добавила:

– И Ахмет тоже здесь.

Она захикикала:

– Сахра, я и не знала, что ты настолько современна и радикальна!

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее намек, и я, с отвращением передернувшись, воскликнула:

– Су, не будь мерзкой!

Но она еще несколько секунд смеялась. Наконец, когда соседка успокоилась, я кратко рассказала ей о событиях прошлой ночи. Даже просто говорить о них было неприятно. Она расстроилась, понимая мои чувства, поэтому после моего рассказа задала лишь несколько вопросов.

– Вообще, я звонила тебе из-за Кенана, – наконец сказала Су.

Я нахмурилась:

– Из-за Кенана?

– Да. Вчера он был в кампусе. Спрашивал о тебе у нескольких людей. И Дамла видела, как он разговаривал с хоббитшей Эзги.

Я скривилась:

– С той самой Эзги, которая поклялась регулярно выводить меня из себя?

Су рассмеялась:

– Да, с ней. И, по словам Дамлы, разговор был довольно долгим. Притом что он выбрал наименее подходящего человека, чтобы узнать, где ты, меня удивило, что их беседа так затянулась.

Меня тоже. Закончив разговор, я застыла, глядя на экран. Нужно было позвонить Кенану, но мои пальцы замерли над его именем в телефонной книжке. Я до сих пор не понимала, что именно меня в нем беспокоило. Когда он был Счастливой бабочкой, мне определенно больше нравилось с ним общаться. Лучше бы он так и остался летать внутри тех синих конвертов…

Боковым зрением я заметила, что мне через плечо кто-то заглядывает, и повернулась. Глаза цвета морской пены улыбнулись мне. Заблокировав экран мобильника, я отпихнула голову Эмира и, пытаясь не обращать на него внимания, продолжила помешивать суп.

Но игнорировать такого человека, как он, было непросто. Эмир оперся о кухонный стол и весело сказал:

– Счастливая бабочка ищет тебя?

Я убавила огонь и повернулась к нему. Похоже, он только что принял быстрый душ: короткие волосы были влажными. На Эмире была темная рубашка, которая хорошо смотрелась с джинсами, застегнутая лишь на несколько пуговиц. Стараясь не пялиться на грудные мышцы, которые танцевали при каждом его движении, я скрестила руки на груди:

– Подслушивание телефонных разговоров и подглядывание в экран тоже нарушают правила приватности, джентльмен.

Его губы растянулись в улыбке, и я поняла, что упустила главное:

– Погоди-погоди… Откуда ты знаешь про Счастливую бабочку?

Эмир скрестил руки, как бы подражая мне, и его брови весело приподнялись.

– Ты рылся в моих вещах?

Он пожал плечами с беззаботным видом:

– В ту ночь, когда я зашел в твою комнату, пока тебя еще не было, я мог кое-что посмотреть. И, если подумать, ты делала то же самое, пока я спал, так что ты сама-то не слишком-то соблюдаешь этикет.

И то правда. Или я просто устала злиться на него, так что лишь раздраженно вздохнула. Эмир был как маленький ребенок, который не может и двух секунд усидеть спокойно. Я уже собиралась вернуться к плите, когда он спросил:

– Так эта бабочка работает в журнале?

Мгновение я колебалась и, не знаю почему, отвела взгляд.

– Да, но он сказал, что на самом деле он репортер, – ответила я и вернулась к супу.

Эмир молчал несколько секунд. Когда он заговорил, в его голосе не было веселья:

– То есть ты привела в мой дом репортера?

Я нервно посмотрела на него. Было ясно, что человеку вроде Эмира, у которого много секретов, такое не понравится. Но несмотря на недовольный тон, его взгляд был по-прежнему озорным, как у ребенка. Не желая давать ему козыри, я ответила равнодушно:

– Если подумать о всех людях, которые тут перебывали, это не такая уж проблема.

Он с веселым любопытством приподнял бровь, и я пояснила:

– Чтобы попасть к тебе в дом, не нужно быть шпионом. Достаточно трех вещей: пара больших сисек и такая же большая задница! Обладая этими сокровищами, ты можешь прошествовать в поместье Эмира Ханзаде по красной ковровой дорожке.

Он громко рассмеялся, затем окинул меня оценивающим взглядом:

– Получается, тебя мне пускать в дом не стоило, Джульетта.

Я сузила глаза, поправила платье и швырнула в него кухонным полотенцем. Эмир хихикнул, выпрямился и подошел ближе. Я сделала вид, что мне все равно, что он стоит так близко, и бесстрастно посмотрела на него. Он же уставился мне в глаза, как тигр, выслеживающий добычу:

– Так для входа в мое поместье достаточно этих трех вещей, да?

Он оперся одной рукой о столешницу справа от меня. Ощущение его тела в моем личном пространстве было странным – но, конечно, я этого не показала. Сначала я надула губы, как будто размышляя, а потом продолжила нести чушь – как и всегда, когда паникую:

– Да, достаточно. А если ты обладаешь еще и рельефным животом и умеешь мастерски пить, то можешь получить быстрый доступ не только в поместье, но и в постель.

Я тут же прокляла себя за то, что ревность просочилась в мои слова. Я все еще не могла забыть ту дурацкую историю. То, что Эмир делал с теми девушками, не должно было меня волновать!

Я не знала, что именно произошло той ночью, но, судя по фото, которое показала мне Дамла, у тех двух девчонок были очень умелые руки, и они явно исследовали тело Эмира со всех сторон. Но, как я сказала, меня это не касалось.

Не должно было касаться!

Однако каждый раз, когда я проходила мимо дивана в гостиной, даже не смотря на него, образы той ночи вспыхивали в моей голове, как неоновая вывеска. И похоже, мои слова зажгли такую же вывеску в мозгу Эмира.

Черт!

Он наклонился, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Его рука была так близко, что почти касалась меня. Я чувствовала свежий запах шампуня от его влажных волос. Хотя эта близость заставила меня дышать чаще, я продолжала вызывающе смотреть на него, как кошка, задравшая хвост.

Он посмотрел мне в глаза и прошептал:

– Почему ты все еще упрямишься, не признавая, что́ чувствовала той ночью, Джульетта?

Я закрыла глаза, пытаясь игнорировать его присутствие. Но даже так его наглые голубые глаза жгли мою кожу.

В конце концов – я устала! От его игр в столовой, от его догадок насчет моих снов, от его движений, которые мешали мне думать, и от его дорогого парфюма тоже. Распахнув глаза, я стиснула зубы, и слова, которые вырвались у меня изо рта, удивили даже меня саму:

– Что ты хочешь услышать, Ханзаде? Что я расстроилась, когда увидела тебя с теми девушками? Что у меня несколько дней ныл живот от глупых переживаний? Что я плакала, как дура, пока не дошла до общежития? Что чувствовала себя жалкой букашкой, когда люди смеялись за моей спиной, рассказывая, как ты мне изменил? Что хотела ударить тебя каждый раз, когда эти никчемные девчонки смотрели на меня с жалостливой улыбкой? Что ненавидела тебя, думая, что ты трахался с ними на тех же диванах, где мы с тобой смотрели фильм до утра?