Прости меня, отец

– Не трогал? – спрашиваю я. – Он бил вас обоих, – предполагаю я, и Эйден медленно кивает:

– Да, он бил, и до сих пор…

Я молчу какое-то время, сдерживая ярость, которая требует, чтобы я оторвал Дэвиду руки.

– Он всегда наказывал меня особенным образом.

– Эйден, – встревает Дэвид, нетерпеливо постукивая ботинком по порогу и глядя на сына со скрытой угрозой. – Мне неловко прерывать, отец, но ужин готов. Он может идти? Ему назначили епитимью?

Я бросаю взгляд на Эйдена, и он нервно сглатывает; я вижу давний ужас на его напряженном лице.

– Почти, – я улыбаюсь. – Пять минут.

Дэвид кивает и уходит обратно в дом.

– Полагаю, мой самый большой грех в том, что я ждал, что она облажается достаточно и он хоть раз обратит внимание на нее, – говорит Эйден, его эгоистичное желание освободиться от отца мешает ему заметить, насколько ебанутый путь к свободе он выбрал. – Теперь все стало хуже для нас обоих, – вздыхает он и поднимается, чтобы уйти.

Я беру его за руку, чтобы остановить раньше, чем заметит Дэвид.

– Твой отец… причиняет тебе боль сейчас, Эйден?

– Какая разница? Отец Кевин регулярно отпускал ему грехи, так что все прощено, не так ли? Господь же не отверг его, так или иначе.

Я встаю на его пути, мешая подойти к двери.

– Он прикасался к тебе? – нажимаю я, его глаза сощуриваются.

Он прикасался к Иден?

– Спокойной ночи, отец Брайар.

Слегка оттолкнув меня, он проходит мимо отца, не поднимая головы, и исчезает в доме. Иден следит за братом, оцепенев, переводя взгляд с него на меня, пока не останавливает его на отце, который выходит на улицу, направляясь ко мне.

Когда он подходит, я вижу его в новом свете. Его существование для меня – жестокая насмешка над доброй волей Господа. Его природа извращена и крепко переплетена с враждебным влиянием Сатаны. Что-то темное и густое, как деготь, возникает в горле, когда я смотрю на него.

– Мне жаль, что мои дети притащили вас сюда, отец Брайар, – смущенно и почти беспечно говорит Дэвид.

Сколько раз ты трогал Эйдена?

Прикасался ли ты к Иден?

Почему Эйден никому не сказал?

Как мог отец Кевин закрыть глаза на такие грехи и не связаться с властями?

– Ничего страшного – это просто недопонимание…

– Так или иначе, я прослежу, чтобы Эйден прочитал свои молитвы и был наказан как следует.

У меня стынет кровь.

– Я не думаю, что это необходимо…

– Глупости. Это мой долг как отца – напоминать им, что у действий есть последствия. Он совершил страшный грех, и мне очень больно смотреть, как кто-либо из них отклоняется от пути, назначенного им Господом. Я не оставлю это без внимания. Он получит наказание не только от меня, но, что важнее, он должен вымаливать прощение у Господа исповедью и покаянием. Только искреннее раскаяние позволит им исправить сделанное и вернуть благодать Божью.

– Вы собираетесь наказать и Иден?

– Все в свое время, – вздыхает он. – Я думал, что она переросла необходимость в моем воспитании, но, видимо, дьявол нашел способ вернуться в ее жизнь…

Я делаю шаг вперед и встаю с мужчиной лицом к лицу, всего в нескольких дюймах от него, смотрю сверху. Нацепив лживую улыбку, я похлопываю его по груди.

– Господь все видит, Дэвид, – шепчу я. – И я тоже все вижу, – наклоняясь ближе к его уху, я перестаю сдерживаться: – Я всегда считал нужным наказывать грешников, которым нужна дополнительная мотивация, чтобы вернуться на праведный путь, будь то отцы или матери, сыновья или дочери. Не знаю точно, в чем заключается твое наказание, но… – Я настаиваю, полагая, что этот человек просто сраный педофил. – Ты можешь сам управиться с Иден, или дать мне возможность наставить ее, – улыбаюсь я и вижу, как что-то меняется в его лице.

– Так ты видел список? – спрашивает он с дьявольской ухмылкой. – Мне было интересно, пригласил ли Кевин еще одного любителя, и вижу, что так и есть.

Я стреляю вслепую, уверенный, что список алтарников это явно не тот список, о котором он говорит. Нехорошее предчувствие стянуло мою грудь, когда он ухмыльнулся.

– Неплохая подборка в этом году, – улыбается он. – Вот что я скажу: можешь делать с ней что угодно, наказания на тебе. Однако мой сын под запретом.

Все внутри перекручивается от его слов. Я протягиваю руку и улыбаюсь ему.

– Вселите в нее страх Божий, отец.

Сжимая руку мужчины, я мешаю ему уйти обратно.

– А что со списком? Кто может рассказать мне подробнее о моей роли в этом всем? – спрашиваю я.

Похлопывая меня по плечу, он выглядит довольным:

– Я думал, Кевин все тебе рассказал.

– Да, в целом, – лгу я. – Очень долгий день.

Последнее, что мне нужно, это чтобы Дэвид узнал, что я не вхожу в их тайное общество. Мне нужно знать, что здесь происходит.

Боюсь, положение Дэвида Фолкнера в этом приходе намного выше, чем я думал.

– Я должен возвращаться. Спокойной вам ночи, отец.

Он исчезает в доме, а я все еще стою на крыльце, пытаясь распутать липкую сеть подробностей, слишком туманных, чтобы я их понял.

Меня приняли в эту церковь, взяв клятву служить Богу.

Но какую роль играл отец Кевин во всем этом?

Что это означает для меня?

Оглянувшись через плечо, я встречаюсь взглядом с Иден через окно, прежде чем она наклоняет голову, когда отец занимает место за столом.

Ясно одно.

Дэвида Фолкнера вынесут вперед ногами, если он еще раз поднимет на нее руку.

Глава VI

Иден

У меня возникает плохое предчувствие, когда я вижу, как Роман спускается по ступенькам.

– Ты не будешь против, если я провожу отца Брайара и поблагодарю за то, что он привез меня домой?

– Иди, – говорит папа, махнув рукой. – Твоя мать может снова разогреть еду, – добавляет он с улыбкой. Однако безжизненный взгляд, которым он всегда смотрит на нее, заставляет меня поежиться.

Эйден ковыряется в картошке, его глаза следят за тем, как я направляюсь к двери.

Роман еще не успевает дойти до своего 4Runner, когда я выхожу. Со стороны кажется, будто он занят своими мыслями, невидяще глядя на дверь автомобиля.

– Эй, прости, что папа заставил тебя…

– Дай мне свой телефон, – резко говорит он, протягивая руку.

– С чего бы мне это делать? – спрашиваю я, вытаскивая его из кармана.

За ужином Эйден молча передал мне его под столом, избегая пристального взгляда отца.

– Дай мне его, или я заберу сам, – предупреждает Роман, все еще держа руку передо мной.

Я колеблюсь, прежде чем снять блокировку, и отдаю телефон ему. Он хватает его и неуклюже тыкает пальцами в экран.

– Тебе помочь разобраться? Я думала, ты знаешь, как им пользоваться, раз уж попросил. Или же…

– Или что?

– Или же твоя внешность меня обманула и ты слишком древний, чтобы знать, как пользоваться смартфоном.

Он игриво улыбается, заканчивая и блокируя телефон.

– Так значит, не древний, а? Ты не можешь быть моего возраста. Насколько я знаю, священники поступают в семинарию с двадцати двух.

– Добавь семь лет. В октябре мне будет двадцать девять, – он возвращает мне телефон, и наши пальцы соприкасаются. – Я добавил свой номер. Хочу, чтобы ты позвонила утром, как только проснешься. Начнешь службу с утра пораньше.

– Службу? – спрашиваю я. – Папа и правда меня вписал?

– Так и есть, – бормочет он, опираясь на машину. – Вообще-то у тебя больше всех часов.

– Я не могу, – запинаюсь я; мысль о том, чтобы остаться с Романом наедине, одновременно ужасает и возбуждает. – Мне пришлось найти работу. Родители хотят, чтобы я платила за аренду, пока живу дома. Я работаю в «Айдлвуд Кофе» по утрам, это кафе в центре…

– Тогда найди меня после.

– А если у меня уже есть планы? – резко отвечаю я. – Это понедельник…

– Ты найдешь время, – он пожимает плечами, глядя на дом. Приблизившись на шаг, он убирает выбившуюся прядку мне за ухо. Я закрываю глаза, ненавидя то, как мне нравится чувствовать его прикосновение и сдерживая желание подойти чуть ближе.

– Запри дверь сегодня.

– Зачем? – спрашиваю я, он наклоняет голову.

– Сделай это. Мне не нравится, когда ты не слушаешься.

Он отнимает ладонь от моего лица, отступая, заставляя мою кожу тосковать по его прикосновению. Изумленная и смущенная, я слежу за тем, как он идет к машине. Я направляюсь назад к дому и оглядываюсь через плечо, когда поднимаюсь по ступенькам крыльца, чтобы увидеть, как он все еще ждет на дороге. Он уезжает только тогда, когда я закрываю входную дверь.

* * *

Бросившись на кровать, я быстро пишу Зои, спрашивая, работает ли она в кафе с утра. Получив стремительное «да», я пролистываю контакты, закатывая глаза при виде имени Романа среди них. Выключив телефон, я смотрю вниз и вижу, что кое-где на коже еще осталась грязь. Этой ночью у меня, по крайней мере, есть право тщательно очистить тело, надеясь смыть остаток дня как физически, так и ментально.

Воротник фланелевой рубашки Романа касается моего лица, и я вдыхаю его запах. Я думаю о том, как его руки исследовали внутреннюю сторону моих бедер, спрашивая себя, ненавидел ли он меня, хотя я и не собиралась никоим образом искушать его этой ночью. Но теперь мне самой хочется исследовать эту связь между нами.

– Иден, – зовет хриплый голос Эйдена, он сам медлит в дверях. – Можно поговорить с тобой?

Я бросаю взгляд на часы на ночном столике. Уже поздно, почти полночь. Меня удивляет, что он еще не спит. Наверняка его извинения могут подождать до утра, но в итоге соглашаюсь:

– Давай.

Он заходит в комнату, тихо закрывает дверь и садится ко мне на кровать, взъерошивая свои волосы. Я замечаю, насколько истощенным он выглядит.

– Неужели разговор с отцом Брайаром забрал у тебя столько сил?..

– Папа делает мне больно, – выдает Эйден, и желание поддеть его по поводу событий сегодняшнего дня тут же пропадает полностью, а в горле пересыхает.

Глядя на брата, я глотаю пустоту, а моя рука неосознанно сжимает телефон.

– Что ты имеешь в виду?..

– Помнишь, как мы росли? Да, тебе, конечно, тоже досталось прилично дерьма, но ты всегда была их любимицей. А я… чтобы я ни делал, они всегда были недовольны, – говорит он, наклонив голову. – Папе всегда нравилось лупить тебя этим проклятым ремнем, но, когда он увел меня в свою комнату, чтобы наказать, я так и не увидел ремня, – всхлипывает Эйден, и миллион мыслей проносятся в моей голове. – Как бы мне, блять, хотелось, чтобы это был ремень.

– Эйден…

– Когда ты уехала, у меня появилась возможность вести себя достаточно хорошо, чтобы он решил оставить наказания. А потом ты вернулась, и почему-то он не хотел вымещать на тебе злость, как раньше. Снова я стал его грушей для битья. Я не ненавижу тебя, Иден. Я завидую тому, что он никогда не мучил тебя так же, как меня. Я ненавижу себя за то, что ждал, чтобы ты сделала что-нибудь с проблемой, о которой даже не знала. Я думал, что твой проеб отвлечет его. Я был неправ, – продолжает Эйден; слезы капают с его подбородка и остаются темными кляксами на джинсах.

Я глажу его по спине, но он дергается и отстраняется.

– Если он не берет ремень, Эйден, то что он…

– Дети, – появляется мой отец, и нас обоих трясет от звука его голоса.

Толкнув дверь так, чтобы она полностью открылась, он встает с ремнем в руке. Моя мать мнется позади него, ее расширенные зрачки блестят – явно от антидепрессанта, которым она наверняка закинулась после ужина.

– Эйден, идем, – настаивает он. – Морган, наслаждайся своими сериалами. Иден, отдохни…

– Нет, – отрезаю я, вставая между отцом и Эйденом, упрямо глядя на него. – Он уже признался во всем и попросил прощения. Мы слишком взрослые для физических наказаний, отец, – шиплю я. – Эйден…

Моя мать вскрикивает, когда рука отца сжимает мне горло. Он со всей силы толкает меня в шкаф. Эйден вскакивает с кровати, вцепляется в рубашку отца, чтобы оттащить его от меня.

– Вот из-за такого неуважения ко мне я и согласился, чтобы отец Брайар занялся очищением твоего грязного ума, – шипит он. Мысль о том, что они могут в чем-то согласиться, кажется бредовой.

Чем труднее мне дышать, тем дальше меня отбрасывает в детство, напоминая про каждый раз, когда пьяные побои моего отца заходили слишком далеко. Его рука сжимается еще немного, и вдруг я снова оказываюсь в комнате общежития, пьяные глаза Эрика наблюдают за мной, пока он…

Эйден бьет папу прямо в промежность сзади. Тот отпускает мою шею, и я валюсь на пол, хватая ртом воздух. Холодная ладонь моей матери касается моего лица, я вижу в ее взгляде беспомощность, хотя перед глазами мелькают пятна. Я слышу шаги отца, которые приближаются к Эйдену.

– Подожди…

– Ты сделаешь только хуже, – шепчет мать, прижимая губы к моему уху. Шея пульсирует от боли из-за отцовской хватки. Она удерживает меня, когда я оглядываюсь на дрожащего Эйдена. Я прекрасно знакома со страхом, который написан у него на лице.

Ему причиняли боль, как и мне.

Наш собственный сраный отец.

И моя мать знает об этом.

Хватая Эйдена за воротник, он тянет его к двери, пока мой брат старается отбиться. Оттолкнув мать, я следую за ними.

Плевать, если это тупая идея. Я должна что-то сделать.

– Я предложила Эйдену покурить травки, – шиплю я, глядя, как отец останавливается. – Я предложила ему покурить травки и подбила Зака прокатить его на моей машине, пока он был под кайфом. Он не хотел ничего этого, – я дышу быстро и неглубоко, пока мозг пытается выдумать выход. Срать на последствия.

– Ты веришь в благодать Господа и правду. Не наказывай Эйдена за мои грехи, – умоляю я.

Он отпускает Эйдена, поднимает брови в замешательстве и раздражении:

– Ты позволила брату пострадать за свое аморальное поведение?

Я смотрю на Эйдена и понимаю, что нужно сделать.

Отвлечь внимание.

Выдавливая улыбку, я опускаю голову:

– С радостью.

Как дикое животное, стремящееся убивать, отец хватает меня за волосы и тащит в спальню. Из горла вырывается крик, когда боль обжигает кожу.

– По комнатам, быстро! – кричит отец матери и брату. Я слышу их всхлипывания из коридора, моя мать что-то мягко говорит брату, но я уже не могу разобрать.

Захлопнув дверь моей спальни, папа тянет меня к кровати. Меня пронзает паника, когда он заставляет меня лечь на живот, перекинув через матрас. Он заводит мне руки за спину и связывает их своим ремнем. Мое тело столбенеет, когда он хватает меня за голову, чтобы удержать.

Нет.

Он не посмеет. Да, он наказывал меня физически, но никогда вот так. Шок парализует меня, воспоминания об Эрике всплывают в голове. Это не может случиться снова. Я не могу позволить, чтобы это случилось снова.

Воя в матрас, я чувствую, как он стаскивает треники, и моя задница полностью открывается – только тонкое белье скрывает самые уязвимые части моего тела. Щелкнув языком, он смотрит на мою обнаженную кожу; порезы на передней части бедер скрыты от него. Я извиваюсь, но не могу вырваться, а он только сильнее вжимает меня в матрас.

Блять. Эйден не врал.

– Пусть твое наказание будет совсем иным, чем у Эйдена, – шипит он, прижимаясь губами к моему уху, – поверь мне, когда я скажу, что очень жду, когда отец Брайар и церковь покажут тебе, что такое настоящее послушание.

– Что ты делаешь с Эйденом?..

– Тш-ш, – воркует он. – Эйден запутался, как и ты. Вы оба даже не представляете, что такое быть родителем. Мы с твоей матерью дали вам все, – бормочет он, трогая меня за задницу. Цепочка с распятием впивается в кожу вокруг шеи, пока я продолжаю отбиваться.

Святый Боже, если ты слышишь, пожалуйста…

– Папа, убери свои сраные руки от меня!..

Я кричу от боли, когда он всей ладонью бьет по обнаженной коже, и хлопок эхом разносится по комнате.

– Прямо как когда ты была маленькой девочкой, – шипит отец. – Я думал, ты выучила урок, но… – Его рука снова опускается, этот удар больнее предыдущего. – Видимо, нет.

Секунды превращаются в минуты. Его рука то и дело опускается на мою задницу, мои ноги грозят подломиться каждый раз, когда его ладонь встречается с уже ободранной кожей. Когда он снимает ремень с моих запястий, я освобождаю руки, готовая начать драку, которую вряд ли выиграю.

Когда я пытаюсь подняться с кровати, я чувствую удар металлической пряжкой о свою кожу, спина выгибается, и я лечу на пол. Натягивая штаны прежде, чем он увидит мои бедра спереди, я падаю на бок, мое тело невыносимо болит, тихий всхлип срывается с губ. Стоя надо мной, отец пошатывается, и я чувствую витающий вокруг запах алкоголя.

Присев, он смотрит на меня, на его лице – сожаление.

– Я никогда не хотел делать больно моей маленькой девочке, Господи, – шепчет он. – Пожалуйста, прости меня, – его пальцы гладят меня по щеке.

Я лежу на полу спальни, безудержно трясясь.

Медленно вставая, папа смотрит на дверь:

– В будущем я ожидаю уважения от тебя и твоего брата.

Распахнув дверь, он выходит из комнаты, оставляя меня одну с последствиями вспышки его пьяного гнева. Я хочу пойти к Эйдену, к матери, но боль практически невыносима. Я качусь к краю кровати, опираюсь на руку, чтобы подняться. Когда я встаю на ноги, приказ Романа эхом разносится в моей голове.

Запри дверь.

Я так и делаю.

Что он знает, чего не знаю я?

Он знает о склонности моего отца к насилию?

Что Эйден на самом деле сказал ему во время исповеди?

Покачиваясь на пути в ванную, я беру телефон с ночного столика и проверяю, что заперла за собой дверь.

Знаю ли я, насколько далеко он готов зайти?

Он уже думает, что Роман сделает из меня идеальную богобоязненную женщину, которой он всегда хотел меня видеть.

Я должна найти выход.

Я должна вытащить Эйдена.

Моя мать может закрыть глаза на то, что делает мой отец, но я не стану.

Эйден не заслужил этого.

Я этого не заслужила.

Я поворачиваю ручку на ванне, позволяя теплой воде заполниться пузырьками, насколько это возможно, отчаянно желая почувствовать хоть что-то, кроме жгучей боли, впивающейся, как стекло, в мои ягодицы. Медленно поднимая себя на ноги, я встаю лицом к зеркалу и снимаю одежду слой за слоем. Я осматриваю свое тело: мозаика шрамов и свежих порезов идет по моим рукам, бедрам, бокам, останавливаясь под грудью. Моя кожа запятнана всеми оттенками синего и фиолетового, уродливый след уже выступает на шее, за которую меня хватал отец.

Бросаю взгляд на телефон на стойке, зная, как глупо было бы звонить в полицию.

Если уж они не поверили моей матери, звонившей пару раз, когда отец заходил слишком далеко, они не поверят мне.

Шериф Акоста жмет руку отцу каждое воскресенье.

Мы с Эйденом одни.

– Чем, черт возьми, стала моя жизнь? – бормочу я, не в силах больше смотреть на свое отражение.

Заползая в ванну, я терплю боль от того, как теплая вода касается моей воспаленной кожи. Когда пузырьки окружают меня, я чувствую облегчение. Мои мысли начинают блуждать.

Отец выместил свой гнев на мне.

Это все, на что я годна?

Быть отдушиной для мужчины.

Боль той ночи пытается затмить мой разум.

Я чувствую, как его ногти впиваются в мои бедра, когда он пытается раздвинуть мне ноги. Я чувствую его голос – грубый, неровный, как наждачка, когда он наклоняется, чтобы шептать мне в ухо. Запах алкоголя наполняет воздух, когда он открывает рот.

– Я буду осторожен, Иден, – шепчет он. – Я буду очень осторожен, ты будешь в норме, – бормочет он. Мои глаза едва открыты, а руки лежат вдоль тела мертвым грузом.

– Эрик, – всхлипываю я, совершенно не готовая к чьему-либо прикосновению, пока пытаюсь понять, почему не могу двигаться.

Всего мгновение назад я выпивала с соседкой, а теперь я распластана на кровати Эрика, держащего в руке телефон, вспышка его камеры слепит меня.

Несколько недель назад я не выдержала и в этой самой комнате рассказала Эрику про всю свою жизнь, про все, что сделал со мной отец, про то, как его ремень и его кулак навсегда отпечатались на моем теле.

– Эрик, пожалуйста…

– Тихо, Иден, – рычит он, закрывая мне рот и проталкивая пальцы в меня; мое тело сжимается и пытается избежать их вторжения. – Боже, детка, я едва могу их вставить…

Вытащив голову из-под воды, я глотаю воздух, звонок телефона выдергивает меня из воспоминаний о той ночи. Сморгнув боль, я осматриваюсь, напоминая себе, что на самом деле я не вернулась в ту комнату общежития.

Когда зрение проясняется, я вижу, что экран телефона загорается снова, мелодия идет по второму кругу. Я быстро вытираю руки о полотенце, прежде чем поднять трубку. Вода стекает с волос по лицу, когда я снова сажусь в теплую ванну, едва не роняя телефон на грудь.

– А-алло?

– Иден? – спрашивает он низким голосом.

Роман.

– Ой. Эм, прости, что не ответила раньше. – Я отворачиваю голову от динамика, скрывая всхлип, когда новая волна боли вырывает позвоночник из спины. – Тебе что-то нужно? – спрашиваю я.

– Ты плакала?

– Нет, – я задыхаюсь и хватаю ртом воздух. – Я в порядке.

– Где ты сейчас? – спрашивает он.

Я смеюсь, надеясь, что скрою всхлипы, вырывающиеся из меня:

– Ну, если честно, я отмокаю в ванне, облегчая боль и страдания.

Это правдоподобно, да? Технически это правда.

– У вас есть иные предложения, чтобы облегчить мою боль и страдания, отец? – спрашиваю я, опустив голову на край ванны и ничего не ожидая от мужчины.

Тихий рык раздается из динамика телефона перед тем, как он отвечает.

– Ты одна?

– Да, а что?..

– Поставь меня на громкую связь, – требует он. – И слушай меня внимательно.

Притчи 6:20: Сын мой! Храни заповедь отца твоего и не отвергай наставления матери твоей…

Глава VII

Роман

Идя по коридору к бывшему кабинету отца Кевина, я не могу не замечать, как зловеще выглядит храм поздно ночью. Я заглядываю за поднятые жалюзи, висящие над стеклянным окошком тяжелой деревянной двери. Я вижу изображение Марии Магдалины, охраняющее комнату, пока я копаюсь в карманах в поисках ключей, которые оставил мне отец Кевин. Когда я захожу внутрь, слова Дэвида все еще звучат в голове, хотя разговор давно закончился.

Я думал, что Кевин все тебе расскажет.

Пытаясь понять, что мог иметь в виду Дэвид, я начинаю перетряхивать ящики и наконец нахожу папку, полную банковских выписок и счетов для Сент-Майкл. Раскладываю выписки на столе, и мое внимание немедленно привлекает имя и подпись рядом с именем Кевина Доу.

Дэвид Фолкнер Управляющий партнер | Фолкнер и партнеры

На каждом перечне расходов и счете его имя стоит рядом с именем отца Кевина. Постукивая пальцами по столу, я задумчиво смотрю на компьютер перед собой. Профиль отца Кевина все еще существует. Мне нужен только сраный пароль.

Я осматриваюсь и под стопкой книг замечаю старую Библию в потрепанном кожаном переплете. Отложив книги в сторону, начинаю листать ветхие страницы. Она написана на латыни и наверняка старше, чем архивы Ватикана.

Я останавливаюсь, когда вижу страницу с цветным пятном, которого не должно здесь быть, и одно слово бросается мне в глаза, выделенное желтым.

– Satanas, – шепчу я.

С латыни – Сатана.

Медленно ведя пальцами по клавиатуре, я нажимаю на семь букв, молясь Иисусу, чтобы пароль сработал. Бью по клавише ввода, экран загорается. Я неистово стучу ногой под столом, пока ожидаю.

Проходит несколько секунд.

Роман, ты сходишь с ума…

Рабочий стол отца Кевина появляется на экране, и на нем всего одно приложение – для электронной почты. Я навожу курсор на иконку, колеблясь, прежде чем дважды кликнуть.

Поднимаю глаза на изображение Марии Магдалины: кажется, она смотрит на меня, осуждая за то, что я сую нос туда, куда не следует.

– Казалось бы, твое присутствие должно было удержать старика от лжи, – фыркаю я.

Почтовый ящик пуст. Я двигаю курсор влево, к «Корзине». Открываю, одно письмо. Тема – «Перечень товаров».

Затаив дыхание, я кликаю, чтобы открыть его. К письму прикреплен документ с перечнем, рядом с каждым товаром стоит абсурдно высокая цена. Некоторые единицы, проданные почти одиннадцать лет назад, оценены примерно в двадцать тысяч долларов и должны быть доставлены в церковь через три месяца. В списке около двадцати наименований. Листаю до конца бланка заказа и снова вижу подпись Дэвида Фолкнера.

Какая, к черту, мебель может стоить почти четыреста тысяч долларов?

Ее что, вручную делали потомки апостолов?

Бутылка бурбона в баре на колесиках, стоящем в углу комнаты, зовет меня. Мои глаза закрываются, наконец приходит накопившаяся за день усталость. Эта загадка становится слишком тяжелой ношей для невыспавшегося мозга.