Прости меня, отец

Мой брат подходит к отцу Кевину, который осторожно кладет кусочек хлеба ему на язык. Я иду к единственному пустому месту, намеренно избегая чаши из-за своих сложных отношений с алкоголем. Когда я встаю перед алтарником, то пораженно замираю с открытым для Причастия ртом, потому что ладонь, внушительная и властная, с длинными сильными пальцами, оканчивающимися твердыми квадратными ногтями, внезапно сжимает плечо молодого алтарника.

– Лучше я, – улыбается Роман и берет металлическое блюдо, полное хлеба. Он встает передо мной, и я едва задумываюсь, что, должно быть, глазею на него.

– Не любишь кровь? – спрашивает он, я закрываю рот.

Я ничего не говорю и не ведусь на его насмешку. Пожалуй, я готова отвергнуть все Христовы жертвы. Все равно я уже обречена.

Я хочу отойти от алтаря, но резкое, неожиданное прикосновение к нижней губе заставляет меня замереть. Его рука находит мое лицо, большой палец уверенно проскальзывает между губ. Он осторожно, но настойчиво тянет мою челюсть вниз, опускает взгляд, внимательно меня изучая. Я смотрю на него, мои глаза расширены в замешательстве и ожидании.

– Высуни язык, – требует он. Моя семья слишком занята собственным Причастием, чтобы понять, что происходит.

Колеблясь, я все же делаю, как он хочет. Роман кладет хлеб мне на язык, его большой палец слегка нажимает на мою нижнюю губу, а потом ладонь медленно отстраняется. Моя голова кружится, все расплывается в глазах, а между бедер собирается напряжение.

– Тело Христа, – шепчет Роман, я мгновенно закрываю рот.

– Аминь, – отвечаю я бездумно, все еще ошеломленная прикосновением его пальца к губам.

– Молодец. Видишь, ты умеешь подчиняться. Вспомни об этом в следующий раз, когда захочешь открыть свой прелестный рот, чтобы выразить гнев, – шепчет он; его взгляд немедленно светлеет, когда подходит моя мать.

Отступая, я касаюсь лица там, где касался он, обескураженная тем, как легко он смог заставить меня сделать то, чего ему хотелось.

Не в силах успокоить нервы, я глубоко вдыхаю, решив немедленно покинуть здание и остаток мессы провести, накручивая себя в машине.

Глава II

Роман

Я иду по вестибюлю. Прихожанки задерживаются, чтобы расспросить меня о прошлом; каждое их слово, обращенное ко мне, сочится похотью и голодом. Я вижу, как их мужья собираются в дальнем углу комнаты, замечаю, что многие смотрят на меня с отвращением: им с их хрупким мужским эго, не хочется показывать злобу на своих жен, которые еще способны течь по кому-то.

Выдавливая вежливую улыбку, я окидываю взглядом комнату, пытаясь понять, когда же я перестану искать ее каштановые локоны и одетую не по случаю фигуру в море слишком тесных платьев и свежевыглаженных сорочек. Отец Кевин выглядит умиротворенно, с удовольствием принимая нежные прощания и ласковые слова от своих верных последователей. Я замечаю, что он смотрит на меня каждый раз, когда кто-то говорит, как же его будет не хватать.

– Мне так жаль, что вы уходите, – рыдает одна из этого хора, оплетая руками старика и в то же время рассматривая меня краем глаза.

Похлопав ее по спине пару раз, отец Кевин отпускает ее и наклоняется ко мне, чтобы его не услышали.

– Думается, они могли бы быть искренними в присутствии двоих священников, – шутит он, подняв бровь.

– Она казалась вполне искренней, – поддразниваю я, улыбаясь чуть сильнее, когда старик закатывает глаза.

– Я даже не замечал до сегодняшнего дня, что среди прихожан так много женщин, – улыбается он, стараясь, чтобы последователи не пользовались им как способом поближе посмотреть на меня. – Может, я и посвятил жизнь Богу, как и ты, но такой заряд уверенности был бы не лишним иногда.

Я похлопываю его по спине, пытаясь смягчить дискомфорт.

– Надеюсь, вы не переживаете. Мне никогда не составляло труда противостоять искушению, – честно говорю я, проклиная себя за потерю контроля рядом с Иден. Ее вызывающее поведение разбудило во мне что-то, о чем я не был готов думать.

Большую часть времени было довольно просто не смотреть на женщин: мой разум всегда возвращался к служению Господу, а грешные извращенные мысли были заперты в его глубине.

Так почему, черт возьми, я не могу перестать думать о том, насколько ее строптивость задевает что-то скрытое во мне?

Размахивая большим белым листом в воздухе, один из юных алтарников, Натан, скользит ко мне с самодовольным видом.

– Это список? – спрашивает отец Кевин, на что парень едва кивает.

– Не поверите, кто записался в служки этой осенью, – хмыкает парень, осматривая меня с головы до ног.

Глубоко вдохнув, я чувствую стойкий запах травки и позволяю усмешке показаться на лице.

– Обожаешь препараты? – спрашиваю я, и его самодовольный вид быстро исчезает.

– Иден Фолкнер? – голос отца Кевина звучит удивленно, но ее имя заинтересовывает меня быстрее и сильнее, чем все разговоры после мессы.

Все еще чувствуя призрачное касание ее губ на своих пальцах, я неловко переступаю с ноги на ногу, сжимая челюсти, потому что чувствую, как кровь приливает к промежности.

Мать твою. Может, время помолиться? Образы глубоко укоренившихся чудовищных грехов немедленно приходят на ум, напоминая мне о том, что я оставил после рукоположения.

Я посвятил жизнь Господу, чтобы избавиться от демонов, а не броситься прямо в их когти.

Почему она не покидает мою голову еще с разговора в комнате для исповеди? Лучше об этом не думать.

Или, может, осознание того, почему она не покидает мою голову, пожирает меня живьем?

– Она по своей воле записалась? – спрашивает отец Кевин, который не скрывал от меня своих чувств насчет Иден.

Самые щедрые спонсоры реновации храма, Фолкнеры, хорошо известны в городе. Ее отец Дэвид и мать Морган – оба верные церкви католики. Их сын Эйден – увлеченный и деятельный координатор молодежи, один из здешних любимчиков. Иден, однако, «то еще исчадие ада», по мнению Кевина.

– Не совсем…

– Я ее вписал, – встревает мужчина средних лет. Он обменивается улыбками с Кевином, а похожая на Иден женщина плетется за ним. Оба мужчины явно хорошо знакомы, и мое присутствие никак не меняет их отношений, какими бы они ни были.

– Твоя последняя попытка помочь ей спастись? – шутит отец Кевин, а мой рот открывается раньше, чем я успеваю обдумать свои слова.

– Неужели вы так мало влияете на дочь, что вам пришлось привлечь священника в наставники? – спрашиваю я и вижу, как глаза мужчины удивленно распахиваются.

– Простите, не запомнил вашего имени, отец, – рычит мужчина, протягивая руку.

Я принимаю ее и пожимаю так крепко, как могу, и не отпускаю. Он кривится, и его лицо краснеет от злости.

– Роман Брайар, но здесь вы будете называть меня отцом Брайаром, – высокомерно говорю я, а он усмехается.

– Дэвид Фолкнер, – отрезает он и оглядывается на жену. – Это Морган.

Женщина едва поднимает голову, чтобы взглянуть на меня.

Видимо, она уже получила за бессовестный взгляд в мою сторону во время мессы.

– Иден и Эйден – ваши дети? – спрашиваю, пока он смотрит в пространство.

– Эйден – да. Иден, к сожалению, тоже, – он вздыхает, и его слова заставляют меня сжать ладонь еще чуть сильнее.

– И где же золотой ребенок? – спрашиваю я, готовый встретиться с любимчиком семьи Фолкнеров.

– Проводит время с сестрой в отеле Оверлук. Ей стало нехорошо после Причастия, – отвечает Дэвид; кажется, ему безразлично как состояние дочери, так и его причина.

Отпуская его руку, я медленно киваю и беру список у алтарника. Ее имя нацарапано в самом низу страницы.

– И она знает, что ее записали? – Он закатывает глаза на мой вопрос.

– Как будто ее можно заставить сделать хоть что-то бескорыстно. Это единственный способ, – отрезает он. От его эго уже душно.

– Хорошо. Итак… ей будет сказано, что служба потребуется не только во время воскресной мессы, не так ли? – спрашиваю я, а его глаза сужаются:

– Она не сможет выбирать, что ей делать. Отец Кевин едва ли мог ее сдерживать. Посмотрим, на что способны вы.

– Уверяю тебя, Дэвид, – улыбается отец Кевин, чувствуя напряжение. – Отец Брайар сделает из твоей дочери женщину, которую не стыдно пускать в дом Господа.

Неопределенно глядя в сторону, я натыкаюсь взглядом на указатель в сторону кабинета и вежливо откланиваюсь.

– Мне еще нужно дозаполнить документы, – улыбаюсь я, еще не зная, хочу ли жить на территории церкви.

Легко кивая, отец Кевин отпускает меня и продолжает наслаждаться беседой с Фолкнерами.

Сунув листок со списком в карман, я пробираюсь через толпу, не обращая внимания на попытки заговорить со мной, но улыбаясь достаточно широко, чтобы люди чувствовали себя замеченными.

Добравшись до кабинета, я быстро закрываю и запираю дверь. Вздохнув, иду к столу, и сажусь в блестящее кожаное кресло.

Я расправляю листок на столе. Нащупываю фляжку, которая до сих пор лежит в кармане, но сдерживаю желание выпить, считая часы обязательных работ напротив имени каждого служки.

Иден была в церкви годами, но у нее меньше всех часов.

Взглянув на изображение Марии Магдалины, висящее на стене напротив, я беру ручку и стучу ею по углу стола.

– Что ж, если они считают, что она настолько безнадежна, – говорю я, указывая ручкой на картину, – чем помешает еще пара часов?

Нацарапав напротив имени Иден столько часов, сколько вообще можно требовать от служки, я снова прячу листок в карман и пишу электронное письмо для церковной рассылки с объявлением списка алтарников и их обязанностей.

Матфея 6:11–13: хлеб наш насущный дай нам на этот день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

Глава III

Иден

Постукивая пальцами по рулю в такт ритмичной мелодии, я подавляю свои беспорядочные мысли. То, что случилось во время мессы, все еще повторяется в моем воображении. Воспоминание о ладони Романа на моем лице, к несчастью, вызывает больше возбуждения, чем гнева.

Чужое прикосновение ко мне отбрасывает к воспоминаниям о той ночи в его комнате. Туман опьянения мешает разглядеть его фигуру, он удерживает мои стертые запястья, причиняет боль, заглушает мои крики…

Эйден стучит в окно со стороны пассажира, вырывая меня из воспоминаний. Два его дружка, Натан и Зак, нетерпеливо ожидают позади. Он показывает жестом, чтобы я разблокировала машину. Я нажимаю кнопку, и дверь с мягким щелчком открывается. Парни заваливаются в Kia, пиная мое сиденье, пока возятся. Урвав себе переднее сиденье, Эйден толкает локтем мою руку, чтобы привлечь внимание.

– Ты не продержалась до конца мессы? Теперь ты точно захочешь, чтобы я за тебя заступился, – скалится он; рюкзак Натана источает знакомый, не слишком приятный запах.

– Ты можешь просто заткнуться и дать мне побыстрее покончить с этим? – спрашиваю я, сжимая руль.

– Как хочешь, Иден, – вздыхает он, вытаскивая шнур из моего телефона. – Мы не будем слушать эту хрень, даже если приходится мириться с твоей унылой задницей.

* * *

Спустя двадцать пять минут отупляющего рэпа я подъезжаю к отелю Оверлук; отсюда, с высоты птичьего полета, видно наш дом и церковь. Парни хлопают друг друга по спинам, выбираясь из машины. Зак задерживается, следит взглядом за своими дружками, а потом смотрит на меня в зеркало заднего вида.

– Тебе что-то надо?

– Иди к нам, – говорит он с усмешкой, его голос намного мягче, чем у других друзей моего брата.

Подтянув колени к груди, я смотрю на него с поднятой бровью.

– Я не поклонница этого, – отрезаю я и удивляюсь, что он улыбается еще сильнее.

– Я и не прошу тебя курить. Тебе явно плохо, и твой брат может быть тем еще козлом. Просто подыши воздухом. Скорее всего, скоро дождь, поэтому сейчас подходящее время, – говорит он, оплетая руками спинку моего кресла, темно-русые волосы лезут ему в глаза.

Тряся переднюю часть моей машины, Эйден показывает Заку средний палец и беззвучно говорит: «Что за хрень?», пока Натан копается в рюкзаке. Зак игнорирует подначки моего брата и ждет, пока я отвечу.

– Скажи «да», чтобы мне больше не пришлось смотреть, как Эйден изображает дрочку, – настаивает он, а я закатываю глаза, когда мой брат делает именно это.

– Ладно, – шиплю я. – Но я вас брошу тут, если вы только попробуете что-то сделать со мной, – я улыбаюсь, и его лицо становится довольным.

– Не буду, честно-пречестно, – игриво отвечает он.

Открываю дверь, Зак идет следом.

Нетерпеливо ожидая, пока Натан подкурит сигарету, я сажусь на капот, кручу в пальцах ключи и наблюдаю, как брат жадно вдыхает дым. Эйден передает сигарету Заку, и он выдыхает в воздух. Передает обратно Эйдену и садится на капот рядом.

– Фигово затянулся, чел, – фыркает Эйден, наблюдая, как Зак пожимает плечами и смеется над обоими.

– Кстати говоря… а кто дилер моего брата? – спрашиваю я Зака, а он трет рукой шею.

– Так Зак же, – смеется Эйден. – Ты забыла, что вы были в одном классе, пока ты не выпустилась?

Поломав голову, я наконец понимаю, почему его лицо выглядит таким знакомым.

– Погоди. Зак Лерман? – спрашиваю я, улыбаясь как идиотка. – Ни хрена себе, я думала, что ты поступил в универ?

– Ну да, ненадолго, – он вздыхает, его лицо слегка розовеет. – Оказалось, не мое. Теперь я работаю на отца, продаю «Теслы» богатым мудакам этого города.

Сложив все вместе, я ругаю себя за забывчивость.

– Я никогда не думала, что ты…

– Твоего возраста? Да ничего. Мы все равно виделись мимоходом пару раз, и даже тогда наши компании не пересекались.

Смеясь над его словами, я трясу головой.

– Какие компании? – спрашиваю я. – у меня особо не было друзей. Да и сейчас нет.

– Удивительно, – бормочет Эйден.

– Почему бы тебе не заткнуться и не перестать быть козлом? – резко говорит Зак. Натан смеется над ошеломленным и пристыженным выражением лица Эйдена.

Я потираю предплечья, вдыхая запах приближающегося дождя.

– Мне тоже не особо подошел универ, – вздыхаю я.

– Все еще фотографируешь?

– Пытаюсь, – признаюсь я. – Но что-то вдохновения нет сейчас.

Снова улыбнувшись, я натягиваю рукав свитера и нервно пытаюсь сосредоточиться на чем-то, кроме взгляда Зака.

– У меня вопрос, – восклицает Натан. – Нафига ты приперлась обратно?

Я чувствую, как внутри все переворачивается, пожимаю плечами и стараюсь казаться настолько расслабленной, насколько можно.

– Как я сказала, универ – это совсем не мое…

– У нее был психоз, – встревает Эйден.

– Эйден, я не думаю…

– Ой, да ладно, Иден. Можешь рассказать, все равно твои остальные секретики обсуждает весь город. Вы бы видели, как хреново она выглядела, когда пришла домой. Вся в синяках, глаза налились кровью. Папа решил, что это наркотики, но, видимо, это не особо обоснованная теория…

– Эйден…

– Или, может, это была убийственная секс-зависимость. Ты всегда была ханжой. Может, встретила не того извращенца и…

– Эйден! – кричит Зак. Улыбка Натана тут же пропадает, а брат снова сосредотачивается на мне.

Не знаю, когда потекли слезы, но чувствую, как они бегут по щекам. Я прерывисто вздыхаю, мои челюсти стиснуты, а ногти впиваются в ладони. Я соскальзываю с капота машины и глотаю воздух. Смутное предчувствие панической атаки дышит мне в спину, я чувствую ее приближение. Я ухожу за машину и ложусь на багажник, радуясь, что могу здесь успокоиться.

Слушая ругань Натана и Эйдена, я прижимаю голову к прохладному заднему стеклу и надеюсь, что паника отступит. Слышу звук приближающихся шагов и уже готова отмахнуться от брата и вереницы его неискренних извинений.

– Да нормально все, Эйден…

– Как я и говорил, твой брат – скотина, – повторяет с сожалением Зак.

Опираясь на машину, он скрещивает руки на груди и пристально наблюдает за тем, как я стираю слезы рукавом свитера.

– Я не собиралась так реагировать, – всхлипываю я, проклиная себя за то, что показала уязвимость в обществе этих придурков.

Зак залезает на край багажника, берет меня за руку и заставляет, соскользнув, сесть рядом.

Я позволяю своей ладони остаться в его, пока он откидывает голову и смотрит на облака.

– Твоему брату пришлось чаще испытывать на себе гнев отца с тех пор, как ты приехала. Думаю, он злится на тебя за это.

Я недоверчиво смеюсь.

– Да Эйден и не любил меня никогда, – я трясу головой, отчасти желая, чтобы между нами все было по-другому. – Ему было так хорошо, когда я уехала в университет, и так паршиво, когда я вернулась.

Качая головой, Зак отводит плечи назад:

– Твой брат, как бы он мне ни нравился, идиот под прикрытием, который не думает ни о ком, кроме себя. Ему нужно порефлексировать о своем дерьмовом поведении, – признает он. – Но скажи честно, между тобой и мной, почему ты вернулась домой? Кажется, тебе нужно поговорить об этом.

Закрывая глаза, я прогоняю всплывающие в голове картины той ночи, кусаю щеку изнутри, чтобы сосредоточиться на боли, а не на том, что случилось.

– Нечего тут рассказывать, – глухо говорю я. – Просто знай, что у меня была веская причина вернуться домой.

Зак гладит меня ладонью по спине, но я уклоняюсь. Он останавливается, но не отнимает руки, рассматривая мое лицо. Я двигаюсь обратно, позволяя его пальцам чертить круги вдоль позвоночника, его взгляд все еще выискивает что-то большее.

– Что ж, как бы там ни было, я уверен, это было оправданно, – улыбается он, немного успокаивая меня.

Я улыбаюсь в ответ, вздыхая с облегчением.

По привычке натягиваю рукав свитера, он долго рассматривает толстую ткань.

– Не жарко ли для такого, как думаешь? – спрашивает он, задирая рукав.

– Будет дождь, – говорю я, первые капли падают на крышу машины. – Нормально.

Я хочу натянуть рукав обратно, но он продолжает сжимать ткань, и что-то меняется в его выражении.

Он смотрит на меня иначе, и ту же перемену я видела в его глазах той ночью, когда все изменилось. От страха засосало под ложечкой.

– Теперь я вспомнил, кажется, мы виделись в старшей школе, – шепчет Зак. – Не ты ли в последнем или предпоследнем году отказалась идти со мной на выпускной, потому что я был «никчемным»? – спрашивает он, свободной рукой изображая кавычки.

– Зак, пусти…

Я напрягаюсь, когда он сует руку под мой свитер, прикосновение его ладони к моей коже практически невыносимо. Я хочу позвать брата, но застываю. Его рука яростно тянет мой свитер, пытаясь сорвать его с меня.

– Эйден…

– Знаешь, всем интересно, чего ты кутаешься все лето, – я пытаюсь отодвинуться, но не могу: иначе он все увидит. – Блять, парни, вы были правы! Она что-то скрывает! – кричит остальным Зак, перед моими глазами встает красная пелена, когда свитер задирается до шеи. Я барахтаюсь в воздухе, пытаясь вырваться, и выскальзываю из свитера, когда мои ноги касаются земли.

Отшатываясь от Зака, я вижу, что мой свитер сжат в его руке. Немедленно скрещиваю руки. Тонкий белый топ липнет к моей груди, а холодный ночной воздух колет незащищенную кожу. С распахнутыми глазами, сбитые с толку, парни огибают машину и подходят к Заку, рассматривая меня с меняющимися выражениями лиц. Без свитера я не могу скрыть изуродованную плоть на предплечьях и выше. Одни порезы новее, чем другие. Зак и Натан прикрывают рты, неудержимо трясясь от беззвучного смеха. Эйден стоит без движения, в его глазах шок.

– Ты посмотри на это! Иден Фолкнер, когда-то прекрасная принцесска старшей школы, теперь похожа на побитую разделочную доску! – Зак хохочет, я смотрю только на ужасные порезы, полностью покрывающие мои руки.

Дрожащей рукой я лезу в карман за ключами и цепенею, когда не нахожу их.

Крутя ключи на пальце, Зак ухмыляется мне и протягивает руку Эйдену с Натаном.

– Кажется, вы оба должны мне по двадцатке. Говорил же, что стяну этот свитер за один разговор.

Шлепая двадцатку в руку Зака, Натан смеется, а мое горло сжимается от рыданий, когда Эйден тянется за кошельком.

– В-вы, – начинаю я, направляясь к ним, в глазах темнеет от гнева, – вы, сраные ублюдки!..

Эйден толкает меня в грудь, и я лечу на землю, проезжаюсь задницей по грязи и камням.

– Спасибо, что подкинула, – глумится он и поглядывает на друзей в поисках одобрения. – Найди дорогу домой, если сможешь. Не то чтобы твоя жизнь чего-то стоила, – сплевывает он.

Суицид был актом эгоизма, и любое самоповреждение было ничем не лучше, согласно нашим родителям, так что я не удивилась отвращению на лице Эйдена, но боль от его предательства тут же раздавила меня. Игнорируя мои тихие всхлипы, они залезают в машину, пока я пытаюсь встать на дрожащие ноги.

– Черт побери, Эйден! – кричу я, дергая за ручку двери, но он уже заблокировал все двери прежде, чем я добралась до машины. Я бью рукой по окну, и ладонь отзывается болью.

Приоткрыв окно со стороны водителя, Зак бросает мне что-то. я узнаю потрепанный лоскуток в ту же секунду, как скрытое в нем лезвие выпадает и скачет по земле.

– Повеселись с этим. У тебя наверняка еще есть чистая кожа где-нибудь, – смеется Зак, хватает меня за предплечье и вновь толкает на землю, заводя машину, чтобы уехать. Капельки воды, еще недавно легко касавшиеся земли, теперь достаточно велики, чтобы промочить мою тонкую майку.

Я смотрю, как моя машина поворачивает на главную дорогу, и они уезжают. Сдавленно вою, когда вода и грязь попадают на свежие порезы. Заставляя себя встать с земли, я обнимаю себя руками и гляжу в небо, шаря рукой в поисках распятия.

Пропускаю волосы сквозь пальцы, тяну за цепочку так сильно, как могу, и прихожу в ярость, понимая, что она не порвется. Ищу вокруг телефон, но вспоминаю, что оставила его в сраном подстаканнике.

– Это Ты? – спрашиваю я, всматриваясь в небо. – Когда это закончится? Неужели я не заслуживаю Твоей милости?

Как всегда, ответа нет, я совершенно одна.

Но что в этом нового?

Глава IV

Иден

Каждая капля ливня ощущается на коже как тонкая игла. Майка, насквозь мокрая, липнет ко мне, не оставляя ничего воображению. Я крепко обнимаю себя, вновь чувствуя их взгляды на себе, жар стыда сильнее, чем холод, от которого я непрерывно трясусь. Грязь облепливает мои ноги и разъедает свежие корочки на руках, каждая из которых жестоко напоминает о том, что было обнажено. Каждый шаг дается с трудом, и я все дальше от мыслей о безопасности дома и ближе к осознанию, что родители поверят в любую ложь, которую скормит им Эйден.

Как и всегда.

Гнев сжимает мою грудь, мешая дышать, мешая думать о чем-либо, кроме как об избавлении от этого кошмара.

– Я, блять, ненавижу его, – шиплю я, задаваясь вопросом, как бы мне добраться домой и не убить брата.

Сколько себя помню, целью всей жизни Эйдена было мучить меня. Он во всем был вторым, пока я не уехала в университет. С тех пор, как я вернулась, он вывернул разочарование родителей во мне в нечто гнусное, настроив их против меня, когда я больше всего в них нуждалась.

Поскальзываясь на грязи, я пытаюсь думать о чем-то хорошем, пока иду.

Но меня гложет только злоба.

– Я, блять, убью…

Увидев свет фар прямо напротив, я замираю как вкопанная, взвешивая плюсы и минусы ситуации.

Либо я останавливаю эту машину, рискуя быть убитой, либо как-то попытаюсь найти другую дорогу домой до наступления ночи.

Кажется, мои шансы – пятьдесят на пятьдесят.

Выбегая на середину дороги, я размахиваю руками, которые сплошь покрыты шрамами, и, без сомнения, выгляжу как умалишенная или какое-то болотное чудовище, с головы до ног покрытое грязью и пылью. Черный 4Runner подъезжает и останавливается передо мной, но окна сильно затонированы, и я не вижу ничего внутри. Я кое-как подаюсь в сторону двери водителя, которая в тот же момент открывается.

Хватаясь за дверь, я резко вдыхаю, не в силах придумать достаточно вескую и убедительную причину, по которой я оказалась в таком положении.

– Извините, – начинаю я, но слова застревают в горле. Большие глаза Романа встречаются с моими, и мы оба замираем в удивлении.

Когда незадолго до этого я просила Бога о милости, я имела в виду другое. Сейчас божественное вмешательство казалось просто жестоким.

Сейчас я, как никогда, хочу заползти в яму. Еще сильнее осознавая свою наготу, я чувствую, как соски торчат сквозь мою мокрую майку. Я немедленно прикрываю грудь руками.

– Отец…

Без лишних слов он отходит от заведенной машины, не обращая внимания на дождь, тут же намочивший одежду. Фланелевая и черная рубашки мгновенно начинают липнуть к его мускулистому телу. Его крупная ладонь сжимает мой локоть и уверенно направляет меня к пассажирской двери.

– Отец, подождите…

– Садись, Иден, – отрезает он суровым голосом, распахивая дверь. Дождь стекает по его лицу.