Прости меня, отец

Смотрю на список в последний раз, и в глаза мне бросается один предмет. Он старее остальных, и его описание звучит зловеще.

Винтажный диван, двадцать лет, идеальное состояние, премиальная коричневая кожа, подходит для семейных встреч.

Увеличив изображение дивана, я вижу, что он совершенно обычный – такой, какой можно подобрать в универмаге или на гаражной распродаже, если честно. Но он стоит дороже всего, едва ли не вдвое дороже всей остальной мебели, вместе взятой.

– Что за хрень?..

Я вскидываю голову, и мое сердце грохочет, когда тишину взрезает глубокий, гулкий звон огромного церковного колокола. Звук раздражает, пронзает воздух, как удар грома, отдается от каменных стен. Из-за полночной темноты он кажется еще более жутким, будто предвещающим что-то недоброе.

Я выхожу из профиля Кевина, бросаю на Марию последний взгляд и покидаю кабинет.

* * *

Прошло тридцать минут с тех пор, как я оставил храм и приехал домой. Все это время мой взгляд был прикован к телефону. Двух стаканов шотландского виски недостаточно, чтобы я перестал думать о том, чем она занимается сейчас.

Послушала ли она меня, когда я сказал запереть дверь?

Как себя вел чертов Дэвид, когда меня не было?

Сказал ли Эйден правду?

Обхожу дом: вещи еще не разобраны, коробки заклеены. Кровать – одна из немногих вещей, которые я привел в порядок прежде всего. Приняв душ, в попытках очистить голову от мыслей я хожу по комнате в тренировочных штанах, влажная ткань прилипает к моей коже. Татуировка, которая начинается вокруг шеи, ползет по боку и вдоль спины, открыта. Если бы кто-то пригляделся, он увидел, что замысловатый узор искусно скрывает множество шрамов, разбросанных по моей коже. Перекручивающиеся шипы и лозы, прекрасные и мрачные, оплетают мое тело, как живое существо. Воспоминание об игле, прокалывающей покрытую шрамами кожу, до сих пор свежо. Боль странно успокаивала и отвлекала от прочих страданий, что я перенес. Часы, проведенные под иглой, были смесью агонии и облегчения, подарившей непонятный катарсис.

Вызывая в памяти мгновения, проведенные с Иден в машине, я чувствую, как от вожделения твердеет член. Я пытаюсь думать о чем угодно, кроме желания удовлетворить себя, вспоминая, как я чувствовал ее вокруг своих пальцев. Я едва попробовал ее на вкус, и это вызвало привыкание быстрее, чем любые тяжелые препараты, которые я пробовал в юности. И я не могу выкинуть из головы то, как она вела ладонью по всей длине.

Я думал, этот ебучий переоцененный бурбон помешает возбудиться.

Проводя рукой по волосам, я снова бросаю взгляд на телефон и быстро хватаю его с ночного столика.

Я не должен был искать ее номер в форме с данными алтарников.

Я должен был держаться на расстоянии.

Сжимая челюсти, я снимаю распятие с шеи и кладу его на ночной столик.

Один звонок не повредит.

Проверить, как там она после всего случившегося, не странно.

Если я позвоню один раз и она не возьмет трубку, я так это и оставлю.

Половина первого, сомневаюсь, что она еще не спит.

Откинувшись на изголовье кровати, я набираю ее номер, кладу телефон на грудь и позволяю доносящимся из динамика гудкам отвлечь меня от напряжения между ног.

Через четыре гудка я начинаю терять надежду. Глупо было беспокоить ее вот так…

– А-алло?

Когда я слышу ее мягкий голос, воспоминание о вздохах ее наслаждения появляется в голове. Моя рука опускается под пояс штанов и сжимается вокруг основания члена, наконец уделяя ему то внимание, о котором он умолял всю ночь.

Все нормально.

Как только я положу трубку, я смогу удовлетворить себя и забыть об этом.

– Иден? – спрашиваю я, и звук ее имени, ласкающий мои губы, усиливает пульсацию под моими пальцами.

– Эм, прости, что не ответила раньше, – бормочет она, и тихий болезненный стон вырывается из ее охрипшего горла.

Неужели она плакала?

– Тебе что-то нужно? – спрашивает она, плеск воды на фоне мешает сосредоточиться.

– Ты плакала? – спрашиваю я, внезапно больше обеспокоенно, чем раздраженно.

– Нет, – задыхается она, но я знаю, что она лжет.

Если бы я только мог наказать ее за это.

– Все в порядке, – выдавливает она и скрывает слабый всхлип на том конце провода.

Твою мать.

Она плакала.

А я чем занимаюсь?

Возбуждаюсь, слушая ее голос.

– Где ты сейчас? – спрашиваю я, всеми силами стараясь оставаться спокойным.

Она смеется, но вяло, пораженчески:

– Ну, вообще-то я отмокаю в ванне, облегчая боль и страдания. Вы предложите что-то еще, чтобы облегчить мою боль и страдания, отец?

Отец. Она бросается на этот чин, будто он – стена между нами, а она – таран. Порочное напряжение сворачивается внутри меня. Я снова начинаю медленно двигать рукой, надеясь ослабить боль. Перед глазами встает ее образ в ванне: ее тело влажное и теплое, ее прекрасная грудь вздрагивает, пока ее прелестные губы выкрикивают мое имя…

– Иден, – резко говорю я. – Ты одна? – спрашиваю я, придумывая решение.

– Да, а что?

– Поставь меня на громкую связь, – требую я. – И слушай внимательно.

Звук движущейся воды раздается из динамика, сопровождаемый мягким стуком.

– Я поставила тебя на край ванны, – шепчет она. – Так что ты предлагаешь?

Стягивая штаны еще ниже, я освобождаю пульсирующий член. Оборачиваю пальцы вокруг него, до боли неторопливо двигаясь вверх и вниз по основанию.

– Ты хочешь боли, Иден, или ты хочешь наслаждения?

Через несколько секунд она отвечает шепотом:

– Наслаждения, отец.

Я с удовольствием слушаю ее слова. Я прикрываю глаза, упиваясь открывающимися возможностями; желание достичь оргазма уже угрожает закончить то, что толком еще не началось.

– Тогда давай, сделай кое-что для меня, красавица. Подними правую руку и проведи ею вниз по своему телу, – шепчу я. – Продолжай, пока не дойдешь до своей прелестной киски, и слушай мой голос, пока входишь в себя.

Короткая пауза предваряет звук ее движения и тихий вздох наслаждения, который заставляет меня прикусить нижнюю губу в предвкушении.

Двигаясь все быстрее, я продолжаю добиваться от нее большего.

– Теперь левой рукой сожми свою идеальную грудь, представляя, что это мои пальцы трахают тебя, – рычу я; прозрачная капля уже собирается на головке моего твердого члена.

Ее голос прерывается, пытаясь скрыть еще один стон.

– И ч-чем вы занимаетесь сейчас, отец Брайар? – спрашивает она. – Помните, лгать грешно.

Забавляясь ее остроумием, я делаю голос ниже.

– Хочешь знать, ангел мой? – мурлыкаю я. – Сейчас я веду рукой по члену, представляя, как ты доставляешь себе удовольствие, – я продолжаю: – Представляя, каково, когда ты сжимаешь вокруг него свои очаровательные губы, пытаясь вобрать полностью. – Я издаю стон, ускоряясь, когда ее дыхание становится глубже и тяжелее. – А теперь будь моей хорошей девочкой и добавь еще один палец.

– Я не могу, Роман…

– Сделай это, – резко говорю я.

Плеск воды становится сильнее, моя рука яростно растирает смазку по всей длине, и влага только усиливает мою безумную одержимость девушкой на том конце провода. На несколько мгновений мы не больше, чем соединение греховных звуков.

– Знаешь ли ты, как отчаянно я хочу попробовать тебя на вкус, Иден? Знаешь ли ты, насколько сильно я хочу твою прелестную маленькую киску? Вставить в тебя свой толстый член, растягивать тебя, пока ты не закричишь…

– Роман…

– Отец, – шиплю я. – Ты произносишь молитвы в мою честь. А теперь говори, пока кончаешь на свои пальцы.

Она с усилием пытается произнести молитву.

– Отче наш…

– Твой, – шепчу я. – Только твой.

– Отче мой, Который на небесах, да святится Имя Твое…

– Хорошая девочка. Я хочу слышать, как ты продолжаешь говорить своим грязным ртом.

– … да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…

Стон ее освобождения отзывается в динамике, и я не могу сдерживать оргазм дальше. Кусаю свою нижнюю губу; сперма изливается потоком на низ моего живота. Я не разжимаю руку, вызывая волны наслаждения в своем теле одну за другой. Приятное умиротворение разливается по всему моему телу, пока я восстанавливаю дыхание. Я все еще слышу Иден через динамик, и раздающиеся звуки заставляют меня думать, что и она чувствует нечто похожее.

Я беру салфетку с прикроватного столика, стирая следы; мой член все еще слегка твердый. Думаю, мне не потребуется много времени, чтобы возбудиться снова.

– Вы были правы, – шепчет она спустя пару секунд. – Ваше предложение помогло избавиться от боли, отец. Спокойной ночи.

Она обрывает звонок. Я смотрю в потухший экран телефона, спрашивая себя, стоит ли перезвонить. Я все еще не был убежден, что она рассказала все до конца.

Прежде чем я кладу телефон на прикроватный столик, на экране вспыхивает оповещение.

Одно непрочитанное сообщение от: Иден Фолкнер

Нажав на уведомление, я сажусь в кровати и едва не роняю телефон, глядя на фото перед собой.

Это фото Иден, мокрые волосы и все прочее. Она облизывает сторону одного из своих блестящих пальцев, ее взгляд опущен к камере. Вершины ее идеально округлых грудей и нежные бледно-розовые соски остаются за границей экрана. Во рту собирается слюна, когда я обвожу пальцем изгибы ее тела.

Одна строчка возникает под фото.

Всего одним сообщением она берет верх надо мной: «Ваш ход, отец».

Экран гаснет спустя мгновение.

Иден Фолкнер.

Неужели сам дьявол прислал тебя, чтобы совратить с пути?

1 Петра 5:8: Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш, дьявол, ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить.

Глава VIII

Иден

Что я наделала?

Какой разумный человек займется сексом по телефону со священником? И как будто дать ему послушать, как я трахаю себя пальцами, было недостаточно – я полила бензином и так неуправляемое пламя, прислав это фото.

Винить ли мне дьявола за это неугасающее желание искушать его сильнее или благодарить Господа за неожиданное избавление, которое дарит мне Роман, от боли и мучений, каждый день угрожающих сломать меня? Я сгибаюсь от звука его голоса, падаю в бездну страсти и голода каждый раз, когда думаю о нем.

Это непохоже на меня.

Я почти не посылала Эрику эротических фото, даже когда он умолял о них.

Почему я решила искушать своего проклятого священника своими фотографиями себя, слизывающей собственную смазку с пальцев?

Роман так и не ответил на мое непристойное фото или сообщение, что можно понимать миллионом разных способов. Но в моменте я почувствовала власть.

Я хотела знать, как далеко Роман готов зайти.

Теперь же, спустя один оргазм и ноль сообщений, я спрашиваю себя: может, он уже дошел до предела?

Боль от особого наказания моего отца все не исчезает, и теперь, когда отец Брайар следит за мной особенно внимательно, я не могу резать себя, чтобы избавиться от напряжения, скапливающегося в груди и распространяющегося по всему усталому телу.

Взглянув на шкатулку, где храню лезвия, я считаю до десяти.

Они всегда будут там.

Нет нужды наносить новые раны уже истерзанному телу. Если ты не закончишь, у тебя не останется целой кожи.

Не сегодня.

Завязав фартук, я наношу несколько слоев консилера поверх следов на шее. Лучшее, что я могу сделать, – прикинуться, что кто-то хорошо провел время, страстно покрывая меня засосами.

Я специально тяну время, собираясь, чтобы не дать отцу никакой возможности настоять на завтраке со всеми. Подхожу к напольному зеркалу в спальне, расправляю облегающее черное платье-водолазку с длинными рукавами и проверяю, что оно прикрывает мои бедра спереди под фартуком. Торопясь сбежать домой пару месяцев назад, я оставила большую часть одежды в общежитии. Я знала, что ее выкинут, когда я уеду, но тогда мне было все равно. Я взбесилась, найдя этим утром все четыре пары штанов, которые у меня были, в стирке. Осталось выбрать: надеть сегодня на работу это платье или пижамные шорты.

Я подошла к шкафу и достала пару сапог до колен, надеясь прикрыть голые ноги от прохладного воздуха. Глянув на телефон, я схватила сумку и выбежала из комнаты, чтобы не опоздать.

Пока я крадусь вниз, чувствую запах жареных яиц. Вижу брата, ссутулившегося над столом и гоняющего еду туда-сюда по тарелке. Тусклая кожа лица и мешки под глазами говорят, что прошлой ночью он спал примерно столько же, сколько и я. Я беру ключи с крючка перед дверью, но не успеваю сбежать: меня останавливает голос отца.

– Иден, – радостно восклицает он, как будто не отлупил меня по заднице до синяков прошлой ночью. – Даже не попрощаешься?

Заглядываю в столовую, и все трое членов семьи смотрят на меня. Но единственный, кто улыбается, – отец. Он выглядит куда более опрятным, чем прошлой ночью, его аккуратный вид и пошитый на заказ костюм вполне подходят тому, кто управляет юридической фирмой.

– Попрощаться?

– Ты ведь знаешь, что твоя служба при отце Брайаре начинается сегодня? – он отпивает из кружки, не отрывая взгляда от меня.

– Дэвид, у нее долгая смена, может…

Он перебивает мать раньше, чем она успевает закончить:

– Ты отправишься в церковь сразу после работы. Ты меня поняла?

– Разумеется, – улыбаюсь я, взглянув на Эдена. – С одним условием, – настаиваю я, отчего глаза отца расширяются. – Позволь Эйдену пойти со мной на работу. Там есть бесплатный вай-фай, и он может готовиться к поступлению, – улыбаюсь я. – Мы можем перечесть Писание в обеденный перерыв.

Его лицо расслабляется, на губах – довольная улыбка. Пусть думает, что победил, если это значит, что я смогу вытащить брата отсюда.

– Эйден…

– Только возьму рюкзак, – говорит он, почти выпрыгивая из-за стола. Одобрительно кивнув, папа смотрит, как мы уходим, и покачивает пальцем в воздухе.

– Иден?

Я замираю, сжимая дверную ручку.

– Да?

– Приди вовремя к отцу Брайару сегодня, – резко говорит он, в его голосе – предупреждение.

Без лишних слов я поворачиваю ручку и ухожу, предвкушая, как проведу полдня среди шотов эспрессо и слишком дорогих макиато.

* * *

Прижав голову к стеклу, Эйден безучастно смотрит в окно. Скребущий звук какой-то там альтернативной группы, которую он громко включил через колонки, напоминает мне о чем-то, что могло понравиться моей соседке из университета. Он молчал все это время, и тишина между нами более-менее успокаивала.

– Тебе не обязательно было брать меня с собой сегодня.

Глянув в его сторону, я пожимаю плечами.

– Да ладно. Я буду занята большую часть смены. Наверное, даже не замечу, что ты там, – дразню я, заставляя себя поверить, что все может быть нормально.

Я должна верить, что так и будет.

– Мы правда будем это делать? Будем прикидываться, что прошлой ночью ничего не случилось? Как мы притворяемся, что все в порядке каждый раз, когда он бьет маму слишком сильно? Или, например, как мы прикинулись, что один раз он не влепил мне такую пощечину, что мне пришлось пропустить день фотографий? Я слышал твои крики прошлой ночью, Иден…

– А разве разговоры что-то изменят? – я сжимаю руль сильнее. – Моя задница так болит, что я едва могу ходить, а ты хочешь, чтобы я размышляла об этом прямо перед рабочим днем? Игнорировать эту долбанутую семью намного проще, чем понимать, что мне больше некуда идти. Университет – твоя возможность освободиться, Эйден. Я ошиблась, но у тебя еще есть шанс сбежать. Так что вместо того, чтобы терять время, таскаясь со своими кончеными друзьями, делай то, что я должна была сделать, – найди способ держаться подальше отсюда.

Он недолго молчит, разглядывая кроссовки, прежде чем поднимает взгляд на меня и прокашливается.

– Почему ты вернулась, если знала, как плохо все здесь? – и в его голосе я слышу неподдельное беспокойство. Он спрашивает не чтобы использовать это против меня, а чтобы помочь, и это намного тяжелее принять. Было бы проще, будь он обыкновенным козлом.

Я хочу сказать ему, чтобы спросил Эрика.

Эта семья так сильно любила его проповедническую, проникнутую страхом перед Господом задницу. Я удивлена, что никто не связался с ним, когда мы разошлись.

– В университете было кое-что похуже этой семьи, – шепчу я.

Я медленно прихожу в себя в больничной кровати. Комната едва освещена, медицинское оборудование гудит на заднем плане. Я моргаю, растерянная, пытаюсь найти объяснение тому, чем окружена. Моя вагина пульсирует от ужасной боли, будто бы ее разорвали и снова сшили.

Женщина в белом халате наклоняется надо мной, мягко улыбается, прежде чем сесть на край кровати. У нее добродушный вид, а глаза полны сочувствия.

– Где… где я?

– Ты в больнице и все еще можешь чувствовать себя странно из-за обезболивающих, – говорит она, положив руку на мое предплечье. – Ты можешь рассказать, как ты попала сюда, милая? Насколько тебе больно?

Я пытаюсь собрать хоть какие-то воспоминания о том, что могло случиться и привести меня в больницу, но в памяти туман. Страх сжимает мышцы груди.

– Нет… Моя голова… И мой живот… И моя… Я… чувствую боль и жар. Все расплывается, – я медленно касаюсь головы.

– Мое имя – Доктор Мур. Вероятно, тебе что-то дали… запрещенный препарат, скорее всего, без твоего ведома. Мы проводим кое-какие тесты, но самое важное, что ты теперь в безопасности.

– Что вы имеете в виду? Неужели кто-то… – мой голос стихает, когда приходит понимание.

– Мы пытались отследить твой ID, чтобы позвонить кому-то, но не нашли его у тебя. Выглядит так, будто кто-то пытался причинить тебе вред. Тебя нашли без сознания. Но теперь ты в хороших руках, и мы поможем тебе разобраться с этим. Раны, с которыми ты сюда попала, были сосредоточены в нескольких зонах, – она вздыхает, бросая взгляд на дверь: мужчина и женщина в полицейской форме стоят у входа в комнату. У мужчины в руках планшет для бумаг. Они смотрят на меня так, будто просят разрешения войти.

Я закрываю глаза на мгновение, чувствуя, как слезы текут по щекам. Боль и страх смешиваются с непониманием, пока я пытаюсь принять то, что она говорит. Я прерывисто вздыхаю и открываю глаза опять.

Доктор Мур сжимает мою руку:

– Это займет какое-то время, но все будет в порядке. Есть люди, которые заботятся о тебе. Полиция захочет поговорить с тобой просто чтобы понять, что случилось, и помочь узнать, кто это был. Набор для осмотра после изнасилования, который мы дадим, очень просто использовать…

– Иден! – кричит Эйден, вырывая меня из воспоминаний, я вдавливаю ногу в педаль тормоза и едва успеваю остановиться на красный.

Хватая воздух ртом, я кладу руку на грудь брата.

– Куда ты пропала?

Тряся головой, я нажимаю пальцами на глаза, пытаясь успокоить себя и сосредоточиться на действительности, а не на воспоминаниях о той ночи.

– Никуда, Эйден, – вздыхаю я. – Просто устала.

* * *

На работе меня окутал волшебный аромат жареных кофейных зерен. Я показала Эйдену уютный диванчик в углу и, кинув ему пароль от вай-фая, отпустила заниматься своими делами.

– Хочешь чего-нибудь?

– Что угодно, что меня разбудит. Я почти не спал прошлой ночью, – вздыхает он, с прищуром глядя на мою шею.

– Ага, – улыбаюсь я. Горло все еще саднит.

Зои машет мне из-за стойки, не обращая внимания на клиента перед собой.

Обойдя стойку, я игриво отталкиваю ее в сторону и отмечаюсь на кассе.

– Можешь сделать Эйдену двойной эспрессо? – прошу я. Ее губы складываются в недовольную гримасу, когда она смотрит на моего брата. Тот изо всех сил изображает умоляющий взгляд, надеясь, что она в конце концов сдастся.

– Ладно, – вздыхает она, закатив глаза. – Я все равно хотела сварить себе.

Мне не трудно улыбаться Зои, пока она посмеивается и идет к кофемашине. Ее фартук покрыт значками, символизирующими разные организации и инициативы, которые, по мнению некоторых, вступали в противоречие с огромным серебряным крестом, висящем у нее на шее. Она всегда была открыта новому, и это немедленно привлекло меня. Я никогда не чувствовала себя униженной или осуждаемой рядом с ней.

В университете у меня не было никого, кого можно было бы считать другом. Да, с некоторыми я часто виделась, но все это всегда казалось поверхностным. А еще очень напоминало мне семью, что иронично: ведь я отправилась в университет, чтобы сбежать от нее как можно дальше.

Моя соседка проводила большую часть свободного времени, перепихиваясь при любой возможности с парнями из братства, иногда даже приводила их в нашу комнату, запираясь от меня, пока все не закончится. Я провела больше ночей, чем хотела бы признать, в коридоре общежития. Не думаю, что ее это волновало.

Я не могу представить, чтобы Зои сделала подобное, и поэтому я считаю ее подругой. Несмотря на то, что она старается ходить в церковь со своими родителями каждое воскресенье, я знаю, что, будь у нее возможность, она бы послала организованную религию куда подальше.

Она всегда хотела обрести собственную веру в Бога, вне церкви.

От мыслей меня отвлекает звук мужского голоса:

– Мне нужна рекомендация. Посоветуете что-нибудь из меню?

Звук рассыпающихся по полу зерен привлекает мое внимание к Зои. Она делает это каждую нашу совместную смену, но я все еще удивляюсь.

– Простите!

Мужчина, стоявший передо мной, был ростом как минимум шесть футов, светло-каштановые волосы и вспотевшее покрасневшее лицо. Хоккейная джерси окутывает его мощное тело, добавляя очарования голубым глазам и доброжелательной улыбке.

Я бы точно влюбилась в такого парня сразу после школы, но я была ужасно занята, планируя идеальную католическую свадьбу с Эриком.

– Смотря зачем. Ты только что пробежал марафон? – шучу я, пока он отводит влажные волосы от лица.

Он смеется:

– Вроде того. Я только что закончил хоккейную тренировку, и мне понадобится серьезное количество кофеина, прежде чем я схожу в душ. Итак… Что ты посоветуешь… – он останавливается и находит взглядом мой бейдж. – Иден? Красиво, почти как Эдем, – он улыбается, а мои щеки розовеют от комплимента.

– Что насчет, эм, г-грязного латте? – запинаюсь я, как идиотка.

Он наклоняется ко мне ближе над стойкой:

– Насколько грязного?

Я в замешательстве, и это вызывает у него еще один смешок.

– Я просто прикалываюсь. Это звучит отлично. Сколько?..

– За счет заведения, – влезает Зои, отталкивая меня от кассы. – Иден сделает, просто подожди у того конца стойки.

– Ты уверена? Мне нетрудно заплатить…

– Абсолютно. А теперь иди, синеглазка, – отмахивается она, а мужчина бросает десять долларов, которыми хотел заплатить, прямо в нашу банку для чаевых.

– Зои, ты что делаешь?..

– Он прикольный и приходил сюда уже несколько раз, но никогда не просил советов. Он всегда берет одно и то же. Так что иди сделай красавчику его грязный напиток и заведи разговор, пока я варю Марте ее декаф-латте и слушаю нытье про проблемы с сердцем.

Она подталкивает меня, а я могу только помотать головой. Подхожу к кофемашине и, пускай я делала этот напиток десятки раз, сегодня я не тороплюсь, хочу приготовить его безупречно. В конце добавляю слой коричной пены и ставлю кружку на стойку, гордая за свой почти идеальный рисунок листа на кофейной пене.

– Ого, я бы заказывал его каждый раз, если бы знал, что вы так подаете, – усмехается он, глядя на меня.

– Ой, черт, – шепчу я, сжимая переносицу. – Я не спросила, хотел ли ты взять его с собой…

– Обычно я беру с собой, но, думаю, сегодня выпью здесь.

Он берет кружку с кофе и протягивает мне свободную руку.

– Я Лука, – говорит он, и я пожимаю его ладонь.

Шутливо указываю на свой бейдж:

– Иден. Вдруг ты уже забыл.

Он качает головой в мою сторону перед тем, как отпустить руку.

– Скажи мне, Лука, – шепчу я, уперев локти в стойку, чтобы получше рассмотреть его. – Что вдохновило тебя поменять заказ?

– Если честно, – шепчет он, тоже наклоняясь над стойкой, – ты привлекла мое внимание, едва я вошел. Я никогда не видел тебя здесь. И теперь я скрещиваю пальцы, надеясь, что ты не школьница и эта встреча не превратится в катастрофу.

Я улыбаюсь: он очарователен.

Может, познакомиться с ним ближе – это не такая уж плохая идея.

По крайней мере, это прилично. Я бы не смогла бесстыдно флиртовать со священником на публике. Никогда.

Внимательнее посмотрев на Луку, я вижу крест под его джерси. Поднимаю руку и показываю на его грудь:

– Ты верующий, или это просто модное украшение?

– Определенно католик, – улыбается он. – Но никогда не был в восторге от похода в церковь.

– Поверь мне, – вздыхаю я. – Я понимаю.

Взяв одну из ручек и пустой бланк опроса для гостей, Лука что-то быстро пишет и подвигает листок бумаги ко мне.