Неправильные: cборник повестей

– А как быть с разницей между местом Харагаули и поселком Орджоникидзе Харагаульского района Грузинской ССР, где родился отец? В Географическое общество Грузии, что ли, обращаться? Раз по мере того как круто менялась власть этот населенный пункт несколько раз изменил название?

– Да это всем и так понятно. Забейте на это.

– Но за границей нашу историю не преподают будущим консулам и нотариусам.

– Не знаю – не знаю. Кстати, а вы обратили внимание, что печать в вашем советском Свидетельстве о рождении совсем выцвела? Этот экземпляр уже потерял силу.

– Мое внимание уже обратили и на это. Но, к счастью, Дом юстиции уже заново зарегистрировал в Грузии и выписал мне новое свидетельство. Видимо, там, наверху, владеют техникой прочтения даже древних манускриптов. Но дубликат своего прежнего Свидетельства о рождении я на всякий случай все равно заказала через соответствующую службу. Правда, пакет с дубликатом из Узбекистана пока не пришел.

– Прошу вас посмотреть, не пришел ли еще ответ из Узбекистана на мое заявление. Мне должны были переслать дубликат Свидетельства о рождении. – Ответ сильно задерживается. Не знаем, по каким причинам. Честно говоря, он может вообще не прийти. Наши коллеги из Узбекистана такие не обязательные… Может у вас есть там родственники, которые смогут придти в архив ЗАГСА с вашей доверенностью и заказать дубликат на месте? Или, может, вы сможете съездить к ним в гости сами? – Да я была там только проездом. Когда еще сидела в животе мамы. Плюс еще трое суток после освобождения.

– Тогда – ждите. Может вам и повезет.

– Вот возьму и откажусь от этой чертовой приватизации! – Дело ваше. Но проживать в муниципальной квартире без правильных на нее документов вы все равно долго не сможете. На вас и так заведено административное дело о незаконном вселении. Оно приостановлено только до тех пор, пока вы не приостановите своих усилий доказать обратное. – Тогда выпишите всех нас – и дело с концом! Может быть, от этого всем сразу станет легче?

– Вообще-то сначала надо доказать сам факт прописки. – Получается, что если я захочу уехать, то не смогу… Неужели я не смогу уехать?!

6

Потрясающая духота. Весь город в точках. Из них создаются многоточия. Из многоточий – тучи. Из туч – тьма.

Эти точки – сжавшиеся Вселенные.

Каждый человек – это потенциальная Вселенная. Каждый человек – носит искру Творца.

Но почти каждый стал номером.

Каждый уснул в плоскости своего удостоверения личности.

И вот одна точка под зовом внутренней энергии творения все-таки сорвалась. Она взорвалась. И Вселенная вкруг нее распустилась, заиграла, возрадовалась. Но и загрустила великой болью, великой скорбью.

Итак, точка стала звездой. И заболела пушкинской тоской, пушкинским сумасшествием.

Когда б оставили меня

На воле, как бы резво я

Пустился в темный лес!

Я пел бы в пламенном бреду,

Я забывался бы в чаду

Нестройных, чудных грез.

И я б заслушивался волн,

И я глядел бы, счастья полн,

В пустые небеса;

И силен, волен был бы я,

Как вихорь, роющий поля,

Ломающий леса.

Да вот беда: сойди с ума,

И страшен будешь как чума,

Как раз тебя запрут,

Посадят на цепь дурака

И сквозь решетку как зверка

Дразнить тебя придут.

Что-то подобное почувствовала сейчас Эрика, покинув дом правосудия. В этом здании словно сконцентрировалась мощь ядерного гриба, который еще не преодолел инерцию камня. Массивные крыши-глыбы вдавливали эту мощь в землю. Земля же проседала и, мелко дрожа, из-за всей силы сдерживала какой-то идущий изнутри гул.

Эрика была на стадии срыва, накануне взрыва. Пребывая, так сказать, в стадии свободного падения.

И что бы с ней было, если бы не Творец и его пламенные товарищи – Пушкин и Николоз.

Опять словно материализовался перед ней постамент с бюстом Пушкина и стал похож на смартфон, по экрану которого медленно проплывали вверх – строчкой за строчкой – имена ее виртуальных друзей, разбросанных по всей планете.

Среди этих имен она увидела имя «Николоз» и нажала на звонок. К счастью, он жил в Тбилиси.

– Здравствуй, Николоз! Ты сейчас где? Не мог бы ты приехать на площадь Свободы? Что-то я нехорошо себя чувствую.

И Николоз, конечно же, приехал.

Это был словно вылитый Николоз Бараташвили, умерший в лермонтовском возрасте поэт-романтик еще такого далекого от скоростного интернета девятнадцатого века – такой же черноглазый, со сросшимися на переносице густыми бровями, с непокорной челкой в волнистых каштановых волосах. С легкими быстрыми движениями, нежной улыбкой, веселым, ясным, ласковым взором. Добрым, благородным нравом. Тоже худощавый, тоже юный, хотя был старше своего тезки почти вдвое. Недавно этот нынешний Николоз вступил в еще один роковой для поэтов возраст – ему исполнилось тридцать семь.

Нет, он отнюдь не подражал знаменитому грузинскому поэту. Тот, наверное, даже не входил в круг его чтения. Но как только Николоз появился перед ней, как только они с ним расцеловались по принятому в Грузии обычаю, Эрика сразу ощутила «цвет небесный, синий цвет». Полюбившаяся Николозу с детства «синева иных начал» была так щедра, что распахивалась перед каждым, кто доверчиво вступал под ее сень. Эрика, взяв Николоза за руку, почувствовала прохладу родничка. Ее гнет и смятение тут же рассеялись.

Она могла бы сразу рассказать ему про то, как давило на нее правосудие, хотя она сама не совершила ни одного правонарушения. Но вместо этого Эрика, не выпуская ладони Николоза, просто рассмеялась, припомнив

рассказ тети Лили про то, как закончил свои дни на острове Наргин ее дядя Александр. Ее собственные треволнения показались в сравнении с этим совершенно незначительными. Дом Юстиции словно превратился из ядерного – в простой гриб, и, уменьшившись до своих естественных размеров, исчез в траве. Хотя и оставался по-прежнему ядовитым.

Так, смеясь неизвестно чему, они поднялись на проспект Руставели, дошли до Кашветской церкви, нырнули в переход и, переправившись на ту сторону, выпили по стаканчику лимонада в «Водах Лагидзе» и съели по мороженому. Потом вдруг ринулись бежать, несколько удивляя прохожих, почти что вскачь. И, добравшись, с несколькими передышками, до вагончиков фуникулера, вдруг запрыгнули в них, решив подняться в парк на Горе Мтацминда. Причем, им удалось уговорить сотрудников впустить их в вагончик без пластиковых карт, на покупку которых денег уже не осталось.

Мало помалу Эрика разговорилась и выложила на суд Николоза свое главное сомнение. Ведь Николоз был еще и философом – он закончил философско-богословский факультет в каком-то православном вузе.

– Понимаешь, я не знаю, как можно любить людей и при этом не осуждать их. Страшно признаться, но мне нравится Грузия – без грузин, Россия – без русских, Украина – без украинцев и, видимо, Европа – без европейцев. Наверное, это называется – Земля без людей?..

Они опять немного посмеялись.

Но улыбка Эрики выглядела слишком неуверенной, слишком грустной.

Николоз шутливо упал на траву, лег на нее лицом вниз и раскинул руки самолетом. Потом быстро перевернувшись, сел и протянув к ней руку, усадил рядом с собой.

– Понимаешь, ты путаешь вот эту вот Землю – с Новой Землей. Эту проблематику по-своему обозначил еще Кант. – Как это?

– А вот как!

Поднявшись, он поднял за руку и ее. Теперь они вновь стояли, соприкасаясь ладонями, на краю смотровой площадки, откуда был виден весь город. Но свободной рукой Николоз показывал не вниз, а прямо перед собой и немного вверх. Потом он очертил для пущей наглядности этой своей свободной рукой круг над их головами. Так, что Эрика вдруг почувствовала себя в центре шара.

Она с удивлением опять взглянула окрест. И, встретившись с внимательным, озорным взглядом своего спутника, выпустила из сердца, как из рук, какой-то старый, давно превратившийся в хлам груз.

Фух!… Как же она долго спала. Ее улыбка, наконец, тоже стала настоящей – такой же ясной, безмятежной, как у Николоза.

Синий небесный свет был у нее внутри. А если внутри, то и – повсюду. Люди и деревья, травы и цветы, крошечные здания внизу, носящиеся в воздухе стрижи, роящиеся мошки – все это стало удивительно красивым. Эрика смотрела на все это и не могла взять в толк, как она не замечала этого раньше.

– Стоп-стоп, – сказал Николоз и шутливо провел у нее перед глазами ладонью, как бы желая сменить кадр. – Ты можешь уклониться в другую крайность. Мы еще не на Новой Земле. Пока что ты только поставила ногу на следующую ступень лестницы, конец которой бесконечен. И на каждой ступени – своя мера Света. Каждая – отдельный мир, хоть и органически слитый с целым. Поскольку обителей, то есть миров в Царствии Божьем – наверное, не меньше, чем звезд на небе.

Эрика невольно вслушалась в долетавший до них говор других посетителей смотровой площадки. Большей частью это были иностранцы. Среди них была и русскоязычная женщина с ребенком. Малыш капризничал и женщина осаживала его скупыми, как бы глинистыми на ощупь, холодными словами.

– Мы еще не на Новой Земле, – продолжил свою мысль Николоз, подмигнув малышу, после чего тот стразу замолчал и уставился на него. – Хотя одновременно и на ней. Понимаешь, ты, как и большинство людей, путаешь реальное – с идеальным. А эта путаница – та еще штука. Из-за нее и возник весь тот сыр-бор, который мы называем – кто хаосом, а кто – злом. Думаешь, что проповедовал змий нашим предкам в Раю? Землю реальную. Оторвавшуюся от небес. Землю бескрылую. Землю унылую. Землю – с рельефом вместо гор. И человека, оторвавшегося от Бога. Неполноту которого вдруг захотелось стыдливо прикрыть фиговым листом. Но самое печальное даже не в этом. Змий начал с того, что оторвал в нашем воображении Бога – от Бога.

– Ты хочешь сказать… Неужели и Бога – тоже два?.. – Как я люблю твою понятливость, милая Эрика! Ты всегда все схватываешь прямо на лету! Да, люди жестоко запутались. Очень часто они обращаются к Богу бескрылому. Богу – ветхому. Похожему на них самих. Который возвышается над ними ну точно как какой-нибудь крестный отец у мафиози, лишь благодаря силе, уму и могуществу. Вот этому-то не благому Богу и научил их поклоняться сам сатана.

– Все верно, Ника! Так было до тех пор, пока настоящий Бог, смилостивившись над ними, не явился во плоти, сидя на простом осле. Правда, большинство не узнало его. Так как давно забыло.– Более того, большинство по-прежнему принимает двух богов – истинного и ложного – за одного. Причудливо соединяя их богословским мостом, перекинутым к Новому Завету – напрямую из Ветхого. Тогда как на самом деле там нужен не мост, а лестница. Лестница, построенная по законам диалектического мышления. Поскольку все в мире развивается или деградирует по спирали – диалектически. И сам Христос без сомнения – был диалектиком.

– Вообще-то да. Он-то не зря говорил притчами. А люди!.. То есть мы. Вот что мы сделали хотя бы из его слов про то, что если тебя ударят по одной щеке, следует подставить и вторую? Мы решили быть настолько буквальными, что стыдливо отводим глаза, когда нас бьют. Да и за других вступиться не хотим. А Иисус-то всего лишь хотел сказать, что нужно быть великодушными. Иногда кажется, что лучше бы он с нами, дураками, обходился без притч.

– Да. Поэтому я и хочу сделать новый перевод Библии. Хочу перевести ее на язык современных понятий. Снабдив его соответствующими комментариями. Пускай истины этого древнего текста, написанного также и для будущего, дойдут, наконец, до наших современников в таком виде, какой оптимально соответствует их современному мировосприятию, с учетом сегодняшнего уровня развития. Честно говоря, я этим уже занимаюсь. Я начал, однако, сразу с Нового Завета, так как он является высшим Синтезом двух противостоящих друг другу религиозных систем – как бы тезиса и антитезиса – в виде политеизма и монотеизма. Эти системы наиболее ярко в те времена и на той территории проявили себя в вероучениях и образе жизни язычников и иудеев. И Ветхий Завет тут имеет лишь переходное значение. Он – всего лишь Антитезис. Печать же непонимания священных текстов снимается Св. Духом. Не знаю справлюсь ли я с Божьей помощью с такой задачей, но – поле для деятельности тут необозримое. Тут необходим парадигмальный подход. Все человечество до прихода Иисуса билось, как в тисках, в парадигме ветхого мышления, ветхой веры. Даже праведники были от этого несвободны и руководствовались в поступках и писаниях некоторыми понятиями своего века. Поэтому и Новый Завет часто понимался на протяжении веков тоже через призму прежних установок. Эту традицию пытались прервать гностики и особенно Маркион, но и они многое поняли не так. Нужно, наконец, избавиться от то и дело всплывающих по инерции из коллективного бессознательного прежних богословских установок. И взглянуть на то, что донес Иисус через свое Слово – совершенно без предубеждений. Увидеть сказанное – другими глазами. По правде говоря, если бы христиане с самого начала опирались на один только Новый Завет, благоговейно оставив Ветхий Завет на полке с первым букварем – ибо тот был только детоводителем ко Христу – христианство бы от этого только выиграло. Бог иудеев – был еще слишком иудей. Конечно, он уже лучше беспринципных греческих богов, над которыми, любя, по-своему потешались даже люди, что засвидетельствовано в эпосе Гомера. И все же, все же, все же…

Эрика, глядя во все глаза на Николоза, который, посерьезнев, задумчиво всматривался сейчас как бы внутрь себя, вдруг выпалила:– И тогда все в наших головах, наконец, встанет на свои места. Потому что Бог предлагает нам только самое лучшее. Истина – проста, полезна и красива. Она просто прекрасна. И только этим и заслуживает нашего внимания. Она не навязывается как скучная дидактическая правда этого самого второго… который как бы другой Бог. Взять хотя бы заповедь «Не сотвори прелюбы!» – как истолковывает ее Христос. Помнишь, как он ответил на вопрос можно ли разводиться? Дескать, и вовсе не разводись, кроме как если была измена. А если ты прикоснулся к другой женщине хотя бы мысленно – то ты уже прелюбодей.

Эрика смутилась.

Но Николоз, бегло одарив ее улыбкой, казалось, не заметил этого смущения. Он стал с жаром развивать ее мысль:

– Ну и как прочитать эти слова без предварительной установки, которую внушил нам социум? Церковь заботится о недопустимости разводов. А Иисус заботился – о любви. Он говорил всего лишь о том, что настоящая любовь между мужчиной и женщиной может быть только единственной. И верность – ее органичное свойство. А когда любви нет, то – нет и верности. А если нет верности, то – нет и брака. Если же нет брака, то – имеет место развод, даже если двое продолжают по инерции жить вместе. Слова «и вовсе не разводись» не означают: «Не разводись никогда». Иисус говорил, что настоящая любовь – вечная. Но если мы ей изменяем, то смысла в браке нет.

7

Ветер крепчал. В сильных лучах солнца желтела поднятая им пыль. В этой песчано-глинистой пыли словно вырисовался перед пылким воображением Эрики бараташвилевский храм в песках. Найденный поэтом после жестоких разочарований. Тот так не нашел отклика у любимой женщины, казавшейся ему единственной родной душой. В чьих глазах он только и видел отражение горнего света.

А еще он видел это отражение в Родине, которой поклонялся столь же рыцарственно.

Я храм нашел в песках. Средь тьмы

Лампада вечная мерцала,

Неслись Давидовы псалмы,

И били ангелы в кимвалы.

Там отрясал я прах от ног

И отдыхал душой разбитой.

Лампады кроткий огонек

Бросал дрожащий свет на плиты.

Жрецом и жертвой был я сам.

В том тихом храме средь пустыни

Курил я в сердце фимиам

Любви – единственной святыне.

И что же, – в несколько минут

Исчезли зданье и ступени,

Как будто мой святой приют

Был сном или обманом зренья.

Где основанье, где престол,

Где кровельных обломков куча?

Он целым под землю ушел,

Житейской пошлостью наскуча.

Не возведет на этот раз

Моя любовь другого крова.

Где прах бы я от ног отряс

И тихо помолился снова.

Двинувшись к тропе, ведущей к спуску, Эрика с Николозом, не сговариваясь, приостановились рядом с молчаливо разглядывающим их малышом и, заискрившись улыбками, приветливо замахали руками. А Эрика даже погладила того по голове.

Потом их дискуссия долго еще крутилась вокруг проблем педагогики. Николоз с жаром доказывал, что те христиане, которые по-прежнему желают обходиться без лестницы, держась за ветхую букву, являются ревностными поклонниками другого бога в первую очередь в области педагогики. В то время когда передовая педагогика как синтез науки и практики давно уже стала гуманной, такие псевдохристиане уперто цитируют апостола Павла, его Послание к евреям: «Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает». Опять-таки, даже такой образованный апостол все равно еще пользовался некоторыми понятиями и предрассудками своего времени, к тому же он, как и Моисей, старался в своих беседах с наиболее твердолобыми из новообращенных учеников – самими иудеями – говорить на понятном тем образном языке. Ясное же дело, что тут не идет речь о физических наказаниях. Несомненно, что мир, созданный нашим Богом, был великолепным. И если люди, оторвавшись от него, принялись строить другой мир, строить в отрыве от Творца, то есть бескрыло, то – святая указка нашего великого Педагога, которая радостно скользила по карте живого Мира – превратилась в их руках в палку для наказаний. Но разве Христос не переломил собственной крестной смертью все эти летящие в него палки, камни и копья? Как можем мы по-прежнему брать их в руки кроме как с целью защитить жизнь?

Заповедь же «Почитай отца и мать», по убеждению Николоза, является только тезисом диады. Антитезис гласит: «Родители, не раздражайте детей ваших». Но тезис и антитезис – это только одна из ступеней в лестнице. Никак нельзя на ней останавливаться! Истина приближается на новом витке, с каждой новой ступенькой. Но обретается, только вверху. Она не смешивает оба начала, но беря из них лучшее, преобразует в нечто новое, превосходное. Синтезом в данном случае, как впрочем, и во всех других случаях на самой вершине лестницы является Любовь. Которая не превозносится, не ищет своего.

– Так это без Любви все распадается на пары противоположностей? – Да, синтез достигается только в Любви. А она – дар Свыше. Даруемый через нисхождение Св. Духа. Эта всеобъемлющая Любовь является на каждой ступени лестницы по-своему, снисходя к нашей малости.

– А как можно почитать родителей-пьяниц, родителей-насильников, родителей, которые тебя бросили? Или может быть даже домогались, ведь бывает и такое? – cпросила Эрика.

– А вот это – вопрос, на который ты, милая Эрика, сегодня уже ответила. Хотя может быть и не соотнесла свой ответ с данной конкретной заповедью. Запомни, пожалуйста, запомни навсегда, твердо веруй: существует мир реальный и мир идеальный. Причем, идеальный мир и есть наш реальный мир. А то, что мы принимаем за реальность – лишь временные случайные черты, которые когда-нибудь сотрутся. И мы увидим – мир прекрасен. Поэтому во всех людях, большинство из которых являются чьими-то детьми и родителями – следует почитать эту истинную идеальную основу. Любить, как говорила Марина Цветаева, человека таким, каким его задумал Бог, но не осуществили родители.

– А как же любить волков, питающихся агнцами? Я имею ввиду не волков в агничьих шкурах, а реальных зверей. Кто создал хищников? Тоже тот, который второй?

– Несомненно. Я твердо верю в пророчество Исайи. Когда случайные черты сотрутся, «волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».

– Между прочим, я читала, что, быть может, некогда на Земле существовала цивилизация людей, которые видоизменили растительный и животный мир по собственному произволу. Вроде бы это они внесли в природу хищничество, вмешавшись в генетические коды. – Скорее всего, это сюжет для фантастики. Но чем черт не шутит. – А еще я думаю, что, быть может, время многовариантно и быть может Земля с Эдемом и Земля после грехопадения находятся в параллельных пространствах и между ними существует портал. Вот только пройти сквозь него могут только чистые сердцем. Не обремененные ничем лишним. Такая картинка стала вырисовываться у меня после прочтения книг писателя-фантаста Владислава Крапивина. Ведь Вселенная по Крапивину представляет собой Великий Кристалл. А всевозможные миры – только его грани. Перемещаться по ним могут только те, кто сохранил в себе детство в евангельском смысле. И знаешь, Ника, намерение одного чистого сердца может изменить даже прошлое. Потому как прошлое, настоящее и будущее – они как бы всегда здесь и сейчас.

– Вот Иисус и изменил Вселенную. Давай только не забывать, что нет под небом другого Имени, которым можно бы было спастись. Только храня Его в нашем сердце как знамя можно жить здесь или там. Без Него наше сердце не очистится.

Спустившись с вершины Горы к ее подножию – в узкие гористые улицы со старинными домами и зданиями, которые были здесь тихи, хотя и несли свою неспешную жизнь рядом с проспектом, – они продолжали увлеченно обсуждать свои сегодняшние открытия.

В некоторых окнах можно было увидеть флаг Украины. А из одного двора вылетела шумная ватага детворы и принялась делиться на команды. Кто-то звонко выкрикнул, что он – за Зеленского. И тут же нашелся оппонент, выпаливший со смешком, после некой заминки, что он согласен быть Путиным. Компания вмиг разделилась на две команды и принялась воевать с помощью игрушечных пистолетов. Те же, у кого же их не было, были вооружены самодельными дубинами из старательно обструганных веток.

– Да уж… У детей чувство юмора не иссякает никогда, – промолвил Николоз. – Ты полагаешь, что их забава так уж невинна? – Во всяком случае, они отчетливо чувствуют, что что-то в этой войне не так. Какая-то она не натуральная, постановочная. Я так пока и не понял, кто за нею стоит. Пока Восток и Запад, так называемые великие державы проводят свои границы, делят влияние, быть может, какая-то третья сила является их кукловодом.

– Этой третьей силой может быть только так называемый другой бог. – Но он всегда опирается на людей. Наверняка за всем этим стоят планы неких современных преемников иезуитов по уменьшению численности населения планеты. А это значит, что войны и эпидемии будут только множиться. И все идет к тому, что когда-нибудь во имя всеобщего мира будет создан новый мировой порядок во главе с мировым правительством. Будет ли он лучше войны всех против всех? Хотя не ручаюсь за правильность этих выводов. Опять-таки, когда нет всеобъемлющей Любви, все распадается на пары противоположностей и вступает в борьбу. А потом – скатывается во вражду. Люди борются то с миром, то с собой. Те же, кто желает сохранить в себе лучшее – убивают мир в себе, отсюда – нервные болезни. Все мы мечемся между самыми разными крайностями. И только Св. Дух может опять объединять, опять избавлять, возвращать цельность. – Но ведь развитие все равно предполагает борьбу. Хотя бы борьбу за лучшее будущее. Или я чего-то не так поняла?

– Да, в мире после грехопадения за все приходится бороться. Идеальный мир не взять без борьбы. Но борьбы – благородной, по всем правилам чести. Борясь за свои идеалы так, как это делал Спаситель. Единственная допустимая честная и благородная борьба – это борьба за ценности, завещанные нам Христом. Но самое главное, за что заповедал бороться сам Христос – это за то, чтобы мы проповедовали о нем самом: разносили бы во все концы света благую весть о его рождении, жизни, смерти, воскресении. О его учении, о его Имени. О спасительной силе этого Имени. И о том, что спасать только самих себя -мало, надобно – нести весть о спасении другим. – А за что же боролись или, быть может, борются и сейчас – раз уж прошлое и будущее едины – люди, живущие в Эдеме? – Сейчас-то они борются за нас, стараясь нам помочь из всех своих сил. А раньше они просто играли… Да, наверное, они, радуясь, играли!.. А может быть, и сейчас играют в какую-нибудь благородную Игру.

– Жалко людей. Жалко их, Ника. Многие просто ткут свои тусклые дни совсем как пауки. И добыча их так же жалка. Бедные эти операторы за компьютерами Дома юстиции, как бездарно пролетают их дни. – Ну не скажи, что бы было с нами в столь падшем мире, если бы не учет и контроль. Разбойник на разбойнике бы сидел и разбойником погонял. А вот то, что тебе стало их жалко – это хорошо! Есть повод для того, чтобы стать для них – педагогом.