Неправильные: cборник повестей

Другому чтению – а оно было обширнейшим, куда входили не только святые отцы и протестантские проповедники, но и философы, историки, искусствоведы, педагоги, психологи, классики прозы и поэзии – Николоз отдавался уже после девяти вечера, часов до одиннадцати. Когда возвращался после каких-то своих дел или из гостей. К современным писателям он был равнодушен, а постмодернистов не выносил.

После утренней молитвы и прогулки Николоз писал книгу о диалектическом методе толкования Библии. Он говорил, что этот метод также можно назвать парадигмальным, так как, по его мнению, при каждой смене парадигмы развития общества следовало понимать текст Писания еще глубже, вровень со временем и даже больше того. И для каждой парадигмы может потребоваться очередной перевод на язык углубившихся понятий, а также, быть может, возникших новых понятий.

Писал Николоз медленно, вдумчиво. Тратя на это дело всего лишь час, но зато какой час! Весь сжатый в превосходный афористический текст. Который можно было читать и как часть книги, и как отдельную миниатюру, в которой фрактально отражалась тоже отражалась многогранная суть целого. А еще он – переводил.

Словом, Николоз был по-хорошему занятым и, может быть, потому – счастливым человеком.

На уборку Николоз времени почти не тратил, поскольку старался сразу класть все на свои места, сразу мыть тарелки, кастрюли. И того же по умолчанию ожидал от других. Благо что предметов быта в его жилище, которое они прозвали в шутку Бочкой Диогена, было в отличие от книг – немного. Только самое необходимое.

Режим приготовления пищи тоже не занимал у него много времени. Николоз питался пищей простой и здоровой – варил за 15 минут суп из крупы, представляющей смесь нескольких злаков, картофеля, моркови, болгарского перца и приправы из сухой зелени. Варил без зажарки, добавляя подсолнечное масло и приправу уже после варки. Руководствуясь правилами здорового питания, он считал жареное вредной пищей. И старался не употреблять консервантов, кофе. Не ел он и мяса. Хотя позволял иногда себе рыбу, яйца и молочное. Любил лобио, гороховый суп, каши на воде. Включал в рацион семечки и орехи. А летом и вовсе переходил на салаты и тушеные кабачки. И, конечно же, покупал себе фрукты, если была такая возможность (чего мог позволить себе не всегда). Николоз приучил себя к двухразовому питанию, благодаря чему вес его всегда оставался одним и тем же. Правда, в этом случае приходилось налегать на хлеб, обычно черный.

Как-то они с Эрикой говорили о постах, и Николоз процитировал отрывок из пятьдесят восьмой главы пророка Исайи: «Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетённых отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся». Николоз сказал, что в этих словах сконцентрирована вся соль христианства. Вынь ее и останется пустая вода. И прибавил, что никогда не постится в общепринятом смысле. Лишь иногда, когда он чувствует, что грехи совсем одолевают, у него настолько пропадает аппетит, что он сам не может притронуться к пище. И хватается как погибающий за продолжительную молитву (хотя никто не знал за Николозом грехов, тот часто с болью говорил, что некоторые свои склонности ему омерзительны).

Тогда же он рассказал об еще одной своей гипотезе в области христианской науки.

Николоз считал, что по мере того, как человек возрастает в Духе, телесный его состав тоже обновляется. Меняется даже метаболизм. Вероятно, он замедляется. И поэтому количество пищи тоже необходимо уменьшать. Но, конечно, не в сторону одного хлеба и воды. А в сторону простой, малокалорийной, богатой витаминами и микроэлементами пищи, содержащей, к тому же, растительный белок. Для этого достаточно фруктов и овощей, злаков и бобовых. Черного хлеба. Растительного и зеленого чая, растительного масла.

Если же человек, возрастая в духе, не меняет свои пищевые привычки, то начинает полнеть и болеть. И даже может стать инвалидом. Поэтому, как он считал, частенько от полноты страдают православные батюшки.

Да и у тех, кто далек от духовности, с годами замедляется обмен веществ. Но количества пищи они при этом не уменьшают.

Вслед за диетологами Николоз считал, что здоровое питание обязательно следует дополнять физической активностью на свежем воздухе. В идеале всем этим условиям – появлению здоровой пищи на столе, физической активности на природе – соответствует работа в саду и огороде. Но жителям городов остается довольствоваться суррогатом – хотя бы утренними прогулками по зеленым улицам, ближним скверам и паркам. Можно при желании – заняться скандинавской ходьбой, велосипедом, поиграть в мяч.

Относительно раннюю смерть своего любимого А.лексея КонстантиновичаТолстого – тот стал после пятидесяти лет страдать от полноты, головных болей, грудной жабы, астмы и умер от передозировки морфия, с помощью которого тогда снимали боль – Николоз объяснял именно отсутствием телесной самодисциплины. А также наивным туризмом в оккультизм и тем, что в отличие от своего тезки Льва Толстого, поэт не смог подняться над привязанностью к охоте. Он не смог догадаться, что привычка к этому невежественному развлечению является убийством и, будучи одухотворенным человеком, все-таки продолжал грешить.

– А Владислав Крапивин понял это сразу. Он с детства возненавидел охоту, – не преминула напомнить Эрика и о своем любимом авторе. Но не затем, чтобы противопоставить его А. К. Толстому – тот тоже был для нее одним из любимейших. Просто Эрике всегда хотелось восхищенно говорить о Крапивине, открывать для людей это чудо. Так, наверное, относились к Евангелию настоящие проповедники. Они просто не могли молчать. Правда, Эрику смущало то, что, получается, Евангелие ей заменяли книги писателя, который, как она считала, воплотил Евангелие в собственной жизни.

– Но насколько я знаю, Крапивин тоже стал после пятидесяти страдать от полноты. И даже от непомерной полноты, – возразил Николоз. – Да, – вздохнула Эрика, – Пожалуй, твоя гипотеза верна. Если бы Владислав Петрович вовремя бы взялся за себя, то не разрушил бы свое здоровье. Хоть он и прожил долгую жизнь, но тоже вынужден был уже после пятидесяти отойти от активной жизни физически. Он даже уже не смог руководить «Каравеллой» – детским отрядом, который он создал еще в юности.– А как бы он взялся за себя, если никто не рассказывал ему о связи духовности и питания? Или, может, кто ему чего и советовал, но неубедительно. Людям нужно говорить о таких вещах вновь и вновь, пока они не призадумаются и не сформируют у себя нового мышления, не выработают новой установки.

10

В июле они познакомились с семьей Кароянов. Им тоже был нужен ремонт, а денег на него не было совсем. Их частенько не было даже на пропитание и на оплату коммунальных услуг, из-за чего семья нередко оставалась без света и газа, при этом готовили на дровяной печи, используя вместо дров доски, палки, ветки и шишки. Мебели тоже почти не было – спали на брошенных на пол матрасах. Впрочем, не было и пола. Так же – как и стен. Были – просто обмазанные цементом блоки.

Цементное облако постоянно стояло в воздухе, из-за чего ходившие летом в одних трусах мальчишки – дети приветливой высокой женщины по имени Эльвира – вечно терли кулачками припухшие веки и красные, слезящиеся глаза.

Был у детей и отец, но он горько пил, а напившись, буянил. Семья его в такие периоды выселяла. И периоды эти все больше затягивались. Так что отец фактически бродяжничал, лишь иногда наведываясь в гости.

Это были курды.

Как и цыгане, эта народность вписывалась в тбилисский колорит сугубо по-своему. Местные курды обычно жили разрозненно, тихо. Амбициозности в них не было совсем. К высшему образованию они не стремились и часто можно было увидеть их, узнаваемых по смуглым лицам и густым, курчавым волосам, одетыми в оранжевую спецформу с изображением на спине по-своему мудрого и задумчивого старика – дворника с картины Пиросмани. Но встречались среди курдов и люди образованные. Они были с приятными манерами, отличались простотой, ценили шутку.

Николоз говорил, что для этого народа у Бога есть особый промысел – он незримо отрицает чванство, шовинизм у тех народов, среди которых обитает (своей независимой страны у курдов не было, как и евреи, они были рассяны повсюду).

А по тому, замечает ли человек на своих улицах таких людей, здоровается ли с ними – познается он сам.

Итак, они познакомились с семьей Кароянов, которые жили в одном из спальных районов в брошенной строителями времянке на пустыре рядом с рынком. Таких времянок – они стояли вряд, подобно солдатам на смотру – было несколько. И в них тоже жили какие-то вселившиеся туда без спросу люди, оставшиеся без крыши над головой.

Поселение образовалась несколько лет назад. Городские власти вначале не знали про это, потом им было недосуг, и они смотрели на факт вселения сквозь пальцы. Но когда поселенцы обустроились, сделали ремонты, огородились и даже вырастили сады – им захотелось все это узаконить. И тогда-то и началась битва с городской администрацией за право жить на этой территории и дальше. Битва эта продвигалась с переменным успехом. Администрация то грозила выселением, предлагая взамен оплату съемных квартир в соседнем микрорайоне, то обещала все-таки разрешить им проживание на территории после очередных выборов. Все зависело от политического контекста – от близости выборов в органы местного управления. И под шумок такой обнадеживающей близости им как-то даже провели электричество и газ.

Семья Кароянов жила в крайнем бараке. За ним сухая глинистая земля была усеяна колючкми, на которых отчаянно трепыхались на вечном ветру обрывки целлофановых пакетов, которые, казалось, были собраны охапками со всего района. Кое-где валялись пластиковые бутылки, консервные банки и даже шприцы. Тут же располагалось очищенное от хлама футбольное поле, опознаваемое только по воротам, обозначенным двумя булыжниками. На этом поле обычно носились с мячом или просто сидели на деревянной балке, молча глядя прямо перед собой непонятными, струящимися вверх взглядами, три мущкетера, как называл их Николоз – Стефан, Гриша и Лука. Это и были братья Карояны, почти погодки.

Старшему, Стефану, было двенадцать лет, Грише – одиннадцать, а Луке – девять. Все они, как дети, еще не вступившие в подростковый возраст и не обнаружившие, что мир совсем не таков, к каковому готовили их родители и учителя, были еще добрые и в крупном – послушные.

Когда Николоз приходил с чемоданчиком, полным всевозможными инструментами, деталями, разноцветными проволками, раскрывал все это, как волшебную шкатулку, мушкетеры стразу налетали и принимались все это с раскрытыми ртами перебирать. Стефан спрашивал про назначение каждой вещи и Николоз весело объяснял. Если надо было – даже показывал. И

вскоре уже и эти мальчишки стали ходить за Николозом по пятам. Тем более, что он подарил им набор шашек с шахматами и после рабочего дня они еще успевали сыграть с ним партию в шахматы. Тянули жребий – кому из мушкетеров выпадет счастье сесть за шахматную доску. Эрике оставалось только удивляться, как быстро мальчишки освоили трудную для нее игру, хотя младшие – Гриша и Лука – учились в спецшколе. Считалось, что – из-за задержки в развитии.

Сама она предпочитала футбол. После шахмат все они высыпали во двор и азартно гоняли мяч до темноты.

А после шли в ту темноту как во все расширяющиеся ворота далеко-далеко, пока бараки совсем не скрывались из виду, и разжигали в поле костер из заблаговременно набранного в мешки хвороста.

Пекли картошку.

Потом Николоз читал стихи… Мальчишки же и сама Эльвира, которая была еще душой молода, мечтательно глядели в потрескивающие угли, улыбались чему-то.

Понравилось их бригаде в этих местах. И хоть работы было много – нужно было отштукатурить, отшпаклевать, покрасить все стены и потолки, выложить пол кафелем, переделать проводку и водопровод – день проходил весело. Расходиться не хотелось. И однажды они так и не разошлись, так и заночевали прямо у костра, подстелив побольше сухой травы. А проснувшись, еще и организовали субботник – набрали в освободившиеся от хвороста мешки пластиковый хлам и сожгли его. А консервные банки выкинули потом в мусорные баки. И скоро уже ребятам так все это понравилось, что они стали каждый день носиться по пустырю с мешками и вскоре тот стал чистым, ровным.

Только гирлянды из разноцветных целлофанов они снимать не стали – пускай висят себе на колючках как елочные игрушки и весело треплются на ветру, пускай в их краю будет как бы вечный Новый Год.

Они даже придумали такую игру – назначили себя хранителями Нового Года.

Живут вот на городской окраине дети – ходят в трусах, гоняют в футбол, режутся в шашки, сидят, мечтательно поводя глазами, на балке. Все думают, что они просто мальчишки. А они – хранителя Нового Года. Без них тот не придет.

Вели взрослые бригадиры и свои любимые философичные разговоры. Чаще всего говорили о религии, истории, искусстве. Возвращались постоянно мысленно к событиям на Украине. Прошли уже те первые дни, когда жарко спорили об их причинах, а потом, спохватившись, начинали думать, как остановить кровопролитие и что могут сделать лично они. Давно уже пришли к горькому выводу о своем бессилии. И к необходимости положиться на высший Промысел. И решили каждый рабочий день завершать общей молитвой за мир между Россией и Украиной. Причем, молились и за тех, и за других. К ним обычно присоединялись и люди, у которых они находились. А Эрика, вернувшись к себе, еще и участвовала онлайн в аналогичной молитве по соглашению в Соцсетях.

Кроме того, они решили на часть своего заработка покупать в букинистическом магазине книги и дарить их беженцам из Украины. Прикупив вдобавок детских игрушек. И взяли за правило начинать каждый субботний день с посещения одной из гостиниц, целиком отданной украинцам.

Там они тут же оказывались в середине круга набежавшей ребятни, к которой потом подтягивались и взрослые.

Раздавая подарки, они всякий раз присоединяли к ним карманный Новый Завет с Псалтырью в синем кожаном переплете. Николоз доставал их бесплатно у каких-то миссионеров и распространял где только мог, не забывая и жильцов, в домах которых они работали.

Многие дети наперебой кричали, что у них уже есть такая книжица. Некоторые даже показывали ее, вынув из кармана. А иные и прибегали, держа ее высоко над головой и размахивая, как флажком. На что бригадир отвечал: «Если у тебя уже есть такая книга, отдай ее тому, у кого ее еще нет. Найди такого человека – удиви его. Поиграй в такую антивоенную игру! В следующую субботу расскажешь мне, если захочешь, что тебе удалось».

Чувствовалась, что игра всем нравилась.

Николоз не уставал объяснять, что войны происходят оттого, что люди не читают этой маленькой книжицы. А если и читают, то не вникают в нее, что гораздо хуже. Потому что, не вникнув – часто не понимают. А значит – и искажают. И, что самое плохое, – становятся потом жертвами идеологической пропаганды. Начинают массово верить, будто война может быть превентивно-оборонительной. И даже молятся за победу в такой войне. Наивно веря, что защищают и защищаются. Не веря на самом деле в Бога. Любовь и доверие к которому познаются только по тому, любим ли мы, исполняем ли Его заповеди. Видим ли в них Красоту, в которой нуждаемся пуще хлеба. А Божьи заповеди Иисус Христос пересказал в виде Заповедей блаженства. Это – кодекс всякого честного человека. Без поступков в его русле не может быть счастья и радости просто потому, что так устроена жизнь. Что записано в одном из пунктов этого кодексе? «Блаженны миротворцы». Миротворцы не вносят раздоры для того, чтобы их регулировать. Не разжигают пожар для того, чтобы тушить. Не осыпают милостями и не приближают для того, чтобы держать под контролем.

Чем больше коллектив, тем он действует сплоченней. Это хорошо, когда коллектив объединяет Добро. А если люди объединились для того, чтобы сеять раздоры, поджигать, а потом мирить и тушить – причем, объединились в сверхдержавы и противостоящие друг другу военные блоки – что может быть в этом хорошего для населения Земли?

А в этом – подковерная суть мирового порядка, скрытая подоплека политики.

Нельзя называть одних хитрых и подлых людей шпионами, а других, столь же коварных и вредных – разведчиками. Одних – нападающими. А других – обороняющимися. Только потому, что, дескать, те, другие – свои.

Нет своих и чужих – вся Земля Господня.

Первый из людей, протянувший когда-то руку к клочку на общей Матушке-Земле и воскликнувший: «мое!» – уже нарушил кодекс всеобщего Счастья. И положил начало междоусобицам и войнам.

Поэтому одни и те же народы постоянно находятся то в одной роли, то в другой – то нападают, то – обороняются. А по сути – все связаны одной рабской цепью вражды.

Историки скажут, что это – историческая неизбежность. Скажут, что прогресс не обходится без жертв. Что сам Господь Бог создал народы и определил каждому из них границы. Но из Слова Божьего следует, что это было сделано из милосердия к уже падшему, уже разделившемуся человечеству. Для того, чтобы этот Вавилон не смог сплотиться в глобальный коллектив под знаменем Зла, думая, что творит Добро и вовсе не истребил бы себя в своей самонадеянности.

Всякому народу Бог определил свои границы, дабы он искал в них Его самого и Его настоящее Добро, искал подлинное Счастье, а не боролся за Счастье с соседями.

Николоз и Эрика и там читали стихи.

Была в гостинице и гитара, и Николоз пел христианские песнопения. Потом гитара шла по кругу. Георгий затягивал грузинские народные песни, особенно хорошо получалась у него возвышенная, щедро-разливная, бодрая песня «Тушури». Кто-нибудь из поселенцев гостиницы затягивал украинские песни. Звучали старые бардовские песни и лирические песни из старого советского кино.

11

Но однажды кто-то из украинцев хмуро заметил: – Я так и не увидел вашего отношении к оккупации нашей земли. Такое ощущение, что вы демагог, пытаетесь обелить роль России, уравнять нападающих и обороняющихся. Пожалуйста, отделяйте мух от котлет. Говорю вам это как украинец русской национальности. Как русский европеец. Только европейский путь с опорой на мирный оборонительный блок НАТО может сковать на время один из образов многоликого апокалиптического дракона, этого нового Гога и Магога – Московскую Орду. Причина этой войны – родовая российская азиатчина. Московия никак не может выдавить ее из себя по капле.

Николоз собрался было ответить, но его опередил Георгий. Он закричал, внезапно выскочив в центр круга из-за спин собравшихся людей и встав с Николозом плечом к плечу:

– Эх, дорогой! Какой ты европеец?! Разве европейцы отрекаются от родного языка? Почему ты запретил своему русскому европейскому языку вольно ходить по Украине?!

– Во-первых, я лично ничего не запрещал. А во-вторых… – Нет, это ты запретил! – упрямо топнул ногой Георгий, вперив в русского европейца гневно сузившиеся глаза. – Государство, это кто по -твоему, разве не ты?! Вспомни какие раньше мы пели песни: «Я, ты, он, она – вместе дружная страна!». Да, той страны больше нет, но лучшее от нее можно же было оставить. Или она не была вам матерью?! Безродные мы все тут, сироты, шалтай-болтай. В мать плюем! И потом, какой к черту мирный военный блок?! Ты что – в армии не служил?! Где ты видел мирную армию? Раз повесил на стену ружье, значит, оно когда-нибудь выстрелит. Может быть даже – само… Допустим, сегодня блоком НАТО правят мирные генералы. А вдруг завтра – военный переворот?! А ты помогаешь опоясать братскую тебе страну чужими военными базами. Пойми, Путину не нужна твоя территория. Ему нужно чтобы с твоей территории не затягивали вокруг его горла золотую цепь. Это все-таки – кот ученый. Надоело ему ходить на золотой цепи. Вот он и взорвал международную законность, раз та мягко стелет, да жестко спать. Что можно противопоставить однобокой рациональности? Только иррациональность! Но это, конечно, не выход.

Еще какой-то мужчина гневно произнес:

– А дракона и нужно держать в цепях. Это политика сдерживания. Правильно делает НАТО! Ты, брат, уже, наверное, не помнишь, что Украина добровольно взяла на себя статут безъядерной державы. Все свое ядерное оружие она отдала России. И, как оказалось, напрасно. Украина стала подумывать отказаться от безъядерного статуса только после того как Орда вторглась в Крым и Донбасс. Будь прокляты россияне, раз они молчат и не останавливают свое сумасшедшее руководство! Все видят – и молчат! Будь они прокляты!

– Да Московии всегда была варварским государством! – сказала одна женщина. – Это мы – Киевская Русь! Хоть поляки с литовцами и теснили нас, но дух у нас с ними был общий – европейский. А Московия действительно вековала свои века с Ордой. И – где теперь Орда?.. Туда и ей дорога!.. Будь прокляты наши враги! Они позавидовали нашему европейскому развитию. Решили сбить нас с пути!

Георгий, вдруг стушевавшись, приложил руку к груди и принялся взволнованно увещевать всех с выступившими на глаза слезами:

– Родные, не проклинайте никого! Вспомните, что вы христиане. Проклятые мысли циркулируют по кругу, потому что все происходит из одного корня. Вспомните, что Россия, приняв на себя удар татаро-монгольского нашествия, дала другим европейским народам время на развитие. А спустя века – героически приняла на себя удар Наполеона, а потом – Гитлера. И на сей раз не только заслонила, но и освободила Европу. А сама – да, отстала. Причем, она и сейчас является для Европы щитом, сдерживая притязания мусульманского Востока. И ее же теперь за это упрекают, нещадно подстегивая к переменам, которые не могут быть мгновенными. Внешне на скорую руку поменяться можно, и уже менялись не раз, да серьезно ли это. Если уж вы идете в Европу, вспомните что и она образовалась из варварских народностей. Нрав ее стал понемногу смиряться только с приходом христианства. Хотя варварство все равно давало о себе знать в период мрачного средневековья. Извратило оно Христа, столько крови пролило. Несло, якобы, другим народам, свет. Ах, елки-палки, миссионеры-варвары!.. И сейчас – то же самое. Только хитрей.

Эрика вспомнила как Георгий, выкладывая пол плиткой, мог вдруг, вскипев, закричать на эту самую плитку, если та легла криво: «Да ты что?! Нет, только не это!.. Ах, ты белая тварь! А ну давай ложись!». Переложив плитку заново, Георгий долго еще потом бурчал на нее. А потом, поднявшись с корточек, вдруг подойти к Эрике, и взяв ее руку, вдруг поцеловать ее. Кротко попросить, глядя в глаза своим ласковым, чуть смущенным, всегда немного удивленным, лучистым взглядом: «Водички бы мне… Принесешь?». Георгий называл себя мастером-путешественником, он многие годы с удовольствием кочевал с целой повозкой инструментов из квартиры в квартиру, делая ремонты с поразительным мастерством и ответственностью. Брал он за такую работу недорого, но зато по-хозяйски занимал каждую ремонтируемую квартиру на весьма неопределенный по растяжимости срок и с толком, с расстановкой делал свое дело до тех пор, пока все не становилось ладным. А после, выкликнув ликующе: «Я памятник себе воздвиг!..» – удалялся в трехдневный запой. Были у него и жена с взрослой дочкой. Те иногда звонили, и Георгий выходил переговорить в подъезд. Иногда – не брал трубку. Домой он возвращался за полночь, уходил рано утром. И с семьей никого из них не познакомил. От расспросов о ней уходил.

И нет бы Эрике сейчас дипломатично поддержать товарища словом или хотя бы промолчать. Но в их компании было не принято – руководствоваться в спорах принципом «свой или чужой». И Эрика сказала то, что думала:

– И все равно Россия не должна была вторгаться в Украину. Просто потому, что она великая. А большие – они великодушные, не трогают маленьких. Жалко великана… Упал он.

Тут Николоз и произнес свое точное, разительное по ясности определение: – Но для того, чтобы стать большим, надо сначала снова стать… маленьким.

Стразу стало тихо. Даже дети перестали резвиться.

И вдруг кто-то зааплодировал.

Потом, через паузу, кто-то еще.

И вот уже со всех сторон понеслись, создавая пространство для еще большего вдохновения, настоящие аплодисменты. Они были противоположны слезам, которыми эти люди были переполнены до краев внутренне.

– Да-да, – повторил Николоз. – Нужно сначала отбросить всю эту внешнюю шелуху – мысли о том, чей род древнее, кто более варвар, кто иудей или эллин, русский или еврей, грузин или осетин, славянофил или западник, социалист ли, капиталист ли – и просто снова стать собой. Тем маленьким мальчиком. Или девочкой… Тем человеком, который сейчас плачет внутри тебя. Его зовут Иисус. Или Андрей. Или Эрика. Или Георгий. Эльвира, Стефан, Гриша, Лука, Алексей. И даже Путин Владимир Владимирович.

Люди поняли, что и слезы – они тоже бывают разные.