Неправильные: cборник повестей

Что ж вы дивитесь,

Раз мы желаем

Всех обездоленных соединить?

Вам, пустозвонам,

Злобным лентяям,

Только бы яму для общества рыть!

Да, мы устали,

Путь потеряли,

Вы же болтаетесь навеселе.

Мы несчастливы,

Вы же спесивы, –

Как нам ужиться на этой земле?

Вы клеветать

Продолжаете дальше,

Всюду безбожьем корите вы нас.

В бога неправды,

В господа фальши

Мы, безусловно, не верим сейчас.

В бога-разбойника

И лицемера,

В бога, живущего нашим горбом,

Вам, тунеядцам,

Свойственна вера,

Мы вам охотно ее отдаем.

Но в утешителя

Обремененных

И обличителя праздных людей,

В господа страждущих

И угнетенных

Не утеряли мы веры своей, –

Братство и равенство

Нам возвестившего,

Бога распятого, бога в крови,

Слабых призревшего,

Сильных язвившего,

Вами гонимого бога любви;

Всех двуязычных,

К фальши привычных

Ниспровергающего без труда,

Всех фарисеев

И саддукеев

Изобличившего раз навсегда!

Он уподобил

Смердящему гробу

Всех, кто, как вы, лицемерил в веках…

Дети обмана,

Насытив утробу,

В бога вы верите лишь на словах».

15

Вечный спор гор и долин. Странный спор людей, не вникших в диалектику Христа. Или хотя бы просто в диалектику повседневной жизни. Так спорили на Руси –интеллигенция и власть, славянофилы и западники, либералы и консерваторы, жители города и деревни… В советское время спорили даже физики и лирики. А лирики спорили – еще и между собой. Отголоски таких споров доходили и до Грузии, подхватывались тут и рождали своеобразные идеи.

Вели такой спор и поэты-соперники: «горный орел» Важа Пшавела из высокогорного Чаргали, спускавшийся в Тифлис только когда нужно было отнести в хурджине рукопись в редакцию, и проживавший в столице Акакий Церетели. Стреляли друг в друга стихотворениями. Акакий брал изяществом, Важа – меткостью.

И только Илья, обнимавший думами и горы, и долины, сочувствовал им обоим. Но не подавал виду.

Как ему было объяснить им, полным внутреннего достоинства, сильным и щедрым, что надо бы им немного уйти в себя, как уходит в себя после шторма море. Чтоб и другой мог пройти по узкой тропе к поэтическому олимпу. А проходя мимо, быть может, слегка задержаться в эфире личного пространства своего поэтического визави. И вдруг увидеть того – другими глазами.

Как было объяснить, что горы и долины все-таки сходятся. На новой высоте. Там, где совсем нет гордости. И поэтому все становится – очень простым. Интеллигент не презирает, а развивает народ. А подлинные аристократы – становятся лучшими, чтобы вести свою нацию к Свету. Из лучших же – уже можно избирать правителей. Правитель не досаждает гражданскому обществу и не делает ставку на тех, кто молчит или льстит. Города у него зелены как села, а села – похожи на города. И тут, и там промышленность вынесена за черту. Туда легко добраться на скоростном транспорте. Армия там – состоит только из защитников отечества. Потому что захватнические войны – запрещены законом. А этот международный закон защищают коллективные миротворческие силы всех без исключения государств мира. Итак, горы и долины сходятся в душе человека, когда он обретает собственную высоту. И только эта, быть может, у кого-то совсем невидимая постороннему глазу высотка может поднять над жизненными трудностями.

Такая мысленная картинка выстроилась в воображении Эрики, когда она в очередной раз обходила секторы Дома Юстиции.

Выйдя из здания, она присела на одну из лавочек в парке, через который можно было пройти к проспекту Агмашенебели, и добросовестно занесла в тетрадь сделанные сегодня шаги. Поставила тройной знак вопроса над проблемами. И невольно улыбнулась.

Да разве же это проблемы?!

Подумаешь, человек не может юридически подтвердить свою личность в документах на квартиру. В то время как целая страна может стать никем в отношении своей территории. А часть ее де-юре уже обрела такой статус после серии молниеносных референдумов в зоне проведения СВО, хотя де-факто – еще не покорена. В любой момент в нее могут войти вежливые люди в погонах и попросить освободить чужую землю. Вспомнилось, как тридцать лет назад жители Советского Союза в одночасье лишились государства. Хотя вроде бы большинство высказалось до того на референдуме за его сохранение. Причем, государство было расформировано не иноземным войском, а собственным правительством. Умный был советский народ, но – не мыслящий. Охотно верил всему. Ведь власти, для того, чтобы держаться на плаву, все время приправляли свои действиями идеологией, но не позволяли вдуматься в нее всерьез. И любая – даже потенциальная – попытка мыслить критически пресекалась на корню. Вот и пришла страна мерным шагом к концу. Фактически, самоликвидировавшись.

Была уже осень. Холод понемногу просачивался внутрь отрезвляющей микстурой. И хотелось держаться за исчезающее тепло. Эрика вспомнила, как она объясняла во время летней поездки в Мцхету, как понять, кто виноват, а кто прав, если обе стороны врут и ябедничают друг на друга.

Этот вопрос задал Стефан, когда они, постояв у места слияния Арагвы и Куры, присели на лавки за дощатым столом.

– А ты помнишь, как вы потеряли дом? – осторожно спросила Эрика.

– Я тогда еще не родился. Но мама рассказывала. Родители у нее – все они жили в Тбилиси – умерли рано. И ее взяла к себе бабушка, у которой был в Мцхете свой дом. Он был вон в той стороне, рядом с местом на берегу Куры, где любил сидеть отец Габриэл. Теперь туда тоже шляются… Простите, я хотел сказать – ходят туристы. И как-то отец Габриэл, проходя по своему обычному маршруту мимо маминого дома, пригляделся к девочке и, не останавливаясь, пробормотал через плечо: «Трудная у тебя будет жизнь. Очень трудная. Но ты все преодолеешь». Сказал – и пошел себе дальше. Он знал, что эта девочка, как и многие другие мцхетские дети принимает его за сумасшедшего и боится. Когда-то детвора в каком-то другом месте даже жестоко избила его, поломав ребра. И все из-за слухов о сумасшествии из-за его странного поведения. Слух же распустила еще советская власть, потому что однажды отец Габриэл сжег накануне демонстрации в честь октябрьской революции огромный портрет Ленина. Он сказал, когда его бросили в застенки КГБ, а потом в психиатрическую клинику, что поклоняться надо Иисусу Христу, а не Ленину. И, кстати, он сам так сильно поклонялся Иисусу Христу, что собирал по подвалам старые иконы и развешивал их на стенах храма, который он построил собственными руками в своем дворе в Тбилиси. И власти как ни старались, так и не смогли его разрушить. Кажется, один раз все-таки разрушили, но отец Габриэл построил его опять. И второй раз совершить такое святотатство совести не хватило даже у советских властей. Ну, в общем, старец Габриэл, бросил маме через плечо свое пророчество и побрел себе восвояси дальше.