Ловушка для Бога. Книга первая

– О, да это же прижизненное издание! Откуда у вас такая редкая книга?! – воскликнул он и, не дожидаясь ответа, открыл книгу на титульном листе.

На титульном листе была дарственная надпись на имя деда Марка и подпись. Марк видел эту надпись раньше, но не разобрал имя дарителя, вернее, не обратил на это внимания. Фотограф внимательно рассматривал подпись, качал головой и шевелил губами. Наконец, оторвав взгляд от титульного листа, он, будто все еще не веря самому себе, то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес:

– Это ведь ученик Фулканелли подписал…

Даже в темноте в отблесках света от памятника Марк и Микки заметили на его побледневшем лице это выражение растерянности и удивления, его блеклые, выцветшие голубые глаза то ловили взгляд Марка, то опять устремлялись к надписи. Марк сказал:

– Эта книга принадлежала моему деду, теперь принадлежит отцу.

Фотограф кивнул.

– А вы читали книгу? – спросил он.

– Еще не успел, – почему-то смутившись, ответил Марк.

– А вы откуда, ребята? Чем занимаетесь? – спросил фотограф.

– Из Ден Боса, учимся в Академии искусств, – Микки вмешалась в разговор, решив поддержать Марка.

– Надо же! А я долгое время жил в Ден Босе, сейчас живу у дочери, пока работаю над проектом. Пришлось продать дом после того, как случился инфаркт. Сейчас я, правда, поправился, но в Ден Бос уже, как видно, не вернусь. – Старик помолчал, раздумывая о чем-то. – У меня много знакомых в Ден Босе. Возможно, вы знаете одного, он тоже учится в академии. Его зовут Херман.

Фотограф посмотрел на Микки. Микки молчала, ее начал раздражать этот неизвестно откуда взявшийся болтливый дед. «Еще не хватало, чтобы он был знаком с Херманом», – злобно подумала Микки, она только сейчас вспомнила о Хермане и о том, что ей придется договариваться с Марком о том, чтобы Херман не узнал об их встрече в кафе и тем более об их поездке в Амстердам. Марк кивнул:

– Да, мы учимся вместе.

Старик смотрел, не отрывая взгляд, на обложку книги, которую он уже передал Марку. Марк молчал. Микки тоже молчала. Фотограф принялся снова рыться в карманах. Наконец он достал кассету с фотопленкой и принялся перезаряжать фотоаппарат. Марк и Микки молча ждали. Марк все продолжал держать штатив в руке.

– Раскладывай штатив, сейчас я вас сфотографирую, – проговорил фотограф.

Марк разложил штатив, и старик принялся устанавливать фотоаппарат на штативе. Марк уже начал жалеть, что они сразу не отказались фотографироваться и не ушли от этого странного деда.

– Вы, наверное, знаете, что в соборе в Ден Босе есть галерея со скульптурами? – неожиданно спросил старик. – Херман наверняка рассказывал вам о ней.

Марк и Микки молча переглянулись.

– Стань поближе к нему, Микки. Да, так. А ты поверни голову немного влево, так, чтобы виден был профиль. Смотрите друг на друга, не улыбайтесь, – командовал старик, и они почему-то ему подчинялись. – Стойте так, не шевелитесь, пока я не кончу считать!

Он нажал на спуск, вспыхнул свет от вспышки. Фотограф отсчитывал секунды, Марк и Микки смотрели друг на друга, не отрываясь.

– Все! – крикнул он.

Затем, снова порывшись в кармане, обращаясь к Марку, он сказал:

– Когда пойдешь на галерею, не забудь взять вот это. – И он протянул Марку старинный ключ.

– Что это? – удивился Марк.

– Это ключ от южного портала. Мне он уже не понадобится, – вздохнул старик. Марк взял ключ, в его глазах сквозило недоверие.

– Вот моя визитка. Фотографии будут готовы через несколько дней, приезжайте, только позвоните заранее: я часто выхожу в город, – продолжал фотограф. – Приезжайте, посмотрите мои работы, я почти закончил проект.

Марк и Микки кивнули, им вдруг стало жаль старика.

– Передавайте привет Херману, – сказал он на прощание.

– Спасибо, конечно, передадим. Всего хорошего, – ответил Марк.

Микки кивнула в знак согласия. Вдруг она спросила:

– А откуда вы знаете про галерею?

На лице фотографа появилось довольное выражение, как будто он ждал этого вопроса и дождался: женская природа неизменна – любопытство сильнее осторожности.

– От моего учителя. Я вам расскажу, когда вы приедете за фотографиями.

– Да, хорошо, уже действительно поздно, нам пора, – согласилась Микки.

Марк и фотограф обменялись рукопожатиями, Микки протянула старику руку. Он бережно взял ее горячую руку в свои сухие холодные и вдруг, притянув к себе, сказал несколько фраз ей на ухо. От его слов у Микки широко раскрылись глаза, она стояла как завороженная, губы у нее приоткрылись, кровь прилила к лицу, рука медленно выскользнула из его рук. Фотограф подхватил штатив и быстрыми шагами двинулся к церкви.

– Запомни: третий! – крикнул он, обернувшись.

Через несколько шагов, звук от которых отдавался от стен дворца глухими низкими ударами, он исчез в узком проходе между королевским дворцом и церковью.

– Микки! – окликнул Марк застывшую Микки и взял ее за руку.

Микки глубоко вздохнула, очнувшись, и вернулась в реальный мир. Глаза Микки блестели, как будто в них застыли слезы.

– Микки, не плачь! – с чувством сказал Марк.

Он обнял ее, Микки придвинулась к нему, и они поцеловались.

– Что, что он тебе сказал?! – нетерпеливо спросил Марк, оторвавшись от ее губ. – Он тебя обидел? Пошлость какую-нибудь?

Микки покачала головой:

– Нет, все нормально.

Марк настаивал: такой Микки он никогда не видел.

– Да нет, ничего. Потом… Поедем домой! – проговорила Микки скороговоркой и потянула Марка в сторону припаркованного мотоцикла. Марк послушно пошел за нею.

Микки как можно тише открыла входную дверь и сразу, не раздеваясь, прошла в свою комнату, включила ночник. Часы показывали половину третьего ночи. Микки разделась и, абсолютно нагая, подошла к зеркалу. Ее светлые волосы рассыпались по плечам, челка доходила до глаз, закрывая брови. Зеркало было небольшим, и она не видела себя всю. Тогда Микки, закрыв жалюзи, поставила стул подальше от зеркала, включила свет, встала на стул и принялась разглядывать свое тело. Зеркало отражало только верхнюю часть тела Микки, и, чтобы увидеть другие части, Микки приходилось изгибаться, приседать, спускаться на пол и передвигать стул дальше от зеркала. Затем Микки проделала все то же самое, смотрясь в зеркало пудреницы и разглядывая себя со спины. Наконец она передвинула стул на его обычное место у стола, выключила свет и легла. На рассвете ей приснился короткий сон. Она увидела себя на пустынном берегу моря, один берег которого уходил песчаной косой к горизонту, где жемчужного цвета море сливалось с перламутровым предрассветным небом. Другой берег дугой огибал широкую бухту, где на самом мысу на высоком обрывистом берегу возвышался маяк. Микки медленно входила в воду, и ее тело покрывалось мельчайшими пузырьками воздуха и становилось как ртуть. Она не чувствовала воды, ей было ни холодно, ни горячо, она только чувствовала эту тонкую пленку воздуха и плыла медленно, стараясь не нарушить тонкий «ртутный» слой кожи. Она направлялась к маяку. Микки одновременно была внутри своей оболочки и вместе с тем видела себя со стороны. Она ощущала и чувствовала, и осознавала себя и весь мир вокруг одновременно, она была и весь мир, и часть его. Она была здесь и сейчас и одновременно везде и всегда. Времени не было, вернее, Микки находилась и там, и здесь, и впереди, и длилась, и множилась бесконечно, но все же она, Микки, была здесь, в воде, и подплывала к маяку. Медленно Микки вышла из воды на берег. У самой кромки воды берег был песчаный, дальше начинался утес, и в нем были вырублены ступени, ведущие, по всей видимости, к маяку. Микки ступила босой ногой на камень, и мгновенно ее «ртутная» пленка стекла и превратилась в маленькую лужицу воды на холодной ступени лестницы. Микки поднималась по ступеням все выше и выше и наконец оказалась на самом верху утеса, перед входом в здание маяка. Здесь, наверху, было тихо, только Микки все равно ощущала кожей движение воздуха. Бухта лежала у нее под ногами, как створки раскрывшейся раковины перламутровки. Краем глаза Микки уловила движение далеко внизу у самой кромки моря. Она повернула голову и увидела себя, входящую в воду в том самом месте, где она была несколько мгновений тому назад. «Как же так?» – родился и тут же погас вопрос. «Так…» – услышала, вернее, ощутила внутренний голос Микки. Вдруг вдали резко обозначилась линия горизонта и по глади моря побежали трепещущие дорожки света, и все пространство наполнилось слепящим светом. Микки зажмурилась и проснулась. Сквозь тонкие щели жалюзи пробивались лучи солнца, и тонкая полоса света приходилась как раз на глаза Микки. Она вновь закрыла глаза и представила бухту, в которой она только что была малой каплей в море и одновременно всем сущим. «Я – Великая богиня», – сказала Микки и улыбнулась.

Глава 17. Встреча в кафе

Осень 1999

Казалось, что Херман не удивился, когда Марк, как только они уселись за столиком в кафе, сказал:

– Мы вчера встретили Иеронима Баккера.

Весь день на занятиях и в перерывах между ними и Херман, и Микки, и Марк мало говорили, сосредоточившись каждый на своих мыслях. Как только занятия закончились, они, не сговариваясь, встретились на первом этаже в холле.

– Надо поговорить, – сказал Херман, и Микки и Марк послушно кивнули.

Они молча ехали на велосипедах к кафе, и перезвон колоколов с башни собора летел им вслед, обгоняя и направляя их мысли.

– Мы вчера встретили Иеронима Баккера, – повторил Марк.

Херман взглянул на Микки, но ничего не спросил.

– Он просил передать тебе привет, – сказала она и неожиданно покраснела.

Затем она сбивчиво в нескольких словах рассказала, как Марк узнал о скульптурах на галерее собора и как получилось, что она, Микки, оказалась в час ночи на площади перед королевским дворцом и встретила совершенно случайно Иеронима.

– Он все знает о скульптурах и дал нам ключ, – закончила она свой рассказ и посмотрела на Марка.

Марк вынул из кармана куртки старинный ключ и, не выпуская из своих рук, показал его Херману.

– Что за ключ? – глухо спросил Херман.

Марк объяснил. Херман молчал, ничего не отразилось на его лице, только губы сжались в одну линию и лицо стало напряженным и некрасивым. В душе Хермана зарождался ураган: он столько лет хранил тайну, обещая Иерониму никому ничего об этом не говорить, и вот теперь Иероним сам отдал ключ от входной двери собора людям, которых он даже не знал. А Микки?! Он всегда знал – знал! – что ей нельзя доверять. Но самолюбие не позволило Херману показать, как сильно он был задет.

– Что еще сказал Иероним? – спросил он, не отрывая глаз от ключа, который Марк вертел, ставя его то на конец с бородкой, то на кольцо на другом конце стержня.

Марк перестал крутить ключ и сказал:

– У него был инфаркт, он живет у дочери сейчас. Сказал, что уже не приедет в Ден Бос. Пригласил приехать к нему за фотографиями через неделю. Хочешь, поедем вместе?

Марк прикусил язык, потому что едва не сказал: «Хочешь поехать вместе с нами?» – и сам удивился, что думает о себе и Микки как об одном целом.

– Посмотрим, – уклончиво ответил Херман.

Слова Марка больно резанули Хермана по сердцу. «Неужели Иероним так плох? Значит, он уже не надеется подняться на галерею, если отдал ключ. Значит, он хочет, чтобы мы сделали это втроем. Зачем?» – продолжал размышлять Херман. Марк и Микки переглянулись, и Микки, решившись, сказала:

– Он уверен, что надо идти втроем. Он сказал, что… – тут Микки осеклась и замолчала.

– Что? Что он сказал? – переспросил Херман.

Микки чуть было не проговорилась о том, что Иероним сказал ей на ухо перед тем, как уйти, но это была тайна, ее тайна, а уж свои тайны она умела хранить.

– Ну сказал, что надо пойти втроем, – ответила Микки. – Так и сказал: «Идите втроем, пока не поздно».

Слова «не поздно» эхом отозвались в душе Хермана. «Что может измениться? – спросил он сам себя, и в глубине души уже был ответ. – Да все: все может измениться, и очень скоро». Наконец он решился:

– Мы пойдем завтра ночью. Будьте готовы.

Он резко поднялся на ноги, бросил на стол банкноту в десять гульденов, обратившись к Марку, сказал: «Расплатись!» – и быстро направился к выходу. Сделав три шага, он обернулся, посмотрел на Микки, поймал ее взгляд, кивнул и сказал:

– До завтра. Встречаемся на площади у собора в четыре часа ночи.

Херман резко развернулся и вышел. Микки не успела ничего ответить. Как только за Херманом закрылась дверь, она почувствовала, как тяжесть навалилась ей на плечи и пригнула к столику. Ее левая щека горела, как будто она получила пощечину. Наклонив голову и глядя на пену в чашке с кофе, Микки спрятала лицо за волосами. Волна пряного запаха корицы накрыла ее, и вновь из ниоткуда, как сладостная музыка, прозвучали слова: «Ты – богиня». Микки выпрямилась, подняла голову, выгнув шею, и встретилась взглядом с глазами Марка. Он улыбнулся, и Микки ответила ему призывной улыбкой. Помолчав немного, Марк спросил Микки, пойдет ли она завтра на занятия, на что Микки неуверенно ответила, что пойдет. Они еще немного посидели, допили кофе. Разговор после ухода Хермана не клеился. Неожиданно к ним пришло осознание, что они стоят перед неотвратимостью выбора: либо бросить эту странную затею, либо пойти до конца на поводу у любопытства и странного чувства притяжения, которое охватывало их души. Тайна влекла, притягивала, ничего не суля взамен. Микки вновь вспомнила слова Иеронима, которые вошли в ее сознание, как нож в масло, и растворились в ее душе навсегда. «Иди, приготовься», – прозвучало в голове, и Микки поняла, что это именно то, чем ей надо теперь заняться.

– Мне, пожалуй, пора, – сказала Микки и взяла с соседнего стула свою сумку.

Они вышли на улицу. Моросил мелкий дождь, погода явно не располагала к прогулке.

– Ты сейчас куда? – спросил Марк. – Домой?

Микки кивнула.

– Ты не передумаешь? – спросил Марк, видя растерянность Микки.

Она покачала головой:

– Нет. Я пойду на галерею.

Затем спросила, хотя заранее знала ответ:

– А ты?

– Конечно, обязательно.

Марку все представлялось заманчивым приключением, хотя он уже обдумывал юридическую сторону этого «предприятия». Наличие ключей от входа в собор и от галереи наверху придавало какую-то легитимность этому посещению, превращая ночной рейд именно в посещение культового объекта, своего рода экскурсию. Марк уже подумывал написать небольшую записку о том, что они собираются посетить галерею собора с образовательной и научной целью, и спрятать ее у себя в комнате, чтобы ее могли бы прочитать полицейские, если возникнут осложнения и их поймают. Или, еще лучше, сделать магнитофонную запись. Эта идея увлекла Марка, и ему захотелось немедленно приступить к ее осуществлению.

– Ну тогда до завтра, увидимся в академии, – попрощался Марк, снимая замок с велосипеда.

– Да, до завтра. Пока! – махнула рукой в ответ Микки. – А почему ты не на мотоцикле?

– Чтобы не дразнить Хермана, – с усмешкой ответил Марк.

Его ответ не понравился Микки, но она ничего не ответила и уехала.

Глава 18. На галерее

Осень 1999

Было уже за полночь, когда Микки поняла, что Херман не зайдет за ней, чтобы идти к собору вместе, – телефон молчал. Микки даже почувствовала облегчение от этого, сейчас она нуждалась в одиночестве. До собора идти было минут десять медленным шагом. Она поставила будильник на три часа ночи, легла и сразу заснула, но через два часа она проснулась, как от толчка, и уже не могла заснуть. Время тянулось медленно: казалось, огромное колесо размером с город, да что там город, размером с орбиту Земли, насаженное на ось, прокручивалось вхолостую, не давая хода событиям. Требовался клин, чтобы ось и втулка сцепились в смертельном объятии, и этот пласт времени проявился в реальности. Требовалась жертва. Микки была внутренне напряжена, она не понимала почему, но внутренним чутьем осознавала, что сейчас именно она сможет заставить колесо времени сдвинуться. Микки вышла на улицу. Было тихо и безветренно. Высокая луна летела ввысь меж редких облаков, но, поднявшись в небо до точки отрыва от земли, скатывалась на свою орбиту, чтобы начать движение вновь. Микки медленно двинулась к собору кружным путем. Она петляла по узким улицам, огибая соборную площадь. Миновала узкий канал, начинающийся прямо от дороги, городской архив. «Глухое здесь было местечко, если оно называется „Волчий угол“», – подумала она. Наконец она вышла к собору с правой стороны и остановилась под огромным платаном у самой церковной ограды. Раскинув громадные ветви на исполинских стволах, платан жил своей жизнью, время от времени нарушая тишину вздохами и трепетом листвы. Собор и соборная площадь были обсажены по периметру деревьями, и они не допускали далекие звуки города, улавливая их ветвями и листвой. Все новости о городских событиях деревья пересказывали друг другу, оставляя все в своей памяти. До собора не долетало ни звука. Микки простояла под платаном довольно долго, когда услышала приближающиеся шаги и увидела силуэты – это были Херман и Марк. Они направлялись к платану. Микки вышла из тени. Итак, все были в сборе.

– Пора, – глухо сказал Херман. – Надо перелезть через ограду.

Он подсадил Марка, тот ловко забрался на нижнюю ветвь платана, нависающую над оградой, и протянул руку Микки. За считаные мгновения все трое оказались за оградой и подошли к двери южного портала. Марк достал ключ, вложил в замочную скважину и повернул. Скрежет металла о металл показался оглушительным, но дверь довольно легко приоткрылась – петли были смазаны маслом. Они проскользнули в узкую щель и прикрыли за собой массивную дверь. Сердца учащенно бились, наполняя гулкую настороженную тишину собора волнами живой безудержной молодости. Не дожидаясь, когда темнота, отпрянувшая было от слабого света с улицы, обступит их и поглотит, Херман включил фонарь и двинулся к двери на галерею. Микки шла за Херманом, за ней шел Марк, но все равно ей было жутко. Так жутко, что она перестала думать и просто тупо смотрела вперед на ту часть пространства, которую освещал фонарь, и переставляла ноги. Наконец они добрались до двери наверху и Херман повернул ключ. Свежий порыв ветра из приоткрывшейся двери отогнал затхлый воздух на лестнице, широко распахнув дверь. После черной тьмы, царившей в лестничном проеме, лунный свет ослепил их в первое мгновение. Луна заливала собор вибрирующим светом, освещая пол галереи, перила и шпили. Здесь, на высоте, чувствовалось движение ветра. Волны воздуха, пронизанные лунным светом, прикасались к щекам, шевелили волосы, забирались под одежду, выманивая наружу. Казалось, они вдыхали не воздух, а жидкое серебро, обжигавшее носоглотку, бронхи, и оно, достигая легких, проникало прямо в кровь. Бездумно, как завороженные, они шагнули на галерею. Город лежал перед ними, обозначенный огнями улиц, но он был далеко и сейчас не имел никакого к ним отношения. Они стояли, инстинктивно прижавшись спиной к стене собора. Херман посветил на свои часы.

– Светать начнет через полчаса, тогда будет видно, – сказал он и взглянул на Микки. – Не холодно?

Микки качнула головой, казалось, она сама не понимает, холодно ей или нет. Марк вынул из бокового кармана куртки плоскую фляжку, блеснувшую в свете луны, и открутил крышку.

– Выпей, это коньяк. Я у отца нашел на стеллаже, когда книги искал, – пояснил он и протянул фляжку Микки.

Она вновь качнула головой.

– Не бойся, один глоток, согреешься. Еще долго тут торчать, – настаивал Марк.

Микки взглянула на Хермана. Херман взял фляжку из рук Марка, втянул воздух, почувствовал запах коньяка, сделал глоток, затем другой.

– Классный коньяк, – сказал он, дождавшись, когда вкус раскрылся полностью.

Микки взяла фляжку в руки и отпила глоток, затем еще два маленьких глотка. Поморщившись и передернув плечами, она сказала:

– Не коньяк, а микстура какая-то.

Марк тоже сделал несколько коротких глотков.

– Правда, отдает травами, – пробормотал он. – Мой папаша, как всегда, все с «изысками», коньяка нормального не может налить.

Через мгновение они почувствовали, как тепло поднялось из желудка к сердцу и побежало по всему телу. Внутри напряжение спало. Херман достал из рюкзака поролоновый коврик, расстелил у стены, приглашая присесть. Они уселись, прижавшись плечами друг к другу, помолчали. Цвет неба неуловимо менялся, луна казалась еще выше.

– Надо еще ждать. Уже недолго, – сказал Херман.

– Так, пожалуй, заснешь! – сказал Марк, почувствовав слабость в ногах и то, как отяжелели его веки.

Микки сидела не шевелясь и смотрела прямо перед собой.

– Микки, ты как? – толкнув ее плечом, спросил Марк.

Микки удивленно взглянула на него:

– Я? Нормально.

– Уверена? Не холодно? – продолжал Марк.

– Тише! Что ты так громко говоришь? Помолчи! – шепотом ответила Микки и, повернувшись к Херману, спросила:

– Ты слышишь? Слышишь?

Херман прислушался: издалека донесся шум набирающего скорость поезда.

– Это поезд, Микки, – ответил он и снова посмотрел на часы.

– Нет, – прошептала Микки, – это барабаны. Слышишь, отбивают ритм?

– Это у тебя сердце стучит, – засмеялся Марк.

Микки не ответила, продолжая вслушиваться. Внезапный порыв ветра нарушил тишину и принес откуда-то снизу странные звуки вздохов, сдавленных голосов, переходивших один в другой, невнятных, едва различимых. Микки сжала руку Хермана. Новый, более мощный порыв ветра пронесся над их головами, усиливая странные звуки, за ним последовал еще один, взметнувший волосы Микки и бросивший их ей в глаза. И вместе с порывами ветра забрезжил рассвет, а луна почти погасла.

– Пора! – сказал Херман, вставая и протягивая руку Микки.

Микки и Марк поднялись на ноги.

– Начнем от колокольни, – сказал Херман, и они втроем подошли к перилам и посмотрели вниз.

В зыбком сером свете фигуры на балках, как ни странно, были хорошо видны. Они подняли вверх головы и смотрели на гостей, выжидая. Неподвижный воздух вдруг дрогнул, и фигуры неожиданно и одновременно продвинулись вверх по балкам, произведя при этом едва слышный шум, и снова замерли, не отводя взгляда от пришельцев.

– Мне показалось, или… – прошептал Марк, не смея отвести глаз.

Казалось, что он одновременно видит сразу несколько скульптур в мельчайших деталях и их образы мгновенно отпечатываются в мозгу, чтобы остаться в памяти навсегда.

– Пройди вперед, – произнес приглушенно Херман и подтолкнул Микки.

Они сделали несколько шагов влево, не отрывая взглядов от скульптур, и одновременно с ними скульптуры со вздохами, говором и шумом снова продвинулись вверх по балкам. Как только остановились люди, окаменели и скульптуры. Теперь они видели одновременно и фигуры на самых крайних балках справа, и фигуры, сидящие прямо перед ними. Так, с остановками, Херман, Микки и Марк дошли до другого конца галереи, и одновременно с их движением двигались скульптуры, каждый раз со все более нарастающим шумом от ударов инструментов о камень, звона монет, барабанного боя, бормотания чудищ и химер, стонов и обрывков фраз.

– Их всего сорок две, сорок две… – бормотал Марк с широко раскрытыми глазами и застывшим взглядом. – Здесь показано все, все о природе человека: насколько человек ужасен… Этот ужас есть и в тебе, и во мне, и в Микки! Как от всего этого можно избавиться?! Зачем все это так ужасно?

Херман слышал голос Марка как бы издалека, звук его голоса усиливался и уже дошел до крика, бился в агонии о стены собора. С трудом собравшись, Херман ему ответил:

– Здесь – все, понимаешь, все о человеке. Здесь – полнота.

Как только Херман произнес слово «полнота», какофония из звуков, производимых скульптурами, стала оглушительной, вытерпеть ее было выше сил. И тут раздался тихий голос Микки, но он почему-то перекрыл все остальные:

– Да. Это полнота… Где третья, где третья колонна? Мне надо туда… Помогите мне…

Микки как во сне двинулась к середине галереи и остановилась у третьей колонны. Марк и Херман увидели, что по бокам колонны есть несколько узких выступов, служащих ступенями. Микки ступила на первый выступ, затем на следующий. Херман и Марк придерживали ее за руки, затем, когда она уже поднялась выше, за ноги, обутые в высокие сапоги из коричневой кожи. Все произошло очень быстро, как будто ноги Микки сами знали, куда им ступать. И вот Микки стояла, обнимая ногами колонну и возвышаясь над оконечностью шпиля. Она развела руки в стороны, принимая это скопище у своих ног. Грохот, издаваемый ожившими скульптурами, громадной волной сметал все на своем пути. Херману показалось, что этот грохочущий вал подхватил Микки, как песчинку, и сбросил в пустоту. Он сжал крепче руку и ощутил, что сапог Микки пуст. Ужас охватил Хермана, и он, не отдавая себе отчета, крикнул: