Габри Бон-Берри. Книга 1. Новая жизнь

Прямиком от дома Бон-Берри Бруфорд повёл Габри к трамвайной остановке, расположенной за ривербернской рощей. Несмотря на привлекательность автомобилей, большая часть горожан предпочитала именно трамвай, ведь его могли позволить себе все: проезд стоил одну крону. Скрежет едущих вагонов периодически возникал в разных уголках города, и трамвайные рельсы тянулись через многие улицы, в том числе они проходили мимо Риверберн. Бруфорд уже давно был искушённым ездоком, в Кармоди на трамвае он проехал немало миль, и в карманах его брюк смялось уже неисчислимое множество старых билетов, о которых он благополучно когда-то забыл. Как и на автомобили, так и на трамваи Габри же смотрел как на диковинку. Ему пришлось показать, как через монетоприемник получить билет. Золотая монета с отшлифовкой в одну крону звонко юркнула в щель, и из автомата с шебуршанием высунулся маленький бумажный билетик. Затем они с Бруфордом сели на свободные места. Пока трамвай с треском ехал по рельсам, выдыхая пламя из-под колёс вагона и иногда возвещая своим звоном о прибытии на остановку, Габри настороженно держал в руках свой билет и каждого вновь зашедшего пассажира рассматривал с ног до головы, совсем как солдат на вахте.

Бюро «Блюбелл» находилось в сердце Кармоди, поэтому путь к нему простирался от Риверберн мимо самых разных улиц, уже не таких же праздничных и людных, как прошлый раз. В будние дни Кармоди жил другой жизнью, более неспешной, и даже в самых знаковых местах города не наблюдалось больших скоплений народа; лишь во время обеда можно было видеть, как многие спешат в рестораны и чайные. Не слишком многолюдной на сей раз была и площадь возле главного кафедрального собора Кармоди – высокого готического святилища, где в прошлом короновали монархов Грандсбурга. Собор, как самое классическое наследие королевства, сохранил в себе черты давней эпохи, до сих пор овивающие его венцом таинств. Но что мгновенно расплетало этот венец, так это построенная неподалёку от собора остановка для такси, беспорядочно заставленная десятком гладких чёрных кабриолетов. Габри особенно загляделся на них из окна трамвая.

Однако уже совсем скоро Бруфор и Габри покинули транспорт. Они вышли на длинную мощёную улицу, пролегающую вдоль изысканных домов-апартаментов и лавок, в том числе и розенских бутиков с самыми яркими вывесками и гирляндами. Где-то в переулке стояла телефонная будка, в которой кто-то громко разговаривал по телефону, а позади переминались те, кто ждал своей очереди. Среди всех людей на этой улице в нынешний час встречались лишь горожане делового вида: в основном леди и джентльмены с сумками и кожаными портфелями, разумеется, лавочники с торговцами и приезжие, всегда имеющиеся в Кармоди и всегда посещающие сувенирные лавки с привлекательными витринами. На улице тут и там слышались шаги и стук каблуков. Габри украдкой поглядывал на встречающихся на пути юных девушек и дам. В конце концов, он всё ещё был совершенно неискушённым юношей, и когда мальчик случайно встречался взглядом с девушками, он сразу же опускал глаза или отворачивался, совсем как обычный подросток. Бруфорд заметил это и улыбнулся внутри себя. И пока они шли, мужчина решил наконец исполнить свой долг покровителя и осведомиться у Габри о его теперешних делах.

– Как тебе живётся у Бон-Берри? – спросил он. – Как спится на новом месте?

– Всё в порядке, – как всегда сдержанно отвечал Габри. – Но мне почти не спится.

– Я понимаю, тебе ещё непривычно. В новых местах всегда тяжело засыпать.

– Дело не в этом. – Он произнёс это крайне расплывчато и замолчал, но складывалось впечатление, что он готовит к оглашению какую-то из своих загадочных мыслей, и действительно, затем он спросил: – Можно узнать, господин Бруфорд? Вы помните, как именно меня ранили?

Бруфорд, соответственно, оторопел.

– Не знаю, что тебе и сказать. Когда я прибыл, тебя только вызволили из Коттенхорна. Ты уже был ранен, и никто не мог знать, что именно с тобой случилось в тех обломках. А что ты вдруг спрашиваешь об этом?

– Мне не спится из-за кошмаров. В них мне снится, что я в Коттенхорне. Стою в самом пекле, вокруг меня всё рушится, и мои глаза не могут открыться. Я не помню точно, но мне кажется, как будто всё так и было. Наверное, так меня и ранили.

Когда Бруфорд посмотрел на Габри, то увидел туманное выражение лица, словно те сновидения, о которых он рассказывал, всплывали прямо перед его глазами. Тогда Бруфорд посчитал нужным вызволить его из этого мнимого мира снов подобно тому, как когда-то мальчика вызволили из горящей крепости.

– Постарайся не вспоминать об этом, иначе только хуже будет, – предостерёг он. – Всё уже позади. Ты поправился и жить отныне будешь по-другому.

«Надеюсь, – добавил он про себя. – Иначе всё, чем я здесь занимаюсь по твоей просьбе, Феличе, просто бессмысленно. Я уже потерял на это слишком много времени, и мне кажется, что я лишь занимаюсь переливанием из пустого в порожнее и беру на себя слишком много бесплодных хлопот, от которых у меня вновь разыграется головная боль». Бруфорд спрятал эти мысли глубоко в себе. Вежливость, разумеется, не могла позволить мужчине озвучить их для Габри. Тем более после этого мальчик вдруг обернулся к нему, посмотрел честными глазами и сказал:

– Я всё хотел вас как-нибудь отблагодарить, господин Бруфорд. За то, что вы отвезли меня в госпиталь и занялись моим лечением. Но не знаю, что именно я могу для вас сделать. Мне и вовсе кажется, что я не заслужил вашей доброты. Вы, должно быть, на меня много потратились, а я не знаю, как вернуть вам этот долг.

«Ну вот, что я за дурак», – мгновенно пристыдил себя Бруфорд за былые мысли.

– Прекрати, – ответил он, – ты мне ничего не должен. Я сделал это по своей воле и по просьбе твоего капитана.

– Но я вам правда очень благодарен. Мне кажется, я обязательно должен вам за это что-то дать.

– Не думай об этом, – снова увильнул Бруфорд. – Ты лучше ответь мне, почему ты совсем не выходишь из дома? Госпожа Бон-Берри поведала мне, что за всё время, пока ты у них живёшь, ты только и делаешь, что сидишь-посиживаешь в своей комнате и лишь изредка из неё выбираешься. Госпожа уже вся испереживалась. Она боялась, стены их дома тебя совсем стеснили.

– Я стараюсь во всём помогать госпоже Бон-Берри. И господину тоже.

– Никто не спорит, что из тебя отличный домочадец. Но ведь нельзя жить одними домашними делами. Ты молодой парень, тебе впору учиться и… скажем, заниматься самим собой, своим досугом. Ты больше не солдат и не привязан больше к какому-то определённому месту или человеку, поэтому ты теперь совершенно свободен в своих действиях. Что скажешь?

– Я совсем не понимаю, как мне теперь жить. Раньше я знал, что должен делать, но сейчас не понимаю. У меня как будто больше нет задач.

– Тебе совсем нечем себя занять? – спросил мужчина, и Габри медленно покачал головой. – Что ж, твоя потерянность мне ясна. Человеку всегда нужно занятие, чтобы жить по-настоящему. Все мы, что бы то ни было получая от жизни, должны ей давать что-то взамен, и лучше всего проявить своё усердие можно в выбранном тобою ремесле. Ведь когда ты был в казармах или на севере в лагерях, ты не сидел в ожидании чего-то неведомого? Ты всегда был чем-то занят. Так и теперь тебе нужно найти для себя достойное занятье.

– Я понимаю. Но разве вы можете мне что-то предложить?

Тогда Бруфорду стало вдруг немного легче. Он улыбнулся.

– Помнишь, я тебе когда-то рассказывал про картографию? Это было, когда мы встречались с тобой в гарнизоне. – Во времена войны, когда Бруфорд встречался с Габри, он часто приносил с собой карты и чертежи и знакомил с ними мальчика, помаленьку отвлекая его от военных будней. – Моё картографическое бюро «Блюбелл» находится как раз здесь, в Кармоди, и сегодня я хотел бы тебе его представить. Если хочешь, можешь попробовать примкнуть к нам. Мы были бы тебе очень рады.

– В картографическом бюро работают картографы, – справедливо заметил Габри. – Я не картограф. Что мне там тогда делать?

– Не знаю, что-нибудь придумаем, работа найдётся всегда и для всех. Ты ведь хотел мне чем-то отплатить? Хорошая возможность и найти занятие для себя, и утешить совесть. К тому же дел у нас после войны невпроворот, и это касается не только самих карт… так, подожди секунду.

Бруфорд прервался, поскольку увидел на пути один из уличных киосков и вовремя вспомнил, что его коллеги из бюро попросили его кое-что для них купить. Он извинился перед Габри за неожиданную остановку и встал в очередь к киоску. В это время Габри молча стоял и осматривался. Рядом с киоском располагалась прелестная лавка кукол и игрушек. Где всегда был народ, так это в ней. Дети громко болтали, смеялись и игрались; вокруг них ездили на маленьких рельсах, оплетающих собою всю лавку, маленькие игрушечные паровозы, издающие во время своего хода характерный «чу-чух», а над их головами порхали бумажные белые мотыльки и кукольные феи, подвешенные на ниточках. Полки были всецело обставлены фарфоровыми куклами в платьях и чепчиках, оловянными солдатиками, плюшевыми медведями и кроликами, вместе с тем наиболее дорогие и привлекательные механические игрушки выставлялись на прилавки за стеклянные витрины.

Габри засматривался на эти заполненные игрушками витрины, прислушивался к голосам, смеху развлекающихся детей, к сладостной мелодии, что играла при движении блестящей красной карусели, и вместе с тем к отдалённым звукам дороги, по которой в это время дня особенно часто разъезжали такси-кебы, проваливаясь в небольшие дождевые лужицы.

Но вот Бруфорд купил в киоске газеты и сигареты и, окликнув Габри, позвал его идти дальше. Мужчина поручил собеседнику нести стопку газет, и теперь со стороны Габри выглядел точно мальчик-газетчик из почты.

– Как я и сказал, после войны у нас в бюро появилось крайне много дел, – продолжал Бруфорд. – Мы занимаемся разными разделами картографии и ведём сделки со многими другими компаниями в этой же стезе. Нам очень не помешал бы один усидчивый помощник, которому было бы не в тягость помогать нам с разными поручениями. Обещаю, я не заставлю тебя чертить карты. Мне и самих мастеров-то сложно заставить это делать: из-за того, что во время войны поездки в дальние края воспрещались, работы, можно сказать, было мало для нас, поэтому некоторые нашли себе сторонние источники дохода, кто-то попросту ушёл из дела, а те, кто остался, весьма… обленились. Но мир не стоит на месте. Кажется, нет смысла постоянно создавать новые карты и маршруты, но всё вокруг меняется так быстро, что не углядишь, поэтому нам просто необходимо воссоздавать мир на бумаге так точно, чтобы всяк мог удостовериться, что вокруг него нет пугающей неизвестности. Это так, для справки. Люди обычно не шибко интересуются картографией, а когда об этом заходит речь, почему-то у многих возникают разные предубеждения на этот счёт: мол, картография на сегодняшний день бессмысленна, картографы ничем не заняты, поскольку дело их стопорится и упрощается новыми технологиями, и прочее, и прочее. Ну а я, пусть и не мастер в этой науке, всё же директор картографической компании и потому чувствую на себе ответственность развеять эти предубеждения. Ты хоть когда-нибудь с настоящими картографами имел дело?

– Когда я жил в казармах в Вальде, к нам приезжали военные картографы. Они доставляли карты захваченных войной местностей. Больше ничего не знаю об этом.

– Да, моя жена Фэй была одной из военных картографов… её ранили во время экспедиции на север. – Хотя прошло уже много времени, у Бруфорда всё ещё усложнилось дыхание, едва он вспоминал о супруге. – Поэтому… ездить в путешествия во время войны я никому больше не мог позволить.

– Но вы же сами были на войне.

– Это был мой долг как сержанта. Когда по молодости получаешь своё звание, в необходимый момент тебя всегда могут призвать на службу. Даже когда я уже стал директором бюро, я был вынужден отправиться на войну.

– Эти правила странные. Зачем людям идти на войну, если они не солдаты?

По своему обыкновению, Бруфорд не знал, чем отвечать на вопросы Габри, особенно на такие, от которых так темнело на душе.

– Вот уж не знаю, кто так придумал, – лишь печально улыбнулся он.

Теперь их путь слегка сворачивал во двор, где высились окутанные легендами городские дома. Помимо того, что, следуя легендам, в квартирах этих домов испокон веков селились таинственные люди, также издавна гуляли россказни о том, что на чердаках обитали призраки; ночью они слонялись по крышам и мерещились в окнах. Бруфорд, конечно, не верил ни в какие из этих сказок, но, правду сказать, одних призраков он даже знал лично – они были его подчинёнными и, часто задерживаясь допоздна, бродили по сумеречной мансарде с одними свечами в руках. Было время, когда вдохновлённые картографы денно и нощно исследовали свои карты в кабинетах бюро и после долгих трудов превращались в призрачных обессиленных духов, еле держащих карандаш в руке. То время кропотливого труда почти бесследно прошло. Но иногда Бруфорду всё же приходили на ум мысли о том, что дома в этом дворе вполне могли быть проклятыми – иначе не объяснить, почему всем, кто переступал порог его бюро, вдруг резко отбивало желание работать.

«Блюбелл» находилась внутри не самого примечательного старинного здания, такого же, как и остальные дома на этой улице. Отличала его лишь солидная вывеска «Музей карт & картографическое бюро „Блюбелл“» с характерным медным символом в виде пера и циркуля. Когда путники подошли ближе к парадной двери, Габри прочитал, что было написано на пригласительной табличке рядом: «Приходите в музей карт „Блюбелл“! Подобно кораблю великого путешественника Томы Чарвата, ставшего самым первым официальным картографом в нашем мире, наш музей хранит в себе особенные исторические сокровища. Здесь вы сможете лицезреть великое множество топографических карт разных эпох: от Средневековья до сегодняшних дней. Узнайте, как выглядел наш мир в древности и какими тропами ходили наши предки из далёкого прошлого! Также вы можете поглядеть в нашем музее на коллекцию монет разных стран, народов и эпох. Наши исторически ценные экземпляры хранятся за стеклом витрин и ждут, пока вы уделите им внимание! Постскриптум: работниками музея являются профессиональные картографы, истинные мастера и подмастерья».

Сколь бы завлекающей ни была вывеска, музей оказался совершенно скромный. Он расположился на первом этаже, в небольшом зале, отделанном деревом; там же находились приёмная и секретарский столик – в данный момент пустующий. Внутри было тепло и слышался аромат старых книг и тонкий запах таких же старых, покрытых лаком шкафов. Любимый, знакомый запах для Бруфорда. На полках за застеклёнными шкафами были выставлены маленькие коллекционные кораблики, за стеклом витрин были выложены монеты из разных стран и королевств, в том числе и редкие экземпляры прошлых лет, уже считающиеся музейной редкостью. Истинным же «музеем карт» служили коридоры по обе стороны от приёмной: стены были, как и полагается, увешаны самыми разными картами – выцветшими и потёртыми, воссозданными по рукописным чертежам древних картографов и современными, написанными картографами нынешних лет; также стены украшали портреты самих великих картографов, мореплавателей и исследователей прошлого и некоторые их заметки.

Вдоль этих музейных коридоров Бруфорд пообещал провести Габри в следующий раз. Войдя в бюро, они пока что остановились в приёмной, у столика секретаря. За перегородкой находился телефон, а на отдельном столе, покрытом кружевной белой салфеткой, – пишущая машинка со стопкой листов и отдельной стопкой справочников.

– Это наша приёмная, – рассказывал Бруфорд. – Здесь сидит секретарша, встречает посыльных, доверителей, посетителей. Правду сказать, последнее время в наш музей мало кто приходит… поэтому, видимо, секретарша решила, раз уж к нам не ходят, она вполне может отлучиться. Надо бы оповестить её о нашем приходе. – Бруфорд несколько раз настойчиво нажал на звонок. – Ирис! Где ты там?

Спустя несколько повторных зовов по скрипучей лестнице вприскочку спустилась молодая девушка, одетая в кашемировое платье полночного цвета с высоким обтягивающим воротом. Она была изящна, миниатюрна, как балерина, и обладала явными чертами жительницы восточных островов, о чём говорили её смугловатая кожа, длинные чёрные кудри, рассыпанные по плечам, и глаза – словно две черносливинки. Взгляд, оттенённый густыми ресницами, и слегка нахмуренные брови откровенно выражали её недовольство.

– Иду, иду я, – отвечала она. Подойдя ближе к Бруфорду, секретарша посмотрела на него с долей беспечной дерзости. – И необязательно было так трезвонить. Здравствуйте.

– Здравствуй, Ирис. Позволь узнать, почему ты не за столом? – предъявил ей Бруфорд, чувствуя на себе обязанность быть ответственным директором. – А если бы вместо меня был посетитель?

– В каком смысле «почему не за столом»? – Несмотря на предъявления Бруфорда, Ирис оставалась верна себе до конца. – Полдень ведь, я пошла в мансарду выпить чаю с остальными. Что, вы хотите меня и в этом ограничить? Мало того, я сижу здесь с утра до самого вечера, разгребая бумажную волокиту, и эту пишущую машинку чаще вижу, чем мать родную, так вы мне ещё и каких-то жалких полчаса отвести не можете. Да кто, кроме меня, захочет служить секретарём в вашем разваливающемся бюро? Не найдётся ни одного человека, кто выполнит за день больше, чем я, а чин у меня маленький, как пуговичка на вашем жакете, и получаю я меньше, чем стоит ваш проигрыш вашему другу Генри в картах. Так что, сударь, будьте ко мне снисходительнее: я делаю всё, что в моих силах, а в эту дыру приходят разве что по ошибке или попросить телефон, чтобы позвонить.

Бруфорд замялся от этих слов. За столько лет он не научился в полной мере соответствовать образу требовательного начальника. Его подопечные обладали способностью мигом поставить директора на одну ступень с ними. Чаще всего мужчину это радовало, подобное единение грело его сердце, но, бывало, играло с ним злую шутку.

– Я понял, – ответил он Ирис. – Не серчай, я просто так спросил. Скажи, выходит, остальные сейчас наверху, в мансарде?

– Да. Мастера почиют от дел и готовят задания для вечерников.

«Вечерниками» называли тех учеников, что приходили на занятия по картографии. Так вышло, что занятия всегда проводились вечером.

– Понятно. Кстати. – Бруфорд потянулся к своей сумке, достал оттуда портсигар, наполненный только что купленными коричневатыми тоненькими сигаретами, и протянул ей. – Вот сигареты для всех вас, как и просили.

Ирис взяла портсигар и осмотрела его. Увидев знакомую марку, она удовлетворенно улыбнулась, посветлев во взгляде.

– Хорстманские? Значит, производства самого Вальда, сейчас их всё труднее найти. Вот уж порадовали, спасибо!

– Как и просили, – повторил Бруфорд благосклонно. Затем он вспомнил и о Габри, который тем временем стоял возле него и молча развлекал себя рассматриванием бюро изнутри. Бруфорд приобнял его, представляя Ирис. – Да, и познакомься. Это Габри… теперь уже Бон-Берри. Габри Бон-Берри. Сегодня он наш гость, и я показываю ему «Блюбелл».

После того, как Бруфорд представил его, Габри поклонился. Ирис дружелюбно помахала ему рукой.

– Привет. Тебя, значит, интересует картография?

– Не знаю. Не то чтобы, – пожав плечами, ответил Габри слишком честно. Ирис посмеялась.

– Понимаю тебя! На этой почве мы с тобой непременно подружимся. – Вдруг она посмотрела на часы, висящие рядом с её секретарским столиком, и опешила. – Вот чёрт, что-то я засиделась. Мне надо бы уже бежать на почту. Я, в общем, не думаю, что за это время кто-нибудь подойдёт… во всяком случае, постараюсь уже скоро вернуться. Прошу прощения!

Она порывисто подошла к крючку для верхней одежды, сняла своё пальто, надела шляпу и, прихватив сумку, вышла за дверь «Блюбелл». Бруфорд и сказать ничего успел, как след Ирис уже простыл.

– Это была Ирис Канвилль, – вздохнув, сказал мужчина в послесловии. – Она немного своенравна, правда? На самом деле у неё большая сила воли и храбрость, которой позавидовали бы многие генералы, которых мы с тобой знаем. В этом месяце она взяла на свои плечи куда больше обязанностей, чем до этого, и вся утопает в делах. Но у всего этого благородная цель – недавно она обвенчалась с одним молодым человеком, и теперь они вдвоём копят на свадьбу, а Ирис, к тому же, собирает своё приданое. Впрочем, бог с ней, идём дальше.

На первом этаже, за столом секретаря, находилась ещё одна дверь, ведущая в маленькую подсобную комнату, прозванную блюбелльцами кладовой. Внутри, на самом деле, и не было ничего, заслуживающего особого внимания: в ней лишь хранились запасы бумаги, пергаментов, чертёжных ватманов, стержней и чернил; сундуки и коробки, заполненные картографическими инструментами, и многое-многое другое, что обычно хранится в кладовках.

Следом Бруфорд повёл Габри на второй этаж, располагающий двумя залами по обе стороны от лестницы – учебным и служебным. В первую очередь Бруфорд заглянул в учебный. Для занятий в нём были поставлены в ряд особенные парты в виде столиков-бюро с отдельным выдвижным отсеком для черчения и лампами, удобными для письменных работ. Рядом с широкой черной доской находился стол для мастеров-преподавателей, проводящих в зале как лекции, так и семинары, и особенные чертежные практические занятия. Когда проходили практики по самостоятельной работе, Бруфорд тайком заглядывал в зал, и тогда тот напоминал ему не учебный кабинет картографии, а закрытый читальный зал в библиотеке вечером: внутри было тихо, тускло горели лампы над письменными столами, и слышны были лишь чирканья карандаша, взмахи циркуля и перелистывания страниц книг и атласов.

– Это наш учебный зал, – обозначил Бруфорд для Габри. – Пока что здесь никого нет, но ближе к вечеру придут наши ученики. Может быть, ты даже с кем-нибудь из них познакомишься.

Затем путь их лежал по направлению к служебному залу, поделенному на две части. Меньшая часть принадлежала отдельной тёмной комнате с громоздкими полками, предназначенными для сортировки карт. После окончания работ картографы распределяли готовые карты по определенным категориям, а затем их забирала Ирис и отправляла заказчикам или в другие картографические бюро.

Самая большая же часть зала была непосредственно мастерской: здесь под золочёной люстрой находились рабочие места картографов «Блюбелл». У каждого мастера имелся свой письменный стол, обнесенный с обеих сторон орнаментальными деревянными перегородками, свой шкаф с принадлежностями, свой отдельный чертежный столик. Кроме того, у самой дальней стены громоздились большие дубовые шкафы, заполненные научной литературой и толстыми учебниками, а посередине находилось самое зловещее орудие пыток – печатный станок, на который Габри обратил внимание сразу, как только они с Бруфордом вошли вовнутрь. Не обратить на него внимания было невозможно. Сей механизм достался компании задаром, когда Бруфорд только покупал это здание и основывал в нём музей и бюро. Станок оказался таким же старинным, как и весь дом, но, если в нём тщательно разобраться, он мог послужить прекрасным подспорьем в картографическом труде и, несмотря на свои многочисленные ответвления и рычаги, потёртость и ветхость и сам по себе сложный механизм печати, всё-таки уже долгие годы верно выполнял своё предназначение, а главное, конечно, – достался совершенно задаром. На самом деле мастерская, даже с орудием пыток посередине, была не такой уж и зловещей. Одна мастерица решила украсить её фиалками, лозами бугенвиллий и домашними лимонными деревцами: они поистине облагородили этот прежде лишенный изящества зал. Остальные мастера покрыли лаком старое дерево, повесили шелковые портьеры, и вот уже мастерская стала достойным творением общего труда. Однако, как и учебный зал, в нынешний час она пустовала. Только солнце, льющееся из прикрытых портьерами окон, заливало полуденным светом весь поскрипывающий дощатый пол и дарило этот свет горшочкам с цветами.

– Обычно мастера и подмастерья сидят именно в этом зале, – рассказывал Бруфорд, – но поскольку у них сейчас обеденный перерыв, как и сказала Ирис, они отдыхают в мансарде. Вот теперь мы с тобой поднимемся туда.

Больше всего в своём бюро Бруфорд любил именно это место и хотел показать Габри. Помимо того, что там за дверью находился его маленький кабинет-каморка, мансарда располагала мягкими диванами и креслами, чугунной печкой, в которой по вечерам горел огонёк и у которой все блюбелльцы садились пить чай, и тем самым уютом, который Бруфорд теперь получал только в мансарде; даже дома ему уже давно не бывало так хорошо. Сама мансардная комната была просторной и широкой, хотя и довольно низкой. Блюбелльцы постарались именно над этой комнатой, когда заведомо обозначили её будущим местом для чаепитий и отдыха. Должно быть, поэтому мансарда и была столь любовно оснащена разнообразными приятностями. Наиболее очаровательный вид комнате придавали цветочные обои, лампы, накрытые оранжевым абажуром, но иногда заменяемые на свечи, и расписные ковры, принесенные из дома самим Бруфордом. Тут и там можно было заметить маленькие самоцветные чаши-подсвечники в виде распустившихся цветов лотоса; тут и там, на столе и на полках они слабо мерцали разноцветным блеском. У чугунной печки примостился чайный стол, покрытый вязаной скатертью, на нём всегда стояли керамический чайник для заварки, изрисованный голубыми колокольчиками, чашки и сахарница, а чайник для кипячения обычно грелся на подставке у печи. Стол окружали диван, покрытый клетчатым пледом, и бархатные кресла, а за двумя складными ширмами стояли ещё несколько мягчайших кресел на изогнутых ножках и таких же мягчайших кушеток. Если у картографов было в распоряжении пара-тройка свободных часов, они проводили это время как раз в мансарде, развлекая себя чем только представится случай. Так, на бортик одного из кресел опиралась гитара, под которую блюбелльцы, бывало, пели хором песни, а для особо беззаботных часов на полке можно было отыскать настольные игры, шашки, шахматную доску с фигурками и игральные карты, на которые после горького опыта Бруфорд смотрел только с ужасом.