Хроники 302 отдела: Эффект кукловода

Варвара наклонилась и нежно поцеловала его в макушку, затем присела рядом, положив голову ему на плечо и наслаждаясь близостью, которую они хранили уже столько лет.

– Вот именно, Виталий. И сейчас снова наступает момент, когда стандартные решения могут не сработать. Дмитрий, со всеми его недостатками, снова может оказаться незаменимым. Конечно, мы серьёзно поговорим с ним и объясним всю важность дела. Я уверена, он не подведёт.

Виталий вздохнул и крепче обнял Варвару, чувствуя, как тревога медленно растворяется в её тепле:

– Пожалуй, ты права, как всегда. Завтра поговорим с Дмитрием, официально включим его в оперативную группу, дадим чёткие инструкции. Главное, чтобы он осознал серьёзность момента. Уже ясно, что дело не просто сложное, а запутанное и опасное, и любая неосторожность может дорого нам стоить.

Варвара осторожно погладила его руку, успокаивая и себя, и мужа, осознавая всю серьёзность момента.

– Именно поэтому нужно быть максимально осторожными. Протоколы и инструкции обязательны, даже если всё покажется странным или нелогичным. Ты же знаешь, как легко потерять контроль, столкнувшись с чем-то непредсказуемым. Мы должны быть готовы ко всему, и Дмитрий тоже должен это понимать.

Виталий молча кивнул, задумчиво уставившись в пространство перед собой. В душе смешались тревожное предчувствие и знакомая решимость, всегда помогавшая преодолевать любые трудности.

– Да, Варя, ты снова права. Нужно быть осторожными и внимательными. Но мы справимся, как всегда. И Дмитрий нам поможет. Главное – не дать ему снова расслабиться и уйти в депрессию с алкоголем. Сейчас это последнее, что нам нужно.

Варвара улыбнулась, повернулась лицом к мужу и обняла его, тесно прижавшись и чувствуя, как тепло его тела согревает её изнутри.

– Мы обязательно справимся. Вместе мы преодолевали и не такие трудности. Сейчас важно дать Дмитрию почувствовать, что он нам нужен, что мы на него рассчитываем. Ему это необходимо больше всего. Он сильный, хоть и нестабильный. Завтра напомним ему об этом.

Виталий с благодарностью посмотрел на жену, чувствуя, как их близость становится якорем, удерживающим в этом непростом мире.

– Ты найдёшь правильные слова, Варя, как всегда. Завтра начнём действовать чётко, без паники и лишних эмоций. У нас есть друг друга, а это главное.

Варвара снова нежно поцеловала его, чувствуя, как напряжение уходит, уступая место тихой нежности и спокойной, почти домашней эротике.

– Да, любимый, мы справимся. А сейчас давай просто побудем вместе и забудем на минуту обо всём. Завтра будет новый день, а сегодня нам предстоит столкнуться только друг с другом, а не с тревогами и опасностями.

Их губы снова встретились в долгом, чувственном поцелуе, позволяя обоим забыть обо всём, кроме друг друга, отдаваясь глубокой близости и любви, столь нужной в канун неизвестности.

Ночь медленно окутывала город, укрывая его мягким покрывалом тишины и лёгкого летнего воздуха. За окнами сталинского дома Чистопрудный бульвар погружался в сон, нарушаемый лишь редкими звуками ночных трамваев. В квартире царила уютная, почти осязаемая нежность, которую оба тщательно берегли.

Свет от ночника в спальне мягко ложился на мебель и стены, окрашивая всё тёплым золотистым оттенком. Варвара приблизилась к мужу, позволив теплу своих ладоней коснуться его груди. Виталий улыбнулся, чуть наклонив голову, и легко коснулся её плеч, скользя по ткани любимого тёмно-синего платья. Оно подчёркивало изгибы её стройной фигуры, открывало элегантным вырезом шею и едва касалось плеч короткими рукавами.

Пальцы Виталия осторожно расстёгивали пуговицы платья, постепенно открывая нежную кожу шеи и груди, скрытую под тонким кружевом бежевого лифчика, гармонично оттенявшего загорелую кожу Варвары. Его взгляд скользнул ниже, задержавшись на стройном животе и маленькой родинке, хранившей память о каждом прикосновении. Платье бесшумно упало на пол, оставив Варвару в элегантном и соблазнительном нижнем белье, подчёркивавшем её естественную красоту.

Она улыбнулась, чуть прикрыв глаза от удовольствия, и нежно провела ладонью по рубашке мужа, словно снимая с него накопленную за день усталость. Рубашка исчезла вслед за платьем, открывая его крепкий торс. Варвара любила смотреть, как тёплый свет ночника играет на его коже, выделяя рельефы и линии тела, привыкшего к движению и активности. Виталий, поймав её взгляд, с тихим смехом притянул её к себе, и они замерли на мгновение, чувствуя друг друга, дыхание и сердцебиение, слившиеся в общий ритм.

Пальцы Виталия мягко коснулись её спины, освобождая застёжку лифчика, и кружево легко скользнуло вниз. Перед ним предстала грудь Варвары, трепещущая от волнения и нежности, отчего его дыхание сбилось. Осторожно, едва касаясь губами кожи, он провёл линию по её плечу, шее, ниже, к груди, оставляя на ней чувственные, почти невесомые поцелуи.

Движения его рук становились всё нетерпеливее, осторожно освобождая её от тонких, идеально подобранных трусиков, словно созданных специально, чтобы подчеркнуть её женственность. Варвара помогла ему избавиться от оставшейся одежды, позволяя обоим почувствовать полную открытость и доверие друг к другу.

Они медленно опустились на кровать, наслаждаясь каждым прикосновением и движением. Виталий не спеша покрывал её тело ласковыми поцелуями, опускаясь всё ниже, будто заново открывая для себя Варвару, сантиметр за сантиметром. Наконец, бережно раздвинув её колени, он коснулся губами того самого места, где нежность превращалась в трепет, а волнение – в сладкую истому.

Варвара негромко вздохнула, её дыхание сбилось, тело напряглось от удовольствия и томительного ожидания чего-то ещё большего и прекрасного. Её пальцы осторожно вплелись в его волосы, направляя его движения и заставляя её сердце биться чаще, подчиняясь ритму его ласк.

Когда Варвара почувствовала, что сознание полностью растворяется в ощущениях, Виталий медленно поднялся и оказался над ней. Их взгляды встретились, глаза заблестели от невыносимой нежности и страсти, и в этот момент он вошёл в неё, осторожно и бережно, словно стараясь запомнить каждое мгновение и движение.

Их тела двигались в едином ритме, дыхание смешалось в поток тепла и нежности. Варвара крепко прижималась к мужу, обнимая его плечи, словно боясь потерять хоть мгновение этой близости. Виталий чувствовал её дыхание на коже, ощущал, как её тело отвечает на каждое его движение, сливаясь с ним в единый порыв.

Каждое движение было наполнено любовью и заботой, каждое прикосновение несло обещание близости, сильнее всех тревог и невзгод. Они растворялись друг в друге, забывая обо всём, кроме этого мгновения, не нуждавшегося в словах и объяснениях.

Напряжение постепенно нарастало, сердца били всё чаще и громче, пока, наконец, вся нежность и страсть не выплеснулись наружу единым сладким дуэтом тихих стонов, наполняя комнату гармонией любви и близости.

Они ещё долго лежали, переплетясь телами, чувствуя, как постепенно замедляется дыхание, а сердцебиение возвращается к привычному ритму. Виталий нежно провёл рукой по волосам Варвары, ощущая бесконечную благодарность и любовь к этой женщине, ставшей смыслом его жизни. Варвара улыбнулась, прижимаясь к нему ещё крепче и понимая, что пока они вместе, никакие трудности не смогут сломить их.

Глава 3

Пётр Иванович Курносов шёл по коридору Второго Главного управления КГБ, ловя себя на том, что его шаги звучат мягче обычного, словно он всё ещё ступал по влажному песку прибоя, а не по казённому линолеуму. На календаре значился семьдесят девятый год, и Москва жила в напряжённом ожидании грядущей Олимпиады. Это обстоятельство придавало возвращению из отпуска дополнительную ответственность. Ещё вчера казалось, будто отпуск продлится вечно, но сегодняшнее утро выдернуло его из крымского спокойствия тревожным звонком и срочным вызовом начальства. Безмятежность, накопленная за две недели, быстро исчезала, уступая место привычной бдительности, натянутой, как струна.

Подойдя к своему кабинету, Курносов осторожно открыл дверь и, осмотрев знакомые стены, мысленно поздоровался с привычным рабочим пространством. Но стоило ему потянуться к креслу, как телефон на столе разорвал тишину настойчивым трезвоном. Секретарь начальника коротко сообщил, что генералу Фролову он нужен срочно.

В кабинете генерала царила напряжённая тишина. Обычно уверенный и насмешливый, Фролов сейчас казался встревоженным и непривычно серьёзным.

– Присаживайтесь, Пётр Иванович, – указал он на кресло перед столом. – Извините, что прямо с корабля на бал, но дело не терпит отлагательств.

Курносов сел, положив руки на колени и внимательно вгляделся в глаза руководителя.

– Как отпуск, отдохнули? – спросил Фролов механически, явно не рассчитывая услышать подробности.

– Благодарю, Виктор Михайлович, вполне, хотя не ожидал столь резкого возвращения в реальность, – ответил Курносов, слегка улыбнувшись. – Но служба зовёт, а отпуск всегда кончается в самый неподходящий момент.

– Да уж, хуже момента и не придумаешь, – нахмурился Фролов и, помолчав несколько секунд, продолжил: – Дело необычное и серьёзное. Три дня назад в Москве убили девушку, студентку вечернего института. Перед смертью её жестоко изнасиловали, что добавляет ситуации тревожности и мрачности. Всё выглядело бы обычной зверской расправой, если бы не одна крайне неприятная для нас деталь.

Фролов взял со стола папку и положил её перед Курносовым.

– У жертвы в кармане нашли спичечный коробок. Вроде ничего особенного, однако на коробке номер телефона объекта настолько секретного, что о нём знают лишь единицы в стране. Именно поэтому дело перешло к нам.

– Насколько серьёзна утечка? – уточнил Курносов, открывая папку и пробегая взглядом документы.

– Это мы и должны выяснить, – тяжело вздохнул генерал. – Если номер попал случайно – одно дело. Но если намеренно… сами понимаете.

– Понимаю, Виктор Михайлович, – произнёс Курносов. – Особые указания?

– Действовать максимально осторожно, – отчётливо сказал Фролов. – Дело деликатное, резонанс огромный, ставки высоки. Подозреваемых пятеро, всех уже ведут наши оперативники. Но нужен твой свежий взгляд, Пётр Иванович. Лично изучи материалы и определи, с кого начать.

– Слушаюсь, – кивнул Курносов, поднимаясь и забирая папку. – Начну немедленно.

– Спасибо, Пётр Иванович, – Фролов проводил его взглядом до двери. – Только ради Бога, аккуратнее. Дело может оказаться сложнее, чем кажется.

Вернувшись в кабинет, Курносов запер дверь и сел за стол. Он методично разложил фотографии и бумаги, вчитываясь в каждую строку. На снимках чётко проступала жестокость убийцы, подчёркнутая холодной педантичностью.

Раздался короткий стук, и в кабинет вошёл молодой оперативник.

– Разрешите? – негромко спросил он.

– Входи, Юра, – Курносов махнул рукой, не поднимая глаз от бумаг. – Уже есть что-нибудь?

– Пока только общая картина, – слегка смущённо сообщил оперативник. – Подозреваемых пятеро: двое преподавателей института, сосед девушки, случайный свидетель и ещё один… Александр Панов, бармен из ресторана «Волга». Его личность вызывает больше всего вопросов.

Курносов поднял глаза и внимательно посмотрел на оперативника.

– Почему именно Панов? Что в нём особенного?

– Близкие девушки сообщили, что за день до убийства она посетила ресторан «Волга», хотя раньше подобных мест избегала. Наш осведомитель заметил, что именно бармен проявлял к ней повышенный интерес. Что-то в нём тревожное, чуждое. Наружка говорит, он будто ведёт двойную жизнь.

– Двойную жизнь, значит, – Курносов задумчиво потёр подбородок. – Интересно. С ним уже разговаривали?

– Пока нет, решили дождаться вашего возвращения.

– Верно сделали, – одобрительно кивнул Курносов. – Бармен с холодными глазами и двойной жизнью – звучит многообещающе. Начнём с него. Организуйте наблюдение так, чтобы он даже не почувствовал вашего дыхания. Если это действительно он, поймать его будет непросто, но мы справимся.

Оперативник кивнул, вышел и тихо закрыл за собой дверь. Курносов снова погрузился в бумаги, и с каждой новой деталью в нём пробуждалась профессиональная хватка, окончательно вытесняя отпускную расслабленность и наполняя его энергией, упругой и напряжённой, словно натянутая струна.

Пётр Иванович методично изучал материалы дела, раскладывая на столе фотографии, протоколы допросов и экспертные заключения. За окном Второго Главного управления стоял пасмурный московский день семьдесят девятого года. Город жил ожиданием Олимпиады, что придавало расследованию особую деликатность. Любое громкое преступление мгновенно приобретало политический оттенок, требуя предельной осторожности.

Фотографии с места преступления были беспощадно откровенны. Тело студентки нашли в лесополосе возле Института стали и сплавов. Студенты часто ходили здесь домой, сокращая путь до общежития. Курносов мрачно рассматривал снимки, ощущая нарастающую тревогу от расчётливой жестокости убийцы. Следы насилия свидетельствовали о том, что преступник действовал хладнокровно и точно, будто заранее продумав каждое движение, словно наслаждаясь собственным извращением.

Курносов поднялся, прошёлся по кабинету, тяжело вздохнул и снова вернулся к бумагам. Чем внимательнее он вчитывался, тем крепче становилась уверенность, что это не просто убийство. Номер телефона сверхсекретного объекта, обнаруженный в кармане жертвы, подтверждал худшие подозрения: кто-то мог намеренно вовлечь в это преступление структуры, обычно скрытые даже от высших чинов.

Нужно было лично осмотреть место происшествия. Документам всегда не хватало чего-то неуловимого, деталей, которые можно было заметить только на месте. Сыщик снял трубку внутреннего телефона и набрал номер гаража:

– Лёша, привет, это Курносов. Подгони машину, надо кое-что посмотреть лично.

– Понял, Пётр Иванович, – отозвался водитель, давно привыкший к таким срочным вызовам.

Выйдя из здания управления, Курносов сел в знакомую чёрную «Волгу». За рулём ожидал водитель, молодой парень с живым взглядом и дружелюбной улыбкой.

– Куда едем, Пётр Иванович? – спросил он, заводя мотор.

– К лесополосе возле Института стали и сплавов. Дорогу знаешь?

– Конечно, не впервой, – кивнул водитель и плавно тронул машину.

В дороге они негромко беседовали об обычных вещах: об отпуске, погоде, последнем футбольном матче. Однако по мере приближения к месту преступления разговор стих, и водитель, почувствовав настрой Курносова, тоже замолчал, сосредоточившись на дороге.

Подъехав к лесополосе, Курносов вышел из машины, коротко поблагодарив водителя, и попросил подождать.

Лесополоса выглядела уныло и мрачно, осенний ветер шуршал сухой листвой, словно тревожно нашёптывал что-то своё. Курносов шёл по тропе, внимательно вглядываясь в землю, деревья и кусты, пытаясь представить произошедшее.

Спустя три дня здесь уже не было оперативников и оцепления – лишь давящая тишина и холодное одиночество. Пётр медленно обходил место преступления, постепенно осознавая, что это дело гораздо глубже и опаснее, чем казалось сначала. Осознание этого делало его особенно осторожным и сосредоточенным.

Неожиданно внимание Курносова привлёк едва заметный отпечаток обуви. Он присел на корточки, пристально рассматривая необычный след: вероятно, обувь была иностранного производства или индивидуального пошива. Эту важную деталь оперативники явно пропустили.

Поднявшись, Пётр ещё раз внимательно осмотрелся, зафиксировав в памяти увиденное. Теперь предстояло самое важное: беседы со свидетелями и знакомыми погибшей.

Курносов направился к общежитию, где жила убитая студентка. Атмосфера во дворе оставалась тяжёлой, будто сама природа не решалась сделать вдох. Пустой двор, усыпанный листьями, провожал его насторожённым молчанием. Пётр остановился, оглядывая фасад старого кирпичного здания, окна которого равнодушно смотрели в серую даль.

В общежитии его встретила пожилая вахтёрша с настороженным взглядом и печальной улыбкой. Тщательно изучив удостоверение, она тихо сказала:

– Проходите, товарищ следователь. Тут теперь все испуганы, даже шуметь перестали. Беда какая – совсем молоденькая ведь.

В её голосе звучала искренняя скорбь, а руки заметно дрожали, когда она показывала на лестницу. Поднимаясь наверх, Курносов думал, как часто видел подобную реакцию – неподдельный ужас соседей, их искренние слёзы и такое же искреннее, но обычно бесполезное желание помочь следствию.

Соседки убитой студентки собрались на общей кухне. Они смотрели на следователя с тревогой и надеждой, словно ожидая, что он скажет что-то утешительное и сразу снимет напряжение. Но Курносов привык разочаровывать людей суровой правдой.

– Мне нужно задать несколько вопросов, – начал он мягко, стараясь не усугубить тревогу. – Любая мелочь может быть важной. Кто-нибудь знает, встречалась ли погибшая с кем-то незнакомым в последние дни?

Одна из девушек, худенькая и бледная, неуверенно заговорила:

– Я её видела, товарищ следователь. Поздно вечером возвращалась от подруги и заметила её выходящей из бара «Волга». Очень странно, потому что она раньше таких мест избегала, даже близко не подходила.

– Она была одна или с кем-то? – уточнил Курносов.

– Одна, точно одна. Я удивилась, хотела окликнуть, но она быстро прошла мимо, будто не замечая меня. Какая-то расстроенная показалась, задумчивая.

Пётр тщательно записал её показания и поблагодарил девушек. Выйдя в коридор, он задумчиво прошёлся, понимая, что зацепок по-прежнему недостаточно.

Информацию о пожилом свидетеле Курносов получил от местного участкового, предварительно связавшись по служебной линии. Тот упомянул, что один из старожилов района, внимательный и неглупый человек, вечером в день убийства находился возле института и мог что-то заметить. Курносов нашёл старика на лавочке возле подъезда – тот кормил голубей, делая вид, будто не замечает приближения следователя.

– Добрый день, я из КГБ, старший следователь Курносов, – представился Пётр. – Можно вас на пару слов?

Старик медленно поднял голову, отряхнул с пальцев крошки хлеба и прищурился:

– А что спрашивать-то? Я всё уже милиционеру сказал. Но раз из Комитета… – он слегка выпрямился, – спрашивайте, коль надо.

– Вы были здесь в тот вечер, когда убили девушку. Замечали что-нибудь необычное? Незнакомца возле института, например?

Старик задумался, потирая подбородок:

– Был один. Высокий, худой, костюмчик модный, не наш. Стоял под фонарём, курил, смотрел на вход. Ждал кого-то явно. Я ещё подумал: зачем он тут вечером? Глаза у него были… ледяные. Такие не забываются.

Курносов кратко записал показания, отмечая точность совпадения описания со сведениями о Панове. Поблагодарив свидетеля, он направился к машине.

Сев в автомобиль, Пётр снова открыл папку с материалами дела. В его руках оказался спичечный коробок с номером сверхсекретного объекта – тот самый, что нашли у убитой. Курносов долго разглядывал его, мысленно перебирая варианты появления такой вещи у простой студентки. Мысль о том, что убийство не было случайностью, крепла с каждой минутой.

Эта маленькая деталь казалась ему отчётливым сигналом, спланированной акцией, за которой скрывалась более серьёзная цель. Теперь дело приобрело иной масштаб и особую значимость. Слишком много вопросов оставалось без ответа, и каждый вёл глубже, к тайнам, которые до сих пор оставались скрытыми от его глаз.

С тревогой, граничащей с ознобом, Курносов понимал, что впереди длительное и сложное расследование, в котором малейшая ошибка может привести к катастрофе.

Вечер медленно накрывал город терпкой осенней меланхолией. Курносов ехал домой, задумчиво глядя в окно служебной машины. За стеклом мелькали здания, освещённые тусклым светом фонарей, и казалось, что они хотят что-то сказать – но рассказ их был печален и безысходен.

Мягкое покачивание автомобиля погружало Курносова в воспоминания о начале его службы в КГБ. Тогда, много лет назад, молодой лейтенант впервые надел строгий костюм сотрудника Комитета. Его сердце наполняла вера в справедливость системы и уверенность, что именно он, Пётр, будет защищать правду и порядок в огромной стране.

С грустной улыбкой он вспоминал себя наивным и идеалистичным. В памяти всплывали первые серьёзные расследования, научившие его, как зыбка грань между истиной и ложью, порядком и хаосом. Эти годы заставили его сомневаться во всём, кроме собственного долга. Сомнения закалили его, но лишили многого, что прежде казалось важным.

Вспомнилось одно из первых дел, когда молодого инженера обвинили в шпионаже. Долгое и мучительное расследование раскрыло жестокую правду: инженер был невиновен, а его обвинители действовали из зависти и личной неприязни. Этот случай навсегда изменил Курносова, приучив к осторожности и болезненному вниманию к деталям, одновременно лишив наивной веры в безупречность системы.

Пётр тяжело вздохнул, понимая, что путь, избранный им много лет назад, оказался верным, но мучительно тяжёлым. Именно тогда он осознал цену собственной принципиальности. Личная жизнь превратилась в редкие встречи с женой, становившиеся с годами всё более напряжёнными и болезненными.

Жена не выдержала. Однажды вечером он обнаружил дома короткую записку, написанную аккуратным почерком: «Пётр, я больше не могу. Ты всегда выбирал работу, а не меня. Прости». Эти слова остались с ним навсегда, пронзительно и болезненно напоминая о цене, которую он платил за свою службу.

Иногда в минуты одиночества Курносов представлял себе другую жизнь – тихую, спокойную, с уютным домом, где вечерами зажигаются тёплые лампы и звучат детские голоса. Он видел себя человеком, возвращающимся домой с обычной, простой и понятной работы. Но такие мечты он считал греховными и быстро гнал прочь, понимая, что они не для него.

Он знал, что выбрал путь жертвы осознанно. Твёрдая вера в необходимость таких, как он, для сохранения порядка и безопасности страны, была сильнее личной боли и одиночества. Служба для него была не работой, а миссией, долгом перед людьми и Родиной, которую он любил всем сердцем.

Машина плавно остановилась возле дома. Курносов поблагодарил водителя и вышел, задержавшись у подъезда, взглянув в небо, затянутое тяжёлыми осенними облаками. Он глубоко вдохнул прохладный воздух, снова убеждая себя, что его выбор единственно верный, и никакие личные потери не заставят его свернуть с пути, избранного однажды и навсегда.

Утром старший следователь вернулся в управление раньше обычного. Коридоры встретили его пустотой и молчанием, а дежурный сотрудник поднял глаза, на секунду удивившись, и тут же снова погрузился в бумаги. За ночь накопилось слишком много тревожных вопросов, слишком противоречивой и запутанной казалась картина, чтобы можно было терять время.

Закрывшись в кабинете, Пётр тщательно пересмотрел материалы по каждому подозреваемому. Фотографии, характеристики и личные дела лежали на столе аккуратными стопками, словно карты в мрачной игре с неопределённым исходом.

Решение пришло быстро и ясно – необходимо установить круглосуточное и незаметное наблюдение за всеми фигурантами. Ошибки быть не могло, ставки были слишком высоки. По телефону Курносов вызвал оперативников, проверенных им лично и зарекомендовавших себя надёжными и профессиональными.

Когда сотрудники собрались, Пётр коротко и чётко начал инструктаж:

– Времени мало, поэтому слушайте внимательно. Обеспечьте негласный контроль за каждым из списка. Работайте предельно аккуратно, незаметно. Любая оплошность может дорого нам стоить.

Он распределил группы по объектам наблюдения, остановившись подробнее на последнем и наиболее значимом подозреваемом:

– Особое внимание Александру Панову. Группа Петрова займет позицию возле его дома в Бибиреве, на Плещеева, тридцать два. Мне нужны подробные отчёты обо всех его перемещениях, действиях и встречах. Никаких упущений.

Петров уверенно кивнул, показывая, что задача ему ясна. Оперативники быстро и бесшумно покинули кабинет, оставив Курносова одного.

Пётр Иванович не привык полагаться лишь на отчёты подчинённых, всегда стараясь лично вникнуть в детали и прочувствовать ситуацию. Поэтому он сразу же отправился к дому Панова.

Двор в Бибиреве встретил его типичной окраинной серостью: облупившаяся краска панельных домов, покосившиеся лавочки, уставшие от городской пыли деревья. Курносов занял удобную позицию, откуда был хорошо виден подъезд и окна квартиры подозреваемого. Время тянулось медленно, просачиваясь сквозь влажный воздух, наполненный редкими шагами прохожих, пока Пётр терпеливо ждал появления подозреваемого.

Наконец дверь подъезда скрипнула, и наружу вышел человек, шагавший с неторопливой и холодной уверенностью. Это был Александр Панов, точно соответствующий описаниям: худощавый, подтянутый, в аккуратном костюме, с выражением абсолютной отрешённости на лице.