Хроники 302 отдела: Эффект кукловода

Курносов внимательно следил за каждым движением. В походке Панова не было ни спешки, ни нервозности, лишь странное внутреннее спокойствие, граничащее с полным безразличием к происходящему вокруг. Остановившись возле подъезда, Панов спокойно закурил, равнодушно глядя вдаль и игнорируя прохожих.

Именно это равнодушие встревожило Курносова больше всего. За годы службы он встречал разных преступников: нервных и беспокойных, самоуверенных и наглых, растерянных и испуганных. Панов же не вписывался ни в один привычный образ. Казалось, он существовал в своём отдельном мире, где не было места тревогам, сомнениям и даже простому человеческому любопытству.

Курносов почувствовал холодок, пробежавший по спине. Такое поведение чаще всего присуще тем, кто без колебаний переступает грань обычной жизни, не задумываясь о последствиях. В Панове, несомненно, было нечто опасное и непредсказуемое.

Продолжая наблюдение, Пётр отметил, как подозреваемый неторопливо докурил, бросил окурок и, поправив манжеты, направился в сторону центра. Он шагал легко, словно совершал вечерний променад без конкретных целей и забот.

Курносов проследил за ним взглядом, отмечая каждую деталь этого странного поведения. Убедившись, что оперативники приступили к работе и справятся без него, он медленно направился к машине.

По дороге следователь снова и снова мысленно возвращался к образу Панова, пытаясь понять, кем тот является на самом деле. Его тревожила увиденная сегодня абсолютная отстранённость, будто окружающий мир был для подозреваемого лишь декорацией к иной, скрытой жизни.

Покидая двор, Курносов задержался у подъезда, бросив последний взгляд на балкон квартиры Панова. Окна были плотно закрыты, а занавески неподвижны. Ни света, ни движения, словно за ними притаилась тьма, способная бесконечно ждать своего часа.

Шагая к машине, Пётр уже не сомневался: размытые прежде детали сложились в чёткий образ. Панов. Именно он. Других вариантов не было. Это не обычное равнодушие усталого советского обывателя – это затяжное безразличие хищника в засаде, спокойное, уверенное и полное скрытого расчёта. Не страх, не нервозность, а убеждённость в собственной непредсказуемости.

Пока у Курносова не было доказательств, лишь острая интуиция и тревожащая его странность поведения Панова. Но Пётр был уверен: человек, способный хладнокровно совершить такое убийство, сейчас стоит на тёмном балконе, курит и спокойно смотрит вниз.

Курносов сел в машину, не торопясь заводить двигатель. На душе было тяжело. Впереди ждала долгая дорога. Панов не допустит ошибок. Придётся выманивать его из тени медленно, шаг за шагом, разрушая идеальную маску, за которой тот умело скрывался. И право на ошибку исключалось.

Едва Курносов вошёл в кабинет, телефон резко зазвонил, оборвав его напряжённые мысли. Пётр поднял трубку и сухо произнёс:

– Курносов слушает.

– Пётр Иванович, вас срочно вызывает генерал Фролов, – прозвучал официальный голос секретаря. – Совещание уже началось, вас ждут немедленно.

– Буду через минуту, – коротко ответил он.

Повесив трубку, Курносов ощутил неприятный холод в груди. Совещания с руководством редко обещали что-то хорошее, особенно при таких сложных и неоднозначных расследованиях. Он собрал бумаги со стола и направился наверх, плотно прикрыв за собой дверь.

Кабинет генерала Фролова находился двумя этажами выше и всегда вызывал у Курносова осторожное уважение. Старинные интерьеры и тяжёлые двери словно подчёркивали значимость решений, принимаемых здесь. Он вошёл, тихо поздоровался и занял место у длинного стола, за которым сидели руководители отделов, заместители и представители контрразведки.

Фролов поднял голову и почти без приветствия строго произнёс:

– Пётр Иванович, мы обсуждаем ваше расследование. Накопилось много вопросов, и далеко не все приятные.

Генерал сделал паузу, пристально глядя на следователя. В кабинете повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием паркета под чьим-то стулом.

– Я внимательно слушаю, товарищ генерал, – спокойно ответил Курносов, внутренне готовясь к трудному разговору.

Фролов тяжело вздохнул и продолжил уже резче:

– Дело затягивается. Ситуация требует немедленных действий, а результатов пока нет. Что происходит, Пётр Иванович? Почему расследование топчется на месте?

Курносов на мгновение опустил взгляд на бумаги, затем снова посмотрел генералу прямо в глаза и ответил твёрдо:

– Товарищ генерал, понимаю ваше беспокойство, но мы столкнулись с крайне непростым преступлением. Преступник осторожен и действует с холодным расчётом. Любое поспешное действие с нашей стороны может загнать его в тень навсегда. Вы же знаете, что такие дела требуют предельной аккуратности и подготовки.

– Осторожность – это прекрасно, – резко вмешался подполковник контрразведки, нервно поправляя очки. – Но речь идёт не просто об убийстве. В деле замешан номер телефона сверхсекретного государственного объекта. Мы рассматриваем версию иностранной разведки. Представляете последствия, если утечка подтвердится?

Курносов спокойно кивнул:

– Именно поэтому я и настаиваю на осторожности. Есть серьёзный подозреваемый – Александр Панов. Его поведение явно указывает на способность совершить подобное преступление. Но прямых доказательств у нас пока нет. Поспешив, мы просто спугнём его и потеряем единственную реальную зацепку.

Фролов нахмурился, сцепил пальцы в замок и внимательно посмотрел на следователя:

– Я верю в ваш профессионализм, Пётр Иванович, иначе вас бы тут не было. Но мы под огромным давлением сверху. Ускорьтесь, найдите способ подобраться к Панову и расколоть его. Цена ошибки слишком высока.

– Я понимаю всю ответственность, товарищ генерал, – твёрдо ответил Курносов. – Но мы должны действовать методично. Панов не простой подозреваемый, он наверняка просчитывает каждый наш шаг. Мне нужно время, чтобы добыть доказательства аккуратно и без лишнего шума.

Генерал устало откинулся на спинку кресла и, бросив короткий взгляд на присутствующих, произнёс уже спокойнее, но по-прежнему строго:

– Хорошо, Пётр Иванович, вы убедительны. Но повторяю: времени мало. Вы понимаете масштаб дела? Секретные объекты, иностранная разведка – цена ошибки огромна. Мне нужны результаты, а не оправдания.

– Обещаю сделать всё возможное, – ответил Курносов. – Но прошу позволить мне действовать так, как требует ситуация, а не спешка.

Фролов несколько секунд молча смотрел на него, словно что-то взвешивал в уме, затем коротко кивнул:

– Ладно, действуйте. Но помните, что на ваших плечах огромная ответственность. Жду первых конкретных результатов в ближайшие дни. Все свободны.

Сотрудники молча поднялись и стали расходиться. Курносов вышел последним, мысленно планируя дальнейшие шаги. Он понимал: потребуется вся его осторожность, терпение и опыт. Цена ошибки была и в самом деле слишком велика, но цена успеха – ещё выше. Впереди ждали тяжёлые дни и бессонные ночи, но к этому он давно привык.

Вернувшись в кабинет, Курносов плотно закрыл за собой дверь, отгораживаясь от внешнего мира, и разложил на столе папки с досье подозреваемых: фотографии, характеристики, протоколы наблюдений и показания свидетелей. Он вновь медленно прошёлся взглядом по списку имён, задержавшись на фамилии Панова. Решение было принято заранее: этого фигуранта следовало оставить напоследок, предварительно разобравшись с остальными участниками дела.

Первым на беседу вызвали преподавателя – научного руководителя убитой студентки, немолодого мужчину с аккуратно зачёсанными назад волосами и строгим взглядом. Сев напротив, тот сразу перешёл к делу, сохраняя уверенный тон и прямой взгляд:

– Понимаю всю серьёзность ситуации и готов оказать максимальное содействие расследованию. Вечером, когда случилось убийство, находился на кафедральном собрании, что могут подтвердить мои коллеги и секретарь, ведущий протокол заседания. Копия протокола уже передана вам. После собрания проверял студенческие работы дома, свидетели – жена и дочь. Всё подтверждено документально.

Изучив бумаги, следователь быстро убедился в убедительности алиби преподавателя. У того явно отсутствовали мотивы и возможности совершить преступление. Этого человека можно было сразу исключить из списка.

Следующим вызвали молодого парня, живущего неподалёку от погибшей и знакомого с ней по институтским кружкам. Согласно свидетельствам очевидцев, они несколько раз общались. Следователь не торопился задавать вопросы, выдерживая паузу и наблюдая за реакцией допрашиваемого.

Юноша не выдержал и заговорил первым – нервно, торопливо:

– Я не причастен! В тот вечер был в гостях у девушки, совершенно в другом конце города. Её родители могут подтвердить, мы вместе ужинали, я ночевал у них и уехал только утром. Вот адрес, телефоны, проверьте каждое моё слово.

Следователь передал данные помощнику и вскоре получил подтверждение алиби. Парень, явно испуганный, к делу отношения не имел. Его фамилию тоже вычеркнули из списка.

Третий вызванный, сотрудник института, сразу положил на стол целую стопку документов и слегка усмехнулся уголками губ, демонстрируя уверенность человека, не в первый раз сталкивающегося с подобными процедурами.

– Процедура мне известна, и ваши подозрения понятны, – спокойно произнёс он. – Однако вынужден вас разочаровать: в день убийства я находился в Ленинграде, на конференции. Вот билеты, справка из гостиницы и список участников, подтверждающих моё присутствие там.

Изучив предоставленные бумаги, следователь убедился в бесспорности алиби сотрудника и отпустил его, чувствуя, как круг подозреваемых сужается до двух человек – Панова и странного, нервного соседа погибшей, уже отмеченного следствием за неадекватность поведения.

Сосед явился на допрос поздним вечером. Мужчина средних лет, с взлохмаченными волосами и беспокойными движениями, вошёл в помещение и начал тревожно оглядываться по сторонам, словно подозревая подвох.

– Присаживайтесь, – спокойно сказал Курносов, пристально наблюдая за реакцией вошедшего.

Подозреваемый сел, тут же вскочил, снова присел и, нервно теребя пальцы, сбивчиво заговорил:

– Не понимаю, зачем меня сюда привели, честное слово! Я ничего плохого не делал, никого не трогал. Живу тихо, мирно. Да, выпью иногда, пошумлю, соседи жалуются, но разве это повод подозревать меня в таком страшном деле?

– Успокойтесь, – мягко и твёрдо произнёс Курносов, стараясь не усиливать тревогу допрашиваемого. – Если вы невиновны, вам нечего бояться. Просто расскажите подробно, где вы были вечером в день убийства, и кто может это подтвердить.

Мужчина тяжело вздохнул, сглотнул и вновь заговорил, пытаясь звучать убедительнее, но голос дрожал:

– Я был дома. Выпил немного, смотрел телевизор, потом уснул. Никого у меня не было, свидетелей нет. Но клянусь, я никуда не выходил! Спросите соседей, они точно слышали, что телевизор работал. Я ничего не скрываю, просто боюсь, понимаете?

Следователь внимательно наблюдал за выражением его лица. Очевидно было, что перед ним человек нервный и неуверенный, вряд ли способный на ту хладнокровную жестокость, которой отличалось совершённое преступление. Тем не менее каждое слово было тщательно записано – прямых доказательств ни его вины, ни невиновности пока не было.

Проводив предпоследнего фигуранта, Курносов проследил, как тот нервно удаляется по коридору управления. Закрыв дверь кабинета, следователь глубоко вздохнул, словно сбрасывая усталость последних часов, и вернулся к столу. Ночь давно вступила в свои права, погрузив здание КГБ в напряжённую тишину, нарушаемую лишь редкими шагами дежурных сотрудников.

Ещё раз перелистав материалы дела, он вглядывался в каждую деталь, каждую мелочь. Протоколы допросов, свидетельские показания, фотографии и заметки оперативников – все эти, казалось бы, разрозненные документы складывались в тревожную, отчётливую картину.

Перечитывая записи, Курносов снова отмечал странную, почти идеальную точность действий преступника. Ни одного лишнего движения, никаких свидетелей, никакого неоправданного риска. Всё было просчитано заранее, словно фигуры на шахматной доске, расставленные опытным и хладнокровным игроком. Даже место преступления было выбрано так, чтобы исключить случайных очевидцев.

Он откинулся на спинку кресла, глядя в потолок и мысленно перебирая события последнего дня. Подозреваемые, допрошенные сегодня, не обладали достаточной выдержкой и расчётливостью, чтобы совершить столь продуманное преступление. Это должен был быть кто-то другой, человек с особым складом ума и абсолютной невозмутимостью. Вновь и вновь следователю вспоминался Панов.

Снова переведя взгляд на фотографию Панова, лежавшую отдельно от других документов, он долго смотрел на его лицо. Холодные, будто стеклянные глаза на снимке смотрели спокойно и с едва заметной насмешкой, словно вызывая на негласную дуэль. Следователь чувствовал, что предстоящий разговор станет ключевым моментом всего расследования.

Представляя встречу с этим человеком, Курносов не мог избавиться от тревожного предчувствия. Панов не был похож ни на одного из тех, кого он ранее допрашивал. Он не нервничал, не боялся, возможно, даже не испытывал обычного человеческого беспокойства. Цинизм и абсолютная уверенность подозреваемого ощущались даже на расстоянии. Во всём его облике читалась внутренняя дистанция и холодная продуманность.

Закурив сигарету, Курносов глубоко затянулся и выпустил дым к потолку. Он ясно понимал: в таких случаях любая небрежность – неверный жест, неосторожное слово – могла привести к полному краху расследования. Надо было продумать каждую деталь, определить подходящий тон беседы, точные вопросы и подготовить небольшие ловушки, способные вывести Панова на откровенность или заставить его совершить ошибку.

Курносов детально представил себе предстоящий разговор. Он будет вести его спокойно, сдержанно, без открытой агрессии, создавая у Панова уверенность, что следствию уже всё известно. Важно было дать понять подозреваемому, что внимание органов – не случайность. Требовалось добиться ощущения безвыходности, чтобы вынудить его нервничать или совершить хотя бы малейшую ошибку.

Следователь снова взглянул на часы. Стрелки неумолимо приближали момент встречи. На душе было тяжело, словно перед прыжком в неизвестность, где на кону стоит всё – либо убедительная победа, либо полный провал.

Сигаретный дым заполнял комнату, становилось душно. Курносов поднялся, открыл окно и вдохнул прохладный ночной московский воздух. Мысли немного прояснились, но напряжение осталось. Мысленно он прокручивал возможные сценарии беседы, снова и снова расставляя паузы, акценты и ловушки.

Предстоящий допрос – не формальность, а тонкая психологическая дуэль. Панова нельзя было брать нажимом, его нужно было раскрывать постепенно и осторожно, как запутанный узел. Курносов понимал, что права на ошибку у него нет.

Он вернулся к столу, погасил сигарету и, ещё раз взглянув на фотографию Панова, тихо произнёс:

– Что ж, попробуем.

***

Маша Лунева сидела в просторном кабинете, стараясь не выдать напряжение ни жестом, ни даже лёгкой дрожью ресниц. Обстановка была подобрана так, чтобы гость чувствовал себя на чужой планете: строгий минимализм, матово-чёрные стены, полированное дерево, прямые линии без намёка на уют. Огромное окно открывало панораму ночного города, где огни сливались в нечёткие очертания зданий, продолжая атмосферу неопределённости, охватившую Машу.

Напротив неё за массивным столом сидели двое мужчин, не назвавших ни имён, ни должностей. Оба привыкли к власти, но выражали её по-разному. Первый был высоким, с холодным, пронзительным взглядом. Он говорил негромко, каждое слово звучало с внутренним напряжением, подчёркивая серьёзность ситуации. Второй, в очках с тонкой оправой, нервно поправлял галстук и поглядывал на часы, будто в уме постоянно проводил некие расчёты.

Высокий мужчина изучал Машу так, словно видел насквозь не только её лицо, но и мысли, спрятанные за ним. Он слегка наклонился вперёд и заговорил, нарочито растягивая паузы между словами:

– Маша, вы понимаете серьёзность задания? Это не путешествие и не приключение, а событие, которое изменит не только вашу жизнь, но и жизнь многих людей. Вы готовы принять на себя ответственность такого уровня?

Она молча выслушала, чуть подалась вперёд и кивнула, ощущая, как внутренний голос эхом повторяет его вопросы. Ответила спокойно, с лёгким напряжением в голосе:

– Я понимаю и ответственность, и риск, и возможные последствия ошибок. Я знаю, куда иду, и уверена, что справлюсь.

Второй собеседник в очках внезапно вмешался, торопливо заговорив и часто моргая, сбиваясь на полуслове:

– Вы изучили эпоху, в которую попадёте? Это не просто дата, это целый мир со своими особенностями. Вам надо знать мельчайшие детали быта и повседневной жизни конца семидесятых годов прошлого века. Ошибка в любой мелочи может дорого обойтись. Вы уверены, что владеете информацией в полной мере?

Маша, не сводя с него глаз, перечислила, будто отвечая на экзамене:

– Политическая ситуация, культурные особенности, манеры общения, одежда, бытовая техника, автомобили, телевидение, литература того времени – я изучила всё. Я даже освоила письмо тех лет, лексику и сленг. Я знаю всё, что необходимо.

Высокий мужчина молча слушал, слегка прищурившись, будто взвешивал каждое её слово. Затем он поднялся, медленно подошёл к окну и, не поворачиваясь, глядя на ночной город, сказал:

– Ваша уверенность похвальна. Но поймите, это не просто проверка знаний или тренировка памяти. Главное – психологическая стойкость. Вы окажетесь в чужом теле, проживёте чужую жизнь среди людей, которые вас не знают и могут не принять. Вас не пугает мысль о том, что можно потерять себя настоящую, связь с реальностью и навсегда застрять в чужом времени?

Маша замолчала, понимая, что эти слова уже звучали внутри неё самой. Но выбор был сделан, пути назад не существовало. Она глубоко вздохнула и заговорила ровным голосом, хотя тот слегка дрогнул:

– Я готова к любым трудностям, даже к таким, о которых вы говорите. Я иду на это не от бесстрашия, а от осознания важности задачи.

Мужчина в очках, не выдержав паузы, снова вмешался, явно нервничая:

– Тогда запомните: каждое ваше действие в прошлом повлияет на настоящее. Цена ошибки огромна, и случайностей мы допустить не можем.

Высокий мужчина медленно повернулся и снова внимательно посмотрел на девушку, словно проверяя прочность её решения. Голос его стал тише и строже:

– Именно так. Там нет права на ошибку, нет возможности что-то исправить. Всё, что вы сделаете, отразится на сегодняшнем дне и станет частью нашей истории. Это огромная ответственность, Маша. Я должен убедиться, что вы это понимаете.

– Понимаю, – твёрдо ответила она, внутренне вздрагивая от тяжести его слов.

Высокий мужчина снова сел за стол, сцепив пальцы рук. Некоторое время он молчал, глядя на Машу пристально, почти без моргания, словно проверяя её ещё раз, уже без слов. Его спутник нервно перебирал бумаги и наконец выдавил нечто, похожее на улыбку:

– Раз вы всё осознали, остаётся следовать инструкциям. Теперь ответственность полностью на вас. Будем надеяться, что вы справитесь.

Высокий мужчина всё ещё смотрел на девушку, а затем, будто очнувшись от глубоких раздумий, сказал медленно и отчётливо:

– Помните: дорога, на которую вы вступаете, ведёт только вперёд. Вернуться обратно будет невозможно. Если что-то пойдёт не так, мы не сможем помочь. Надеюсь, вы ясно понимаете это.

Вставая, Маша ощутила внутренний холод и лёгкую дрожь в руках. Всё, сказанное в кабинете, было правдой – страшной, неизбежной и неотвратимой. Тревога нарастала, словно перед последним шагом с края обрыва. Она взглянула на мужчин ещё раз и твёрдо произнесла:

– Я готова.

Выходя из кабинета, девушка почувствовала, будто окружающий мир уже начал меняться, перестраиваясь под её новое, непредсказуемое будущее. Звук шагов по длинному пустому коридору отдавался в сознании эхом принятого решения. Пути назад действительно не было.

Небольшой кабинет, куда Машу привели вскоре, напоминал комнату, предназначенную для психологических бесед с теми, чей внутренний мир мог внезапно рухнуть. Мягкий свет едва освещал пространство, окрашенное в пастельные тона, успокаивающие и внушающие доверие. Два глубоких кресла с высокими спинками стояли друг напротив друга, а между ними разместился маленький журнальный столик с бумагами и стаканом воды. Эта подчёркнутая забота и аккуратность вызывали у Маши неприятное ощущение, будто её намеренно готовили к чему-то страшному и безвозвратному.

Напротив сидел уже знакомый ей мужчина в очках, нервный и суетливый. Он перебирал бумаги, избегая прямого взгляда. Его пальцы заметно дрожали, и листы шелестели, выдавая внутреннюю тревогу.

– Итак, перейдём сразу к делу, – голос прозвучал быстро и напряжённо, словно собеседник хотел скорее закончить неприятный разговор. – Вы должны полностью понимать, куда и в каких условиях попадёте. Сейчас я объясню вашу новую личность и историю. Очень важно, чтобы вы запомнили абсолютно всё до мелочей.

Снова переложив бумаги, он продолжил, часто сбиваясь и поглядывая на часы:

– Ваше сознание будет перенесено в одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год, в тело девушки по имени Мария Вертинская. Ей двадцать три года, недавно окончила вечернее отделение педагогического института. Вы должны помнить, что она стала жертвой нападения маньяка и долгое время находилась на грани жизни и смерти. Врачи чудом спасли девушку, хотя никто не ожидал, что она когда-либо очнётся от комы.

Маша слушала, чувствуя, как сердце болезненно сжимается от подробностей чужой трагедии. Она с трудом держала себя в руках, подавляя вязкий ужас огромным усилием воли.

– Теперь самое важное, – собеседник нервно поправил очки и продолжил почти шёпотом, словно опасаясь, что его могут услышать даже здесь, – ваше сознание окажется в теле Вертинской ровно в момент её пробуждения. Никто не должен заметить подмену. Вы обязаны моментально войти в её роль и вести себя так, будто всегда были ею. Малейшая ошибка может разрушить всю операцию.

Маша медленно кивнула, не сводя глаз с мужчины и осознавая всю тяжесть возложенной на неё ответственности.

– А теперь подробнее о легенде, – продолжил он, нервно потирая переносицу. – Мария Вертинская – скромная советская девушка, секретарь-референт министра электронной промышленности СССР Александра Ивановича Шокина. Замкнутая, робкая и почти незаметная, особенно после нападения. Друзей почти нет, контакты минимальны. Ваша первоочередная задача – осторожно и естественно войти в доверие к министру, наладить с ним контакт и, главное, познакомить его с двумя людьми, которые, как и вы, будут попаданцами. От вас требуется способствовать внедрению в СССР технологий, которых там в то время не существовало.

Маша ловила каждое слово, укладывая детали в памяти, и чувствовала, как ответственность придавливает всё сильнее.

Мужчина снова перелистнул бумаги, голос его стал строже:

– Особое внимание прошу уделить следующему. Во-первых, вам предстоит наладить связь с представителями КГБ, если среди них окажется подходящий союзник. Такой человек необходим для сбора информации и продвижения наших интересов. Но действовать нужно предельно осторожно, без лишнего раскрытия информации и современных привычек. Любое неосторожное слово или поведение, чуждое советской девушке семьдесят девятого года, приведёт к провалу. Вам необходимо полностью стать Марией Вертинской – это единственный способ выжить и успешно выполнить задачу.

Он замолчал, внимательно глядя из-под очков с такой напряжённостью, что у Маши невольно пробежал холодок по спине.

– Во-вторых, – продолжил он чуть тише, – избегайте любых нестандартных ситуаций. Если что-то пойдёт не так, действуйте спокойно и естественно, анализируя происходящее. У вас всего одна попытка, повторить её невозможно.

Мужчина снова умолк, медленно выдохнул, отложил бумаги и посмотрел на девушку уже спокойнее, словно подводя итог:

– Понимаете ли вы, насколько серьёзна ваша задача? Любая мелочь может иметь необратимые последствия. Вам предстоит не просто сыграть роль – вы должны стать другой личностью полностью, убедительно и без сомнений.

Маша глубоко вдохнула, собирая внутренние силы, и уверенно ответила:

– Я понимаю и сделаю всё возможное.

Он коротко кивнул, затем поднялся и жестом предложил следовать за собой.

Они шли по узкому коридору в полумраке, и каждый шаг звучал эхом необратимого решения. Маша ловила себя на мысли, что почти не чувствует ног: тело двигалось механически, а сознание, парализованное тревогой, словно отставало на шаг.

Остановились возле неприметной двери без надписи. Мужчина приложил ладонь к панели, дверь беззвучно отъехала, открывая комнату, освещённую мягким голубым светом. В центре стояла странная конструкция, напоминающая медицинскую капсулу, окружённая пультами, экранами и тонкими жгутами кабелей.