S-T-I-K-S. Вера в Улье

Девушка в ночнушке кричала. И её крик постепенно захлебывался, становился булькающим, горло заполнилось кровью.

– Эй! – вырвалось у Веры.

Она закричала, как только осознала происходящее.

– Вы уроды! Отпустите её! ОТПУСТИТЕ! ОТПУСТИТЕ!!!

В соседней квартире справа вдруг послышались глухие удары.

Бах.

Бах.

Бах.

Сначала медленно, потом быстрее.

А потом – рык. Не просто рык. Низкий, протяжный, нечеловеческий.

Вере стало по-настоящему страшно.

А уроды ей так и не ответили. Полнейший игнор. Даже ухом не повели. Загнутые кровавые пальцы ковырялись в разорванной плоти. Первый жадно хрустнул косточкой, второй довольно прорычал, и тут же ещё трое вынырнули из переулка, словно почуяв запах крови.

Через секунду всё было кончено.

Девушка больше не кричала, не стонала и перестала биться в конвульсиях.

Вера пошатнулась и медленно сползла по стене.

Слёзы горячими градинами хлынули по щекам, падали на подогнутые к груди колени.

Она пыталась стереть их, но только размазала по лицу, перемешивая с соплями. Грудь судорожно вздымалась, губы тряслись.

Она впервые видела, как человека… едят. Как жизнь просто гаснет в чьих-то глазах, и никто не приходит на помощь. Пять минут Вера истерично рыдала. Громко, бессильно, как ребёнок. Потом стало тихо. Она перестала плакать. Вздохнула. Закрыла глаза.

– Это просто сон. – Шёпотом. – Я брежу. Это просто… кошмар.

Она шаткой походкой дошла до аптечки, достала две таблетки успокоительного и, даже не запивая водой, проглотила их. Спальня. Кровать. Одеяло с головой. Тепло. Тихо. Безопасно. Через десять минут Вера уснула.

Через какое-то время её разбудили крики. Громкие, отчаянные, пронзительные. Сквозь мутную, вязкую дрёму сначала пришел звук – хаотичный топот, визг, хлюпанье, низкое, влажное урчание, похожее на звериное. Она не открывала глаза. Веки будто приросли к лицу. Внутри что-то шевелилось, перекатывалось по венам – тягучее, навязчивое, новое. Что-то чужое. Потом резкая вспышка сознания. Голова дернулась влево. Голова дернулась вправо. Вера встала. Сначала медленно, с усилием. Колени дрожали, тело будто училось ходить заново.

Окно. Яркий свет. Она пошла на него. Шаг. Еще шаг. Остановилась перед ним, тянуло сыростью, кровью, сладостным запахом человеческого тела. Внизу бойня. Старая женщина. Сгорбленная, в растянутой кофте, с побелевшими от страха щеками. Прижата к кирпичной стене, руки вытянуты вперед, трясясь в мольбе.

– Пожалуйста! Помогите! Кто-нибудь… БОГА РАДИ!

Крик рвется, дрожит, захлебывается.

– Не надо! Господи, не надо, не… АААА!

Рывок. Серое, испачканное в бурых пятнах существо вцепилось в её плечо.

Клац. Второе – за ногу. Старуха захрипела. Еще несколько секунд она сопротивлялась, вжималась спиной в кирпич, царапала ногтями чужие руки, но хватка тварей крепчала. Секунда. Крик оборвался. Монстры заурчали, смакуя добычу. Кровь стекала на асфальт. Вера наблюдала.

Наклонилась вперед. Рот приоткрылся. Губы дрогнули. В груди свернулось в ожидании что-то густое, вязкое. Жажда. Она ударила по москитной сетке. Та отпружинила назад. Она ударила еще раз. И еще. Затем всеми силами забарабанила по окну, урча, вибрируя всем телом от голода. Внизу все было кончено.

Вера осталась у окна еще на пару минут, вглядываясь пустым, ледяным взглядом. А потом развернулась. И пошла гулять по квартире. По коридору, комнате и кухне которые знала 2 года, но теперь они казались чужими. Она больше не Вера. Она – другое. Новое. Внутри билось одно единственное желание. Жрать.

Глава 4: загрузка 4х.

Москва. Метро Сокольники.

Вера не любила общественный транспорт. Особенно маршрутки – эти тесные, душные коробки на колёсах, в которых водители летели сломя голову, не глядя по сторонам, где каждый пассажир нервный мешок с картошкой. Если приходилось куда-то ехать, она предпочитала такси или изредка МЦК, но сегодня решила сделать исключение.

С подругой они долго гуляли по парку, разговаривали, смеялись, но чем ближе к вечеру, тем неприятнее становилась погода. Небо заволокло серыми тучами, в воздухе чувствовалась сырость. Хоть и не было дождя, казалось, будто мелкие капли висят прямо в воздухе, липнут к коже, делают её влажной и холодной. Вдобавок начал стелиться туман. Правда клубился он пока в уголках переулков.

Подруга вызвала такси, а Вера, посмотрев на карту, решила, что метро – самый быстрый способ добраться домой. Пять станций – и она уже у себя. Ей не хотелось ехать в машине по туману. Стопроцентно тариф взвинтят, да и не очень-то это безопасно.

Когда она спустилась на платформу, поезд как раз подошёл. В вагоне было довольно свободно, и Вера села, вставила наушники и запустила подборку коротких видео.

На следующей станции народу стало больше – зашла целая толпа.

– Жесть, ну и тума-а-а-ан! – Сказала рыжая девушка своему парню.

– Да уж, странный и вонючий. – Ответил тот, поморщив нос.

Толпа внутри вагона постепенно разрасталась. Воздух наполнился чужими запахами: приятными и не очень парфюмами, табаком, кондиционером или порошком для белья, затхлым потом и горячим дыханием. Женщина в жёлтой куртке громко смеялась, подросток у двери набирал сообщение. Мужчина в тёмном деловом костюме стоял у стеклянной перегородки и неподвижно следил за рекламным роликом на мониторе, висящем над головой Веры.

Сама же Вера скукуёжилась на своём сидении. Её коробило от тесноты и шума. Она не любила, когда незнакомые люди нависают слишком близко, касаются локтями, тяжело дышат рядом. А чего она, собственно, хотела? Надо было не изменять себе и поехать на такси. Впрочем, до её станции оставалось всего четыре остановки. Нужно было просто потерпеть.

Поезд двигался с обычной скоростью. Металл гудел под полом, вагоны умиротворяюще покачивались на стыках. В целом, несмотря на всю свою неприязнь к метро, Вера всё же находила в нём моменты, которые почему-то её успокаивали. Во-первых, это была качка. Когда состав набирал скорость, ей казалось, будто он идёт не по рельсам, а по воде, покачиваясь на плавных, широких волнах. Её тело едва заметно раскачивалось на жёстком сидении из стороны в сторону, и это ритмичное движение действовало гипнотически. Наверное, что-то из раннего детства – как в прогулка в коляске.

А во-вторых, как ни странно, ей нравился запах. Именно этот, московский, пыльно-пудровый, сухой, с нотой тепла. Здесь пахло горячим железом, раскалёнными тормозами, влажным бетоном, перегретым пластиком, но поверх всего – как ни удивительно – держался отчётливый аромат старой пудры и бумаги. Пахло библиотекой, кожаными перчатками, маминым платком, в который она прятала от мороза лицо. Странный ассоциативный ряд, конечно.

Медитативные размышления внезапно прервал резкий удар, будто состав налетел на бетонную стену. Мгновение – и всё сорвалось в хаос.

Поезд с визгом начал экстренно тормозить. Колёса орали по рельсам, искры сыпались под днищем. Вагоны скручивало, выгибало, подвески надрывались, соединения стонали под неестественным напряжением. Пассажиры полетели вперёд, сбивая друг друга с ног. Мужчина в костюме врезался спиной в стену и с глухим стуком осел вниз. Женщина с пакетом ударилась головой о поручень и закричала. Пожилой мужчина, не успев ухватиться за что-либо, рухнул навзничь, затылком о пол.

Металл стонал. Поручни скрипели под весом тел. Пол дрожал, как при землетрясении. Свет замигал – вначале быстро, потом медленно, будто сердце состава начало сбоить. Мгновение – и лампы вспыхнули напоследок, словно собираясь выгореть, и погасли.

Тьма разом накрыла всё пространство. В вагоне стало так темно, как бывает только под землёй. Раздались крики. Кто-то звал по имени, кто-то рыдал, кто-то выл от боли. Сквозь вопли слышались удары – тел о металл, костей о поручни. Запах крови наполнил воздух – густой, сладковатый, почти приторный. От него мутило.

Вера осталась на своём месте. Она вцепилась в поручень обеими руками и не могла пошевелиться. По плечу прилетел удар чьего-то локтя. Но Вера толком его не почувствовала из-за выработанного в моменте адреналина. Перед глазами в вспышках чужих телефонных фонариков пролетел мужчина – белый кардиган распахнулся в воздухе, портфель вылетел из рук. Его подбросило вверх, и он с хрустом ударился головой об алюминиевую балку. Шея выгнулась неестественно. Он осел, не подавая признаков жизни.

Поезд продолжал тормозить. Искры за окнами вырывались наружу, но внутри уже ничего не было видно. Лишь вспышки экранов, слабый свет телефонов, и дрожащие, пятна света от фонариков – где-то далеко, в других вагонах.

Один за другим люди замолкали. Паника, вопли, шаги – всё стихло. Остались только рыдания, тяжёлое дыхание и металлический скрежет. И наконец послышался щелчок, словно хребет состава сломался, и колёса окончательно замерли.

Из динамиков раздался голос напуганного машиниста.

– Внимание, пассажиры. Произошло аварийное торможение поезда. Просьба сохранять спокойствие. Идёт проверка системы. Связь с диспетчером пока не установлена.

Несколько секунд тишины, затем он снова заговорил:

– Оставайтесь на своих местах, не покидайте вагоны. В ближайшее время будет вызвана скорая помощь.

Но никто не оставался на месте. Люди набрасывались друг на друга с расспросами, некоторые звонили в экстренные службы, но связь не работала.

– Чёрт, у меня нет сети! – выкрикнула девушка рядом.

– И у меня!

– Что вообще происходит?!

– Кто-то вызвал спасателей?!

Шёпот. Вздохи. Паника. Запах крови становился гуще, и вдруг Вера заметила мужчину в деловом костюме, который пару минут назад смотрел рекламу над ней, он осторожно пробирался к стыку вагонов. Он был совсем бледным и дрожал. Вера чувствовала, как в груди нарастает холод. Мужчина что-то бормотал себе под нос, и потом его вырвало – прямо на пузо полному лысому мужику, который пытался прийти в себя.

– Сука-а-а-а… Да твою мать, лять! – заорал тот, отпрыгивая в сторону, но было поздно. Его стошнило в ответ, прямо на пол, где уже и так хватало всего.

Вера резко отвернулась, чуть не вывернулась от подступившей тошноты.

Наконец-то в поезде включился свет, но он был аварийным – более тусклым, чем обычно. Тем не менее, было прекрасно видно, что творилось в вагонах. Такого зрелища даже мужики не выдержали – заохали. На полу было месиво: лежали покалеченные люди с разными переломами и травмами. К сожалению, среди них было полно уже почивших этот мир пассажиров.

Тут раздался мужской громкий голос:

– Да твою мать, что вообще происходит?!

Он стал продвигаться вперёд:

– Я пошёл к машинисту! Кто со мной?

С ним отозвалось пойти несколько человек. Вера провожала взглядом цепочку людей, аккуратно передвигающихся по вагону по лужам крови и лавирующих между телами, и они уже почти перешли в другой вагон, как вдруг рванула за ними. Ей нужно было что-то сделать – встать, вскочить, побежать – хоть куда-то выплеснуть энергию, появившуюся от волны адреналина. Она была бесполезна здесь. Не умела оказывать первую помощь, не отличалась особой эмпатией, чтобы кого-то хотя бы морально поддержать. И оставаться, просто сидеть и смотреть на винегрет из пострадавших и мёртвых людей, ей не то, что даже не хотелось, а даже просто морально не моглось.

А спасатели, к слову, не торопились. Казалось, прошла целая вечность. Машинист затих – больше не было ни одного сообщения от него.

В остальных вагонах происходило ровно то же самое, что и в Верином: пострадавшие, напуганные люди, тусклый свет, заполненный телами и разбросанными вещами пол, кровь. Кто-то пытался помочь пострадавшим, кто-то просто сидел в ступоре, кто-то плакал. По пути к голове состава к группе прибавилось ещё шесть человек – лица у всех были растерянные. Они ничего не спрашивали, просто шли за остальными.

Дверь в кабину машиниста находилась во главе поезда – небольшая, металлическая, с узким матовым окошком. На ней была табличка с предупреждением: «Посторонним вход воспрещён», но в сложившихся обстоятельствах всем было плевать.

Предводитель быстро организовавшейся группы постучал в дверь кулаком.

– Начальник, открывай. Разговор есть.

Изнутри послышался голос – сухой, хриплый, с дрожью:

– Помощь уже в пути. Ждите!

– Связи нет! Какая, к чёрту, помощь там может быть в пути? Или ты им как-то телепатически сигналы посылаешь?

Ответа не последовало.

За дверью, в тесной кабине, машинист сидел прямо на полу, привалившись к стене. С его лба тонкой струйкой по виску стекала кровь – он ударился при резком торможении. Ткань форменной рубашки была немного порвана, лицо в поту и пятнах. Он перестал реагировать на стук в дверь. Только качался взад-вперёд и механически покусывал заусенец на пальце. Пустыми глазами смотрел куда-то мимо себя, не в силах сфокусироваться. Он уже не слышал голоса снаружи. Думал о своём.

– Вот говнарь! – буркнул мужик и от злости пнул ногой дверь кабины. Та даже не дрогнула.

– У него ведь есть радиосвязь с диспетчером, – вмешалась Вера. – Это же закрытая сеть, она не зависит от мобильной. Так что вполне возможно, что он всё же успел связаться с диспетчерской. Тем более, в современных составах установлены тревожные кнопки. Даже никому звонить не надо – нажал, и сигнал улетел.

– Или остаётся надеяться, что диспетчер сам заметит пропажу сигнала, если ни того, ни другого наш уважаемый капитан не сделал, – хмуро добавила девушка лет двадцати пяти. – Я Маша.

– Вера.

– Павел Александрович, – представился мужчина, который всё это время координировал группу.

– Алексей.

– Пётр.

– Миша.

Люди начали знакомиться, кивать друг другу. Напряжение понемногу спадало – живое общение вносило хотя бы видимость порядка и контроля.

Павел Александрович снова постучал в дверь машиниста. Тишина.

Алексей вдруг подошёл к раздвижным механическим дверям, ведущим в тоннель, и попытался их раздвинуть.

– Ты чего делаешь? – насторожился Павел Александрович.

– Хочу посмотреть, что там, – сказал тот, щурясь в прямоугольное оконце. – Мне кажется, я вижу… туман?

– Туман? – Маша прильнула к окну, за ней встали остальные. – А может, это задымление? Может, пожар где?

– Не, не, не, эт точно туман, на дым не похоже. – Ответил Миша.

– Точно, туман, – подтвердил Павел Александрович, прищурив глаза. – Да уж… Сорок пять лет живу – впервые вижу туман в тоннеле. Ну и денёк. Алексей, оставь ты эту дверь. Один фиг не откроешь.

Тем временем с другого конца вагона раздался голос:

– Вода есть у кого?

– Да уж… ни еды, ни воды… – пробормотал Павел Александрович. Он постучал по поручню, чтобы привлечь к себе внимание, и заговорил уже громко и уверенно:

– Народ, слушайте сюда! В каждом вагоне сейчас должен быть общак воды и еды. Поровну! Никто не знает, насколько мы здесь застряли. Поэтому разбиваемся на группы, общаемся с людьми, собираем всё, что есть – кто чем богат.

Он сделал паузу, обвёл взглядом собравшихся:

– Вода и еда – в первую очередь детям, старикам, беременным, инвалидам и тем, кто сильно пострадал. Всем понятно?

Послышались кивки, кто-то сказал "да", кто-то просто вскинул руку.

– Попутно оказываем помощь! Проверяем: в сознании человек или нет, дышит ли, у кого кровь – помогаем остановить. Тут вот, – он махнул рукой на группу людей у сидений, – ребята уже подсуетились, помогают друг другу. Но мы тоже в стороне не остаёмся! Погнали!

Голос Павла Александровича прорезал суматоху. Жёсткий, уверенный, он не оставлял места панике. В этой кромешной неразберихе среди покалеченных и мёртвых тел именно его голос стал единственным, за что можно было зацепиться. Люди, потерянные, дрожащие, предоставленные сами себе, услышали его и будто очнулись. Уверенные слова вытащили их из ужаса, из ступора, из оцепенения.

Вера подошла к девушке с ребёнком на руках.

– Вам нужна помощь? Есть вода, нашлись даже пару бутылок молока.

– Нет, спасибо вам. У нас всё есть. Я всегда в полном обмундировании, – усмехнулась женщина. – С детьми только так и никак иначе.

Вера ответила ей улыбкой и пошла дальше. Где-то внутри что-то медленно, но неотвратимо сдвигалось. Ещё недавно каждое слово давалось ей с усилием, а теперь она вдруг знала, как подбодрить, что сказать, чем помочь. Будто кто-то щёлкнул тумблером, и в этой обычно тихой, застенчивой девушке, начавшей утро в привычной броне социальной скованности, заговорила другая Вера – более смелая и отзывчивая.

Через час Павел Александрович в который раз подошёл к кабине машиниста. Постучал, но ответа по-прежнему не было.

– Дур-р-рдом какой-то, – пробурчал он и с силой сплюнул на пол.

– Что там, ноль реакции и фунт презрения? – спросил Миша.

Тот кивнул и снова затарабанил по двери кулаком:

– Уважаемый! У вас тут, на минуточку, люди! Может, выйдете, скажете нам пару слов? Да хоть по громкой связи, подбодрите народ! Что вы там, в засаде сидите?

Молчание. Ни звука.

Машинист застыл в кабине, как поражённый. Его тело сковало оцепенение, мышцы напряглись, а дыхание сбилось – оно было слишком поверхностным, прерывистым, словно он боялся сделать лишний вдох. Глаза широко раскрылись, но взгляд метался, не фокусируясь ни на чём конкретном, внутри его головы воцарилась пустота и хаос одновременно. Губы дрожали, пытаясь выдавить слова, но они застревали в горле.

Туман за стеклом плавно размывался, но для него мир замедлился, растянулся в безвременье. В голове крутился только один вопрос, на который не было ответа – что теперь делать? Он словно застрял между настоящим и чем-то чуждым, без движения, без решения. Шок плотно зажимал в свои тиски, лишая возможности понять, что происходит и как выбраться из этого кошмара.

– Уважаемый! Где помощь? Где спасатели?! – продолжал снаружи Павел.

– Может, он ранен? – спросила Вера. – Вдруг головой ударился, когда тормозил?

– Да вряд ли. Он же в эфир выходил после стоп-крана.

В этот момент с другого конца вагона донеслась возня:

– Дай сюда!

– Это еда для всех!

– Я жрать хочу прямо сейчас! Отошла, коза!

Раздался резкий женский визг. Люди вздрогнули и почти все рванули смотреть, что происходит.

Плюгавый мужичонка, худощавый и нервный, вцепился в пачку лапши быстрого приготовления, которую вырывал из рук у высокой девушки плотного телосложения.

– Так! Что тут происходит?! – грозно спросил Павел Александрович, подойдя вплотную.

– Па… Павел Александрович, они вот… – запинаясь, заговорила девушка. – Пришли эти, – она кивнула на двоих мужчин и плюгавого, – еду отбирают! А у нас и так почти ничего нет!

– С какого хрена вы решили, что эта еда только ваша?! – заговорил один из мужиков. – Мы тоже жрать хотим!

– Так мы же вам отдали два батона и карбонат! Вам всё мало?!

Павел Александрович вдруг рассмеялся. Заливисто, громко, до слёз в глазах. Люди озадаченно уставились на него.

– То есть… – вытирая уголки глаз, продолжал смеяться он, – вам, козлам общипанным, дали два СВЕЖИХ батона и целую нарезку мяса, а ты… а ты, идиот, вцепился в бич-пакет?!

– Слышь ты, гнида… – шагнул к нему плюгавый, но не успел договорить.

Павел Александрович резко ударил его под рёбра. Мужичок побледнел и скрючился, нашёл рукой поручень и уцепился за него, чтобы не упасть.

– Значит так! – сказал он, так, что у всех за спиной пробежала дрожь. – СЛУШАТЬ СЮДА!

Он выпрямился, осмотрел толпу:

– Прошло два часа. Два мать вашу часа, как мы здесь застряли. А вы уже волками друг другу в глотки лезете – за китайскую лапшу! Вы с ума сошли? Вы что, УХУ ЕЛИ?!

Он сделал шаг вперёд. Тишина.

– Я скажу один раз и для всех. Пока нас не вызволили – вся еда общая. Это значит – делим на всех, по порциям! Ровно, честно, спокойно. Всё! Ясно сказал?!

Люди начали кивать. Даже та самая шайка, что пришла с плюгавым, уже не возражала.

– Я не слышу! ЯСНО?!

– Да! Да, ясно! – дружно закивали и заговорили разом.

– А ты, залупчик, – Павел повернулся к всё ещё стонущему мужику, – теперь под особым присмотром. Понял меня?

Тот только злобно покосился.

***

Прошло пять часов с момента аварии. В вагоне царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редкими переговорами и шорохами. Некоторые пассажиры, измотанные стрессом и усталостью, задремали на своих местах, другие сидели, уставившись в одну точку, погружённые в свои мысли. Тревога нарастала с каждой минутой, и люди начали задавать вопросы.

Павел Александрович в очередной раз постучал в дверь кабины машиниста.

– Слушай, капитан! Ну будь ты человеком! Тут мёртвые тела лежат в проходах! Тут напуганные женщины, дети, старики! Нельзя тут так долго находиться! Что ответили тебе сверху?

– Ничего, – внезапно ответил машинист. Все удивились, уже и не ожидали услышать его голос. – Ничего не ответили. Связи нет. Сигнал не доходит.

– Твою ма-а-а-ать… – протянул Миша.

– Чего же ты молчал? Открывай двери, пойдём по тоннелю.

– Там света нет. Аварийный уже даже не горит, скоро и в поезде погаснет.

– Свет не проблема, с фонариками на телефонах дойдём. Сколько до ближайшей станции?

Машинист открыл дверь и вышел, чем ещё больше удивил группу.

– До Черкизовской? Примерно 1200 метров.

Павел Александрович протянул ему руку поздороваться. Машинист ожидал получить по морде, но удивился такому приятному приветствию.

– Ох… Ну что ж… Вера и Маша, пробегите по вагонам, расскажите всем, что мы через 30 минут выдвигаемся до следующей станции. Кто хочет присоединиться, пусть готовятся. Всем необязательно идти. Дойдём до станции – вызовем помощь. И тогда к остальным уже спасатели подоспеют.

– Павел Александрович, – прервала его Вера.

– Слушаю.

– А это не странно, что за всё время за нами так никто и не пришёл? Не говоря уже о том, что с момента этого кошмара ни одного поезда не проехало и нас не снесло? Мне очень тревожно. Что-то неладное происходит. Может быть, даже сейчас нет дела до нас, потому что спасатели заняты другим? Может, это вообще массовый теракт? – затараторила Вера.

– Цыц! Тихо! Думай, что говоришь. Давай успокаивайся. Не накручивай ни себя, ни остальных.

Вера кивнула.

– Но ведь она права, – ответил машинист. – Я пытался связаться с диспетчерами. У меня не вышло. Но! Когда пропадает поезд, диспетчерская система фиксирует отсутствие сигнала. Обычно в таких случаях автоматически активируется аварийный протокол: на место высылается дежурная бригада, и движение на линии приостанавливается. Однако сейчас за нами никто не явился. Это очень странно.

Пассажиры переглянулись, осознавая всю серьёзность ситуации. В воздухе повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляции и редкими вздохами. Запах крови и пота смешивался с затхлым воздухом тоннеля, создавая удушливую атмосферу. Люди начали готовиться к предстоящему пути, собирая свои вещи и проверяя заряд на телефонах.

Прошло тридцать томительных минут. Время будто растянулось, капая вязкими, тягучими секундами. Наконец, собралась группа – двадцать человек. Те, кто не мог больше сидеть в этом душном металлическом гробу, пропитанном страхом, потом и слабым, но всё более ощутимым запахом смерти.

Среди них были Вера и Маша, которые всё это время не просто поддерживали порядок, но и морально удерживали многих от паники. Миша – добродушный и довольно участливый парень… Павел Александрович, спокойный, собранный, с внутренним стержнем. Антон – машинист, упрямо отказавшийся остаться в поезде. И даже тот самый Плюгавый Бичпакет, как его прозвал Миша – худощавый мужик в заляпанной куртке, с бегающим взглядом, но сейчас уже серьёзный и сосредоточенный.

– Так, – сказал Павел Александрович, обводя всех взглядом. – Все готовы?

Ребята закивали, кто-то перебросил рюкзак на плечо, кто-то крепче сжал в руке телефон с включённым фонариком.

– Миша, Антон и Лёха – вы несёте воду и немного еды. Не думаю, что нам нужна целая провизия. Тут шлёпать в принципе недалеко, бодрым шагом дойдём. Все молодые, здоровые, задержек быть не должно.

Он сделал паузу, взглянув в глаза каждому. Лица были напряжённые, но решительные.

– Ребята… – он замолчал, сглотнул. – На нас надеется весь поезд. Давайте дойдём быстро и без происшествий, – он бросил короткий взгляд на Плюгавого.

Тот лишь хмыкнул, но ничего не сказал, только отвернулся и поправил рюкзак.

– И я с вами! – из толпы вышла девушка, прижав к себе младенца, плотно укутанного в клетчатый плед. – Я не могу здесь больше находиться.

– Анастасия, вам бы остаться, – поосторожничал Павел Александрович. – Куда ж вы с ребёнком по темноте?

– Нет! – сказала она резко, почти отчаянно. – Среди мёртвых людей нам с Андрюшей делать нечего. Обузой я не буду. Я выносливая – он у меня всегда на руках.

– Я помогу, если что, – тихо добавила Вера, кладя руку на плечо Анастасии.