Сибирский Робинзон

При виде булыжников нежданно-негаданно вспомнилась сценка из детства – преподаватель истории, незабвенная Алла Густавовна, в классе с зашторенными окнами, меняя кадры, крутит колёсико фильмоскопа и вдохновенно рассказывает моим притихшим от любопытства одноклассникам о короткой, полной лишений жизни древнего человека. На одной из картинок первобытные страдальцы, облачённые в звериные шкуры, камнями добивали мамонта, попавшего в яму.

Ба! А ларчик просто открывался! Зачем изгаляться, пытаясь выкрасть из-под носа врага двустволку? Надо встретить выходящего из пещеры бурого обидчика увесистым куском гранита. Хорошо бы изловчиться и попасть в голову зверя, а когда тот потеряет сознание, добить его.

В порыве трудового энтузиазма я принялся готовиться к бомбардировке. Для этого к краю уступа подтащил дюжину пудовых каменных снарядов. Томительное ожидание длилось недолго.

Вскоре падальщик, набив утробу тухлятиной, показался из каменного убежища. Первый камень полетел в зверя, но выскочившая бог весть откуда Мотька заставила косолапого резко обернуться, и пудовый снаряд, просвистев над головой лайки, лишь содрал кожу на черепе животного. Сердце ёкнуло. «Бог ты мой! Я чуть не угробил собственного друга!» – ветром пронеслось в моей голове.

От ощутимого удара по касательной медведь осел на задние лапы и на миг потерял ориентацию. Тотчас же, пользуясь секундным замешательством противника, я метнул ещё один булыжник. На этот раз «выстрел» оказался удачным – увесистый кусок гранита угодил в область поясницы. Раздался хруст, и ничего не понимающий, дико ревущий от боли зверь ринулся по косогору в лес, но, пробежав метров пятьдесят, взвыл и растянулся на траве. Похоже, второй камень размозжил позвоночник и навсегда обездвижил бедолагу.

В первые мгновения, во власти душевного исступления победителя, я завопил, и на издыхающего врага обрушился бессвязный, приправленный крепкими выражениями портовых грузчиков поток проклятий. Затем, не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, я упал на разодранные об камни колени и заревел белугой.

Перед глазами, словно в немом синематографе, мелькали драматические кадры событий прошедшего дня, который по счастливой случайности не стал последним.

Потерявшая интерес к поверженному врагу, вослед моим рыданиям жалобно подвывала Мотька. Столь забавное и трогательное выражение ко мне добрых чувств тронуло душу, и сквозь слёзы я начал улыбаться. Как же здо́рово, что есть в неведомом мне мире любящее, беззаветно преданное живое существо, пусть и лишённое дара речи, но при этом умеющее сопереживать!

Воодушевлённый чудесным спасением и не обращая никакого внимания на сложность восхождения, я добрался до вершины утёса. Отдышавшись, осмотрелся и обнаружил, что вершина горы плавно переходит в более пологую северную часть склона, по которому среди кустарников вьётся вниз пробитая парнокопытными довольно приметная тропа.

Нестерпимо ныли кровоточащие ступни ног. Обернув их надранной берестой, я подвязал «обувку» лыком и осторожно, невзирая на острые камни, спустился вниз. От греха подальше обошёл кру́гом охающего от боли медведя и оказался у входа в пещеру. Переодевшись в чистое сухое бельё и натянув на ноги унты, я взял ружьё со снаряжёнными картечью патронами и решил на всякий случай добить зверя.

Осторожно, памятуя о непредсказуемости и коварстве семейства медвежьих, я подошёл к раненому врагу шагов на двадцать. Поднял ружьё, а нажать на спусковой крючок рука не поднялась.

Казалось бы, ещё днём мы были злейшими врагами и хозяин пещеры рассматривал меня не иначе как законную добычу, а вот теперь он полностью в моей власти и беспомощно лежит в ожидании страшного конца.

Конечно, раненое животное настоящий промысловик должен избавить от страданий, а вот у меня жалость к людоеду взяла верх, и сделать всё по охотничьим понятиям я не смог.

Разведя у входа в пещеру костёр, я сварил в котелке слипшиеся в тепле одним комком пельмени. Кусок варёного теста с фаршем внутри показался мне исключительно вкусным блюдом. Трапеза завершилась доброй кружкой обжигающего чая вприкуску с ломтём хлеба и карамелькой.

Мотька от столь «знатного ужина» вежливо поворотила нос. Летом промысловая лайка и без хозяйских харчей голодной не останется. Наверняка ловкая бестия придушила под валунами зазевавшегося жирненького бурундучка и наелась до отвала.

Солнце скатилось за вершины соседних гор. Наступила ночь. Лес наполнился таинственными звуками. Хором затарахтели цикады, в кустах с упоением пел соловей, по очереди подвывая друг другу, будто устроив перекличку выли волки, а на правом берегу реки разносилось, пугая всё живое, рычание выходящего на охоту львиного прайда. Совсем рядом, на опушке, выясняя отношения, истошно мяукали камышовые коты.

После всего пережитого звуки хищников меня совершенно не пугали. Да и вряд ли кто-то из плотоядных рискнёт приблизиться к логову пещерного гиганта. С тыла от маловероятного нападения меня прикрывал огромный валун, который, отражая жар тлеющих поленьев, грел спину.

Из-за запаха пропастины ночевать в пещере было нельзя, и, по таёжной привычке, я расположился подле костра.

Сто тысяч «почему», гуляя по извилинам и будоража мозг, не давали сознанию провалиться в спасительный сон. Чтобы ответить на вопрос, почему я оказался именно здесь, рассудок пытался построить хоть какое-то логическое объяснение произошедшему, однако невероятные события, случившиеся со мной, не поддавались никакому разумному умозаключению.

Осознав тщетность своих интеллектуальных усилий обосновать вероятность невероятного, я, уподобившись героям русских народных сказок, произнёс про себя: «Утро вечера мудренее», – и отошёл ко сну.

Вот так, на мажорной ноте, подошёл к исходу мой самый первый день пребывания в новой реальности.

А сколько их ещё впереди и что со мной станет, ведомо лишь Спасителю!

Глава 4. Бестия Мотька

Друзья! Хочу ненадолго, пожалуй, на самую малость прервать повествование и рассказать вам о верной четвероногой напарнице по охотничьему промыслу, воистину близкому мне существе незабвенной Мотьке. Именно благодаря её превосходной работе по соболю и поразительной самоотверженности во многом сохранялось благополучие моей семьи, а в доисторические времена и сама жизнь.

Без собаки охотник не охотник. Львиная доля добычи пушнины приходится на пару первых месяцев начала промысла. Как правило, в это время зверя, поднятого лайкой, добываешь с подхода. Позднее, после того как между деревьями ляжет глубокий снег, охота выслед теряет смысл.

Собака вязнет в снегу и не может гнать соболя, поэтому пушнина добывается преимущественно капканами и кулёмками.

Охотничьи лайки бывают разные: некоторые любят работать по лосю, другие – по соболю, а третьи – по птице. Нет универсальной собаки, которой без разницы, на кого охотиться.

По злой иронии судьбы, талантливые псы долго не живут. К примеру, была у меня лайка по кличке Дымка, на редкость смышлёная и работоспособная собачка. Всего-то пять сезонов довелось с ней поработать, а потом, спасая мою жизнь, она погибла.

А дело было так. Как-то раз, в канун новогодних праздников, в село забрёл медведь. Деревенские псы кинулись было его рвать, но шатун так зарычал, что они трухнули и, поджав хвосты, разбежались по хозяйским дворам. Только Дымка и соседский кобель Байкал, не испугавшись, остановили исходящего злобой зверя.

Всем таёжникам известно, что обезумевший от голода шатун, шастающий в поисках съестного по селу, может много бед натворить, оттого его немедля, без всякой лицензии, отстреливать надо.

Помнится, в тот день я был во дворе, задавал скотине сено, и услышал неистовый, захлёбывающийся лай собак и злобный рёв медведя. По звукам понял: крепко держат хозяина тайги. Схватил заряжённое ружьё, второпях сунул в карман горсть патронов и бросился на шум. За околицей, напротив ближайшей к тайге избушки бабки Варвары, всё и случилось.

Запыхавшись и еле переводя дыхание, я не смог как следует прицелиться, и первый выстрел оказался неудачным – пуля пошла стороной и лишь чиркнула по плечу зверя. Шатун бросился на меня, а я, как назло, перезаряжая ружьё, замешкался. Казалось, ещё мгновение, и свирепый хозяин тайги подомнёт меня и начнёт с остервенением рвать. На моё счастье, отважные псы вцепилась в зад медведя. От боли зверь аж пошёл юзом и, резко развернувшись, лапой смахнул с себя Байкала, а Дымку поддел когтями. Пользуясь моментом, я дуплетом всадил в висок зверя заряд свинца. Медведь взревел, замотал головой из стороны в сторону и осел в сугроб… Второй выстрел уже не понадобился!

В итоге на снегу лежал бездыханный изжамканный зверем Байкал, а у Дымки вывалились внутренности, но она была жива и смотрела на меня виноватым кротким взглядом. Как мог, заправил кишочки в живот и, завернув собаку в тулуп, бросился в медпункт. Может быть, зашьёт фельдшер рану и всё обойдётся! Бегу в одной рубахе, холода не чувствуя, только слёзы ледяными бусинками падают на снег.

Почувствовал, стала стихать моя Дымочка… Кончилась! Развернулся и с мёртвой животинкой на руках тихо-тихо побрёл домой.

Навстречу с карабином наперевес несётся сосед Николай:

– Закиич, как ты? Завалил хозяина? А что с моим Байкальчиком?

Я лишь махнул рукой. Коля всё понял, как-то беззлобливо, по-мужицки, с горьким укором матюгнулся и, закинув «Сайгу» на плечо, понуро побрёл в край деревни. Невозможно представить, как я тогда сопереживал горю соседа! В один миг мы оба лишились верных помощников, честно служивших нам не за страх, а за совесть!

До сих пор корю себя за тот неудачный выстрел. Как же так, я, опытный охотник, пусть даже в задыхе, с такой близкой дистанции угодил в молоко?

Лет пять прошло, а Дымка мне до сих пор снится. Что тут поделаешь? На всю оставшуюся жизнь, будто родной человек, запала она мне в душу. А как иначе? Уж слишком много с ней было пройдено трудовых таёжных километров. А сколько мы вместе зверя добыли, и посчитать невозможно. Мотька была третьей выдающейся собакой, которую в лице моего старшего товарища и наставника по ремеслу Савелича, мне подарила судьба.

Как-то по весне я забежал к нему рубанок попросить, а он посмотрел на меня, хитро сощурившись, и заговорщицки произнёс:

– Рубанок опосля дам! Пошли, паря, я тебе что-то покажу.

В углу тёплого хлева, по соседству с кроличьими клетками, на охапке соломы лежала знаменитая на всю округу охотничья лайка по кличке Татка, а вокруг неё барахтались пять милых пушистых комочков.

Старик стал нарочито громко возмущаться:

– Японский городовой! Собака в колесе! Не знаю, с кем нагуляла! Вродя всё время в загоне тусилась. Одним словом, сучка – она и сучка есть, завсегда кобеля найдёт и при случае подставится. Я навроде как уже с соседом сговорился «породниться»: Мишкин кобелёк-то не чета хозяину – охотник первостепенный. В прошлом годе столько соболей нанюхачил, что Мишаня свою Людку в Тайланд отправил задницу греть! А здеся во какие дела! Но что мне с ними делать, с байстрюками этими! В омут?

За судьбу щенят я не переживал. Знал, Никита Савельевич их не утопит, ведь суровый с виду старик, фронтовик-снайпер, отправивший на тот свет пару десятков фашистов, по жизни был добрейшим человеком.

– Ну что, Закиич! Бери парочку байстрюков на удачу – кобелька, а можа, сучку. А там как карта ляжет. Еслив в Татку уродились сукины дети, будешь в шелках ходить, еслив нет, то двор сторожить будут, пока ты по тайге шаляешься!

– Возьму, возьму, Никита Савельевич! Мой-то кобель уже не охотник. Ослеп. Пора на покой его отправлять.

– Я те, паря, вот что скажу: ты своего, ёксель-моксель, пса не трожь. Он тебе вона сколько прибытка дал.

– Савелич, да Вы что! Как такое могли подумать! Я же не живодёр! Вот сколько суждено ему прожить, столько и буду кормить. Он службой пенсию и тёплую конуру заработал!

– Верно! Это я так, не подумавши, сбрехнул. Знаю, ты так и сделаешь! По справедливости. Собака ведь тоже тварь божья и к себе сострадания требует. Приходи через месяц за щенками. Выбирай, каких тебе оставить.

– А Вы кого посоветуете брать?

– Возьми вот эту сучонку белую в серых яблоках. Чует моё сердце, по соболю пойдёт. А кобелишку сам давай выбирай.

Мне приглянулся рыжий комочек, аппетитно сосущий мамкину грудь.

– Давайте вот этого возьму.

– Договорились! Совсем забыл! А ты, мил человек, зачем ко мне прибыл?

– За рубанком, полок в бане поправить хочу!

– А, за рубанком! Совсем памяти не стало. Сщас вынесу. Через пару месяцев я забрал хорошо прибавивших в весе, ухоженных и забавных милашек. В честь своей кошки, превосходной охотницы за мышами, сучку назвал Мотькой, а кобелька – Лютым, потому что он своей мастью, а позже и распутным поведением очень походил на своего тёзку, разухабистого соседского рыжего кота, подлеца и развратника, огулявшего добрую половину деревенских кошек.

Позднее, накручивая на одометр жизни вместе с лохматой бригадой таёжные километры, я убедился в истинности крылатой фразы: «Как назовёшь корабль, так он и поплывёт». Мотька с первых дней проживания на новом месте сразу же открыла «сезон охоты» на мелкую домашнюю живность. Она стала деловито бегать по двору, нюхачить, брать след «добычи» и, в конце концов, задавила пару месячных цыплят. Несмотря на некоторое недовольство близких, под угрозой жестокой кары – отключения Интернета – строго-настрого запретил им наказывать за подобные проделки юную следопытку.

Нельзя ставить в вину охотничьей собаке то, что она по природе своей обязана делать и для чего, собственно говоря, появилась на свет божий! Охота – смысл жизни лайки, и бить по нему чем-либо не стоит. Рукоприкладство приводит к тому, что из щенка вырастает трусливое, постоянно ждущее хозяйского тумака создание, неспособное с азартом и удовольствием работать по зверю.

Рыжий недотёпа Лютый за цыплятами не бегал, но и у него в детстве проявлялись охотничьи инстинкты. Он лаял и пытался уцепиться зубами за ножку только что родившегося телёнка Борьки. Даже получив от бычка пару ударов копытцем, занятия своего не прекратил.

Невооружённым взглядом стало видно, что во дворе у меня растут две хорошие охотничьи собаки, вот только предпочтения у них будут разными. Мотька будет работать по мелкому зверю, а вот Лютый – по крупному, и если у него случится выбор – бежать за соболем или сохатым, то он остановится на последнем. А как вы хотели? Не пристало ему, первому кобелю на деревне, носиться по таёжным буреломам за всякими мелкими зверюшками.

Мои догадки подтвердились. Мотька превратилась в наипервейшую в округе лайку-соболятницу, а Лютый – в лосятника.

В один из промысловых сезонов он поднял соболя, но, учуяв свежий лосиный след, забыл про всё на свете и ринулся за сохатым. Больше я своей собаки не видел. Наверняка получил удар копытом по буйной рыжей голове и сгинул.

В отношениях промысловика с собакой нет ничего более вредного, чем панибратство. Некоторые охотники сюсюкаются со своими четвероногими напарниками, спят в избе чуть ли не на одних нарах, а потом недоумевают и наказывают собаку за то, что она плохо работает. А чему здесь удивляться? Животное интуитивно почувствовало власть над хозяином и взяло его на ментальный поводок.

Я, к примеру, несмотря на мороз под сорок, в избу собаку не пускаю. Вечером накормлю её от пуза, и она спит себе спокойно в катухе. Сытой псине, как и любому зверю, мороз не страшен.

С собакой нельзя миндальничать, и за проступок должно последовать неизбежное наказание. Только надо это делать с умом, так, чтобы животное понимало, за что его наказали.

К примеру, бывает так, что охотничьи собаки по ночам бегают и сдёргивают приваду на капканах. Ошибка неопытного охотника в том, что он сразу же начинает бить собаку, а она, бедная, не понимает, в чём дело, за что, собственно, её наказывают, и, как следствие, начинает бояться хозяина и плохо работать по зверю.

А вот бывалый охотник всё сделает по-умному! На ночь насторожит вокруг избушки капканы с соблазнительной привадой. Настроит их так, чтобы они своими стальными челюстями собаку не покалечили, но при этом держали её крепко. Попалась воришка в капкан, лает, воет, мечется, а хозяин не спешит вызволять из ловушки. Пусть посидит в капкане этак часов десять, помучается, подумает о своём непозволительном для порядочной животины поведении. После такого приобретённого опыта четвероногие охотники до конца своей жизни будут помнить о горьком уроке и обходить капканы стороной.

Зимний день короток. Вроде вот только что взошло солнце, а глядишь, оно уже катит на закат. Понятное дело, едва-едва успеваешь путики проверить, взять на подходе пару-тройку соболей и добраться до очередной избы. Ночь длинная, керосинку зажжёшь, поужинаешь, а потом с добычей начинаешь возиться: обдираешь шкурки со зверя, чистишь от налипшей смолы и пятен крови. В тепле всё делать сподручней. Хоть и привыкший я к таёжному отшельничеству, но и мне порой бывает одиноко. Мотьку в избу запустишь на часок и разговариваешь с ней, а она смотрит умными глазами и, кажется, всё понимает, только ответить не может.

У каждого животного, как и у человека, свой характер имеется. Мотька же точь-в-точь напоминала мне озорную, разбитную, но при этом на редкость трудолюбивую бабёнку. Такие девоньки всё делают с огоньком! И в любви, и в работе первые, горят, а не тлеют. Такая любого мужика охмурить может. Зачастую такие дамы некрасивы, но чертовски хороши.

Вообще неунывающая охотница всегда поражала меня своей сообразительностью. Бывало, загонит соболька в пустотелую колодину и не выпускает до моего прихода. Начинаю оттуда его выкуривать, а она уже наперёд знает, из како-го лазка зверёк выскочит, и там его поджидает.

Много вёрст мы вместе по тайге протопали, а сколько ещё предстоит пройти, одной судьбе ведомо!

Глава 5. Беседы с самим собой

Утром меня всполошил звук громкого, переходящего в стоны, храпа. Было ощущение, будто где-то рядом спит вдрызг пьяный мужик и во сне жалуется на своих собутыльников, избивших его во время совместной попойки. Но меня ждало разочарование! Я всё ещё находился там, где есть: в своём настоящем доисторическом прошлом, а не в будущем XXI веке. Звуки издавал поверженный мною пещерный медведь.

Всему миру известно: русская душа отходчива, и мне стало искренне жаль страдающего зверя. Я, словно раскаиваясь, выдавил из себя пару фраз, похожих на оправдание:

«Прости, брат, что камнем окрестил. Такова жизнь! Порой, чтобы выжить, надо бросать булыжники!»

Разбуженная моим монологом раскаявшегося палача, сладко потягиваясь и зевая, откуда-то из-под нагромождения валунов вылезла Мотька. Она, несколько озадаченная словоизлияниями хозяина и не зная, как их воспринимать, на всякий случай лизнула руку.

На голодный желудок, да ещё утром, страсть как хорошо думается. Сначала основательно осмыслю всё, что со мной произошло, а уж потом решу, что с этим делать и позавтракаю. Пришлось временно стать шизофреником и использовать состояние раздвоения личности как инструмент познания бытия. Подсознание задавало каверзные вопросы, на которые разум должен был дать ответы.

Во избежание кривотолков недоброжелателей полностью привожу диалог подсознания с моим эго.

П (подсознание):

– Вы на этом свете или уже на том? С (сознание):

– Душа бестелесна, и ей неведомы физические страдания. Значит, если моя бренная плоть страдает от ссадин, то я скорее жив, чем мёртв!

На всякий случай я ущипнул себя и почувствовал боль. Значит, я скорее здесь, чем там. Виляя хвостом, подбежала Мотька. Почесав за ухом, я и её ущипнул. Лайка укоризненно посмотрела на меня и сдержанным рычанием высказала своё собачье недовольство.

«Если реагирует на боль, значит, тоже живая! – облегчённо вздохнув, подумал я. – Есть с кем на охоту ходить!»

П:

– Кто Вы?

С:

– Я – охотник, который ещё вчера промышлял зверя в зимней тайге.

П:

– Как Вы здесь оказались?

С:

– Решил переждать бурю в пещере. Было полнолуние, северное сияние, без видимой причины стрелка компаса стала вращаться вокруг своей оси. Затем я провалился в сон, похожий на состояние свободного падения.

П:

– Аномальные явления, которые вы наблюдали, повлияли на Ваше перемещение во времени?

С:

– Скорее да, чем нет! Вполне возможно, что в местах силы, разбросанных по всему миру, всё-таки существуют шлюзы времени, которые время от времени начинают работать.

П:

– В каком случае это происходит?

С:

– Можно предположить, что единовременное совпадение разнонаправленных природных явлений, свидетелем которых я был, запускает природную машину времени.

Может быть, аномальная магнитная буря, беспрецедентное северное сияние, полнолуние, резкий перепад атмосферного давления и иные неизвестные для меня факторы, воссоединившись в единый энергетический поток, разорвали пространство времени и вынесли объект, находящийся внутри, в иную реальность.

Стоп! Стоп! Стоп! А не это ли является причиной появления снежного человека в разных уголках планеты? Так вот почему его то и дело встречают преимущественно в сакральных местах силы, разбросанных по всей планете!

Хорошо известно, что прародители homo sapiens (человека разумного) зачастую обитали в пещерах, часть которых является энергетическими центрами мест силы. Поэтому при определённом стечении вышеописанных физических явлений они иногда становились невольными пассажирами природной машины времени.

В один миг ничего не подозревавшие дикари оказывались в иной исторической эпохе. Теперь понятно, почему есть свидетельства тысяч людей, встречавших снежного человека. Разумеется, многие из них просто проходимцы, спекулирующие на популярной теме, но есть и те, кто действительно сталкивался с йети.

Невольно вспомнил рассказ соседа Ивана Говоруна о встрече со снежным человеком. Фамилия совершенно не отражала характер охотника, а вот прозвище Молчун, наоборот, соответствовало его натуре. Кличка прилипла к парню, как банный лист к заднице, потому что он сильно заикался и, стесняясь этого, боялся лишний раз обронить пару лишних слов. Из-за своей застенчивости про оказию, случившуюся во время рыбалки, он поведал только мне. Наверное, был уверен, что, во-первых, сказанное останется между нами и над ним никто не будет потешаться, а во-вторых, памятуя о моём историческом образовании, надеялся на то, что я с точки зрения науки смогу объяснить произошедшее с ним.

Вот как всё было. Естественной границей наших охотничьих участков была река Малая Орьсма, на которой в начале ноября Иван решил порыбачить, заготовить рыбу себе и на корм собакам. Речка почти замёрзла, но посередине была довольно широкая, свободная ото льда протока, куда раз за разом рыбак забрасывал блесну. Клёв был отменный. Помимо трёх пятикилограммовых щук, считающихся в наших краях сорной рыбой, на льду забериги лежала пара десятков приличных жёлтопузых харюзов и даже несколько увесистых ленков. Увлёкшись клёвой рыбалкой, Иван не заметил существа, спустившегося к реке. Только неистово трещащие сороки заставили Молчуна поднять голову и на миг отвлечься от очередной поклёвки.

Он обомлел! На противоположной стороне реки стоял обросший густой шерстью человек и внимательно смотрел на него. Затем существо, напоминающее одновременно человека и громадную гориллу, медленно двинулось вброд прямо на Ивана. Охотник был не робкого десятка, но и он оцепенел от ужаса, понимая, что теперь бегство уже не спасёт – стал медленно пятиться.

Уже на значительном расстоянии от берега, когда Ване ничего не угрожало, в окуляры бинокля он отчётливо видел, как зубы снежного человека с жадностью вонзаются в ленка, и из брюха рыбы на снег брызжут фонтанчики красной икры. Придя в себя и прихватив ружьё, незадачливый рыбак вновь спустился к реке. На снегу, помимо следов огромных ступней, остались остатки трапезы снежного человека.

Я знал, что Ванька не таков, чтобы зря трепать языком, и потому отнёсся к рассказу со всей серьёзностью. Хотел было написать письмо в Географическое общество, да в последний момент передумал. Зачем? Сам-то я следов пребывания снежного человека не видел.

Меня как током ударило. От места встречи рыбака с йети до Елейкиной горы с входом в пещеру напрямик было километров семь, и вполне вероятно, что Ванькин обидчик в поисках пропитания двинулся вдоль берега реки и наткнулся на опешившего в тихом ужасе Говоруна.

Заморив червячка, снежный человек вернулся ночевать в относительно тёплую пещеру, откуда, вероятнее всего, вратами времени был возвращён в родной первобытный век.

Косвенным доказательством невольного путешествия доисторических предков в настоящее время является то, что в некоторых пещерах археологи находят сенсационные петроглифы, возраст которых датируется десятками тысяч лет.

На них, помимо традиционных рисунков со сценами охоты на бизонов, мамонтов и прочей живности, есть изображения, весьма похожие на самолёты, а это значит, что некоторым нашим прародителям удавалось вернуться назад, и они, высунув язык, старательно рисовали увиденное в будущем.