Сибирский Робинзон

Как же это взаправду хорошо – вытянуть ноги на нарах и спать, не боясь на подсознательном уровне, что костёр вот-вот погаснет и в твою плоть незамедлительно вцепится какая-нибудь клыкастая, когтястая тварь. Кто бы что ни говорил, но здоровый сон во все времена был, есть и будет основой долголетия.

Вопреки моим убеждениям, что собаке не место в доме, на ночь лайку приходилось запускать в пещеру. Мотьку надо было беречь от всяких роковых случайностей – ведь на охоте она незаменима, да и с ней как-то повеселее, есть с кем поговорить, пожаловаться на судьбу.

Вечерний сумрак шёлковым бархатным покрывалом окутал окрестности, и лишь всполохи далёких зарниц да огонь костра разрывали, казалось бы, вечную тьму небосвода. Присев на сатунок, я до того погрузился в воспоминания, что забыл о кружке ароматного чая в руке. Картины давно минувших дней были настолько сильны, что в какое-то мгновение я, словно экскурсовод, стал их комментировать. Мотька искоса поглядывала на меня, тяжело вздыхала и в знак солидарности участливо махала хвостом.

В такие минуты исповеди перед божественным началом человека – совестью – единственным слушателем становилась моя верная псина, а она, уж поверьте, лучше священника хранила тайны откровений хозяина-друга.

Я довольно спокойно переносил долгие месяцы разлуки с семьёй. Вероятно, причиной стало то, что с детства любил одиночество. Часто бродил по расположенной неподалёку от родительского дома высохшей торфяной согре, густо поросшей дикой коноплёй. Здесь – иногда вместе со своим зака-дычным другом Вовкой, а чаще один – наблюдал за жизнью птиц, приглядывал за пасущейся тёлкой Мусей, а в августе заготавливал впрок для своих пернатых питомцев семя конопли.

Пребывание на промысловом участке один на один с зимней тайгой всегда заканчивается долгожданным возвращением домой. И вот, уставший, продрогший от долгой езды по снежной целине, ступаешь на крыльцо родного дома, дети в наспех накинутых тулупах и валенках на босу ногу венич-ком смахивают с тебя снег, прыгают и кричат: «Папка! Наш папка приехал!» А твоя ненаглядная красавица-жена, не в силах сдержать слёз, плачет и целует обмороженные щёки.

Когда же я вернусь домой с «первобытного промысла» до нашей эры? Одному Спасителю ведомо. А может, и не суждено тому быть. Недаром в Священном Писании сказано: «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определённый Господом».

Мудрое библейское изречение гласит: «Мы сами в ответе за себя и за своих близких», а значит, на бога надейся, а сам не плошай! А там как карта ляжет…

Глава 7. Мрачная быль естественного отбора

Когда мягкие лучи заката начали окутывать землю золотистым сиянием, а тени стали удлиняться, словно простирая свои силуэты навстречу ночи, мы с Мотькой поняли, что пора отправляться за водой. В этот момент мир вокруг нас замер, как будто ожидая чего-то волшебного, а воздух был наполнен сладким ароматом цветущих трав и едва уловимым шёпотом весеннего ветерка, который ласково, будто малиновые губки любимой, касался моего лица.

Прихватив с собой пустые пластиковые бутылки, я направился к реке. После сильных дождей вода в ней заметно помутнела.

В поисках чистой воды мне пришлось берегом пройти вверх по течению и набрать её из впадающего в Малую Орьсму ручья. Илистая почва вокруг источника была испещрена следами животных. Среди отпечатков копыт оленя, лося, кабана и прочих более мелких зверушек я заметил следы огромных лап представителя кошачьих.

Меня обуял страх – я ведь поленился прихватить с собой ружьё! Длинная двустволка цеплялась за кусты и мешала нести пятилитровки, поэтому в тот раз я решил обойтись без неё. Было тяжело признаться себе, что я оказался абсолютно беззащитным перед клыками хищника. Чьи это лапы? Тигра, льва или махайрода? Какая разница! Неважно! У меня нет оружия, и я не смогу за себя постоять.

Утверждение о том, что умный учится на чужих ошибках, а глупый на своих – полнейшая ерунда. Все учатся только на собственных просчётах. Помнится, несколько лет назад я не взял в тайгу ружьё и чуть было не подвёл свою семью. Слава богу, всё обошлось, медведь гнал марала, и ему было не до нас. Теперь я подвёл самого себя. По сути, я наступил дважды на одни и те же грабли.

Внимательно осмотрев следы хищника, я определил, что у него не всё в порядке с правой задней лапой, на которую зверь старался не опираться. Об этом свидетельствовал неглубокий слепок правой конечности. Скорее всего, лев голоден, ведь опорная покалеченная лапа, предназначенная для прыжка, не позволяла ему охотиться на привычную добычу. Обычно такие животные не брезгуют падалью, а если рядом есть человек, становятся людоедами.

Это открытие вызвало у меня противоречивые чувства – тревогу и облегчение. Я понимал, что бескормица заставит животное наброситься на меня, однако его хромота давала мне хоть какой-то шанс на спасение. Кроме того, я надеялся на верную спутницу, неистовую Мотьку, которая своим бесстрашным поведением отвлечёт хищника и тем самым даст возможность произвести прицельный выстрел.

По пути вплоть до самого лагеря я был в нервном напряжении. Мне казалось, что кровожадный хищник спрятался в кустах и ждёт лишь удобного момента, чтобы растерзать меня. В этот раз всё обошлось. Мы без особых приключений добрались до дома. Хорошо, что дверь в пещере была готова и можно было, не опасаясь за свою жизнь, спокойно спать до утра. Даже огромному льву не под силу разметать добротно срубленную из брёвен перегородку.

В предрассветной тишине, когда мир ещё окутан сумраком ночи, раздался низкий вибрирующий рык. Этот звук, полный грозного величия и скрытой угрозы, мог принадлежать лишь одному существу – льву. Его голос, словно раскат грома, эхом прокатился по окрестностям, подтверждая присутствие царя зверей.

Известно, что львы, в отличие от остальных кошачьих, живут прайдами (семьями). Глава прайда – доминирующий самец – с возрастом слабеет и изгоняется из стаи более молодым соперником. Бывший вожак прайда, как правило, ведя отшельнический образ жизни, селится и доживает свой век в каком-нибудь гроте. По моему убеждению, пещерный лев – это не отдельный вид кошачьих, а, по всей вероятности, изгнанное из прайда животное.

Несколько дней меня преследовало гнетущее чувство тревоги. Я покидал своё укрытие лишь для того, чтобы пополнить запас дров для костра. Вечерами, напрягая слух, я пытался уловить малейшие подозрительные шорохи. Спустя несколько дней рычание, наводящее ужас на всё живое, прекратилось. Наверное, бродячий хищник в поисках доступной добычи убрался прочь.

Жизнь вошла в прежнюю колею. Немного осмелев, я решил пополнить запасы воды и рыбы для себя и косолапого страдальца. Закинув на плечо двустволку и прихватив спиннинг и бутылки для воды, я с Мотькой отправился к реке. С богатым уловом и водой мы стали возвращаться назад. До пещеры оставалось метров триста. Собака насторожилась… Шерсть на загривке у неё встала дыбом. С Елейкиной горы прямо на нас, похрамывая, спускался огромный лев. Мы были с подветренной стороны, и зверь нас не учуял.

Что делать? Выбор был невелик – оставалось лишь уповать на быстроту ног, и я во всю прыть, оставшуюся после четвёртого десятка прожитых лет, помчался к спасительной пещере. Так быстро я не бегал никогда – даже в дни туманной юности, когда школьником сдавал нормы ГТО.

Невиданное ускорение мне помогла развить лайка. Таща меня вперёд и наивно полагая, что царь зверей и есть очередная добыча, она рванула навстречу нашей погибели. К счастью, на другом конце поводка оказался я и, благодаря охотничьему азарту лайки, получил в дар несколько драгоценных мгновений, спасших нам жизнь.

От неслыханной дерзости лев опешил. И было от чего! Навстречу ему, рядом с обезумевшим от злобы трусливым шакалом (обычно довольствующим остатками царской трапезы), бежало какое-то высокое, порой попадающееся ему в лапы, хлипкое двуногое существо! Это было тем более удивительно и потому, что обычно, лишь почуяв запах, всякая живность в ужасе уносила ноги прочь, а здесь что есть мочи нагло несётся навстречу. Все стереотипы поведения жертвы оказались нарушены, и впервые за долгие годы жизни старый самец, повидавший многое на своём веку, растерялся, не зная, что предпринять… В одно мгновение он даже решил спасаться бегством, но, интуитивно почувствовав мой страх, передумал.

Когда он опомнился, я уже находился у дверей пещеры. Пытаясь затащить неистовую лайку внутрь, я споткнулся о камень, и висевшее за плечами ружьё, о котором, признаюсь, я в страхе напрочь забыл, отлетело метра на три. Уже собрался было его поднять, да зверь был слишком близок. Почти под носом у хищника, юркнув в пещеру, успел судорожным движением захлопнуть дверь и опустить засов.

Я услышал леденящий душу скрежет… Это царь зверей в бессильной ярости царапал дверь. Когти льва вязли в мягкой древесине липы, а занозы, впившиеся в нежные подушечки лап, доводили его до дикого исступления.

Не знаю, сколько времени бесновался свирепый убийца, – ведь липкий страх, словно резинка от трусов, тянется бесконечно. Порой казалось, что вот-вот перегородка рухнет, оставив меня один на один с кровожадным хищником. Чтобы избежать беды, я отступил дальше, во вторую камеру пещеры. Была слабая надежда на то, что в то время, как лев будет протискиваться через узкую щель, я, воспользовавшись удобным случаем, успею его несколько раз огреть камнем.

Через некоторое время шум стих. Значит, зверь либо притаился, либо убрался прочь. Осмелев, я подошёл к перегородке и осторожно выглянул в узкое окно, но тут же непроизвольно отпрянул. Гривастая голова оказалась рядом, по ту сторону стены. Почувствовав добычу, он, несмотря на боль, встал на задние конечности и просунул переднюю лапу в бойницу. Скорее от отчаянья, чем от доблести, я схватил первый попавшийся на глаза камень и изо всех сил жахнул нахала по рыжей пятерне с когтями. Раздался дикий вой, перешедший в жалобное мяуканье.