Лето между нами

Каждая попытка отстоять свою независимость вызывала у Ильи болезненную реакцию – он становился раздражительным или грустным, что делало Леру ещё более уязвимой и виноватой. Так закручивался круг, из которого сложно было вырваться без сильной воли и поддержки со стороны.

В душе Леры росла путаница и тревога – она мечтала о спокойствии, о настоящем понимании и поддержке, но вместо этого ощущала давление и растущее чувство, что её свобода ограничивается. Это противоречие терзало её, заставляя сомневаться в себе и в тех, кто вокруг.

Несмотря на всё, Лера пыталась сохранить хорошие отношения с Ильёй, ведь он был частью её жизни, человеком, который когда-то был другом и поддержкой. Она понимала, что никакой злой умысел не стоит за его действиями, но порой любовь и забота могут превращаться в тяжёлую ношу, которую трудно нести.

Временами Лера мечтала о том, чтобы всё стало проще – чтобы её чувства и отношения с Артёмом нашли свой ответ, чтобы Илья понял её границы и отпустил, чтобы она могла дышать свободно и не бояться быть собой.

И всё же, в этом клубке эмоций и противоречий, Лера училась слушать себя, свои желания и страхи, постепенно понимая, что настоящая поддержка – это уважение и свобода, а не навязчивое внимание.

Вика давно уже чувствовала, что между Лерой и Артёмом происходит нечто большее, чем просто дружба или мимолётное увлечение. Она замечала взгляды, которые они обменивались, тонкие моменты близости, которые скрыть от неё было невозможно. И в какой-то момент решилась вмешаться, не желая оставаться в тени, наблюдая со стороны. Для Вики это было не только способом вернуть внимание Артёма, но и проявлением своего влияния и контроля над ситуацией.

В тот день настроение Вики было особенно решительным. Она тщательно продумала свой план – как подойти к Артёму, что сказать, и главное, как сделать так, чтобы Лера увидела всё своими глазами. Её цель была ясна: вызвать ревность, разорвать невидимую связь, которая крепла между Лерой и Артёмом, и заявить о себе.

Когда Артём оказался на школьном дворе после занятий, Вика подошла к нему с лёгкой улыбкой, будто случайно. Они начали разговор, который быстро перешёл в более близкую беседу. Артём, несмотря на внутренний холод и отстранённость, на мгновение показался растерянным, смущённым вниманием Вики. Она, заметив это, усилила давление, подталкивая его к тому, чего он сам боялся – к проявлению эмоций, к разрыву невидимых барьеров.

Лера оказалась неподалёку, и её сердце остановилось на секунду, когда она увидела, как Вика нежданно наклонилась к Артёму и мягко коснулась его губ своими. Это было смелое и дерзкое движение, способное разрушить всё, что строилось между Лерой и Артёмом. Она чувствовала, как внутри всё горит – боль, предательство, ревность – и это было похоже на удар ножом в самое сердце.

Артём, казалось, застыл на месте, не зная, что делать. Его глаза искали Леру, пытаясь понять, как она отреагирует, но он не мог оторваться от губ Вики. Этот момент был наполнен противоречиями – желание быть с Лерой боролось с отчаянием и растерянностью, которую внесла Вика.

Лера стояла неподвижно, словно время вокруг неё замедлилось. Её сознание наполнялось вихрем мыслей и чувств. Она не могла поверить, что видит это наяву – поцелуй, который казался предательством, разрывом того, что ещё недавно казалось крепким и непоколебимым. Слёзы застилали ей глаза, но она пыталась сохранить достоинство, не позволяя боли вырваться наружу.

Вика же, почувствовав победу, позволила себе лёгкую улыбку – победу над Лерой, над её надеждами, над самим Артёмом. Этот поцелуй стал для неё заявлением, доказательством того, что она может владеть ситуацией и контролировать чувства окружающих.

Артём, наконец, отстранился, словно осознав последствия своего поступка. Его взгляд встретился с Лериным, и в этих глазах читалась борьба – между искренностью и обманом, между прошлым и настоящим. Он хотел что-то сказать, оправдаться, объяснить, но слова не находились.

Лера, собрав все силы, отвернулась и ушла, чувствуя, как разбивается её мир. В этот момент она поняла, что её путь будет нелёгким, что впереди много испытаний и решений. Но в глубине души зажглась искра – искра силы, чтобы не сломаться, чтобы бороться за себя и за своё счастье.

Эта сцена стала поворотным моментом для всех – для Леры, для Артёма и для Вики. Каждому из них предстоит сделать выбор, понять, что действительно важно, и как идти дальше, несмотря на боль и разочарования.

Глава 8. Недопонимание

После того, как Вика публично целует Артёма, мир Леры медленно, но необратимо трескается. Волнительное напряжение, что ранее поддерживало надежду, теперь разрывается болью и недоверием. В один из вечеров, когда её охватила бессонница, она поняла: больше не может оставаться там, где всё напоминает о предательстве и потерях.

Она тихо, чтобы не будить дом, собирается: гербарий, блокнот, бутылка воды. Выпархивает из дома, словно птица, лишённая опоры. Дорога ведёт к знакомым улицам, но она идёт навстречу тени – туда, где никто не знает её следов. В коленках ощущается пустота, а в груди – тяжесть, словно что-то внутри давно ушло и оставило зияющую рану.

Луна слабо светит меж крыш, освещая её шаги. Куда идти – она ещё не решила, но знает точно: нужна изоляция. Место, где не нужно смотреть в глаза другим, объясняться, пить утешительный чай под слова поддержки. Она просто хочет исчезнуть.

Тропинка уходит к старому пристанищу – возможно, к маяку, но сегодня даже его стены кажутся чужими. Как будто это место, где когда-то была нежность и доверие, теперь отражает её одиночество. Лера присела на камешек у края воды и заплакала. Не от отчаяния, а от чувства: «я больше не узнаю себя».

Она достала телефон, открыла его – и написала короткое сообщение: «Мне нужно побыть одной». Слова казались преступлением перед собственной душой, но более честными, чем заботливые «всё будет хорошо». Затем выключила телефон и запихала его обратно в рюкзак. Всё, что осталось – только ночной воздух, и её собственная тишина.

Слои эмоций накапливались: обида на Вику, которая вмешалась в жизнь, обида на себя за то, что поверила, и на Артёма, которого так и не смогла удержать от отчуждения. Как будто она прошла через тонкую завесу между любовью и болью – и теперь осталась в промежутке.

Отношения, которые только начинали рваться на доверие, обрушились мгновенно. И Лера, сбитая со своего эмоционального баланса, просто ушла туда, где можно было не держаться ни за что. Ни за обещание, ни за план, ни за человека.

Прошло уже больше часа, но она не собиралась возвращаться. Она наблюдала за тем, как на воде пляшут отражения уличных фонарей, как катеры на избыточном ходу утром перевозят лодки регаты, не замечая её присутствия. Всё вокруг будто продолжало жизнь – плотную, шумную, не её.

И тогда она закрыла глаза, вдохнула холодный воздух, и поняла: её внутренняя борьба только начинается. Потому что бежать не достаточно – нужно найти силы, чтобы вернуться. Но сегодня – не сегодня. Сегодня она уходит.

Лера встала, встряхнула плечи, с силой вжалась в куртку и пошла дальше. С каждым шагом внутренний шорох стихал, оставляя ровный бас её собственных мыслей: «Я еще вернусь. Но по‑своему…»

Утро было пасмурным, будто город решил поддержать тишину, нависшую между двумя душами, некогда стремившимися друг к другу. Артём не сомкнул глаз всю ночь. Он вновь и вновь прокручивал в голове тот момент, когда губы Вики коснулись его. Это был не поцелуй, а удар – молниеносный, унизительный и абсолютно нежеланный. Он не хотел этого, не звал этого. Но всё произошло, и хуже всего было то, что Лера это видела. Он запомнил её взгляд: он не был злым – он был пустым. В том взгляде не было вопросов, не было даже осуждения. Лишь холодная пустота, которая убивает сильнее, чем крик.

Он вышел из дома рано. Город ещё не проснулся, ветер тянулся к морю, таща с собой ароматы соли, водорослей и старого асфальта. Артём не знал, где искать Леру, но надеялся, что она вернётся к маяку – туда, где между ними когда-то впервые возникло нечто настоящее. Он помнил, как дрожал её голос, когда она рассказывала о разводе родителей. Помнил, как её пальцы теребили край рукава, когда она замолкала, не зная, как выразить свои чувства. Он знал, что Лера не из тех, кто легко сближается. А теперь всё, что они выстраивали, оказалось на грани разрушения.

Он шёл быстро, почти бегом, по направлению к побережью. Сердце колотилось в груди не от усталости, а от страха. Он боялся, что опоздал. Что она больше не захочет его слушать. Что он стал в её жизни тем, от кого она будет убегать. Добравшись до маяка, он замер. Она действительно была там. Сидела, поджав под себя ноги, и смотрела на море, укутанная в чёрную куртку. Казалась маленькой, хрупкой и бесконечно далёкой. Он приблизился медленно, не желая испугать, но каждый его шаг отзывался гулом в груди.

– Лера, – тихо позвал он.

Она не обернулась. Его голос, обычно такой уверенный, теперь дрожал. Он сделал ещё шаг, затем ещё.

– Пожалуйста, послушай. Это было не то, что ты подумала. Я… я не хотел этого. Вика…

Лера подняла руку, не давая ему продолжить. Она не смотрела на него. Просто смотрела на море, сжав губы в тонкую линию.

– Мне не нужно объяснение, – сказала она тихо. – Всё уже произошло.

– Нет. Это не так. То, что ты видела – не отражает всего, что… между нами. Ты знаешь это. Я никогда бы не позволил…

– Но ты позволил, – резко оборвала она, и в её голосе впервые зазвучала боль. – Я видела. Своими глазами. И знаешь, Артём, самое ужасное – даже не сам поцелуй. А то, что ты не оттолкнул её. Что ты стоял. Что ты искал меня взглядом, но не сделал ни шага. Это… это было хуже.

Артём сжал кулаки. Он чувствовал, как обида накатывает, но не на неё – на себя. Потому что всё, что она сказала, было правдой.

– Я растерялся, – признался он. – Я… сам не понял, как это случилось. Я стоял как дурак. Всё произошло за секунду. Но потом… я хотел бежать к тебе. Объясниться. Только ты исчезла.

– А что бы ты сказал? – вдруг повернулась она. Её глаза были полны слёз, но они не текли. – Что это случайность? Что я важнее? Артём, я не хочу быть в треугольниках. Не хочу быть частью чьей-то борьбы. Я не Вика. Я не умею манипулировать. Я либо чувствую, либо нет. И сейчас я чувствую только боль.

Молчание повисло между ними. Артём смотрел на неё, не в силах найти слов. Всё, что он готовил ночью – разрушилось. Никакие оправдания не казались достойными, не звучали искренне. Он мог бы встать на колени, мог бы кричать о своих чувствах, но знал – это ничего не изменит.

– Я знаю, что ты не обязана меня прощать, – сказал он после долгой паузы. – Но знай: я не играл. Всё, что было между нами – это правда.

Она кивнула. Словно подтверждая – да, это было. Но теперь… теперь этого нет. Она встала, не глядя на него, и, не сказав больше ни слова, пошла по тропинке вверх, прочь от маяка, прочь от него.

Артём не двинулся с места. Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла за поворотом. Сердце билось всё медленнее. И в какой-то момент он понял: самое страшное уже произошло. Она больше не слушает.

Набережная просыпалась к регате постепенно: первые лодки скользили по воде как по маслу, рабочие поднимали паруса, волонтёры скакали между причалами, регулируя движение. Город словно перевоплощался – от сонных улиц и привычной утренней тиши он переходил в лад регаты: гул моторов, звон гаек, щёлканье фотоаппаратов, сирены скорых, мерный шум волн и шаги людей в резиновых ботинках. Этот день должен был стать важным: Артём участвовал в заключительном состязании сезона. Для него регата значила многое – возможность вернуть себя, ощутить контроль, упорядочить хаос внутри, который рос каждую ночь всё сильнее.

Он был здесь почти с рассветом. В утреннем свете его лицо выглядело напряжённым, сосредоточенным: каждая мышца в нём говорила о решимости. Он проверял весло, снаряжение, парус. Он наблюдал за ветром, отмечал направление, изучал воду. Воспоминания о Лере бились в его голове как волны о причал, но он гнал их прочь. Ему нужно было сосредоточение, концентрация, дисциплина – чтобы регата дала ему уверенность, чтобы он не погрузился снова в хаос отношений и разочарований.

Сцена с Викой и Лерой отдалялась, как сон, но не сгладивалась: он жёстко отказывался от иллюзий, искал опору в физическом. И всё-таки внутри чувствовал, как пустота съедает его. Порой он смотрел на воду, пытаясь поймать отражение самого себя – искал тот взгляд, который Лера когда-то поймала; тот взгляд, когда человек смотрит на тебя не со страхом или просьбой, а с глубиной доверия. А теперь он был один. Один в лодке, один на воде, один в этом городе, который жил регатами, как люди живут любовью и дождём.

В толпе у причала ходили знакомые лица: тренеры, зрители, друзья. Они махали ему, подбадривали, разговаривали. Он отвечал улыбкой, но улыбка казалась вытащенной из ржавого механизма: она функционировала, но не содержала тепло. Он не хотел жалости и поддержки: он хотел перемен.

Город был украшен: на улицах красовались баннеры с изображением лодок, набережная перекрыта флагами, в воздухе витали запахи свежего кофе и жареных сосисок. Туристы фотографировали причалы, дети бегали вдоль воды. Но Артём ощущал себя каким-то чужим элементом: будто стоял рядом с этим зрелищем, но всё равно оставался в своей лодке, на своей волне. Его утро растянулось: тренировки, тесты, контрольный заезд «на камеру», улыбки организаторов и официальный старт – всё это было как сцена, от которой невозможно было отвлечься.

Он почувствовал вибрацию в руках, когда держал весло, и понял, как всё его тело хочет действовать. Движение, сжатие, свобода – лодка отвечала каждому порыву. И хотя внутри всё ещё жил холод, в этом движении он находил временное убежище: колебания воды под ним казались сигналом, что он ещё жив, что он ещё может быть собой без страха, без сомнения.

Но мысли о Лере проникали как соль в открытую рану: они мешали двигаться, заглушали ритм. Каждый раз, когда на горизонте он видел силуэт, Леру казалось бы – но это были просто люди, прохожие, отражения в воде. Каждый раз сердце сжималось. Он хотел извиниться, хотел попросить прощения, хотел объяснить. Но вместо этого он брал весло и вёл лодку. И звуки вокруг – шум регаты, гул людей – становились полотном, на котором его одиночество звучало особенно остро.

Один из помощников подошёл к нему и тихо сказал: «Ты готов? Через час начнётся финал». Артём кивнул. Внутри дрожал страх, но он сел в лодку, проверил рукоять весла, вдохнул солёный воздух с кожей кожи и стартовал. Лодка скользнула по воде, оставляя шлейф волн. Он греб, считая удары в такт дыханию. Такое действие – простое, линейное, но для него сейчас это был способ успокоиться, заглушить эмоции, стать сильнее.

Лодки с другими участниками уже были в строю. Стартовый сигнал питался гудком лодочной трубы, и всё вокруг замерло: только вода, только гребки, только рёва парусов, отражающихся в рассветном небе. Он не слышал криков поддержки, не чувствовал рук друзей. Единственный звук – его собственное дыхание и мягкий хлопок весла о воду. Он знал – если не сделает этот финал сам за себя, он потеряет шанс вернуть часть контроля, вернуть часть себя.

И когда старт прозвучал, Артём вошёл в поток: вода, скорость, ритм. Он выталкивал лодку вперёд, ощущая силу и контроль. Он боролся не с конкурентами, а с собой – с тем холодом внутри, который мешал доверять людям, мешал любить и быть любимым. Каждую секунду он чувствовал, как расстояние между ним и Лерой – не просто километры на воде, а километры между душами.

Атмосфера регаты казалась святыней: люди наблюдали, плакаты кричали, чекисты командовали одобрением, но он видел только лодку впереди и воду под собой. Его мышцы горели от напряжения, мысли звенели. Он помнил слова Леры: «Мне не нужно объяснение». Он помнил её взгляд. А сейчас он вёл лодку, как можно длиннее, быстрее, сильнее – пытаясь найти ответ не в словах, а в действии, в скорости, в адреналине, который глушил страх.

Этот день должен был стать его новой точкой отсчёта. Но в тот момент, когда он пересёк финишную линию, лодка дернулась, баланс сник, и что-то внутри его – не лодка, а тело – ответило резкой болью. Это было приключение – в буквальном смысле – но регата завершилась для него не победой, а началом другой истории. Истории, где его тело ломается, и он не знает, как расскажет этой истории Лере.

После того, как Лера ушла в себя, перестала отвечать на звонки и отстранилась от всех, кроме тишины, в её горизонте снова появился Илья – как та самая опора, которой упрямо и настойчиво казалось, что она нуждается. Он наблюдал, как она словно растворилась в сером, и словно увидел её мельчайшую дрожь, решив – он не допустит, чтобы она осталась одна. Её подавленное состояние вызывало у него не просто жалость, а желание быть тем, кто её спасает. И именно это желание толкнуло его навстречу – так близко, как только можно, когда люди сломлены, но всё ещё живы.

Илья появлялся в её жизни всё чаще. Он знал, где она бывает – под старым дубом во дворе, на лавочке у школы, на том самом склоне у маяка, где когда-то было их общение – и, возможно, любовь. Он приходил тихо, почти беззвучно, просто садился рядом, не задавал вопросов, просто присутствовал. Он приносил кофе, говорил, что никому не нужно доверие, как ей, и что он здесь. Просто здесь. И Лера чувствовала себя странно уютно – этот жест казался ей последним якорем, который ещё держал её от падения в абсолютную пустоту. Но в этом наслаждении появлялась тревога: она понимала, что благодарна ему, но одновременно чувствует, как его внимание становится тяжким.

Его обещания поддержки звучали ласково, но со временем превращались в расписание – «я завтра жду тебя у школы», «или сходи со мной на вечернюю прогулку к пирсу», «или поговорим, когда ты сможешь». Илья не умел ждать: если он решил быть рядом – значит, должен быть каждый день. Эта неспособность отпускать превращалась в цепь, внутри которой Лера могла дышать ровно настолько, насколько он ей разрешал. Она понимала, что это не свобода – но хочется выбрать меньшую боль. Она боялась обидеть его, отказаться – с другой стороны, понимала, что если не поставит границу, она может потерять себя.

Он говорил о прошлом, о том, как ему было тяжело после их разрыва с Лерой, как он винит себя за то, что не сдержал обещания, которые когда-то давал ей о вечной поддержке. Он говорил тихо, словно повторял мантру – «я не уйду, я рядом, только доверься». Почти как мотив из песен, которые играют в пустых комнатах, где больше никто не слышит. Но его голос звучал не эгоистично, а раненым – и Лера услышала эту боль. Её сердце переворачивалось между сочувствием и усталостью – голосом, который повторялись раз за разом, пока не начинал звучать как собственное эхо.

Порой Илья предлагал ей помощь: отвезти домой, купить продукты, привезти плед, сходить в кино. Но он делал это не просто из заботы – его планы строились вокруг неё, как вокруг центра, где вращается его внимание. И когда Лера соглашалась на одну встречу, он тут же предлагал следующую, создавая замкнутый круг. Она улыбалась, кивала – порой из вежливости, иногда из эмоций, которые однажды были теплыми, но теперь кажутся опасными. В эти моменты она ловила себя на том, что сначала была благодарна, а затем – устала.

Самое тяжёлое – когда Илья начинал говорить о будущем. О том, как они могли бы быть вместе, если бы всё сложилось иначе, как он готов сохранить её боль для двоих, как он может дать то, чего больше не было вокруг. Его слова звучали обещаниями – из тех, что она знала и боялась. Боялась, что комфорт снова окажется клеткой, страх что зависимость станет отношением. Но между словами звучало отчаяние: он искренне хотел быть рядом и старался докопаться до её доверия. И Лера чувствовала: эта борьба – не за неё, а за его право быть важным в её жизни, несмотря на её страхи.

Она не обманула бы Илью. Она говорила: «Спасибо», и «Мне нужно время». Она пыталась мягко ставить границы, но каждое её «не сегодня» становилось вызовом для него, болезненным, как шрам. Если она не отвечала – он писал снова, если отказывалась – появлялся утром с кофе, если исчезала – говорил, что понимает боль, но не может ее оставить. И тогда ей становилось тяжело – от того, что ему не дали возможность быть услышанным, и одновременно от того, что его присутствие мешало её внутреннему исцелению.

Так они плавно вошли в новый динамический цикл: её страдание и его внимание – как воды, смещающие равновесие. Лера чувствовала себя на грани – между благодарностью и удушающим присутствием. Её сознание дрожало на гранях: может ли человек быть рядом без ожидания и без счета? Сможет ли она быть просто собой, если кто-то слишком настойчиво хочет быть с ней? В её душе возрастало чувство замкнутого пространства – маленькой комнаты, где для неё нет воздуха, где благодарность оборачивается тюрьмой.

Этот эмоциональный лабиринт заставляет её искать тихий угол, где она сможет быть одна – тишина, молчание, пространство, не диалог. Она всё чаще чувствовала: одиночество – не наказание, а возможность открыть себя заново. Но кусочки того, что разрушилось между Лерой и Артёмом, давали о себе знать: в каждом дне была пустота, которую не могла заполнить ни забота Ильи, ни выступления регаты. И когда его внимание становилось слишком плотным – она понимала: это не любовь. Это попытка сохранить контроль. А ей нужна была свобода.

Все вокруг словно заиграло другой палитрой, когда Вика поняла: её вмешательство сработало. Запутанные отношения, отстранённость Леры, дистанция с Артёмом – это всё не просто плоды недопонимания, а её собственный шторм. И это давало ей особое ощущение власти: она словно держала рукоять, управляющую эмоциональной лодкой, качающейся на волнах чужих переживаний. Вика наслаждалась этим хаосом: тёмные всплески, неуверенность, напряжение – всё это подтверждало её влияние, её силу. Она чувствовала себя шахматисткой, которая поставила фигуру и теперь наблюдает, как соперник делает ход – реагирует, теряется, ломается.

Сначала это была почти радость. Она проходила по коридорам школы и ловила взгляды – усталые, задумчивые, растерянные. Лера, становившаяся всё тише и уставше, Илья, всё более решительный и навязчивый, Артём – словно призрак, появляющийся только в зеркалах памяти. Вика думала: "Это моя игра, и я веду". Не было злобы – была уверенность: она заранее предвидела ход, знала, кто проиграет, кто останется – и кого можно использовать, если потребуется.

Каждое утро она листала новости регаты, наблюдала подготовку к соревнованиям, видела, как у Артёма горела решимость. Это мешало её планам, но одновременно и вдохновляло: у неё был козырь в рукаве. Она могла написать Артёму, встретиться – и забыть, что между ним и Лерой ещё есть что-то. Ей казалось, что это её поле влияния. – только бы он не вернулся к Лере.

Но с каждой новой дневной сценой, когда в коридоре появлялась Лера с пустым взглядом, Вика чувствовала, как внутри что-то щёлкает. Это была не жалость – нет. Это неудобное признание – внутри её побеждал разум, но сердце колебалось. Она видела, как тихо рушится чья-то душа, и, не желая признаваться себе, ощущала – возможно, она переборщила.

Первые сомнения пришли на тренировке по регате, когда она случайно увидела, как Артёма увозит с причала в скорой помощи. Ее внимательный глаз – тот, который всегда фиксировал детали – заметил, как лицо организатора, лицо тренера, лицо Ильи – везде тревожность и страх. И в этот момент Вика поняла, что стоит слишком близко к пожару, который сам разгорается, и может обжечь не только других, но и её.

Позже на прогулке вечером она задержалась на мосту у воды, где отражение фонарей дрожало на поверхности. В голове крутились слова: «А считала ли ты когда-нибудь, что разрушаешь то, что строили другие?» – этот вопрос был невысказанным, а голос – её собственным. Она вспомнила, как смеялась над Викиными притязаниями, как Лера критикувала её вмешательство. И вдруг вспомнила себя – не ту уверенную, хитрую Вику, а тихую девочку, которую боятся, но не любят. И в этом знании была рана, открытая и кровоточащая.

Сомнения усилились, когда она пересеклась с Лерой у школьного двора. Лера шла, опустив голову, и почти не заметила её сначала. Вика собиралась обойти стороной, но остановилась. Что-то внутри шепнуло: «Скажи ей». Но слова не пришли. Их глаза пересеклись – и увиденное не было победой, это был страх – страх, что она стала разрушителем, а не игроком. Что вчерашняя девушка, которую она осознанно отодвинула, уже не просто противник – это был человек, которого она лишила опоры. И тогда её улыбка растворилась, и остался только взгляд – пустой, понимающий.

Позже вечером она встретилась с друзьями. Рядом были лёгкие разговоры, музыка, смех. Но даже в шуме она ощущала эхо своего внутреннего кризиса. Кто она стала? Как её игра может исправить некто? Она понимала, что за красивым фасадом внешней победы скрывается нечто безжалостное: воспоминания Леры о доверии, страх Артёма перед открытием, боль Ильи от ощущения, что никто его не ценит – и всё это плеиада жертв, для которых она стала последним вождём. И это осознание не украсило её, а утяжелило.