Детонатор

– Прекрати истерику! Я спросил – что случилось! Ты можешь мне ответить?

Как ни странно – пощёчина сразу же подействовала. Сергей последний раз всхлипнул, вытер рукавом нос и тихо проговорил:

– А что рассказывать-то? Сидели, работали, тут за окном, что-то громыхнуло. Я подумал сначала, что гром, да только в небе не облачка. А потом появились эти… светлячки.

– То есть зайчики?

– Нет, зайчики это другое, – Сергей устало вздохнул, и если не обращать внимание на внешний вид, окончательно стал похож на нормального человека, – Светлячки – это такая дрянь… Облачка такие, наподобие тополиного пуха, только размером побольше, и внутри переливаются разноцветными искрами. Ребята так и столпились у окна друг-дружку расталкивая. Я дальше всех сидел – это и спасло. Смотрю – вначале один упал, потом другой, а остальные словно ничего не замечают, всё пялятся на эти искорки. Мне так страшно стало… – Сергей замолчал.

– Что ты убежал, – хмуро закончил за него Славик, – И даже не попытался товарищей спасти.

– Да кого там спасать? – вскинулся Сергей, – Я как увидел, что эти «светлячки» с глазами делают, так и бежал по коридорам пока о Лешку не споткнулся. Думал, дурак, Курчинского предупредить, он, мол, начальство – объяснит, спасет… а сам в ловушку к этим «зайчикам» попал.

– Что за «зайчики»?

– Вы же сами видели. Излучение какое-то, может радиоактивное… я-то почем знаю. Зато эффект налицо – пару минут пролежал и вот… – Сергей опять захныкал.

– Ну ладно, не убивайся ты так, – смягчился Петр и похлопал-таки Агеева по плечу.

– А что Курчинский? – спросил Славик.

– Если хотите, смотрите сами, я туда больше не пойду, – Сергей стряхнул руку Петра и уткнулся носом в колени, – Только не советую вам на это смотреть, если не хотите свихнуться.

Рядом с широкой дубовой дверью, одиноко блестела полированная табличка «Начальник технического отдела. Курчинский Э.С.» Петр нерешительно приоткрыл дверь и… ничего не понял. Он открыл дверь пошире и попытался осознать, что видит. Славик зашел в кабинет следом и тоже ошеломленно застыл на месте.

Пространство внутри кабинета смешалось. Пожалуй, это было бы наиболее точной формулировкой. Часть стены вместе с окном как бы растянулись внутрь помещения, при этом совершенно непостижимым образом переплетаясь с письменным столом, стоящим на нем графином и… чем-то красно-черным. Как пластилиновые игрушки под действием тепла предметы, населяющие кабинет начальника, расплавились и перетекли друг в друга, образовав собой фантасмагорический нарост посреди комнаты. А за «наростом» сидел Эдуард Соломонович. Под столом можно было разглядеть его ноги, а на лакированной поверхности стола, незатронутой пластилиновой метаморфозой, руки, требовательно барабанящие толстыми пальцами. В какой-то момент Славику показалось, что Курчинский сейчас встанет и скажет, что-то типа: «И где же вы шлялись, голубчики?» Но Эдуард Соломонович оставался на месте. Петр осторожно обошел вокруг стола. Его замутило. Головы у начальника не было, то есть она была, но каким-то непонятным образом срослась с другими расплавленными вещами. И тогда Петр понял, что черно-красное пятно внутри «нароста» – это и есть голова Курчинского. Волосы, глаза, мозги, мясо… Петр отвернулся, пытаясь побороть приступ тошноты.

Славик, ставший белее мела, дрожащим голосом спросил:

– Петька, что же, это происходит?

– Не знаю, Славик.

– Он же еще жив?

– Скорее нет, чем да.

– А руки? Смотри, смотри!!! – Славик отшатнулся к двери.

Пальцы Курчинского, будто услышав их разговор, перестали выбивать барабанную дробь и потянулись к перьевой ручке, лежащей рядом с кожаным еженедельником.

– Он что, нас слышит?

– Чем?

Между тем на листке разлинованной бумаги появилась кривоватая, но вполне различимая надпись – «Открой нижний ящик». Петр заворожено наклонился к тумбе стола.

– Ты что делаешь? – крикнул Славик.

– Помолчи, – Петр потянул за бронзовую ручку. Внутри ящика зловеще чернел пистолет.

Петр ощутил в руке непривычную тяжесть:

– Что дальше? – обратился он к бывшему начальнику.

Пальцы Эдуарда Соломоновича послушно вывели следующую надпись: «Убей меня».

Петр сделал шаг назад и отрицательно закачал головой.

Перо заскрипело, царапая и прорывая бумагу: «Пожалуйста, убей. Мне очень больно».

– Эдуард Соломонович, но ведь что-то можно сделать… – Петр неуверенно отступил к выходу.

Славик не выдержал и выбежал прочь. Прижался к стене и закрыл глаза. Его трясло. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он услышал глухой хлопок выстрела. Потом еще один. И еще. Спустя секунду из кабинета вышел Петр, сжимая в руке дымящийся пистолет:

– Уходим.

Петр никогда не молился. Сказать по правде, он, как образцовый кандидат в члены партии, и в Бога то не верил. Поэтому он не знал, как, а главное кого просить о том, чтобы этот кошмар ограничился территорией института. Он отгонял навязчивые мысли о жене и дочери. Поэтому пробираясь через мертвые коридоры и подбадривая вконец раскисшего Славика, Петр твердил сквозь зубы зацикленную скороговорку: «Спаси их, спасти их, спаси…»

Сергей умер, так и не дойдя до проходной. Просто упал тряпичной куклой на пол и перестал дышать. По пути к выходу никто живой им больше не встретился. Зато были мертвые. Черные глаза, обглоданные кости, расплавленное нечто – такие места они старались обходить стороной. В будке вахтера зияли круглые отверстия, похожие как две капли воды на те, что прорезали шахту. Сам вахтер с выпученными глазами лежал на стойке. Самая большая дыра пришлась как раз на середину его тучного тела, так что ноги лежали отдельно в луже подсыхающей крови. Электричества естественно не было, поэтому Петр со Славиком банально перепрыгнули застывший турникет и оказались на улице.

Их ждали. Три автоматчика, похожие как близнецы благодаря одинаковым противогазам, и гэбэшник с майорскими погонами. Смелый, надо сказать, майор – без противогаза, с одутловатым лицом и въедливыми глазками. Петр поначалу даже обрадовался – наконец-то люди, да и еще военные – значит всё под контролем. Но крик майора его сразу отрезвил:

– Стоять!

Ребята застыли как вкопанные, загипнотизировано глядя в нацеленные на них дула «калашей».

– Товарищ майор, мы же свои!

– Оружие на землю, – проигнорировал Славин возглас гэбэшник.

– Да у нас нет никакого оружия, – сказал Петр, но осекся – карман предательски оттягивал пистолет Курчинского.

Майор достал табельный «Макаров» и направил Петру в лицо.

– Второй раз повторять не буду.

Неожиданно громко щелкнул предохранитель. Петр непослушной рукой вытащил пистолет и бросил на асфальт. Гэбэшник неопределенно кивнул, ногой откинул его в сторону и протянул руку.

– Документы.

Славик привычно достал пропуск и отдал майору. Петр ощупал пустые карманы и тихонько чертыхнулся. Это надо же – так попасть. Пропуск, это он точно помнил, лежал в кармане рубашки. Сейчас там ничего не было. Наверно выпал, когда он штурмовал шахту. Тем временем майор тщательно изучил Славину ксиву – разве что не понюхал, затем не менее педантично рассмотрел Славика, вероятно сравнивая с фотографией и, наконец, что-то невнятно бросил за спину. Один из автоматчиков подошел к не на шутку испуганному Славе и махнул автоматом в сторону:

– За мной.

Славик затравленно посмотрел на Петра, но ослушаться не посмел и побрел в указанном направлении. Майор неприятно улыбнулся:

– А у вас, я так понимаю, документов нет?

Петр хотел было рассказать и про документы, и про шахту, и про пистолет, но вдруг отчетливо понял, что ему не поверят. Кто угодно поверил бы, да может и эти вот слоники с «калашами», но только не этот одутловатый. Змея остроглазая, вша чекистская. И стало Петру так обидно и больно, так захотелось начистить физиономию этому надменному майоришке, что другие мысли, а вместе с ними и остатки здравого смысла на какое-то мгновение попросту престали существовать. Он сделал два быстрых шага вперед и банально съездил гэбэшнику в челюсть. В свободное время комсомолец Петр занимался боксом. Даже имел разряд. Так что удар получился чувствительным. Майор, не ожидавший такого развития событий, завалился на спину, оттолкнув собой стоящих сзади солдат. Петр быстро схватил трофейный «Макаров», который предусмотрительно выпал из рук нокаутированного майора и направил на ошарашенных автоматчиков:

– Руки!

Солдаты, попеременно глядя то на отключенного командира, то на бунтаря, неуверенно подняли руки. Осмелевший Петр хотел сказать что-то еще, но, непредусмотрительно забыв о третьем солдате, получил прикладом по затылку и потерял сознание.

Пришел в себя он уже ближе к вечеру. Голова раскалывалась от боли, в рту пересохло. Петр огляделся. Он лежал на той же улице возле института, прямо на асфальте, рядом сидели еще два арестанта. С двух сторон прохаживались взад-вперед всё те же, неразличимые в противогазах, солдаты. Автоматы они держали в руках, предупреждая какие бы то ни было глупости со стороны пленных. Невольные соседи Петра чуть слышно переговаривались: И люди и разговоры были донельзя странными.

– Пресанул бы ты их, Эмото-сан, – прошептал горбоносый мужик с кучерявой шевелюрой.

– Сложно. Я их глаз не вижу, – отвечал ему рослый азиат, – А сам-то?

– Я сегодня уже напресовался – так и до инсульта недалеко.

Азиат вздохнул и обернулся к Петру:

– Тихо. Держись нас, – услышал неудачливый боксер и, облизнув потрескавшиеся губы, кивнул.

Между тем странный диалог продолжался:

– Что будем делать?

– Ждать. Я чувствую присутствие ртутников.

– Враг моего врага – мой друг? – тихонько ухмыльнулся горбоносый.

– Это лучше, чем ничего, – азиат на секунду задумался, – Опасно. Но лучше они, чем Сущие.

Вначале Петр не понял, что произошло. Ему показалось, что с безоблачного неба упала тяжелая капля дождя, но не рассыпалась на сотни маленьких брызг, как полагалось бы любой уважающей себя частице воды, а осталась, как ни в чем не бывало, лежать на теплом асфальте. Загадочные соседи Петра отреагировали на это маленькое чудо, мягко говоря, странно – азиат весь напрягся, его и без того узкие глаза превратились в две узкие щелочки, он что-то пробормотал на непонятном языке. Горбоносый кивнул и незаметно отодвинулся подальше от места падения, его руки задрожали. Петр услышал еле различимый шепот:

– Ни при каких обстоятельствах. Не касайся. Ртутника.

Петр хотел спросить, как именно выглядит этот самый «ртутник», но через мгновение увидел сам. Черная капля, а была она именно иссиня-черного непрозрачного цвета, вздрогнула и словно ожившая ртуть покатилась в сторону одного из солдат. Петр заворожено наблюдал за новым порождением катастрофы. Ртутник оказался под подошвой армейского сапога как раз в тот момент, когда автоматчик сделал очередной шаг. Солдат прошел дальше, но капли уже не было, будто она прилипла к его ноге. Прошло еще несколько минут. Автоматчик странно дернулся и резко завалился на асфальт, содрогаясь в эпилептических конвульсиях. Двое других подбежали к нему, что-то гундося сквозь плотную резину противогазов. Они не заметили, как из пор незащищенных рук их коллеги засочилась темная жидкость. Третий охранник повернулся к пленникам и недвусмысленно передернул затвор. Между тем, черные струйки потянулись к незадачливым спасателям и растворились, впитавшись в подошвы сапог.

Горбоносый выдохнул:

– Сейчас!

Азиат молниеносно бросился на последнего солдата и резким движением свернул ему шею. Петр думал, что сейчас услышит автоматную очередь, но остальные солдаты уже лежали на асфальте, подергиваясь страшными марионетками.

– За мной, – крикнул азиат, устремляясь к зарослям кустарника.

Прежде чем исчезнуть в густой зелени вслед за бывшими арестантами, Петр все же обернулся. Лужа черной жидкости, сочащейся из мертвых солдат, разрасталась на глазах. Окуляры противогазов потемнели, из-под стекол по гладкой поверхности резины текла живая смола.

До дома Петр добрался, когда уже смеркалось. Почти мёртвым от усталости и мало чего соображающим. Его новые товарищи так ничего и не объяснили. Незадолго до этого загадочные спасители пожелали ему удачи и растворились в ночных сумерках. Петр еще долго ломал голову над тем, кто же они все-таки? Шпионы или наоборот какие-нибудь особо засекреченные агенты ГРУ? Но уж никак не простые смертные, это точно. Но ещё раз думать обо всём произошедшем было больно. К тому же теперь он думал только о двух людях, к которым стремился…

      По дороге ему встретился только один военный грузовик. Солдаты эвакуировали население ближайших домов и не выказали ни малейшего признака агрессии. Напротив, заметив его, молодой старшина дружелюбно махнул рукой – мол, давай с нами. Но Петр проигнорировал приглашение. Не тронули, и то – слава Богу.

На скамейке рядом с домом сидела Илона с красными от слез глазами. Увидев Петра, она вскинула руки и, перемежая, нахлынувшие с новой силой, рыдания с нечленораздельными причитаниями, бросилась ему на шею:

– Петенька… они… все… гром небесный… девочка моя…

– Тихо, тихо, – прошептал Петр, похлопывая её по дрожащей спине. Его ноги подкосились, все мысли куда-то исчезли. Он, совершенно перестав соображать, смотрел перед собой и инстинктивно гладил Илону по спине.

Наконец женщина в последний раз всхлипнула и немного успокоилась. Затем подняла на Петра заплаканные глаза:

– Я уж думала, что больше тебя не увижу. Что же это твориться, Петенька?

– Не знаю, – Петр вздохнул, – Как там мои? – его голос дрогнул.

Тётка отвела глаза:

– Сашенька жива здорова. Тебя ждет – не дождется. Я ей велела из дому ни шагу…

– А Алена? – еле выдавил из себя Петр.

– Нет больше Аленушки, – Илона вновь заплакала, – Уже к дому подходила… её срезало… пополам… как бритвой…

Петр почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Пальцы стали холодными как лед. В горле застрял комок. Он сжал зачем-то сжал губы, чтобы не расплакаться:

– Где она?

– Увезли её, Петенька. Солдатики приехали и увезли всех… кто умер. И нам сказали, чтобы мы никуда не уходили, что за нами вернуться…

Ноги подкашивались. Петр еле поднялся на третий этаж, открыл незапертую дверь квартиры. Навстречу выбежало кучерявое солнышко. Сашка радостно улыбалась, протягивая ему маленькие ручонки. Петр подхватил её на руки, прижал к себе. По его щекам наконец потекли слезы:

– Пап! Ты чего как маленький? – удивилась дочка, – А где мама?

– Мама уехала, – он заставил себя улыбнуться, – Скоро вернется.

– Жалко, я ей такое хотела показать, – Сашка заерзала, давая понять, что хочет освободиться. Петр послушно опустил дочь на пол. Она тут же схватила его за руку:

– Папка, пойдем, я тогда тебе покажу, – в её глазах было столько радости, что Петр, не сопротивляясь, пошел за ней в комнату. На паркетном полу рядом с окном метались пятна света.

– Смотри, папка, зайчики! – детская ладошка потянулась к завораживающему танцу невидимых лучей.

Петра словно ударило током. Он сгреб дочку в охапку и побежал к выходу. Сашка восторженно визжала, решив, что папа захотел поиграть. Успокоился Петр только в подъезде. Он взглянул на довольное лицо ребенка и, стараясь говорить спокойно, спросил:

– Саша, скажи мне, ты не трогала этих… зайчиков?

– Не-е-ет, – дочь лукаво улыбнулась.

– Саша, пойми, это очень важно. Ты их трогала или нет?

– Ну, подумаешь, чуть–чуть поиграла. Что, нельзя что ли? Они такие смешные.

Петру захотелось закричать.

Их увезли той же ночью. Солдаты не обманули. Они действительно приехали где-то за полночь, посадили Илону, Петра и Сашу в армейский грузовик, в котором сидело еще несколько полумёртвых от стресса жителей Щербинки, и отвезли за несколько километров от города. Всех, кто выжил, поселили в два огромных дома больше похожих на казармы. Выживших оказалось совсем немного. Петр как не пытался, но так и не смог ничего узнать о судьбе Славика и других знакомых.

Информацию о произошедшем, естественно, засекретили. Со всех взяли подписку о неразглашении. Хотя Петр, и не только он, часто задавался вопросом: «О неразглашении чего?» Ведь толком никто так и не смог объяснить, что стало причиной этих страшных событий. Большинство его новых соседей полушепотом рассказывали друг другу об испытании нового оружия, аварии на институтском полигоне и прочей ерунде. Петр так и не услышал не одной правдоподобной теории. Он догадывался, что произошедшее как-то связано с теми странными беглецами, но этого эксклюзивного знания было недостаточно для решения жуткой загадки.

Саша умерла через две недели. Врачи прятали глаза и беспомощно разводили руками. Время воздействия неизвестного излучения на организм ребенка, по-видимому, было незначительным, но и этого хватило для ускорения процесса старения клеток в сотни раз. На похоронах Петр не плакал. Он просто смотрел, как маленькое сморщенное тельце завернули в брезент и аккуратно засыпали черными комьями земли. В этот момент в его голове появился план. Простой и четкий – как сама смерть.

Прибывшим из города, хранить оружие не разрешалось. Даже военным. Поэтому Петр потратил два дня, чтобы достать трехметровый моток крепкой веревки. Ночью, когда все спали, Петр тихо вышел из дома, добежал до леса и направился к давно присмотренному зданию, которое, при более тесном знакомстве оказалось заброшенной церковью. Но Петру было наплевать, что это за место…

…Темные проемы окон неприветливо встречали позднего гостя. Внутри холодными ручейками сквозняка подвывал ветер. Ночь выдалась лунная – бледный свет падал на потертые фрески. Святые образа с грустью наблюдали за тем, как человек с пустыми глазами, не спеша, даже с какой-то страшной деловитостью, привязывает к деревянной перекладине, протянувшейся над сводом арки, ведущей к алтарной части храма, толстую веревку. Завязывает узел. Делает петлю…

…Горло обожгло нечеловеческой болью. Удавка прилежно затянулась на шее, но позвонки не сломались. Петр задергался в петле, пытаясь инстинктивно вздохнуть. Глаза заволокла кровавая пелена. Он запоздало вспомнил, что если шея не ломается сразу, человек может умирать в страшных муках еще долгие минуты. Пальцы непроизвольно впились в веревку, которая теперь казалась каменной. И вдруг Петр вздохнул. Полной грудью. Он еще продолжал висеть в полуметре от пола. Но больше ничто не сковывало его дыхания. Петр поднял руки к шее – веревка исчезла. В глазах наконец-то прояснилось. Он увидел те же темные стены храма, только теперь по ним скользили полосы золотистого цвета. На душе стало необъяснимо легко и спокойно. Внутри, где-то в районе сердца, появился теплый пушистый комочек счастья. Комок согревал и одновременно щекотался. От этой необычной щекотки Петр заплакал. Он парил над землей и плакал, с такой искренностью, таким надрывом, как, наверное, единственный раз до этого – в момент собственного рождения. «Наверное, я умер» – пронеслось в голове.

– Нет, – раздался за спиной спокойный властный голос, – Твое время еще не пришло.

От неожиданности Петр вздрогнул, и таинственная сила осторожно опустила его на землю. Боясь пошевелиться, он стоял и смотрел, как лепестки света танцуют под каменными сводами заброшенной церкви:

– Кто ты? – наконец прохрипел он.

– Меня зовут Микаэль.

Петр медленно повернулся назад. За его спиной светился огромный и невыносимо яркий силуэт ангела.

Часть 1. Откровение

Москва, начало 2000-х

I

– Скорее всего, нелепая случайность… – девушка поправила сползшую с плеча лямку рюкзака.

Собеседница полупрезрительно фыркнула:

– Случайность! Шестеро знакомых между собой людей в одном вагоне одного поезда! – Такое совпадение – одно на миллион! И при этом у них произошло предопределённое взаимодействие!

Девушка с рюкзаком скривилась и неуверенно пожала плечами.

Игорь поудобнее облокотился на поручень и глотнул содержимое пивной банки. Горькая холодная жидкость обожгла внутренности. Неожиданно разболелась голова.

– …закрываются. Следующая станция – Тургеневская, – елейным голосом предположила дикторша. Из-за монотонного гудения полупустого вагона её предупреждение растворилось где-то на полпути к ушам Игоря.

Что может быть более муторным, чем поездка домой в обыкновенном вагоне метро, в совершенно обычный день, когда непонятно откуда взявшаяся усталость плотным удушливым облаком обволакивает и твоё тело, и твоё сознание? Запахи перебивают любые значимые мысли, часы указывают на неотвратимо приближающийся бесполезный вечер, а мятые лица соотечественников заставляют вспомнить об оживших покойниках из третьесортного голливудского шедевра… Мысли Игоря, будто пугливая стайка разноцветных птичек, то и дело шарахались от иллюзорного кота реальности, забивались в самые пыльные уголки мозжечка и решительно не показывали оттуда клюва.

Игорь глотнул еще и, решив, что смотреть в пол ему окончательно надоело, стал смотреть по сторонам, стараясь найти в будничной обстановке вагона какие-нибудь примечательные детали. Что-нибудь… Странно одетый человек, оригинально скандалящая старушка или плюшевый крокодил в руках карлика…

Ничего из перечисленного, в вагоне, естественно, не обнаружилось. Самое примечательное – разлёгшийся во всё сиденье и отчаянно, будто нарочно, храпящий бомж явно не тянул на роль «примечательной детали». Это, увы, уже давно стало той самой обыденностью… Девушки напротив отличались только тем, что беспрестанно вели свои малопонятные разговоры, остальные попутчики вообще не вызывали никакого чувства, кроме инстинктивного отвращения. Игорь отчётливо представил, что его скучающая физиономия ровно ничем не отличается от всех остальных отчаянно скучных лиц.

Затем его мысли почему-то опять переключились на бомжа. В этом старательно храпящем человеке было явно что-то не так. Причём дело было совсем не в храпе. Игорь принялся искать подтверждения своей необычной мысли, внимательно, даже критически осматривая спящего. Нет, вроде бы ничего особенного. Замызганный плащ, слишком тёплый для этого времени года, грязные ботинки, небритый подбородок, нечищеные ногти… Совершенно волшебная способность всякого бомжа очищать вокруг себя место присутствовала – плотность остальной части вагона была несоизмеримо выше. Этот запах упущенных, пропитых или по-другому потерянных жизненных перспектив. Один из самых ужасных запахов, кстати. Запах реальной, осязаемой и бесконечной безысходности…

Неожиданно Игорь понял, что не так в этом самом бомже. Конечно же – запах, заставляющий стоящую рядом тётку не развалиться сейчас на всю противоположную от спящего скамейку, а жаться к Игорю – этот запах… отсутствовал!

То есть вообще. Игорь старательно прочистил нос, хотя прекрасно осознавал, что никаким насморком не страдает. Тем не менее, создавалось впечатление, что он один не чувствует этого запаха. Впрочем, может никакого запаха и нет, люди отходят от бомжа по привычке, от въевшегося в кровь осознания того, что бомжи, храпящие в поездах, воняют… Отходят прочь на подсознательном уровне?

В динамиках заскрежетало:

– Станция Тургеневская! Уважаемые…

«Только Тургеневская?» – пришло Игорю в голову. Лично ему казалось, что небольшой, в принципе, прогон Сухаревская – Тургеневская должен был пролететь давным-давно… время вытянулось в струну, отчаянно звенело и сопротивлялось, не позволяя поезду с Игорем внутри оказаться дома и поскорее закончить с этим невыразимо муторным вечером.

«И жизнь его похожа на фруктовый кефир…» – подумалось двадцатипятилетнему аспиранту Педагогического вуза Игорю Рахлину. Оставалось смириться и сделать ещё один глоток…

Их было двое. Фигуры вошедших в вагон мужчин были втиснуты в изящные бежевые костюмы-тройки. И несмотря на то, что мужчины были совершенно разного роста и комплекции, Игорю показалось, что они – одно целое, или нет – скорее – одно и то же – одинаково мыслящие близнецы, клоны… Игорь даже не понял, почему у него возникла такая ассоциация и почему он вообще обратил внимание на вошедших. Только из-за того, как мужчины были одеты?

Чёрные полоски галстуков грязными пятнами ночи расположились на беззащитном контрасте яркой белизны бизнес-рубашек. Эти галстуки также были совершенно одинаковыми и совершенно не соответствовали общей радужной картине светлых тонов. Один из мужчин встал в проходе и начал оглядываться по сторонам, а второй сразу отошёл к противоположной двери и замер. Эти двое как раз идеально подошли к понятию «примечательное», сразу и бесповоротно компенсировав банальность всех пассажиров этого вагона разом. Видеть эту пару было как минимум странно – идеальный покрой, судя по всему, ужасно дорогих костюмов, непробиваемое выражение лиц, и снова запах – элитарной туалетной воды – и всё это в метро! Ребята смахивали на ужасно озабоченных музыкантов чикагского джазового ансамбля. Это сравнение промелькнуло в голове Игоря мельком, пока двери ещё не успели захлопнуться. Когда же с характерным металлическим стуком они всё-таки сомкнулись, и дикторша вновь стала козырять неоспоримыми знаниями в области метро-географии, ассоциация всплыла сама собой. Поднявшись из самой глубины естества, она легко ковырнула тонкую корку подсознания и выскочила наружу, оглашая окрестности своим несомненным пониманием очевидного: «Агенты Спецслужб»!