Заря Новой Земли

Но затем пришла баба Ефросинья. Древняя, как сам лес, сморщенная, с глазами-угольками на пергаментном лице, она была в деревне и знахаркой, и повитухой, и той, кто обмывал покойников. Её боялись и уважали одновременно. Она вошла в амбар, опираясь на клюку, и принесла с собой резкий, пряный запах сушёных трав из своей избы.

Она молча, деловито, обошла раненых. Её сухие, похожие на птичьи лапки пальцы без брезгливости развязывали окровавленные повязки, ощупывали раны. Она цокала языком, качала головой, что-то бормотала себе под нос, но Хервёр, наблюдавшая за ней с напряжённым вниманием, видела в её действиях не колдовство, а опыт.

– Этот хорош, – прошамкала она, указывая на парня с пробитой головой. – Крепкий череп, выживет, коли лихоманка не скрутит. А этому, – она кивнула на того, что со сломанной ногой, – повезло, что кость не раздробило. Срастётся, хоть и хромать будет, как старый пёс.

Потом она подошла к тому, с раной в животе. Она долго смотрела на повязку из мха-сфагнума, которую наложил Володар. Аккуратно сняв её, она увидела, что мох впитал в себя почти всю кровь, оставив рану чистой. Она удивлённо хмыкнула и бросила на стоявшего у входа Володара короткий, цепкий взгляд.

– Твоя работа, леший? – спросила она.

Володар молча кивнул.

– Вижу, не только зверьё потрошить умеешь, – в её голосе не было похвалы, лишь констатация факта. – Мох кровь хорошо пьёт. Всё правильно сделал. Не дал гнили завестись. Теперь мой черёд.

И она принялась за работу, доставая из своего узелка склянки с мазями и пучки трав, командуя Хервёр, как послушницей, – подай, придержи, разотри. Для варяжки это было унизительно и странно, но она видела, что старуха знает своё дело, и подчинялась безропотно.

Когда с ранеными было покончено, встал другой вопрос. Где ночевать самой Хервёр? Староста ясно дал понять: в амбаре с мужиками, даже ранеными, незамужней девке не место – грех. Но и ни одна семья не горела желанием пускать на постой чужачку, да ещё и воительницу с ледяным взглядом.

Володар решил вопрос просто.

– Пойдёшь ко мне, – сказал он, обращаясь к Хервёр. И, видя, что она не поняла, просто указал сначала на неё, потом на свою избу, стоявшую чуть на отшибе, ближе к лесу.

Это решение всколыхнуло деревню не меньше, чем само их появление.

Новость разлетелась мгновенно. Володар, нелюдимый, живущий бобылём, отвергавший всех местных невест, привёл в дом чужеземку. Варяжку! Перешёптывания за спиной превратились в громкий гул. Деревенские девушки, давно и безуспешно пытавшиеся привлечь внимание самого завидного охотника, смотрели на Хервёр с откровенной ненавистью. Они видели в ней не несчастную, потерявшую всё, а удачливую соперницу, наглую и опасную.

Его изба была простой и суровой, как он сам. Низкий потолок, грубый стол, лавки вдоль стен, большая печь. Никаких украшений, лишь связки вяленого мяса и пушнины под потолком да аккуратно развешенное на стене охотничье снаряжение. Здесь пахло дымом, кожей и сухим деревом.

Володар молча указал Хервёр на лавку у печи – самое тёплое место. Положил на неё старый, но чистый медвежий тулуп. Сам же бросил себе охапку сена у двери, давая понять, что не претендует на её личное пространство. Он поставил на стол глиняную миску с кашей и краюху хлеба. Простая еда, но после всего пережитого она казалась даром богов.

Они ели в полном молчании. Он – думая о гонце, о раненых, о таинственных "варгах". Она – впервые за долгое время оказавшись под крышей, в тепле, в относительной безопасности. Её мир сузился до этого маленького, пахнущего дымом дома и молчаливого человека напротив. Чужой очаг, чужой дом, но здесь, под взглядами осуждающей деревни, она чувствовала себя менее одинокой, чем когда-либо. Здесь был тот, кто взял на себя её беду. И этого было достаточно.

Глава 13: Взгляды у Очага

Деревня уснула, укрывшись сизым вечерним туманом. Лишь в окне избы Володара плясал беспокойный огонёк. Печь уже протопилась и теперь дышала ровным, глубоким жаром, согревая бревенчатые стены. Володар не стал жечь лучину, довольствуясь лишь светом, падающим из открытого устья печи. В этом живом, трепещущем свете тени в углах казались гуще, а тишина – глубже.

Он сидел на низкой скамье, скрестив ноги. Между коленями у него лежала стопка кожаных ремней и моток крепких, вываренных в смоле сухожилий. Один из ремней его колчана перетёрся в походе, и он методично чинил его. Его руки, большие, с мозолистыми пальцами и шрамами от ножа и звериных когтей, двигались с удивительной ловкостью и точностью. Он не торопился, каждый стежок кривого шила, каждый узел, затянутый с помощью зубов, были выверены и совершенны. Это была не работа, а медитация. Привычное дело, которое успокаивало его разум и приводило мысли в порядок.

Хервёр, лежавшая на лавке у печи, долгое время просто смотрела в потолок, слушая потрескивание угля и ровное дыхание этого незнакомого дома. Но сон не шёл. Её тело, измученное до предела, требовало отдыха, но разум, переполненный образами крови и смерти, отказывался отключаться. Она осторожно села, стараясь не скрипнуть лавкой.

Она перебралась на скамью напротив Володара, по другую сторону от неяркого света очага. Она ничего не сказала, просто села, обхватив колени руками. Он мельком взглянул на неё, кивнул, словно признавая её присутствие, и вернулся к своей работе.

Начался их первый настоящий разговор. Без слов.

Она смотрела на его руки. Как напрягались мышцы на его предплечьях, когда он с силой протягивал сухожильную нить сквозь толстую кожу. Как его пальцы, способные сломать шею рыси, с такой аккуратностью завязывали крошечные, сложные узлы. В этих руках была сама суть этого человека – сила, не требующая доказательств, и мастерство, отточенное тысячами повторений. Она видела, как он этими руками убивал. Видела, как он ими же спасал. И теперь видела, как он ими созидает.

Володар, хоть и не смотрел на неё, чувствовал её взгляд, как чувствовал бы взгляд выслеживающего его зверя или тепло солнца на коже. Это был не оценивающий взгляд врага и не просящий взгляд жертвы. В нём было что-то новое. В нём смешивалось всё, что она пережила за последние дни. Горячая благодарность за спасённую жизнь. Холодное уважение воина к воину. Изумление женщины, увидевшей целителя в диком лесном человеке. И ещё что-то… что-то тёплое, робкое, похожее на первый весенний росток, пробивающийся сквозь мёрзлую землю. Зарождающаяся женская привязанность, ещё неосознанная, но уже ощутимая.

Их молчание не было пустым или неловким. Оно было наполнено смыслом. Они были из разных миров, говорили на разных языках, поклонялись разным богам. Но язык усталости, потерь и взаимного уважения был им обоим понятен. В этот момент они были не мужчиной и женщиной, не спасителем и спасённой. Они были просто двумя душами, оказавшимися в эпицентре бури, и нашедшими друг в друге тихую гавань.

Огонь в печи медленно угасал. Володар закончил свою работу, проверил шов на прочность и отложил колчан. Он поднял взгляд и встретился с глазами Хервёр. Он не улыбнулся – он редко улыбался – но в его взгляде не было привычной суровости. Было спокойное признание. Он видел её. Не просто чужачку, а равную. Уставшую, сломленную горем, но несломленную духом.

Она первая отвела взгляд, словно смутившись этой внезапной близости, рождённой в тишине. Она поднялась и вернулась на свою лавку. Он остался сидеть у затухающего очага. Но что-то неуловимо изменилось. Воздух в избе стал теплее не только от жара печи. Невидимая стена между ними, стена из недоверия, страха и разницы миров, дала первую, едва заметную трещину. И в эту трещину начал пробиваться свет.

Глава 14: Длинные Дни Ожидания

Потекли дни, похожие друг на друга, как капли осеннего дождя. Дни, наполненные вязким, мучительным ожиданием. Каждый шорох в лесу, каждый далёкий крик птицы заставлял вздрагивать и вслушиваться: не гонец ли это? Но лес молчал. А вместе с ним молчал и Новгород.

Для Володара эти дни превратились в бесконечный цикл труда и бдения. Он почти перестал спать. Задолго до того, как первый луч солнца пробивался сквозь туман, он уже уходил в лес, беззвучной тенью с луком за плечом. Он охотился с холодным, методичным рвением, словно пытаясь заглушить тревогу физической усталостью. Лес, чувствуя его состояние, отвечал щедро. Володар возвращался не с пустыми руками: то глухарь, то пара зайцев, а однажды и молодой олень, подстреленный у солёного источника.

Добыча была обильной, и он честно выполнял своё слово. Большая часть шла на общий стол деревни, затыкая рты самым недовольным. Но лучшие, самые нежные куски он откладывал. Из них варился наваристый, крепкий бульон, который он каждый день относил в амбар раненым.

Его забота была молчаливой и неловкой. Он не умел говорить слова утешения. Вместо этого он приносил еду. Вместо того чтобы спрашивать о самочувствии, он приносил свежие охапки мха и чистые тряпицы для перевязок, которые молча отдавал Хервёр. Он приходил в амбар, от него пахло лесом, кровью и свободой. Он быстро делал то, что должен, бросал короткий взгляд на раненых, оценивая их состояние, и так же молча уходил. Он был как волк, приносящий добычу в своё логово – это был его способ проявить заботу.

Хервёр наблюдала за ним. День за днём. Она видела, как он уходит в предрассветный мрак и возвращается с тяжёлой ношей на плечах, когда солнце уже садится. Видела тёмные круги под его глазами, которые он скрывал за привычной суровостью. Видела, как он, не задумываясь, делится добычей, не оставляя себе почти ничего.

В её мире герои совершали подвиги. Они бросались в гущу боя, убивали чудовищ, брали штурмом крепости. Это были яркие, ослепительные вспышки, о которых потом слагали саги. Спасение её жизни тоже было таким подвигом. Но то, что она видела сейчас, было иным.

Это не было вспышкой. Это было ровное, неугасимое пламя. Для Володара ответственность не была актом героизма, который совершают раз в жизни. Она была такой же естественной частью его самого, как дыхание. Он взвалил на себя эту ношу – раненых, её саму, обещание, данное деревне, – и просто нёс её. День за днём. Не жалуясь, не ища похвалы, не ожидая ничего взамен.

Это простое, ежедневное, почти рутинное проявление силы и надёжности потрясло её до глубины души. Её чувства к нему, зародившиеся в огне боя и окрепшие в тишине у очага, начали углубляться. Благодарность перерастала в восхищение. Уважение смешивалось с чем-то более тёплым и личным. Она смотрела на него, когда он разделывал тушу, и видела не просто охотника, а мужчину, на которого можно опереться, как на скалу. Она слушала его редкие, веские слова, обращённые к односельчанам, и слышала не просто речь, а закон, которому можно верить.

Она начала понимать, что сила этого человека заключается не в том, как он отнимает жизнь, а в том, как он её сохраняет и поддерживает. Она видела героя одного огненного поступка, а теперь разглядела в нём человека, который сам был этим огнём – тихим, надёжным, согревающим. И ей отчаянно захотелось погреться у этого огня, потому что её собственный мир превратился в ледяную пустыню. Это осознание пугало её и притягивало одновременно. Она, гордая валькирия, никогда ни от кого не зависевшая, начинала понимать, что её сердце, которое она считала таким же твёрдым, как закалённая сталь, медленно, но верно оттаивает рядом с этим молчаливым лесным волком.

Глава 15: Зов Рога

Ожидание оборвалось внезапно, на исходе пятого дня.

Это случилось на закате, когда деревня, утомлённая дневными трудами, готовилась погрузиться в вечерний покой. Володар как раз вернулся с охоты и отдавал старосте пару тетеревов, когда в воздухе повис звук.

Он был глубоким, раскатистым, вибрирующим. Он пронёсся над верхушками деревьев, ударился о стены изб и заставил вздрогнуть всё живое. Собаки, до этого лениво дремавшие, вскочили и тревожно залаяли. Деревенские мужики, вышедшие из домов, замерли, всматриваясь в сторону леса.

Володар застыл на месте. Он знал все звуки леса: крик сойки, рёв лося, вой волков. Знал он и звук своего собственного охотничьего рога, сделанного из бычьего рога, который он использовал, чтобы подать сигнал об удачной охоте. Но этот звук был другим.

Он был ниже тоном, мощнее, в нём не было радости охотника, а была тяжёлая, суровая мощь. Это был не зов. Это был вызов. Так трубили в рог перед боем, объявляя о своём прибытии. Это был звук стали, солёного ветра и дальних походов.

– Варяги, – выдохнул кто-то в толпе, и в этом слове было больше страха, чем облегчения.

Хервёр, услышав рог из амбара, выбежала на улицу. Её лицо преобразилось. Усталость и горе исчезли, уступив место напряжённому, неверящему ожиданию. Её губы шептали что-то на родном языке, то ли молитву, то ли имя.

И вот они появились.

На опушке леса, там, где тропа выходила к деревне, показались всадники. Их было не меньше дюжины. Крепкие, бородатые воины в кожаных доспехах, поверх которых были надеты кольчуги, тускло блестевшие в лучах заходящего солнца. За спинами виднелись круглые щиты, у сёдел висели тяжёлые топоры и мечи. Они двигались неторопливо, уверенно, как хозяева, а не как гости. Их появление мгновенно изменило саму атмосферу деревни – тихая, сонная заводь вдруг почувствовала присутствие щук.

Впереди, на гнедом коне, ехал Ярило. Он сидел на коне непривычно, но с гордым видом, и отчаянно пытался казаться взрослым и бывалым. Увидев Володара, он с облегчением улыбнулся.

Во главе отряда ехал воин, который казался гигантом даже на фоне своих рослых соратников. Огромный, широкоплечий, с густой чёрной бородой, заплетённой в косы, и хмурым, пронзительным взглядом из-под насупленных бровей. Он молча оглядел деревню, словно оценивая, сколько в ней воинов и как легко её можно сжечь. От его взгляда деревенские мужики поежились и инстинктивно шагнули назад.

Отряд остановился у околицы. Гигант легко, словно пушинку, спрыгнул с коня. Земля глухо ухнула под его ногами. Он передал поводья одному из своих людей и медленно, не спеша, пошёл прямо к Володару, игнорируя всех остальных. Каждый его шаг был тяжёл и уверен. Он остановился в паре шагов, возвышаясь над Володаром почти на голову.

– Я Свейн, – его голос был под стать его виду – низкий, рокочущий, как камнепад в горах. Он говорил на том же ломаном русском, что и Гуннар. – Ты – тот, кого этот юнец зовёт Лесным. Где мои люди?

Он не спрашивал. Он требовал ответа. В его взгляде не было благодарности, лишь холодная, деловая оценка и едва скрытое недоверие к этому дикому лесному человеку в простой одежде. Он был вождём, привыкшим повелевать, и сейчас он пришёл забрать то, что принадлежало ему.

В этот момент к ним подбежала Хервёр.

– Свейн! – крикнула она.

Предводитель обернулся. Его суровое лицо на миг дрогнуло, когда он увидел её – живую. Он коротко кивнул ей, и в этом скупом жесте было больше облегчения и радости, чем в самых громких приветствиях. Затем он снова повернулся к Володару, и его взгляд стал чуть мягче, но всё таким же требовательным. Ожидание кончилось. Пришло время давать ответы.

Глава 16: Братья по Оружию

Володар молча кивнул в сторону амбара. Не было нужды в долгих объяснениях – стоны, доносившиеся из-за приоткрытой двери, говорили сами за себя.

Свейн, не говоря ни слова, широкими шагами направился к убогому строению, и его воины последовали за ним. Хервёр шла рядом, что-то быстро и сбивчиво рассказывая на своём языке. Когда они вошли внутрь, сумрак амбара, пропитанный запахом сена, пота и травяных отваров, окутал их. Варяги замерли на пороге. Вид их соплеменников, лежащих на грязной соломе, бледных, израненных, поверг суровых воинов в шок. Это был не зал славы, не пиршественный стол, а яма страдания.

Один из раненых, тот, что со сломанной ногой, пришёл в себя и, увидев своих, попытался приподняться, слабо выкрикнув имя Свейна. Вождь подошёл к нему и опустился на одно колено – гигантская гора, склонившаяся перед тлеющим угольком. Он молча выслушал сбивчивый, прерываемый стонами рассказ о внезапном нападении, о «варгах», о гибели товарищей.

Потом Свейн сам осмотрел раны. Его огромные, мозолистые пальцы, привыкшие сжимать рукоять топора, двигались с неожиданной осторожностью и знанием дела. Он аккуратно развязал повязку на животе у самого тяжёлого раненого. Он увидел ровный слой целительного мха, чистые края раны, отсутствие гноя и опухоли. Он коснулся лба раненого – горячо, но это был жар борьбы, а не предсмертной лихоманки. Затем он осмотрел грубо, но мастерски наложенную шину.

Когда он закончил осмотр, он медленно поднялся. Тишина в амбаре стала оглушающей. Он повернулся и посмотрел на Володара, который стоял у входа, молчаливый и безучастный, словно всё это его не касалось.

Взгляд Свейна изменился. Холодное недоверие и требовательность ушли. Вместо них в его суровых глазах появилось то, что нельзя подделать, – уважение. Истинное уважение воина к воину, мужчины к мужчине.

Он вышел из амбара и подошёл к Володару. Он ничего не сказал. Просто положил свою огромную, тяжёлую, как медвежья лапа, руку ему на плечо и сильно стиснул. Этот жест был красноречивее любых слов. Он означал признание, равенство и благодарность.

– Ты, – наконец, произнёс он, и его рокочущий голос был уже не требовательным, а низким и глубоким. – Ты сделал для них больше, чем сделал бы родной брат. Ты спас им не только жизнь, но и честь. Долг Севера перед тобой.

Варяги, вышедшие следом за своим вождём, теперь смотрели на Володара совершенно другими глазами. Они видели перед собой не простого охотника, не лесного дикаря. Они видели человека, который в одиночку сделал то, что должна была сделать вся их дружина, – спас своих. Они подходили один за другим, хлопали его по плечу, что-то говорили на своём языке – слова благодарности, которые ему переводила сияющая Хервёр.

Один из воинов снял с пояса красивый нож в серебряных ножнах и протянул ему. Другой достал из кошеля горсть рубленых серебряных монет – дирхемов. Свейн же, видя это, жестом остановил их.

– Долг не платится ножами и серебром, – пророкотал он. – Назови свою цену, Лесной Человек. Оружие? Доспехи? Конь? Золото? Всё, что мы имеем, – твоё.

Он был абсолютно серьёзен. Для варягов долг чести был священен, и они были готовы отдать последнее, чтобы расплатиться. Деревенские, наблюдавшие за этой сценой издали, затаили дыхание. Такого богатства их деревня не видела никогда.

Но Володар спокойно посмотрел на Свейна, на его людей, на протянутое серебро.

– Мне не нужна ваша плата, – сказал он просто.

Варяги переглянулись в недоумении. Свейн нахмурился.

– Ты не понял. Это не милость. Это плата за кровь. Так велит наш закон.

Володар покачал головой.

– У меня свой закон. Они были в моём лесу. Они попали в беду в моём доме. Я сделал то, что должен был.

Его слова, простые и лишённые всякой рисовки, произвели на суровых северных воинов ошеломляющее впечатление. Они привыкли к миру, где всё имеет свою цену, где за любую услугу нужно платить, где кровь смывается либо кровью, либо серебром. А этот человек говорил на другом языке – языке долга, который не измерялся монетами.

Свейн долго смотрел на него, а затем его суровые губы под густой бородой тронула едва заметная усмешка – первое проявление тёплых чувств, которое Володар у него видел.

– Ты странный человек, лесной, – сказал он. – Но, клянусь Одином, ты – настоящий муж.

Он протянул Володару руку, не для рукопожатия, а для братского захвата предплечий. Володар ответил на жест. Их руки сомкнулись – рука морского волка и рука лесного охотника. В этот момент между ними родился союз, скреплённый не золотом, а пролитой кровью и взаимным уважением.

Глава 17: Шум Большой Воды

Обратный путь в Новгород не имел ничего общего с их отчаянным бегством из леса. Теперь это была медленная, но полная сурового достоинства процессия. Впереди ехали Свейн и его воины, образуя мощный авангард. Раненых, переложенных на импровизированные носилки, закреплённые между двумя лошадьми, везли в середине колонны, оберегая как величайшую ценность. Володар шёл пешком, рядом с Хервёр. Он отказался от предложенного коня – он не привык смотреть на лес свысока, земля была ему роднее.

Деревня провожала их молча, но теперь в глазах людей не было страха – лишь изумление и толика зависти. Беда, которую принёс Володар, обернулась для них зрелищем силы и богатства, но не принесла им самим ни того, ни другого.

Через день пути они вышли на широкий, утоптанный тракт, ведущий к Великому Городу. И мир Володара начал рушиться.

Привычная лесная тишина, наполненная лишь пением птиц и шелестом ветра, сменилась иными звуками. Скрип несмазанных колёс купеческих телег, фырканье лошадей, крики погонщиков. Чем ближе они подходили к городу, тем плотнее становился поток людей, тем громче был гул голосов.

А потом он его увидел. С холма ему открылся вид на Новгород, раскинувшийся по обе стороны широкой, полноводной реки Волхов. Огромный, дымный, живой. Десятки деревянных крыш, частокол стен и башен, уходящий за горизонт, сверкающие на солнце купола капищ. Володар бывал в городе и раньше, привозя на продажу меха, но он всегда старался сделать дела как можно быстрее и уйти обратно в свою лесную тишину. Он никогда не видел город с такой высоты, во всём его подавляющем величии.

Но самым страшным было не зрелище, а шум. Когда они вошли через городские ворота, на него обрушилась лавина звуков. Тысячеголосый рёв толпы, где смешались все наречия мира. Лязг молотов в кузницах на Плотницком конце. Скрип корабельных снастей и крики торговцев на пристани. Блеяние овец, мычание коров, ругань возниц, смех гулящих девок. Этот хаос звуков был физически болезненным. Он оглушал, дезориентировал, давил на виски.

И запахи. В лесу он привык различать тончайшие оттенки ароматов: прелой листвы, сосновой смолы, влажной земли. Город же вонял. Он вонял нечистотами, которые выливали прямо на улицы, запахом пота немытых тел, смешанным с ароматом заморских пряностей, чадом от сотен очагов, запахом дёгтя, сырой рыбы и дешёвого пива. Этот густой, тошнотворный коктейль забивал ноздри и лёгкие.

Володар инстинктивно сжался. Он шёл посреди широкой, людной улицы, но чувствовал себя в большей опасности, чем в самой глухой чаще, окружённый волчьей стаей. Люди сновали вокруг, толкались, кричали, и ни на одном лице он не видел спокойствия. Лица были озабоченными, жадными, хитрыми, весёлыми – но не спокойными. В лесу всё было честно: хищник был хищником, добыча – добычей. Здесь же каждый мог оказаться и тем, и другим одновременно.

Он чувствовал себя как медведь, которого вывели на цепи на ярмарочную площадь. Огромный, сильный, но совершенно потерянный и беспомощный в этом чуждом мире. Его инстинкты, отточенные для выживания в лесу, здесь были бесполезны. Он не видел угрозы, но чувствовал её повсюду – в оценивающем взгляде купца, в слишком широкой улыбке трактирщика, в быстром движении руки карманника в толпе.

Хервёр, напротив, здесь была в своей стихии. Городской шум не оглушал её – она сама была его частью. Она шла уверенно, с высоко поднятой головой, её льдистые глаза спокойно и чуть свысока осматривали пёструю толпу. Это был её мир – мир портов, торговли и людей.

– Не нравится? – спросила она, заметив его напряжённое состояние. Она уже выучила несколько русских слов и теперь с гордостью их использовала.

Володар лишь коротко мотнул головой.

Она усмехнулась.

– Здесь… сила, – сказала она, обводя рукой бурлящую улицу.

Он не ответил. Он видел не силу. Он видел суету. Муравейник, где каждый тащит что-то в свою нору, не заботясь об общем доме. Но он шёл вперёд. Он до сих пор чувствовал на плече тяжёлую руку Свейна и помнил последнюю просьбу Гуннара. Он должен был довести это дело до конца. Даже если для этого придётся пройти через самое ненавистное ему место на земле.

Глава 18: Прощание с Мёртвыми

Пока раненых устраивали на варяжском подворье под присмотром лекарей, Свейн подошёл к Володару. Его лицо снова стало суровым, как гранитная скала.

– Мёртвые ждут, – коротко сказал он. – Ты показал дорогу один раз. Покажешь её снова. Мы должны вернуть их души домой.

Просьба была приказом. Варяги не могли оставить своих братьев непогребёнными – их души скитались бы вечно, не находя пути в Вальхаллу.

На следующий день, ещё до рассвета, небольшой отряд из десятка самых крепких воинов под предводительством Свейна и Володара покинул шумный Новгород. Они шли налегке, без обоза, и двигались быстро. Варяги шли молча, и их молчание было тяжёлым, как надгробный камень. Радость от спасения живых уступила место скорбному долгу перед мёртвыми.

Когда они снова вышли на тот берег, ничего не изменилось. Поле боя, застывшее во времени, встретило их той же жуткой тишиной. Лишь запах смерти стал гуще и слаще, а тела начали отекать и темнеть, привлекая ещё больше насекомых.