Заря Новой Земли

Alex Coder

Заря Новой Земли

Глава 1. Тишина перед Бурей

Лес дышал.

Володар знал его дыхание лучше, чем своё собственное. Знал, как пахнет прелая листва после ночного дождя, как скрипит старый дуб под порывом ветра, как шуршит в траве полёвка, выдавая себя хищнику. Сейчас лес дышал тревогой. Птицы смолкли слишком внезапно, а воздух, густой и влажный, нёс едва уловимый запах чужого пота и дешёвого табака – запах, которого в этой чаще быть не должно.

Он замер, слившись с широким стволом вяза. Высокий, широкоплечий, с волосами цвета спелой ржи, перехваченными на затылке кожаным ремешком, и глазами, серыми, как осеннее небо. Его одежда – простая рубаха, кожаные штаны и мягкие сапоги-поршни – была под цвет коры и мха. В руке он сжимал верного спутника – крепкий тисовый лук, а за спиной в колчане дремали стрелы с острыми, как бритва, костяными наконечниками.

Уже вторую неделю он выслеживал старого секача, матёрого вепря, который держал в страхе окраины деревни, повадившись рыть огороды. Но сегодня след кабана пересёк другой, куда более опасный. Человеческий. Грубые, стоптанные следы нескольких мужчин, которые шли тяжело, не таясь, ломая ветки и оставляя за собой смрадное облако суеты. И среди них – маленький, лёгкий след. Женский. Девушка не шла – её тащили. Местами земля была вспахана, будто она упиралась или падала.

Володар поморщился. Разбойники. Лихие люди, "волки", как их звали в народе. Обычно они держались больших дорог, но в последнее время осмелели, стали забираться глубже в лесные вотчины.

Он двинулся вперёд, бесшумно, как рысь. Каждый шаг выверен, каждая ветка обойдена. Лес, его дом и его божество, укрывал его, делал невидимым. Впереди послышались грубые голоса и женский всхлип. Володар осторожно выглянул из-за густого орешника.

На небольшой поляне, залитой косыми лучами предвечернего солнца, расположились трое. Грязные, заросшие, в обносках разной одежды, вооружены они были кто ржавым топором, кто коротким мечом. Их вид кричал о жестокости и жадности. Четвёртый, самый крупный, с рыжей бородой, похожей на мочало, держал за плечо девушку.

Она была не из местных. Волосы цвета соломы заплетены в сложную косу, в которую вплетены синие ленты. Платье, хоть и изорванное и перепачканное, было из добротной синей ткани, с вышивкой по вороту. Черты лица резкие, но красивые: высокие скулы, упрямый подбородок и глаза цвета чистого льда, в которых плескался не столько страх, сколько лютая ненависть. Варяжка. Торговые драккары иногда заходили в Новгород, и Володар видел таких женщин – гордых, свободных, не похожих на местных девиц.

Девушка была связана, но отчаянно дёргалась. Рыжебородый грубо засмеялся и что-то сказал своим подельникам на ломаном, уродливом наречии. Те оскалились в ответ.

В груди Володара поднялась холодная ярость. Это его лес. По его правилам, хищник убивает, чтобы жить, а не чтобы мучить. Эти же были сродни червям, что грызут здоровое дерево изнутри. Они оскверняли тишину и порядок его дома.

Раздумывать было некогда.

Он поднял лук. Тетива натянулась с едва слышным шелестом. Наконечник стрелы поймал солнечный блик. Его целью стал тот, что стоял на стрёме, лениво ковыряя ножом кору дерева. Выстрел. Сухой щелчок, свист – и разбойник рухнул на землю, захрипев, со стрелой, торчащей из горла.

Двое других обернулись в шоке. Рыжий толкнул пленницу на землю и выхватил топор, яростно вглядываясь в зелёную стену леса.

– Кто там?! Выходи, тварь лесная!

Володар уже переместился. Вторая стрела вонзилась в бедро другому разбойнику, который пытался спрятаться за деревом. Он взвыл от боли, повалившись на землю.

Остался только главарь. Рыжий, поняв, что против невидимого стрелка ему не выстоять, взревел и бросился не в лес, а к раненому товарищу, намереваясь, видимо, прикончить его и забрать всё ценное.

Это был его последний промах.

Володар выскользнул из-за дерева, отбросив лук и выхватывая широкий охотничий нож, висевший на поясе. Рывок был молниеносным, как у волка, прыгающего на добычу. Разбойник не успел даже обернуться. Короткий, жестокий удар под рёбра заставил его застыть. Топор выпал из ослабевших пальцев. Он медленно повернул голову, и в его глазах Володар увидел не злобу, а животный ужас. Затем он рухнул лицом в мох.

На поляне воцарилась тишина, нарушаемая лишь стонами раненого. Володар подошёл к нему. Тот смотрел на него, пытаясь отползти.

– Не надо… – прохрипел он.

Володар ничего не ответил. Он не испытывал ни жалости, ни злости. Просто убирал мусор из своего леса. Короткий, милосердный удар ножа прервал стоны.

Тишина. Густая, звенящая.

Он повернулся к девушке. Она сидела на земле, глядя на него широко раскрытыми глазами. Тот самый лёд в её взгляде теперь растаял, уступив место изумлению и… чему-то ещё.

Володар подошёл и одним движением перерезал верёвки на её запястьях. Она потёрла налившиеся кровью следы от пут, поднялась и сказала что-то быстрое и гортанное на своём языке. Речь её была похожа на шум морского прибоя. Он не понял ни слова.

Тогда она сделала шаг вперёд и указала рукой в том направлении, откуда её вели разбойники. Её лицо снова стало решительным. Она снова что-то сказала, и в её голосе звучал приказ и мольба одновременно. Она указывала на реку. Туда, где, по всей видимости, её и схватили.

Володар кивнул. Он не знал, что его ждёт там, но бросить её одну здесь он не мог. Он подобрал свой лук, вытер нож о штаны убитого и молча пошёл в указанном направлении.

Она, не колеблясь ни секунды, последовала за ним. Лесной охотник и варяжская дева шли сквозь сумерки навстречу ещё большей беде, и ни один из них ещё не знал, что этот кровавый вечер изменит их жизни навсегда.

Глава 2: Тропа Крови и Скорби

Тишина, воцарившаяся на поляне, была обманчивой. Она не успокаивала, а давила, пропитанная запахом пролитой крови и прервавшейся жизни. Володар выдернул свои стрелы из тел разбойников – костяные наконечники не ломались, как железные, и служили долго, если не попадали в кость. Он вытер их пучком травы и вернул в колчан. Каждый жест был отточен годами, в них не было ни суеты, ни сомнений.

Он взглянул на спасенную девушку. Она уже оправилась от первого шока, и на ее лице застыла маска суровой решимости. Она указала на тропу, с которой их привели, и сказала что-то короткое, повелительное. Володар кивнул. Слова были не нужны. Кровь на ее одежде, отчаяние, которое она так яростно пыталась скрыть, – все это указывало в одном направлении.

Они двинулись по следу, и для Володара это было мукой. Он привык читать лес, как открытую книгу: вот тут прошел лось, здесь кормился глухарь, а эта тропка ведет к бобровой хатке. Но след, оставленный разбойниками, был уродливым шрамом, грубым и гнойным. Они не шли, а перли напролом, ломая молодые деревца, сбивая сапогами шапки грибов, оставляя за собой обрывки грязной ткани и омерзительный запах немытых тел. Это было не просто движение, это было осквернение. Лес, его дом, его божество, молчаливо страдал от этого вторжения.

Варяжка шла за ним по пятам, но ее шаг не был шагом ведомой. Он был упругим, хищным, даже несмотря на то, что ей приходилось ступать по острым камням и корням босыми, исцарапанными ногами – разбойники, видимо, позарились на ее сапоги. В какой-то момент, перелезая через поваленную ветром сосну, она оперлась о ствол, и рукав ее изорванного платья задрался, открыв предплечье. Володар на мгновение замер. Кожу пересекали несколько белесых, давно заживших шрамов. Один – длинный, ровный, явно от скользящего удара меча. Другой – группа мелких рваных отметин, словно от зазубренного края секиры. Это была не рука пряхи или жницы. Это была рука воительницы. Внезапно ее отчаянное сопротивление обрело смысл. Ее не просто схватили – за нее был бой. И он, судя по всему, был не первым в ее жизни.

Это знание изменило его взгляд на нее. Он видел перед собой не испуганную деву, попавшую в беду, а равную. Волка, угодившего в капкан.

Она то и дело пыталась говорить с ним, оборачиваясь и используя отчаянную, яростную жестикуляцию. Ее гортанная речь была похожа на шум прибоя, разбивающегося о скалы, – такая же могучая и непонятная. Она сжимала кулаки, показывая на след, затем разводила руки, очерчивая что-то большое. Потом прижимала ладони к груди и с силой встряхивала головой, и в ее льдистых глазах на миг плескалась такая смертная мука, что Володар чувствовал ее почти физически. Он понял – она говорит не о себе. О своих. О тех, кто остался там, впереди.

Чем дальше они шли, тем чаще лес подавал тревожные знаки. На широком листе папоротника запекся бурый мазок крови. На колючей ветке шиповника трепетал на ветру клочок светлых волос, таких же, как у нее. На шляпке белого гриба-дождевика алела капля, похожая на уродливую язву. Тропа из простого следа превращалась в дорогу скорби.

И вместе со следами начал меняться воздух.

Сперва едва уловимо, а потом все отчетливее, к терпкому запаху хвои и влажной земли стал примешиваться другой. Густой, тошнотворно-сладковатый, липкий. Запах бойни. Запах свежего мяса и застоявшейся крови. Володар хорошо знал его по охоте, когда свежевал лося или кабана. Но этот был другим, чужим, неправильным. Более тяжелым, пропитанным не только смертью, но и человеческим ужасом. Он висел в воздухе, как невидимая паутина, оседая в легких и вызывая спазм в горле.

Варяжка тоже его почувствовала. Она замерла как вкопанная, ее тело натянулось струной. Ноздри гордого носа хищно раздулись, а глаза потемнели, превратившись в два куска полярного льда. Она инстинктивно приложила руку к поясу, туда, где должен был висеть меч или боевой топор. Ее пальцы сжались на пустоте, и этот жест был красноречивее любого крика. Губы беззвучно шевелились, повторяя, должно быть, какие-то северные проклятия.

Володар остановился. Плеск воды, до этого едва слышный, стал ближе. Они выходили к реке. И оттуда, вместе с запахом тины, несло этой концентрированной эссенцией смерти. Он положил руку ей на плечо. Не для утешения – для предупреждения. Под его ладонью мышцы были тверды, как камень. Она вздрогнула от неожиданности, но, встретившись с ним взглядом, поняла всё без слов. Взгляд охотника, готового к прыжку. Будь начеку.

Она коротко, по-мужски, кивнула. Весь страх, вся паника, что могли быть в ней, сгорели дотла в пожаре ярости и предчувствия горя. Теперь она была не жертвой. Она была валькирией, идущей на поле павших братьев.

Володар бесшумно вытащил из-за пояса свой длинный охотничий нож. Крепкая рукоять из оленьего рога привычно легла в ладонь. Они двинулись вперед, к реке, уже не скрываясь. Прятаться было бессмысленно. Тот, кто оставил после себя такой запах, либо был слишком силен, чтобы бояться, либо уже мертв. В любом случае, впереди их ждала развязка. И судя по удушающей тяжести в воздухе, она будет кровавой.

Глава 3: Безмолвный Драккар

Последние несколько шагов Володар заставил себя сделать почти силой. Удушающий, тошнотворно-сладкий запах смерти стал настолько плотным, что его, казалось, можно было потрогать, разрезать ножом. Он отодвинул последнюю тяжелую, пахнущую елью ветку и вышел на берег реки. И замер.

Лес молчал за спиной. Река безразлично несла свои воды. А между ними, на узкой полосе прибрежной травы, раскинулся ад.

У самой воды, величественный и чужеродный в этой лесной глуши, стоял драккар. Его резная голова зверя, яростно оскалившая пасть, казалась теперь немой маской ужаса, безмолвным свидетелем бойни. Корабль был цел, но всё вокруг него было разорвано, сломано, уничтожено. Это был не лагерь, а скотобойня под открытым небом.

Тела. Они были повсюду. Десятки тел варягов и их врагов в грязных обносках были разбросаны без всякого порядка, словно какая-то гигантская, безумная сила разметала их, как тряпичных кукол. Потухший костер был опрокинут, дымящиеся угли смешались с пролитой похлебкой и кровью.

Володар, как охотник, привык к виду смерти, но это было иное. Это была не чистая смерть в поединке или от клыков зверя. Это было осквернение, надругательство. Он видел человека с разрубленным от плеча до пояса торсом, из которого вывалились синеватые кольца кишок, уже привлекающие внимание жирных зеленых мух. Рядом лежал другой, с проломленным черепом; боевой топор с обломанным древком вошел так глубоко, что обнажил пульсирующую когда-то ткань мозга. Еще один лежал ничком, а из спины его торчали три короткие стрелы с черным оперением – признак того, что нападение шло со всех сторон, из самого леса.

Но самое страшное было в деталях, которые говорили о том, как это произошло. Расписные круглые щиты, гордость любого варяга, валялись в беспорядке. Несколько были сцеплены вместе, но большинство лежало поодиночке, некоторые – в нескольких шагах от своих мертвых хозяев. Они не успели. Они даже не успели построить свою знаменитую «стену щитов». Нападение было внезапным, молниеносным и чудовищно жестоким. Удар дикого зверя из засады, а не атака воинов.

Рядом с ним варяжка издала звук, похожий не на крик, а на сдавленный, предсмертный хрип раненого животного. Она опустилась на колени. Ее лицо, до этого полное ярости, теперь было разбито горем. Она поползла к ближайшему телу – совсем еще юноши с тонкими, только начавшими расти светлыми усами. Его глаза были широко открыты и смотрели в бесцветное небо. Она коснулась его щеки, закрыла ему веки и что-то прошептала, и в этом шепоте было больше боли, чем в самом громком вопле. Она знала их всех. Это был ее клан, ее семья, ее стая.

Володар отвел взгляд. Он не мог разделить ее горе, но он мог понять его причину. Он медленно пошел по этому полю смерти, его глаза охотника автоматически отмечали детали. Вот лежит разбойник, которому почти отрубили голову – варяги умирали не бесплатно. А вот еще один северянин, пытавшийся поднять товарища и получивший за это удар топором в спину. Кровь пропитала землю, сделав ее скользкой и липкой. Воздух звенел от жужжания насекомых.

И в этой оглушающей тишине, нарушаемой лишь этим мерзким жужжанием и тихим плачем девушки, он услышал.

Еле различимый стон.

Он замер, превратившись в слух. Звук был слабым, прерывистым, похожим на скрип старого дерева. Он исходил из груды тел, сваленных у борта драккара. Варяжка тоже услышала и подняла голову, в ее глазах на миг блеснула безумная надежда.

Володар подошел к этому ужасному холму из мертвецов. Он положил руку на плечо верхнего тела – огромного бородача с застывшей на лице гримасой ярости. Труп был еще теплым. Стон повторился, теперь уже отчетливее, из-под него.

– Помоги, – коротко бросил он девушке, не зная, поймет ли она слово, но она поняла жест.

Они вдвоем, напрягая все силы, оттащили тяжелое тело. Под ним, придавленный, лежал еще один варяг. Его грудь была раздавлена, изо рта сочилась кровавая пена, но он был жив. Его глаза, затуманенные болью, сфокусировались на лице Володара. Губы мужчины шевельнулись, пытаясь что-то сказать, но из горла вырвалось лишь неразборчивое хрипение.

Среди этого царства безмолвной смерти тлела одна-единственная искра жизни. И, возможно, она могла дать ответ на вопрос, какой зверь устроил это кровавое пиршество в его лесу.

Глава 4: Голос из-под Холмов Мертвецов

С хриплым вздохом облегчения раненый варяг втянул в себя воздух. Володар, подхватив его под плечи, осторожно оттащил его от груды тел и прислонил к борту драккара. Каждое движение причиняло воину неимоверную боль, его лицо, бледное как полотно, искажалось страдальческой гримасой. Но он был жив.

Это был мужчина лет пятидесяти, суровый, обветренный, с густыми седыми усами, пропитанными кровью. Один глаз его был заплывшим, а из глубокой раны на боку медленно сочилась тёмная, почти чёрная кровь. Варяжка, которую Володар уже мысленно назвал Хервёр, как героиню одной из саг, которую слышал в Новгороде, опустилась перед ним на колени, что-то быстро и отчаянно заговорила на своём языке.

Раненый поднял руку, останавливая её. Он посмотрел на Володара мутным, но осмысленным взглядом. Его потрескавшиеся губы разлепились.

– Voda… – просипел он. Вода.

Хервёр тут же бросилась к брошенной фляге, встряхнула её и, найдя почти полной, принесла раненому. Володар осторожно приподнял его голову, и варяг сделал несколько жадных, судорожных глотков. Вода смешалась с кровью, стекающей по его подбородку, но принесла ему толику сил.

Он снова посмотрел на Володара.

– Ты… rus? – его голос был слабым, как шорох осенних листьев, но слова были различимы. Ломаный, с тяжёлым северным акцентом, но это был язык, который Володар понимал.

– Да, – коротко ответил Володар.

– Имя… моё… Гуннар, – он сделал паузу, собираясь с силами. Хервёр держала его за руку, её лицо было напряжено в отчаянной мольбе, словно она пыталась силой своей воли удержать его в этом мире.

– Что здесь случилось? – спросил Володар прямо, понимая, что времени на пустые разговоры у них нет.

Гуннар попытался усмехнуться, но это вышло скорее как болезненный оскал, обнаживший жёлтые зубы.

– Весёлая… встреча, – прохрипел он и закашлялся. Приступ был долгим и страшным. Его тело сотрясалось, а на губах выступила розовая пена. Когда кашель отступил, он сплюнул на землю густой сгусток крови.

– Мы видали всякое, парень… – продолжил он, переводя дыхание. – Грабили в Гардарике, дрались с саксами, резали фризов… Но это… это были не люди.

Он прикрыл единственный здоровый глаз, словно снова переживая тот ужас.

– Мы остановились… передохнуть. Эйнар, ярл наш… молодой, горячий… Сказал, до Новгорода близко, можно расслабиться. Мы даже… стену щитов не успели…

Он замолчал, его взгляд блуждал по полю боя, перескакивая с одного мёртвого товарища на другого.

– Они вышли из леса. Не из-за деревьев… Словно сам лес их выплюнул. Молча. Ни боевого клича, ни рёва… Только… рычание.

Володар напрягся. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с прохладой речного ветерка.

– Варги, – выдохнул Гуннар, и в этом слове было не просто название, а целая квинтэссенция первобытного ужаса. – Мы звали их так. Потому что они дрались, как волки. Не топорами, а клыками. Они… они вгрызались в горло, если роняли оружие.

Его голос становился всё тише, прерывистее.

– Их глаза… Я смотрел одному в глаза, когда рубил его. Там не было ни злобы, ни жадности, парень… как у обычных разбойников. Там… там был только голод. Чёрный, бездонный голод. Они пришли не грабить. Они пришли убивать. Рвать. Жрать…

Гуннар снова зашёлся в кровавом кашле, ещё более сильном, чем прежде. Володар понял, что лёгкое воина пробито. Он уже не жилец. Хервёр что-то говорила ему, плача и уговаривая, но он уже не слушал её.

Он схватил Володара за край рубахи своей слабеющей, но всё ещё по-медвежьи сильной рукой. Его взгляд прояснился в последней, отчаянной вспышке.

– Предупреди… Новгород… Это не просто… волки. Это… чума.

Его рука разжалась. Голова откинулась назад. Последний судорожный вздох сорвался с губ, и седоусый Гуннар, воин и морской волк, замер навсегда.

Володар смотрел на его умиротворённое, но всё ещё суровое лицо. Хервёр разрыдалась, уткнувшись в плечо павшего товарища. А Володар думал.

Варги. Волки. Люди, дерущиеся как звери. В чьих глазах не жадность, а голод. Это были не те лихие люди, что промышляют на больших дорогах. Это было нечто иное. Более древнее. Более страшное. Что-то, что вышло из самой тёмной чащи, из самого сердца первобытного леса, и принесло с собой кровавый хаос. И оно было где-то здесь. Рядом. И оно было голодно.

Глава 5: Искры Жизни в Пепле

Плач Хервёр был тихим, сдавленным, словно она боялась нарушить покой мёртвых. Он рвался из самой глубины её души, без истерики, без крика – это был беззвучный плач полного и сокрушительного опустошения. Гуннар был последней ниточкой, связывавшей её с миром живых, и теперь эта ниточка оборвалась.

Володар дал ей мгновение, чтобы её горе выплеснулось. Он не трогал её, не пытался утешить неуместными словами. Он стоял и смотрел на это поле смерти, и холодная, твёрдая ясность вытесняла из его сознания первый шок. Гуннар был прав. Это была чума. И она расползалась по его лесу. А чуму нужно выжигать.

Он подошёл к Хервёр и твёрдо, но не грубо, коснулся её плеча. Она вздрогнула и подняла на него лицо, залитое слезами, её глаза были как два потухших уголька.

– Нам нужно проверить остальных, – сказал он тихо, но в его голосе была сталь, которая пробилась даже сквозь её скорбь. – Один был жив. Могут быть и другие.

Надежда – странная и жестокая вещь. Она может ранить сильнее отчаяния. В её глазах мелькнула слабая, судорожная искорка. Она вытерла слёзы тыльной стороной ладони, оставляя на щеке кровавую полосу, и кивнула.

Начался самый жуткий обход, какой только можно представить. Они пошли по этому ужасному полю, заглядывая в лицо каждому павшему воину. Для Володара это была работа. Неприятная, страшная, но работа. Он, не брезгуя, переворачивал тяжёлые, окоченевающие тела, щупал шеи в поисках пульса, прислушивался к груди в поисках дыхания. Его не смущал ни вид застывшей крови, ни стеклянные, невидящие глаза, ни неестественные позы смерти. Лес научил его принимать смерть как данность, как часть круговорота жизни.

Для Хервёр же это было мучительным прощанием. Каждое лицо было ей знакомо. Вот Ульф, который лучше всех рассказывал сказки долгими вечерами. Вот Свен, смеявшийся громче всех. Вот юный Бьёрн, который так гордился своими первыми усами. Она переворачивала их с нежностью, словно боясь причинить боль мёртвым, и закрывала им глаза, шепча слова прощания на своём языке. Её лицо превратилось в маску из застывшего горя, черты его заострились, и она стала похожа на древнюю каменную статую скорбящей богини.

Но она работала. Она помогала Володару, её горе не парализовало, а превратилось в сосредоточенную, мрачную энергию. И их поиск не был напрасным.

Первого они нашли у самого края воды. Молодой парень с глубокой рваной раной на голове. Он лежал лицом в речном песке и был без сознания, но его грудь едва заметно вздымалась. Он дышал.

Второго они обнаружили почти погребённым под опрокинутой телегой. У него была сломана нога – белая кость жутко торчала из разорванной плоти штанины, – но в остальном он был цел и тоже находился в беспамятстве от боли и потери крови.

Третий лежал с открытыми глазами, и Володар сначала принял его за мёртвого. Но когда Хервёр коснулась его, он издал слабый стон. Глубокий порез на животе обильно кровоточил, и мужчина просто не мог двигаться или кричать, экономя последние капли жизни.

Три искры жизни в огромном пепелище. Мало. Но это было не "ничего".

И в этот момент Володар преобразился. Лесной охотник и молчаливый воин исчезли, уступив место лесному знахарю. Он действовал быстро, без суеты, отдавая короткие, чёткие команды, на которые Хервёр, словно очнувшись, отзывалась с солдатской исполнительностью.

– Воды. Чистой. И ткань. Рви с мёртвых, что почище!

Пока она бегала, он сам, зайдя по колено в холодную реку, набрал в пригоршни густой зелёный мох-сфагнум, росший у берега. Бабка-знахарка в его деревне говорила, что он "тянет гниль и кровь пьёт". Он отжал его, очистил от веточек и ила.

Вернувшись на берег, он опустился на колени перед мужчиной с раной в животе. Аккуратно, но твёрдо он разорвал на нём рубаху, обнажая страшный порез.

– Держи, – приказал он Хервёр, вкладывая ей в руки конечности раненого, чтобы тот не дёрнулся.

И затем он, не колеблясь, начал промывать рану ледяной речной водой, вымывая из неё грязь и сгустки крови. Мужчина застонал, его тело выгнулось, но Володар был неумолим. Очистив рану, он взял большой влажный ком сфагнума и плотно заткнул им порез. Затем туго, умело перевязал его полосами ткани, оторванными от плаща мёртвого товарища. Это была грубая, первобытная медицина, но она давала шанс.

Потом он занялся тем, у кого была сломана нога. Он вправил кость одним резким, сильным движением, вырвав у раненого короткий, отчаянный крик, который тут же оборвался – тот снова потерял сознание. Из двух крепких веток и всё тех же полос ткани он соорудил прочную, надёжную шину.

Рану на голове юноши он также промыл и перевязал, предварительно осмотрев, не пробит ли череп. Каждое его движение было выверено. Он не чувствовал ни отвращения к крови, ни жалости, которая могла бы помешать. Была лишь задача – спасти то, что ещё можно было спасти. Сохранить эти три тлеющие искры в остывающем пепле бойни. Хервёр смотрела на него, и в её застывшем от горя взгляде начало проступать что-то новое – изумление. Она видела воина. А теперь увидела целителя. В её мире эти две ипостаси редко сочетались в одном человеке. И этот лесной человек, дикий и молчаливый, оказался куда сложнее, чем она могла себе представить.