Заря Новой Земли

Он не стал соваться в болото. Вместо этого он пошёл вдоль его края, внимательно осматривая каждый метр. Он искал не то, что есть, а то, чего нет. Он искал слабое место в их обороне, брешь в их хитрости. И он её нашёл.

Это был узкий, едва заметный проход между двумя трясинами, поросший густым кустарником. С первого взгляда – непролазная чаща. Но, присмотревшись, Володар заметил то, что выдавало тайну. Несколько веток были сломаны на одной высоте. Трава, хоть и выпрямилась, но была примята не сапогами, а чем-то широким и тяжёлым. А на стволе одной из берёз виднелась длинная свежая царапина, словно от оси телеги.

Он осторожно раздвинул кусты и вошёл внутрь.

Перед ним открылось то, что он искал. Еле заметная, заросшая, но всё же вполне различимая дорога. Это была не тропа, а именно дорога, достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать телега. Земля здесь была твёрже – разбойники, очевидно, потратили немало сил, чтобы сделать гать, набросав в топь веток и брёвен и присыпав их землёй. Ветки и брёвна уже вросли в почву, покрылись мхом, и только намётанный глаз мог заметить эту искусственную насыпь.

Володар опустился на колено, касаясь земли. Под слоем прелых листьев он нащупал глубокую, хоть и старую, колею от колеса. А рядом – несколько свежих следов. Среди них был и тот, что он искал, – отпечаток сапога с подковой. Он был на месте. Он нашёл.

Это была не просто тропа. Это была артерия. Чёрная, гнилая артерия, уходящая прямо в сердце проклятого места. По ней в логово зверя текли кровь и жизнь: награбленное добро, провиант, оружие, новые люди. По ней же, должно быть, вывозили рабов и добычу на продажу. Само существование такой дороги говорило о многом.

Это не было временное пристанище, которое можно покинуть в любой момент. Такую дорогу не строят ради одной зимовки. Это была капитальная, основательная постройка. Логово, которое строили надолго. Крепость.

Осознание этого обрушилось на него со всей тяжестью. Он противостоял не стае бродячих волков. Он имел дело с целым волчьим городом, который пустил свои корни глубоко в его земле. И чтобы вырвать эти корни, придётся пролить очень много крови.

Он поднялся, его лицо было суровым и сосредоточенным. Он больше не был охотником, идущим по следу. Теперь он был воином, идущим на войну. Он вытащил свой нож, на всякий случай перехватил поудобнее трофейный топор и, не колеблясь, шагнул на эту тёмную дорогу, ведущую в неизвестность. Он шёл по главной вене чудовища, и он знал, что, если идти достаточно долго, она обязательно приведёт его к самому сердцу.

Глава 25: Крепость Средь Чащи

Он шёл по этой уродливой вене около часа. Болото вокруг становилось всё глуше, воздух – тяжелее. Корявые, поросшие лишайниками деревья тянули к нему свои ветви, словно утопленники – руки. Несколько раз дорога ныряла прямо в воду, и ему приходилось идти по скользким, полусгнившим брёвнам гати, балансируя над чёрной, бездонной водой, в которой отражалось лишь серое небо. Любой другой заблудился бы здесь и сгинул. Но дорога вела его, как нить Ариадны.

И вдруг земля под ногами стала твёрже. Чахлые болотные деревца сменились могучими соснами и елями. Воздух посвежел. Он понял, что вышел на большой, поросший лесом остров посреди бесконечных топей. Идеальная естественная крепость.

Дорога резко пошла вверх, на небольшой холм. Володар двигался теперь предельно осторожно, прячась за стволами деревьев, ступая только на мягкий мох, чтобы не издать ни звука. С вершины холма он услышал то, что не слышал уже много дней – звуки человеческой жизни. Громкий, грубый смех, лай собак, скрип точильного камня, стук топора.

Он подполз к самому краю холма, залёг за поваленным стволом и осторожно выглянул из-за него.

То, что он увидел, заставило его затаить дыхание.

Внизу, в широкой, скрытой от посторонних глаз низине, раскинулось целое поселение. Но это было не мирное селище. Это была крепость. Настоящая, могучая, построенная со знанием дела.

Она была обнесена высоким, в два человеческих роста, частоколом из толстых, заострённых сверху брёвен. Такие не срубить за один день. Это был труд десятков людей в течение многих недель. По углам крепости возвышались дозорные вышки, на которых виднелись фигуры часовых. В центре стены, обращённой к нему, были массивные, окованные железом ворота, достаточно широкие, чтобы пропустить не только телегу, но и конный отряд.

За стенами кипела жизнь. Володар видел крыши нескольких длинных домов, похожих на казармы. Видел кузницу, из трубы которой вился чёрный дым. Видел загон для скота, где мычали коровы и блеяли овцы. Он слышал женские голоса, смешивающиеся с пьяной руганью мужчин. Десятки людей двигались по двору: кто-то таскал воду, кто-то чинил оружие, кто-то просто лежал на солнце, попивая что-то из глиняной кружки. Это было не временное убежище. Это был их дом. Город разбоя, построенный, чтобы стоять долго.

Володар лежал, не шевелясь, и его сердце глухо стучало в груди. Он, охотник, выследил зверя и нашёл его логово. Но зверь оказался куда больше и страшнее, чем он мог себе представить. Это была не волчья стая. Это был дракон, свивший себе гнездо в самом сердце его леса.

Он пытался сосчитать их. Десять… двадцать… сорок… Сбился со счёта. Людей было слишком много, они постоянно двигались. Но их было не меньше полусотни, а может, и все сто. И это только те, кого он видел. А сколько ещё было внутри домов? Сколько было на вылазке, в набеге?

Масштаб угрозы стал пугающе очевиден. Это была не просто банда. Это была целая армия. Хорошо организованная, со своей базой, со своим хозяйством, со своим укладом. Армия, которая уже показала, что может вырезать дотла отряд профессиональных варяжских воинов.

Володар понял, насколько безумной была его первоначальная мысль – справиться с ними в одиночку. Это было невозможно. Он был одним волком против целой стаи, которая к тому же отгородилась от мира частоколом.

Холодок пробежал по его спине. Он лежал всего в паре сотен шагов от них, но его отделяла целая пропасть. Он смотрел на их крепость, на их кипучую, жестокую жизнь. Он, одинокий охотник, заглянул в самое сердце тьмы. И тьма, казалось, почувствовала его взгляд. Один из часовых на вышке вдруг повернулся в его сторону и стал пристально всматриваться в лес. Сердце Володара замерло. Он медленно, миллиметр за миллиметром, вжался в землю, сливаясь с поваленным стволом, и замер, превратившись в камень.

Глава 26: Глаза в Ночи

Часовой на вышке всматривался в его сторону ещё с минуту, а затем, так ничего и не заметив, лениво сплюнул и отвернулся. Володар выждал, пока его сердце перестанет колотиться, как пойманная в силки птица, а затем так же медленно, как и замирал, начал отползать назад, глубже в спасительную тень леса.

Он не ушёл далеко. Отступив на расстояние полёта стрелы, он нашёл то, что ему было нужно, – старый, раскидистый дуб, который рос чуть выше по склону. Его ствол был толстым, шершавым, а нижние ветви начинались достаточно низко, чтобы на них можно было взобраться. Володар, двигаясь с ловкостью белки, за несколько мгновений оказался на высоте, скрытый в густой, тёмной листве.

Отсюда, со своей наблюдательной позиции, он, словно ночной филин, смотрел на крепость, расстелившуюся под ним. Это было идеальное место: его скрывала листва, а он сам видел почти весь внутренний двор. Здесь он и решил провести свою первую ночь в засаде.

Солнце село, и низину, в которой стояла крепость, быстро окутала тьма. Но вскоре тьму разогнали десятки огней. Во дворе зажглись несколько больших костров, в окнах домов замерцали тусклые огоньки лучин и плошек с жиром. Крепость жила своей ночной, хищной жизнью.

Володар наблюдал. Он перестал быть человеком, он превратился в зрение и слух.

Сначала он изучал стены. Он смотрел, как с наступлением темноты меняются караульные. Их было немного. Они лениво прохаживались по боевому ходу, изредка перекрикиваясь друг с другом. Их бдительность была показной. За высокими стенами, посреди непроходимых болот, они чувствовали себя в полной безопасности. Они боялись леса, но не того, что кто-то придёт к ним из леса.

Затем он стал слушать. Ветер доносил до него обрывки разговоров, пьяный смех, звуки какой-то незатейливой музыки – кажется, кто-то играл на дудке. А потом, когда хмель ударил в головы, затянули песню. Грубую, хвастливую, полную жестокости и бахвальства – о набегах, убийствах и захваченных женщинах. Эта песня, разносившаяся по ночному лесу, была ещё одним актом его осквернения.

Он смотрел, как разбойники, сбившись в кучки у костров, пьют, играют в кости, дерутся, мирятся и снова пьют. Он видел, как из одного из домов вывели нескольких женщин – пленниц или рабынь, – чтобы те прислуживали им, и как грубо их хватали за руки и щупали, под громкий гогот остальных.

В нём не было ни злости, ни отвращения. Эти чувства были бесполезны и лишь мешали бы ему. Он был охотником, изучающим повадки зверя. Он отмечал всё с холодным, отстранённым вниманием. Он запоминал их распорядок.

Вот прошла смена караула. Четверо спустились, четверо поднялись. Сменялись они неторопливо, без всякой спешки, громко переговариваясь. Слабое место.

Вот из главного, самого большого дома, вышел высокий, широкоплечий мужчина, и все вокруг него на мгновение притихли, почтительно уступая дорогу. Атаман. Володар запомнил его.

Он видел, что в дальнем конце двора, у самых стен, расположены загоны, где держат рабов, – оттуда доносился тихий плач и бормотание. А рядом, у хозяйственных построек, была самая тёмная и неохраняемая часть двора. Ещё одно слабое место.

Так он и просидел всю ночь, не шевелясь, на толстой дубовой ветке, слившись с темнотой. Он – глаза и уши ночного леса. Он смотрел на эту язву, на это гнойное скопище на теле его земли, и изучал его. Изучал его ритм, его дыхание, его привычки. Охотник, прежде чем нанести удар, должен досконально изучить свою добычу. Он должен знать, где она спит, где пьёт, где теряет бдительность. Володар знал, что у него будет лишь один шанс. И чтобы им воспользоваться, он должен был знать о враге всё. Ночь дала ему первые ответы. Но их было ещё слишком мало.

Глава 27: Шёпот у Огня

Днём Володар отлежался в густом ельнике, восстанавливая силы. Он съел пару полосок вяленого мяса, которые припас на самый крайний случай, и провалился в неглубокий, чуткий сон. Когда тени снова начали удлиняться, он уже был на ногах. Просидеть ещё одну ночь на дереве было безопасно, но малоинформативно. Чтобы узнать больше, нужно было подобраться ближе. Нужно было услышать их шёпот.

Он выбрал для своей вылазки самую тёмную часть стены, ту, что находилась в тени большого длинного дома и была дальше всего от основных костров. Ночь была безлунной, облака плотно затянули небо – идеальные условия. Двигаясь от дерева к дереву, от тени к тени, он, словно призрак, преодолел открытое пространство между лесом и частоколом.

У самой стены, в полосе непроглядной темноты, росли густые, в человеческий рост, заросли крапивы. Идеальное укрытие. Не обращая внимания на то, как жгучие листья впиваются в кожу, оставляя на руках и лице волдыри, Володар бесшумно погрузился в них. Крапива обжигала, но он терпел. Боль отвлекала, но и помогала оставаться начеку.

В нескольких шагах от него, по ту сторону стены, горел небольшой костерок. У него сидели двое. Судя по их расслабленным позам, это были не часовые на боевом ходу, а простые разбойники, которые устроились здесь, чтобы спокойно выпить и поговорить вдали от шума и гама главного двора. Голоса их были негромкими, но в ночной тишине Володар слышал каждое слово.

– …и я ему прямо в глотку, хрясь! – говорил один, молодой и визгливый. – А он, сука, на меня кровью-то и забрызгал! Рубаху новую испортил, которую я с того купчишки снял.

– Рубаха – дело наживное, – отвечал второй, постарше, с низким, пропитым басом. – Главное, чтоб кишки тебе на сапоги не намотали. Я видал, как одному нашему Гридьке живот вспороли. Он ещё с полверсты бежал, свои же кишки в руках нёс, пока не сдох. Зрелище, скажу я тебе…

Они оба мерзко, утробно захохотали. Затем открыли флягу и сделали по большому глотку.

– А всё равно, добыча была дрянь, – пожаловался молодой. – Три воза с рыбой да пяток мешков с зерном. Хорив опять большую часть себе заграбастал. Нам – по паре монет да пьяную драку в награду.

– Не ной, щенок, – оборвал его старший. – Скоро будет настоящее дело. Большое. Хорив говорил, даны придут. С моря. Вот у тех всегда добыча что надо – и серебро, и барахло заморское. А главное – бабы.

При упоминании женщин разговор приобрёл особенно омерзительный оттенок. Володар лежал в крапиве и слушал их грязные, полные похотливых подробностей фантазии.

– Дановских баб я бы не трогал, – сказал старший. – Они дикие, как рыси. Лучше своих, которых Хорив приволакивает с набегов. Помнишь ту, из веси, что под Псковом? Чернявая такая, всё глазами сверкала.

– А как же! – оживился молодой. – Её потом на пятерых пустили. Орала так, что волки в лесу, поди, разбежались. А потом притихла. Сломалась, видать. Я к ней на утро зашёл, а она лежит, в потолок смотрит, и ни слезинки. Пустая. Хорив велел её к остальным рабыням бросить, на хозяйство. Говорит, живой товар портить нельзя.

Они помолчали, видимо, вспоминая.

– Да, Хорив дело знает, – продолжил старший. – Он зря людей не губит. Всех, кто работать может, в дело пускает. Мужиков – на стройку, на лесоповал. Баб – кому на кухню, кому… ну, ты понял. Товар есть товар. Главное – чтоб не бунтовали. А для этого их надо сразу ломать. Чтобы волю из них выбить. Чтоб знали, что они теперь не люди, а скот.

Володар лежал, и его тело превратилось в камень. Он не чувствовал ни жжения крапивы, ни ночного холода. Он слушал этот спокойный, деловой разговор двух мясников, обсуждающих методы забоя скота. И понимал, что имеет дело не просто с убийцами и грабителями. Он имел дело с работорговцами. С чудовищами, для которых человек – это лишь товар, который можно использовать, сломать и продать.

Информация, которую он получил, была бесценной. Он узнал имя вожака – Хорив. Узнал о готовящейся сделке с какими-то данами, приходящими с моря. Узнал об их жестокой системе подавления и эксплуатации рабов.

Он лежал в жгучей крапиве, а его душу обжигал холод. Он всегда знал, что разбойники – это зло. Но теперь он увидел его истинное лицо. Спокойное, расчётливое, обыденное. И от этого оно было в тысячу раз страшнее. Он понял, что просто убить их будет недостаточно. Такую язву нужно выжигать дотла, вместе с корнями, чтобы ни один росток не пробился снова.