ЭХО 13. Род, которого нет. Книга 1

– То есть, это всё как в играх? Level up, прокачка: +к силе, +к выносливости, +к магии?

Яков усмехнулся:

– Примерно так. Только ты – немного другой случай. Ты уже сейчас видишь то, что большинство замечает только на восьмом уровне. И то – не все. Ты видишь струны мира. Взаимодействуешь с ними. И даже… замечаешь чужие Эхо. Такое встречается редко. Очень редко. Таких магов мы называем "Смотрящими в Эхо". Их единицы.

– Смотрящие в Эхо?.. – переспросил я. – Выходит, никто не видит чужое Эхо? Только своё?

– Именно. Большинство магов даже на двенадцатом ранге не способны увидеть Эхо другого. Почувствовать – да. Осознать присутствие – да. Но увидеть структуру, понять плетение… Нет. Это уникально. И это то, что отличает вас, господин, от всех прочих.

– Да. Маги, способные видеть Эхо других, не участвуют в боях. Чаще всего – они становятся теми, кто оценивает ранги. Если когда-нибудь ты захочешь поступить на службу в род или Империю – тебе придётся пройти проверку у такого мага. Он официально присвоит тебе ранг.

– То есть ты хочешь сказать, что тут всем заправляют маги? – Я нахмурился. – Тогда почему возле меня стояли обычные солдаты? И… почему я помню, что ты меня зачем-то тренировал? Ну, точнее, не меня. А того, кто был в этом теле до меня. Кстати… как его звали?

– Его звали Станислав Мечёв. Но это… не совсем настоящее имя. Не совсем настоящая фамилия. – Яков отвёл взгляд, будто решая, говорить ли дальше. – К этому мы ещё придём. Настоящее имя… ты его когда-нибудь услышишь. И оно – твоё. Потому что то имя было родовым. Настоящим. Забытым. И всё же… твоим. Аристарх.

Он произнёс моё имя второй раз за наш разговор – но в этот раз это было иначе. В первый раз он обратился к Аристарху, тем, кем я был в прошлом мире – сорокалетнему гению, умершему от косточки, тому, кто первым что заметил был этот чертов светильник. А сейчас… сейчас он произнёс имя не просто так. Он дал его силой. Как будто призвал ко мне моё настоящее имя – то, которое принадлежит мне здесь. Имя главы рода. Имя, которое должно было прозвучать именно от него. И когда я услышал это – моё имя, произнесённое голосом Якова, – внутри меня что-то дрогнуло. Прозвучал звон. Чистый, резонирующий, словно кто-то дотронулся до натянутой струны. Не в ушах, не в воздухе – глубже. Где-то на уровне, где исчезают мысли и начинается тишина. Там, где меня вроде бы нет, но я всё ещё чувствую. И это чувство… казалось до странного знакомым. Я понял: он не просто произнёс имя. Признал меня.

Я вспомнил книги. Про медитацию. Про эфирные миры. Про то, как имя может быть якорем. И это имя, произнесённое чужим голосом, будто зацепило за грань между мирами. Кто-то там ждал, чтобы его оно было произнесено. И когда это произошло, я – не здесь, а где-то глубже – услышал это и отозвался.

Мне это не понравилось. Я посмотрел на Якова – и понял. Он сделал это специально. Он знал, что произнесение этого имени запустит что-то. В его глазах я прочёл тревогу. Он уловил сигнал. Что-то изменилось. И он это понял. Он знал, что это имя вызовет отклик. И всё равно сказал его. Значит, он знал больше, чем говорил. Намного больше.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается нехорошее предчувствие. Проблемы. Большие. Единственное, что успокаивало – рядом со мной был он. Этот человек. Этот монстр. Я почти не сомневался: десятый… нет, скорее одиннадцатый ранг. А может, и двенадцатый. Я не видел других магов такого уровня – но чувствовал, что он сильнее Ванессы в несколько раз.

Я только собрался спросить, что теперь. Что значит это имя. Что теперь будет. Что он скрывает. Почему мы никак не переходим к моему роду. Я уже чувствовал, как губы шевелятся, чтобы задать вопрос…

Блядь.

Ну конечно.

Как всегда – именно в тот момент, когда я почти узнал что-то важное. Вот прям вот-вот. И обязательно кто-то, сука, должен был постучать.

Яков моментально изменился. В одно мгновение исчез весь его напор, сосредоточенность, внутренняя тревога. Вместо них – привычная вежливость. Образ безупречного дворецкого вернулся на место, как маска на сцене. Он даже слегка склонил голову – почти извиняясь.

Всё. Разговор окончен.

По крайней мере, пока.

Интерлюдия 2: кто то, где то в диких землях

Что такое Дикие Земли? Честно? Хрен его знает. Почему так получилось? Да потому что туда просто не добрались. Когда начались разломы, все державы занялись тем, что было ближе, опаснее, требовало немедленного реагирования. А сюда – не поплыли. Не дошли. Не добрались.

Сейчас здесь уже есть цивилизация. Люди научились сдерживать разломы, строить базы, обустраивать охотничьи лагеря. Но официальной власти нет. Церкви нет. Порядка – только на том, кто сильнее.

Дикие Земли – это пёстрая карта раздробленных королевств, племён, личных армий и кланов. Сегодня правит Орлиный Глаз. Завтра – какой-нибудь бородатый тип, что вчера был никем, а сегодня принёс голову бывшего короля и кинул ее в толпу.

Здесь всё решается силой. Это не романтика. Это не варварство. Это просто жизнь.

Там, где монстры не прячутся – они хозяйничают.

Скалы, поросшие чем-то вроде мха, но живым. Густые заросли, в которых пиявка может быть размером с собаку. Разломы – как трещины в самой материи, дышащие, шепчущие, где ночь светлее дня и наоборот. Их здесь много. Больше, чем где-либо, кроме самой Земли Разлома – той, что всплыла из океана полторы тысячи лет назад. Или шестнадцать столетий. Некоторые говорят – даже раньше. Мало кто выжил с тех времён, но такие есть.

Разломы здесь никто не закрывал. Их и нельзя закрыть. Они росли. И вместе с ними изменялась сама земля. Изменялась. Эхо, что сочится из этих трещин, впитывалось в растения, в животных, в почву. Даже воздух здесь – не совсем тот. Он плотнее. Звонче. Тяжелее. Это не просто фон – это поток.

Здесь никто ничего не контролирует. Даже сам себя.

Именно сюда ушёл Он.

Сейчас он стоял над тушей убитого монстра – нечто между крокодилом и ящером, только не зелёное, а песчаное. Всё происходило в пустыне, и тварь успела сменить цвет. Без миллионов лет эволюции. Просто Эхо.

На ногах – кожаные сапоги. Один – по щиколотку вонзился в череп этой твари. Оттуда поднимался дым – едкий, кислотный. Первая мысль: «Чёрт, опять сапоги убил». Причём не абы какие – такие не должны так просто сдаваться. Но, похоже, придётся искать новую пару.

Он вытащил ногу, морщась, и пробормотал:

– Ну и кто тебе сказал, что пожрать тут легко, а?

Сапоги выстояли. И это порадовало. Он вытер подошву об камень и, не теряя времени, принялся за дело – разрезал ляжку убитого урода. Яда не было – только тёплое, плотное мясо.

«Ну вот и ужин», – подумал он, проводя по волокнам ножом, чьё лезвие больше походило не на металл, а на клык – вероятно, другого монстра.

Если бы не нормальная сумка за плечами, его можно было бы принять за дикаря. Но манера держать оружие, русская речь, чуждая этим землям, и движение плеч, выпрямленных без усилия – выдавали в нём нечто иное.

Он мог казаться бродягой – заросший, замотанный, в пыльной одежде, с лицом, скрытым тканью. Но даже сквозь маскировку было видно: это не бомж. И не скиталец. Это кто-то, кто знает, кем был. И, возможно, кем остаётся. Пусть сейчас и пьёт кровь вместо воды.

За спиной – тень скалы. Перед глазами – узор трещин, уходящих вглубь. Разлом. Неглубокий, но капризный. Из таких в основном лезут мелкие твари. Впрочем, «мелкие» – понятие относительное.

Он ел. Молча. Не торопясь. Как будто в жизни у него нет ничего срочнее.

Пламя костра потрескивало, воздух был сухим, жарким – всё, как всегда. Но внутри что-то дрогнуло. Не звук. Не запах. А именно – чувство. Как щёлкнувшая внутри пружина, которую давно считал сломанной.

Древнее. Забытое. Будто уже не должно было возвращаться. Но вернулось. Сперва он даже не понял, что именно ощущает – лишь тонкий сдвиг в пространстве, в себе. А потом понял.

Первая мысль была простая, как шепот:

«Ого… Всё-таки произошло. А я думал, не дождусь.»

Мир вокруг всё ещё был. Костёр потрескивал. Небо оставалось окрашенным в багрово-зелёное. Но что-то изменилось.

В сумке что-то дрогнуло. Незаметно, едва ощутимо – словно лёгкий внутренний толчок. Как вибрация не мышцы, а материи. Он замер.

Артефакт. Он начал пульсировать. Не светом. Не звуком. Внутренне. Словно принял сигнал – и начал отдавать его обратно.

Он не доставал его. Не трогал. Просто сидел у костра и чувствовал, как внутри сумки нечто древнее, забытое, снова вступило в игру.

Он выдохнул. Спокойно. Почти облегчённо.

«Значит… правда…».

Он не знал, к кому обращается. Или знал. Но всё равно сказал это про себя. Без голоса. Без интонации. Просто – как факт, который больше нельзя игнорировать.

И внутри – пришло ощущение. Спокойное. Тяжёлое. Как если бы кто-то огромный наконец открыл глаза.

Теперь всё будет иначе. Он чувствовал это каждой костью.

– Значит, ты проснулся, – сказал он тихо. – Я уже думал, что ты умер окончательно.

Кристалл не ответил. Но не нужно было. Это не был диалог. Это был контакт.

– Он жив… – пробормотал он. – Не просто жив. Он принял. Значит, кто-то… достойный. Или безрассудный. Хотя…

Он замолчал, глядя в костёр.

– Пожалуй, стоит посмотреть. Хотя бы издалека.

Он поднялся, стряхнул пепел с колен, накинул на плечи плащ. Издали – отшельник. Бородатый, крепкий, молчаливый. Говорит с костром, смеётся в лицо ветру. Но в движениях – точность. В осанке – привычка командира. В глазах – что-то старое, тяжёлое.

Он пошёл вглубь Диких Земель. Туда, где начиналась его собственная легенда – и могла закончиться чужая.

А может – начаться.

Ведь время работает на тех, кто умеет ждать.

Глава 5 1625 лет

Блядь. Ну конечно. Как всегда – именно в тот момент, когда я почти узнал что-то важное… кто-то, сука, должен был постучать.

Яков посмотрел на меня уже совсем другим лицом. Как он быстро изменился – как актёр. В его взгляде читалось то ли предупреждение, то ли просьба не открывать рот. Это был первый раз, когда я понял: говорить можно не словами. Достаточно взгляда.

– Войдите, – сказал он спокойно, размеренно.

Дверь открылась мягко, без скрипа. Не полностью – сначала появилось лицо парня, затем он вошёл целиком.

Я не сразу его узнал. Но потом – вспышка. То ли боли, то ли чего-то другого. Так срабатывала память прошлого владельца. Щелчок. И я понял, кто передо мной. "Вам спасибо, что приняли меня, и помогли тогда." Это он говорил. Тогда, в другом моменте, в другой жизни. Точнее, в другой сцене моего существования. Но это было. Уже было.

И тут же всплыли чувства парня, который занимал это тело до меня. Он тогда прощался. Не со мной. С ним. С тем, кем я стал – по ошибке или по замыслу.

Сергей не повёл и бровью, увидев меня. Будто знал, что я приду в себя. Хотя в прошлый раз прощался – не со мной. Может, просто поверил Якову. Вспомнился разговор охранников – тогда один из них сказал, что Яков уверен: всё будет в порядке.

Я был уверен: через час весь дом узнает, что я очнулся. Что Яков со мной уже говорит.

Он сделал шаг вперёд, вытянул руку – и я увидел чёрный плотный конверт с официальной печатью.

Я заметил, как у него чуть дрогнуло лицо – впервые. Он посмотрел сначала на меня, потом на Якова, потом снова на конверт.

– Господин Яков… ваше благородие… – сказал он, немного замявшись. – Тут письмо. Только для главы рода… или его заместителя.

Он явно не знал, кому именно его вручать. Я только очнулся – формально глава. Но Яков стоял рядом – как заместитель, и, похоже, куда более функциональный. Сергей не решался пойти дальше.

Яков, не растерялся. Спокойно шагнул вперёд, взял письмо и коротко сказал:

– Спасибо, Сергей. Можешь идти. Мы разберёмся.

Он кивнул, развернулся и вышел, прикрыв за собой дверь. Яков подошёл, закрыл её полностью и лишь тогда снова посмотрел на меня.

Я перевёл взгляд на конверт. Он был чёрный, плотный, с серебряной печатью и… с тонкими струнами Эхо, проходящими по краю. Они были слабыми, но настоящими. Не маг-носитель, конечно, но и не простая бумажка. Четвёртый ранг, не меньше. Что за хрень может быть внутри?

– Это что за конверт, Яков? – спросил я, как и полагается человеку, который стал вундеркиндом не от скуки, а от желания всё знать.

Он повернулся, и я сразу заметил: лицо изменилось. Когда он смотрел на Сергея, это был тот самый добрый дворецкий – мягкий, вежливый, почти тёплый. А сейчас – снова тот, кто разговаривал со мной всё это время. Сосредоточенный, собранный, с тем самым взглядом смотрел на меня как не на господина – как на задачу, которую нужно решить. Актёр, собака такая, снова переобулся в полёте.

– Вы заметили уровень конверта? – вдруг спросил Яков.

– Четвёртый, – ответил я. – Это точно не просто бумага. В ней что-то большее – будто письмо знает, кто его тронул.

Яков кивнул, удовлетворённо.

– Ну раз вы уже заметили, – Яков кивнул с лёгкой, почти одобрительной улыбкой, – давайте поясню.

Он чуть выпрямился и поднял конверт повыше, чтобы серебряная печать поймала свет.

– У каждого предмета есть свой ранг. Всё как у магов – от первого до тринадцатого. Чем выше, тем больше в нём силы Эхо, больше функций, или редкость материала. Иногда – всё сразу. Вон, помните ваш светильник? – Он взглянул на меня. – Сам корпус – первого ранга, а вот ядро – второго. Вот и вся математика: ранг считается по самому сильному элементу.

Я хмыкнул, кивнув. Ну хоть что-то логичное.

– А вот с этим конвертом всё иначе, – продолжил Яков, – бумага у него без ранга. Здесь главное – печать. Это проклятие, зашитое в структуру. Такие вещи делают на фабриках, не вручную. Машины, работающие на переработанных частях тварей из Разломов, пропитывают заготовки нужным уровнем Эхо. Потом церковь закупает такие партии, и при отправке активирует под конкретного адресата.

– То есть, – вставил я, – если вскроет кто-то не тот – оторвёт, к чёрту, руки?

Яков усмехнулся:

– Если бы это был ранг повыше, такая возможность тоже есть. Но с церковными письмами всё немного иначе. У них особая гордость, свои закидоны… Проклятие здесь действует иначе – оно не просто наказывает, оно вгрызается в Эхо. Становится занозой в системе. Чем выше ранг, тем сильнее воздействие. Иногда – до смерти.

Он сделал паузу, потом продолжил, почти как преподаватель:

– Понимаете, каждое такое проклятие не просто так срабатывает – оно заранее записано на печати. У каждой церкви – десятки, сотни таких готовых формул. Их наносят специальные люди, те, кто умеет связывать структуру Эхо с живой материей. Вы могли заметить, как нити Эхо расходятся по всему конверту?

Я медленно кивнул.

– Я понял, как это работает. Когда печать накладывают – вся конструкция становится единым артефактом. Конверт и печать больше неразделимы. И, судя по следам, в основе лежит биоматерия – части тварей из Разломов. Даже после обработки она жива. А значит, способна мимикрировать, связываться, сливаться. Это почти как симбиоз, только под контролем печати.

Я замолчал на секунду, и вдруг понял: я говорил это не думая. Просто знал. Как будто это было во мне изначально. Более того – мне казалось, я смогу это повторить. А может, и усовершенствовать.

Я наклонился ближе, провёл пальцем чуть в стороне от основной нити.

– Вот тут, – пробормотал я, – если струну пустить чуть иначе, ближе к краю… – я провёл взглядом по спирали, – …то можно не просто задать, кто имеет право открыть письмо, а ещё и записать, кто открыл. Имя, род, даже момент.

Яков кивнул, не перебивая, но я уже видел, как в его взгляде что-то прищурилось – то ли одобрение, то ли осторожность.

– А вот эта нить, – продолжил я, – отвечает за привязку к Эхо. Если её чуть изменить, можно избежать срабатывания проклятия. Или наоборот – усилить его. Например, если вплести вот сюда – оно соединится с моим Эхо, и я не только получу письмо, но и часть его силы.

– Это… – тихо выдохнул Яков, – звучит так, будто вы собираетесь переписать церковную механику с нуля.

– Нет. – Я усмехнулся. – Просто у них руки из жопы. Столько магов – и такие схемы. Даже тут халтурят.

Он усмехнулся в ответ.

Я поймал себя на мысли, что последняя моя фраза прозвучала слишком по-молодому для человека с таким острым складом ума, прагматичностью и возрастом. Странно. Словно тело медленно, но уверенно тянет за собой манеру говорить, жестикулировать, даже подбирать слова. Симбиоз, говоришь… Идёт не только от меня к телу, но и обратно. В какой-то мере – это даже пугает. Или наоборот – заводит. Потому что быть моложе, быстрее, сильнее – это удобно. Это шанс начать заново. Только вот… как будто я начинаю звучать моложе, чем думаю. Это звучало так, как будто мне не сорок… А кстати – а сколько мне лет? Я сразу решил выяснить.

– Яков, – бросил я, не отрывая взгляда от письма, – сколько мне лет?

– Около сорока, по-моему, – отозвался Яков и неожиданно рассмеялся вслух.

– Ха-ха, да ты издеваешься, – фыркнул я, глядя на него с прищуром. – Я не про себя спрашиваю. Я про того, кто был до меня. Сколько лет было этому телу, когда он, ну… того??

Яков не сразу ответил. В его глазах промелькнула едва заметная грусть. Он смотрел на меня – и не на меня одновременно. Взгляд, в котором было всё: признание, печаль, уважение.

– Шестнадцать, – сказал он тихо. – Молодому господину было шестнадцать, когда он пошёл на ритуал.

– Значит, шестнадцать… – повторил я вслух, обдумывая эту цифру. Возраст, с которого я, похоже, стал главой рода. Или должен был. – Подожди, Яков. А вообще… разве в шестнадцать можно уже быть главой рода? В моём мире такого, вроде, не практиковали.

Яков кивнул, даже не удивившись вопросу:

– У нас главой рода может стать и пятилетний ребёнок, господин. Главное – чтобы он смог удержать свою землю. У нас нет формального запрета на власть по возрасту. И, замечу, у нас нет запрета на убийство, если для этого есть основания. Не знаю, как в вашем мире, но у нас вы можете вызвать на дуэль почти любого, кто задел вашу честь, оскорбил род или как-то иначе перешёл черту. Сами понимаете, как это работает – не мне вам объяснять, как живут аристократы. А если вы откажетесь от дуэли – такое тоже бывает – оскорблённый род имеет право объявить вам войну. Так что да, пятилетний может быть главой. Если выживет.

Я перевёл взгляд на него, и, немного помедлив, спросил:

– А в каком возрасте мой предшественник стал главой рода? И почему род до сих пор жив?

Яков опустил глаза, и впервые за всё время в его голосе появилась едва уловимая тяжесть.

– Вы стали главой в десять лет, господин. И если позволите… давайте уже будем говорить о вас. Не будем больше вспоминать прошлого господина. Эти воспоминания… не самые приятные для меня. Они вызывают боль.

Он замолчал на мгновение, затем продолжил:

– Десять лет. Именно тогда вы потеряли родителей. Был большой прорыв монстров из разлома. Ваши отец и мать в тот момент находились в столице. Они пытались вернуться как можно скорее, но путь был долгим, а ситуация обострилась слишком быстро. Пока они добрались до окраин, монстры уже прорвались. Слишком много тварей вышло одновременно – их было не сдержать. И всё же они пытались. Встали на пути не одни – собрали четырех лучших бойцов рода, тех, кто ещё мог держать оружие. Это была не оборона, это была резня на выживание. Все они пали. Один за другим. Но успели. Удержали главную улицу, закрыли проход к центру, дали шанс деревне. Только вот вернуться уже не смогли.

Я помолчал – а потом задал вопрос, который крутился в голове с первой секунды:

– А ты, Яков… ты где тогда был?

Он не ответил сразу. Повернул голову чуть в сторону, будто слушал чей-то дальний голос. И только спустя паузу произнёс:

– Я не успел. Я пришёл только ко второй волне. Уже было поздно. Ваших родителей спасти было невозможно, – сказал Яков, и в его голосе не было ни капли оправданий. Только факт. Только тишина.

Я не ответил. Просто слушал. Эти родители не были моими – и я это прекрасно понимал. Но всё равно фиксировал, как тело будто бы напряглось, как мышцы замерли, как будто внутри вспыхнул чужой, не мой, но знакомый отклик. Это не была боль. Это была реакция. Отголосок.

И в этот момент снова вспыхнули образы. Не ясные, не точные – скорее, плотные тени в тумане. Но узнаваемые. Я знал: это были родители прошлого владельца тела. Отец и мать. Их силуэты, их ощущения, их… присутствие.

Мать. Худая, высокая, с алыми волосами с рубиновым отливом. Прямые, гладкие, будто стеклянные. Даже в воспоминании – ни грамма пошлости. Только точность. У отца был вкус, определённо.

Отец… чёрт. Он был громадный. Может, на самом деле – просто крепкий мужчина, но ребёнок видел его как великана. Почти два метра ростом, плечи, как у шкафов, чёрные волосы. Вспомнилась одна деталь: он всегда был рядом. Даже когда учил меня убивать монстров из разломов – самых мелких, на которых обычно не обращают внимания, – я знал, что меня не сожрут. Потому что он рядом. В этом было ощущение безопасности. Не слепой веры, а уверенности в человеке, который умеет держать удар.

Я не видел их лиц. Образ был – но лица размыты. Может, потому что я не он. А может, потому что даже он их уже начал забывать.

Я перевёл взгляд на Якова. Он продолжал говорить, но теперь – чуть тише, сдержаннее:

– Но я скажу больше: вы в десять лет уже могли вести себя как взрослый аристократ. Даже больше – вы стали примером. Все деньги, что удалось собрать после трагедии, вы направили на восстановление домов подданных. Вы сами настояли на ремонте дорог, на поддержке оставшихся семей.

Он усмехнулся, чуть склонив голову:

– Правда, вас тогда сильно обманули наши «доброжелательные соседи». Схема с арендой заводов… – Яков усмехнулся, но в этой усмешке сквозила едва заметная горечь. – Но уже хорошо, что не убили. Хотя, признаться, это и моя заслуга. Я… немного постарался.

Он улыбнулся, склонив голову чуть в сторону, словно хотел сбавить напряжение. Улыбка вышла мягкой – но слишком выверенной, слишком отточенной. В ней не было настоящей теплоты. Только мастерство.

Я отметил про себя: слишком правильная пауза, слишком уверенный тон, и даже дыхание выровнено. Он не сожалел – он играл роль. Скорее всего, тогда действительно что-то провернули. А может – и подстроили.

Я подался немного вперёд, голос стал мягче, но в нём появилась другая интонация – более академическая, почти лекторская:

– Но сейчас я здесь. И во мне база знаний прошлого мира. Я выучил законы всех крупных стран, особенности систем собственности, налоговые и торговые лазейки. – Я провёл пальцами по столу, будто рисуя схему. – Думаю, я смогу найти способ вернуть себе заводы рода. Не в лоб. Через их же правила. Через их же ошибки.

Я вдруг поймал себя на мысли: вернулась та самая ясность. Не импульсы, не вспышки – а полноценный анализ, как раньше. Как тогда, когда я жил в другом мире, и собирал сложные модели из казалось бы несовместимых фактов. Подросток отступает. Его всплески всё ещё внутри – но они больше не мешают. Наоборот: тело, рефлексы, манеры Барона дополняют логику. Пожалуй, мы с ним договорились. Симбиоз пошёл вглубь.

Если раньше это был конфликт двух сознаний – то теперь… теперь это похоже на обретение нового. Чего-то среднего. Может, двадцатипятилетнего. Но определённо – не ребёнка.

Я кивнул, будто сам себе, и повернулся к Якову:

– Хорошо, Яков. Я тебя понял. С этим мы разберёмся позже. А сейчас – давай вернёмся к роду и к письму. Может, откроем его? Узнаем, когда к нам всё-таки приедут гости. И чего от них ожидать. Расскажи, потому что пока в вашем мире память возвращается медленно. Но я могу тебе сказать одно, что…

– Да, я заметил, – перебил меня Яков мягко, но уверенно. – Ваши души начинают синхронизироваться. Я всё реже вижу в вас моего прежнего господина. И одновременно – всё чаще. Это странно, господин. Но, думаю, это и есть ваш путь.

Яков слегка наклонил голову, потом медленно развернул письмо и начал читать. Но не как секретарь. Он читал, будто зачитывал указ императора. Будто стоял в тронном зале. Голос стал торжественным, ровным, почти театральным:

– Завтра, пятнадцатого октября, в ваше родовое поместье прибудет официальный представитель Церкви Святого Эха для проведения проверки статуса барона Станислава Мечёва… —

– Стоп, – поднял я руку. – Пятнадцатого октября?.. Подожди, это что, сейчас октябрь? – Я чуть нахмурился. – Красноярск, октябрь… Тогда почему здесь так тепло?

Я посмотрел на окно, прищурился. Там был день, близился вечер. Окно было распахнуто, и оттуда тянуло теплом – не просто осенним, а по-настоящему летним. Такое ощущение, будто я не в Сибири, а где-то ближе к югу. Не прям юг – но близко. Не душно, не жарко, но удивительно комфортно – особенно для середины октября.