Лед и пламя

– Мистер Морено?

– Что? А, доктор Уоллэби. – Он попытался вспомнить вопрос, который она задала. – Никогда не видел, чтобы он смеялся или улыбался, почти не разговаривает, сидит, уткнувшись носом в книгу либо уставившись глазами в микроскоп.

– Как вы с ним познакомились и что конкретно вы для него делаете?

Роман смотрел, как несколько ночных бабочек порхали вокруг потрескивающего огня.

– Я был по делу в Темплтоне и увидел в газете объявление о доме, который нуждается в ремонте. Взялся сделать работу, и примерно к тому времени, когда заканчивал, приехал доктор Уоллэби и снял дом у его владельца. Тогда и попросил меня остаться, наколоть дров, позаботиться, чтобы у него на столе было свежее мясо, и сделать несколько книжных шкафов. А что это еще за кандидат на от….

– Вы говорите так, будто собираетесь оставить доктора Уоллэби. Это так?

Очевидно, она не собиралась больше ничего говорить ему о ребенке и возможном отце, понял он.

– Жалованье, которое он платил, было регулярным, но не слишком большим. Пришло время перейти на лучшую работу и лучшие деньги.

– А какого рода работу вы выполняете?

Приученный с раннего возраста держать мысли при себе, он почувствовал себя не в своей тарелке от ее скорострельного допроса.

– Зачем все эти вопросы, мисс Уорт? Она вскинула бровь.

– Откуда нежелание ответить на них?

– Вы снова проделываете надо мной ту психологическую штуковину?

Она рассмеялась.

«Ее смех разнесся по лесу, – подумал Роман, – словно заиграл музыкальный инструмент». Он смягчился.

– Строил дома и амбары, даже церковь возле Йост Крик, расчищал леса для фермеров, затем пахал и сеял; рыл колодцы и гонял скот, знаком со всеми секретами обращения с лошадью. Работаю руками, мисс Уорт, – объяснил он, удерживая ее взгляд. – Добываю свой хлеб мускулами и потом, а иногда, если положение опасное, и кровью.

Описание работ, которые он выполнял, вызвало к жизни яркие образы в ее мозгу. Она представила его валящим огромное дерево, пашущим поле, обучающим лошадей – под жарким солнцем, когда сбрасывают все, кроме штанов и сапог: капли пота блестят на мускулистой спине, плечах и груди, а длинные черные волосы чувственно покачиваются при каждом движении.

Она представила его и с пистолетами, с теми тяжелыми кольтами, которые он носил так же небрежно, как и шляпу: его длинные смуглые пальцы обхватывали рукоятки, держа их твердо, – они смотрелись так естественно в его руках.

Кровь была частью его работы, это означало, что он знал, как пользоваться этим смертельным оружием. Она рисовала его в своем воображении перед лицом опасности, не очень тревожившей его, ибо он сам был куда опаснее, чем риск, с которым случалось сталкиваться.

Ни один известный ей мужчина не вызывал в ней ничего подобного, что она чувствовала сейчас, – это под силу только ему, Роману, мужчине, работавшему руками, потом, мускулами и оружием.

Ее сердце забилось так неистово, что она могла слышать его стук в ушах.

– Это происходит снова, мистер Морено. Один взгляд на ее пылающие щеки сказал ему, что она имела в виду. Он усмехнулся.

– Снова горячий трепет, да? Думаете, нам следует что-то с этим сделать?

Его вопрос усилил ее желание.

– Не обращать внимания, – прошептала она. Он усмехнулся еще шире.

– Может не пройти.

– Пройдет, если стану думать о чем-то другом, – решила она вслух. – Каковы ваши планы на будущее? – Она увидела, как ее вопрос превратил насмешливое выражение его лица в задумчивое. – Мистер?

Он никогда не говорил о своих мечтах – мачеха отучила, поэтому давно понял, что является единственным человеком на земле, верящим в самого себя…

Теодосия заметила его нерешительность.

– Что-то не так с вашими планами на будущее, мистер Морено?

Он отвел взгляд.

– С ними все в порядке.

– Понятно. Что ж. Жаль, что они вас не радуют и вы не гордитесь ими.

Как посмела она так подумать, вспылил он.

– Я чертовски счастлив ими, женщина! Вы были бы тоже, если бы работали ради них так тяжело и долго, как я!

Она сдержала обиженный взгляд.

– Роман, вы хотите сказать, что я не понимаю, что можно чувствовать, работая ради того, что хочешь иметь?

Он сел, подтянул колени к груди и положил на них руки.

– Ради чего вам стоило работать? Чтобы получить хорошие отметки за домашнее задание, быть может? Как бы вы отнеслись к работе ради двадцати пяти тысяч акров превосходных пастбищных земель? Вы хотя бы представляете себе цену такого количества земли? Она стоит более двухсот тысяч долларов, мисс Гатри, и только пять тысяч отделяют меня от владения ею. Я работал десять лет, чтобы заработать эту сумму, и если понадобится, буду работать еще десять, чтобы получить остальное!

– Вы намереваетесь выращивать кукурузу? – Она прекрасно знала, что он не стал бы выращивать кукурузу – был слишком нетерпелив, чтобы ухаживать за растениями, но подозревала, что ее вопрос заставит его открыть больше, чем она знала. – На двадцати пяти тысячах акров можно выращивать огромное количество кукурузы.

– Кукурузу? – закричал он. – Единственное, для чего мне нужна будет кукуруза, это для кормов! Я не собираюсь стать каким-нибудь ползающим на четвереньках фермером, черт побери! Собираюсь делать свой бурбон!

Глаза Теодосии расширились от удовольствия.

– Бурбон! Так ведь мой отец…

– Да, бурбон, мисс Гатри. Понятно? В прекраснейшей прерии, которую только можно представить. Трава там вырастает до пояса, когда дует ветер, она становится похожей на зеленое море. А в родниках и речушках течет самая чистая и вкусная вода, которую вы когда-либо пробовали.

– Хотите составить конкуренцию Джек Дэнилс?

– Мой бурбон будет лучше, мисс.

– Кстати, у вас отличный мотоцикл, мистер Морено. Как называется эта модель?

– Фэт бой – толстяк.

– Это ваша гордость и ваша радость, не так ли? Чтобы она не догадалась, насколько дорог был ему байк, Роман бросил на мотоцикл равнодушный взгляд.

– Обычный железный конь, не более.

Теодосия не согласилась. Харлей – необычный конь. Было в нем что-то свое, особенное, но она не могла понять, что именно.

Она снова взглянула на Романа.

– Зачем покупать землю, мистер Морено? Многие мужчины просто разрабатывают землю, которая пустует, и довольно неплохо зарабатывают на жизнь и без покупки земли. Он фыркнул.

– И что будет с теми мужчинами, если владельцы решат использовать землю, мисс Гатри? Их прогонят, вот что. Я позаботился о том, чтобы каждая травинка на земле, которая нужна, действительно принадлежала мне. На это ушло немало времени, но я отыскал землевладелеца Альваро Мадригала, владельца земли. Он живет в Темплтоне, и когда зашел разговор о земле, он с готовностью согласился продать ее, и к тому же он не планирует возвращаться туда. Поэтому, когда у меня накапливается изрядная сумма денег, я перевожу её ему. Именно за этим и приезжал в Темплтон, когда познакомился с доктором Уоллэби. Как только сэр Мадригал подпишет купчую, уже никто никогда не заберет у меня землю.

По тому, как он говорил, она поняла, что это ранчо было его страстью, как для нее поездка в Бразилию.

– Планируете ли вы, помимо производство спиртного, растить еще и семью?

– Нет, – последовал быстрый и непреклонный ответ. Боже, одна только мысль об этом способна повергнуть в отчаяние и несчастье, с которым он жил тринадцать долгих лет.

С него достаточно одного раза.

– Вы не хотите семью, – размышляла Теодосия вслух. – Почему?

– Разве мы говорили не о докторе Уоллэби? – вспылил он.

«Уклоняется», – подумала она. Верный знак того, что что-то, связанное с семьей, крайне тревожило его.

– Прошу прощения, если разговор о вашем будущем расстраивает вас.

– Не мое будущее расстраивает меня, а вы. Неужели мы не можем нормально поговорить без того, чтобы не цепляться к каждому сказанному слову?

– Хорошо. Доктор Уоллэби небогатый человек, и именно поэтому он не имеет возможности платить вам более высокое жалованье: финансовые затруднения являются причиной его пребывания в Техасе – он ожидает поступлений субсидий от своих жертвователей в Новой Англии. Как только получит их, вернется в Бразилию. И если сочтет меня годной на должность его ассистентки, я отправлюсь с ним. Вы знакомы с Колеоптерой?

Ему трудно было не отставать от нее, и потребовалось несколько секунд на то, чтобы переварить все то, что она сказала.

– Клеопатра? Какая-то древняя царица, которая покончила с собой, дав змее укусить себя. Чертовски глупо.

Теодосия на мгновение непонимающе уставилась на него.

– Я не сказала Клеопатра, мистер Морено. Я сказала Колеоптера. Это вид насекомых, имеющих четыре крыла, из которых внешняя пара видоизменена в жесткие надкрылья, защищающие внутреннюю пару в спокойном состоянии.

Едва ли он понял хотя бы слово из того, что она сказала.

– У нас в Техасе нет таких насекомых, – огрызнулся он.

– Ну как же, наверняка у вас есть жуки.

– Жуки? Так какого дьявола вы не сказали «жуки»?

– Вы знаете, что такое жук Пиндамонхангаба?

– Пинда… я не могу даже сказать это. Она прищелкнула языком.

– «Произнести» – более подходящее слово, чем «сказать». Вы не можете произнести это. Жук Пиндамонхангаба обитает на берегах бразильской реки Пиндамонхангаба. Обширные исследования этого жука доктором Уоллэби указывают на то, что его слюна, возможно, содержит в себе химические элементы, которые являются средством против элопеции.

– Элопеции? – Он гадал, что же это была за ужасная болезнь.

– Элопеция – это облысение, – пояснила Теодосия, – доктор Уоллэби любезно оказал мне честь интервьюировать меня на должность его научного ассистента.

Роман нахмурился.

– И вы собираетесь в Бразилию с каким-то стариком, чтобы изучать слюни жука?

Теодосия облизала палец и потерла какое-то грязное пятнышко, которое она увидела у себя на руке.

– Было бы у вас такое же отношение к исследованиям доктора Уоллэби, если бы вы были лысым? Думаю, что нет. – Большая часть субсидий, получаемых доктором на исследования, поступает к нему от лысых спонсоров.

«Слюна жука», – размышлял Роман. Если он когда-нибудь и слышал о чем-то более странном, то не мог вспомнить, когда это было. Трудно представить, как можно тратить большие деньги на подобную чушь.

Покачав головой, он стал смотреть, как Иоанн Креститель сунул клюв в баночку с водой.

Попугай выплескивал воду во все стороны.

– Доктор Уоллэби, крайне важно, чтобы я зачала ребенка, – провозгласил он. – Мне бы доставило огромное удовольствие, если бы вы согласились стать его или ее создателем.

При заявлении птицы Роман сел и уставился на Теодосию.

– Он сказал…

– Я слышала.

– Кого он повторяет?

Прикрыв губы кончиками пальцев, Теодосия зевнула.

– Меня. Я репетирую эти слова с самого отъезда из Бостона.

Роман открыл было рот, чтобы заговорить, но на некоторое время слова ему не давались.

– Вы… вы выходите замуж за этого тощего старого ученого?

– Замуж? – Она поправила подушку и снова улеглась на свой матрац. – Не будьте смешны, мистер. Я не выйду замуж ни за него, ни за кого-либо другого. Я лишь хочу носить ребенка доктора Уоллэби.

У Романа возникло желание похлопать себя по ушам: определенно, он неверно ее расслышал.

– Вы даже не знаете мужчину и уже собираетесь с ним спать?

Ее глаза увлажнились от усталости, и она снова зевнула.

– Я не собираюсь с ним спать, только планирую совершить с ним коитус.

– Коитус, – рассеянно пробормотал Роман, окончательно сбитый с толку планами Теодосии.

Теодосия закрыла глаза; усталость растекалась по ее телу, и она почувствовала, что скользит на грани сна.

– Коитус, – сонно пробормотала она, – это физическое слияние мужских и женских гениталий, сопровождаемое ритмичными движениями, обычно ведущее к извержению семени из пениса в женский воспроизводительный тракт.

Роман за всю свою жизнь переспал с немалым количеством женщин, но никогда не думал о занятиях любовью так, как это представляла Теодосия. Боже, послушать ее, так это что-то такое, что могут делать две хорошо смазанные машины, когда никто не смотрит.

Он сильно сомневался, что у доктора Юджина Уоллэби еще осталось достаточно смазки, чтобы принять участие!

Роман широко усмехнулся, затем вспомнил о причинах планов Теодосии.

– Почему вы хотите ребенка профессора? Мисс Гатри?

Он увидел, что она крепко спит. Продолжая ухмыляться, он положил кольт возле матраца, лег на спину и попытался расслабиться. Но мысленные образы Теодосии, ее будущего ученого любовника в ночь научного совокупления прогоняли сон. Он больше не мог сдерживать веселье – беззвучный хохот еще долго не давал ему уснуть.

ГЛАВА 4

После четырехчасового путешествия по зеленым холмам и цветущим полям Роман решил искупаться у небольшой речушки, журчащей по извилистому руслу неглубокой долины. Черная ива, болотный ясень и лиственница росли неподалеку, образуя тень – и возможное место укрытия.

Он спешился. От веселья, которое не давало ему уснуть ночью, не осталось и следа – ощущение надвигающейся опасности появилось с первыми лучами рассвета, посеребрившего деревья, и не давало покоя весь день.

– У вас есть пятнадцать минут отдыха, мисс Гатри. Воспользуйтесь ими, потому как мы больше не будем останавливаться до границы Колорадо.

Она спустилась с повозки, утонув ногами в густой изумрудно-зеленой траве, росшей вокруг.

– Вам обязательно быть таким резким, мистер Морено? Вы злитесь на меня с тех самых пор, как разбудили на рассвете.

Держась одной рукой за машину, она сняла туфли и чулки.

– Мне также не нравится, что вы ездите повсюду, только не рядом со мной: впереди, сзади, вокруг. Несколько раз полностью теряла вас из виду. Я могла бы заблудиться, а вы бы этого и не заметили.

Все еще стараясь предупредить всякую возможность женских слез, он не собирался рассказывать ей, что ищет следы трех грабителей.

– Вы бы не потерялись. Все, что вам нужно было сделать, это следовать на напев «Дикси» – ваш надоедливый попугай не знает больше никакой другой песни? Он поет ее безостановочно уже, черт побери, четыре часа. С чего это вдруг птица янки поет гимн конфедератов?

Теодосия нагнулась, чтобы сорвать колокольчик, провела мягкими лепестками по пальцам и водрузила цветок на верхушку клетки Иоанна Крестителя, которая оставалась на сиденье повозки.

– «Дикси» может ассоциироваться со штатами, расположенными ниже линии Мейсон – Диксона, но песня была написана северянином по имени Дэниэль Декатур Эмметт. На самом деле она впервые была исполнена на уличном представлении в Нью-Йорке.

– Большое вам спасибо за объяснение, мисс Гатри. – Он бросил на нее сердитый взгляд, пытаясь решить, насколько велик был ее мозг: определенно, если его достать из головы, то заполнит бочку, а может быть, даже лошадиную кормушку.

Он гадал, каково это быть такой умной, как она, знать так много всего. Степень его образования ограничивалась мидл-скулл в деревенской школе центрального Техаса с учительницей, чья квалификация позволяла ей научить элементарному чтению и письму и лишь фундаментальным основам арифметики.

У него никогда не хватало времени на учебу – слишком много было домашней работы, еще больше – требований.

Развелось немало причитающих женщин, желающих…

И, тем не менее, его вполне удовлетворяло полученное образование – знания хорошо ему служили, и он никогда не испытывал потребности научиться чему-то большему, чем уже знал.

– Как прелестно, – пробормотала Теодосия, поднеся руку к лицу. – Маленький полусферический член семейства Coccinellidae опустился ко мне на запястье!

Он взглянул на божью коровку на ее руке. Конечно, для нее она не могла быть просто божьей коровкой. Это должно быть чем-то научным.

– Есть ли что-нибудь, чего вы не знаете, мисс Гатри?

Взмахом руки она освободила букашку.

– Я не знаю, что стоит за вашим угрюмым нравом. – Она расстегнула несколько верхних пуговиц платья и вошла в мелкий ручей. Гладкие камешки массажировали подошвы ее ног, а прохладная вода журчала вокруг лодыжек. Наклонившись, она зачерпнула горсть воды, умыла лицо и шею. – Что вы могли бы сделать, так это удовлетворить мое любопытство и сказать, чем вызван ваш гнев.

Он с трудом понимал смысл ее слов. Его внимание сконцентрировалось на другом – поднятые до бедер лимонно-желтая юбка открыли его взору дразнящий вид обнаженных белых ног.

Он зачарованно смотрел, как девушка плескала воду на лицо и слизывала капельки с нижней губы, двигая языком медленно, словно смакуя воду на вкус.

Роману потребовалась большая сила воли, чтобы отвернуться и позаботиться о лошадях.

Смирившись, что Роман не собирался обсуждать причину своей замкнутости, Теодосия вышла из ручья, вытащила из сумки маленькую книжицу в кожаном переплете и уселась на траву под тонкой ивой. Через несколько минут она так увлеклась чтением, что не заметила, как стала комментировать текст вслух.

– Мужчина должен принять меры, чтобы избавить женщину от необходимости удерживать тяжесть его тела, – перефразировала она, пробежав глазами страницу. – Также он должен принять меры, чтобы приготовить женщину к вхождению. Боль будет уменьшена, если он начнет с продолжительных занятий, подготовительной игры.

Роман повернулся к ней так резко, что почувствовал боль в шее. О чем это, черт возьми, она говорит?

– Мужчина располагается между бедрами женщины и начинает с нежного исследования, – продолжала она. – Женщина по желанию может обхватить ногами талию мужчины, что дает возможность более глубокого проникновения.

Челюсть Романа отвисла. Теодосия перевернула страницу.

– Ягодицы могут совершать круговые вращения либо двигаться взад-вперед – так достигается максимальный контакт с женским телом. Если он прерван, женщине, лишенной стимуляции, требуется вызвать оргазмическое удовольствие. Вышесказанное удовольствие усиливается благодаря… Ну, кто бы мог подумать!

– Подумать что? – воскликнул Роман, раздраженный тем, что она остановилась как раз перед описанием удовольствия.

– Почему вы кричите на меня? – Она закрыла книгу и встала, зашелестев юбками по траве. – Я просто сидела и читала, и у вас нет никакой причины кричать, словно…

– Что, черт возьми, за книгу вы читаете?

– Сексуальный трактат, озаглавленный «Сладостное искусство страсти».

Он уставился на нее. Твердо, не мигая.

– Сексуальный – чего?

– Сексуальный трактат – письменное изложение, касающееся сексуальной активности людей, написанное много столетий назад тибетским ученым, который в свое время считался ведущим авторитетом в этой области. Девять лет назад оно было найдено при раскопках и переведено на английский язык. Трактат не был представлен широкой общественности, но относительно доступен в научном мире.

Роман перевел немигающий взгляд с ее лица на обложку книги. В его жизни было много случаев, когда он хотел бы иметь способность видеть сквозь твердые предметы, но никогда настолько сильно, как сейчас.

– У меня нет опыта в таких делах, – небрежно объяснила Теодосия, наблюдая, как лошади отошли от ручья и начали щипать траву. – Поэтому я подумала, что было бы нелишне заняться самообразованием.

Роман ощутил тепло, и вовсе не из-за жаркого дня, взглянул на кремовую кожу между ее грудями, желая, чтобы она расстегнула на одну пуговицу больше.

– Оказывается, страсть – это искусство, мистер Роман. Судя по тому, что я прочла в этой книге, одни люди владеют им, а другие нет. Инструкции в этом трактате заключают в себя все – от первого поцелуя и нежнейшего способа дефлорации девственницы до нескольких крайне необычных способов достижения удовлетворения.

«Интересно, – подумал Роман, – знали ли мертвые тибетцы что-нибудь такое, чего не знают живые американцы?»

– Э-э, насчет этих крайне необычных способов… Что…

– Конечно, я буду претворять свои планы в жизнь в объективной манере, – добавила она. – Удовольствие, которое может быть результатом сексуальных отношений, для меня не важно. И все же, мне следует быть знакомой с проверенными, эффективными действиями. Вы не согласны?

– Что? Э-э…

Теодосия погладила книгу, задумавшись о ребенке, которого она скоро будет носить.

– Я бы хотела зачать ребенка от мужчины для Аптона и Лилиан, – пробормотала она.

Роман почувствовал себя так, словно его мозги вытащили из головы, взболтали, как яйцо, и вылили обратно. Он поднял руку, умоляя ее остановиться. – Постойте. Аптон – ваш зять. А Лилиан – сестра?

– Да.

– А ребенка, которого вы сделаете с доктором Уоллэби, отдадите Аптону и Лилиан?

– Да. – Подумав, как сильно она любила свою сестру и зятя, Теодосия улыбнулась отстраненной улыбкой. – Они не могут иметь своих детей, и Лилиан отказывается взять ребенка на воспитание. Как ее сестра, я единственное лицо, способное дать ей ребенка, близкого к ее собственной плоти и крови. Мы с ней практически зеркальное отражение друг друга, а Аптон и доктор Уоллэби похожи так сильно, словно они близкие родственники. Таким образом, ребенок доктора Уоллэби будет выглядеть так, словно это ребенок самих Лилиан и Аптона, не говоря уже о том, что оба, Аптон и доктор Уоллэби, обладают блестящим умом. Ребенок, наиболее вероятно, унаследует глубокую жажду к высшему знанию. Это, конечно, еще одна причина, по которой доктор Уоллэби – идеальный кандидат на отцовство. – Она прижала книгу к груди, возбужденная своими планами. – Это моя единственная возможность отплатить за их доброту и щедрость в полной мере. Разумеется, они ничего не знают о моих планах; если бы догадались – никогда не позволили бы мне осуществить их. Таким образом, произведя на свет их ребенка в Техасе, отвезу младенца в Бостон и затем направлюсь в Бразилию, чтобы присоединиться к доктору Уоллэби. Если, конечно, он примет меня в качестве ассистентки. Она взглянула на часы.

– Нам следует отправляться в путь. Пятнадцать минут отдыха подошли к концу. Фактически мы уже отдыхаем семнадцать минут тридцать две секунды.

Роман долгое время ничего не говорил. Просто смотрел на нее, пытаясь понять и принять ее планы с тем же небрежением, с каким это делала она сама.

Ему это не удалось: может, все дело в огромном различии их культур, ее северной и его южной? Возможно, сказывалась разница между ними – мужчиной и женщиной. Или потому, что она была гением, а он – человеком обычного ума?

Как бы там ни было, мысль о женщине, намеренно жертвующей своей девственностью и девятью месяцами жизни, чтобы произвести на свет ребенка, которого собирается отдать сестре, была самой странной из всех, которые его когда-либо посещали. И тот факт, что она сама собиралась проделывать все эти крайне необычные любовные маневры с доктором Уоллэби, чтобы зачать ребенка…

Его губы задрожали от того же безудержного смеха, который не покидал его прошлой ночью.

– Что вы находите таким забавным, мистер? – сдержанно спросила Теодосия.

Он скрестил руки на груди.

– Представил себе вас и доктора Уоллэби занимающимися любовью. Или совершающими коитус, как вы учено выразились. Вы и блестящий доктор, возможно, будете советоваться с той сексуальной книжицей, прежде чем совершить малейшее движение. «Страница пятьдесят два говорит, что мы делаем это неправильно», – скажете вы. Вы будете держать книгу, а доктор Уоллэби будет читать сквозь трехдюймовые линзы своих очков. «Как вы правы, – скажет он. – Мы должны в точности следовать инструкциям».

Улыбка Романа стала шире.

– Вы будете останавливаться, чтобы анализировать каждое предложение в книге, так что на один-единственный поцелуй вам потребуется шесть недель. На все остальное, вроде того, как прикасаться друг к другу, у вас уйдет не менее трех или четырех лет, и к тому времени, когда вы все в точности изучите, доктор Уоллэби уже будет не способен на это.

Она презрительно фыркнула.

– А сколько понадобилось бы вам, чтобы понять содержание этой книги?

– Я бы не утруждал себя книгой, мисс Гатри.

Она отказывалась поддаться теплой волне страсти, которую вызвало его заявление. Бога ради, ведь она – высокообразованная женщина. Определенно, чуть больше самодисциплины, и она сможет побороть чувства, которые Роман с такой легкостью пробуждал.

– Вы хотите сказать, что знаете все необходимое о коитусе?

Он хотел было ответить утвердительно, но блеск в ее глазах подсказал ему, что она готовится воспользоваться каждой клеточкой своего мозга, чтобы загнать его в угол, из которого трудно выбраться. Ее оружием был мозг, и в этом конкретном случае он был куда более эффективным, чем любой пистолет.

Поэтому не стоит сражаться с ее умом, лучше атаковать ее эмоции.

Он присоединился к ней под деревьями и, удерживая взгляд девушки, провел пальцем по изгибу ее скулы.