Симфония безумия: Реквием по лжецам

Единственным осколком прошлого, который остался в Адриане, стала большая татуировка на правом предплечье в виде скрипичного ключа с несколькими маленькими нотами. Когда девушки, с которыми он проводил ночь, или Кристиан спрашивали его о значении рисунка и причине, по которой он прячет его под рукавом рубашки, Адриан всякий раз отвечал равнодушной фразой: «Был идиотом, поэтому и сделал татуировку». О настоящем значении татуировки знал лишь один человек – его мать. Женщина, что на публике играла роль счастливой, всегда улыбающейся директрисы лучшей школы искусств в стране и знаменитым автором песен под псевдонимом Aleksa, чьи слова проникали в душу и любили во многих других странах. Но стоило ей переступить порог дома, как все маски тут же трещали и спадали.

Роскошный двухэтажный особняк в престижном районе у самого океана восхищал многих своей необычной архитектурой. Однако никто не знал, что скрывалось за фасадом этого великолепия. Семья Адриана принадлежала не только к музыкальной элите, но и имела тесные связи с мафией. Его отец, Габриэль Рид, построил криминальную империю, используя свои связи и разветвленную сеть информации о каждом жителе города. Это был человек, которому лучше не переходить дорогу – иначе ты становился всего лишь пешкой в его игре. Он дирижировал не только оркестром в Большом театре, но и мафией. Его пальцы знали, как трогать клавиши… и как душить. Габриэль убивал и безупречно заметал следы, словно виртуоз, играющий не на инструментах, а на ненужных жизнях тех, кто осмелился ему перечить. Именно поэтому Александра Рид хоть и ненавидела мужа из-за его второй личности, но понимала, что она от него зависима. Если Александра сделает хоть малейшую ошибку сейчас или решит рассказать полиции все, что знает о муже, он отнимет у нее все – даже сына. Мальчика, который, хоть и не был ей родным, она любила как собственного. Ради него она готова была терпеть любое насилие и ненавистные правила Габриэля в их семье, бездействуя, лишь бы тот не втягивал Адриана в свои темные дела.

Адриан ненавидел отца за то, что тот передал ему свои худшие черты – вспыльчивость и жестокость. Но еще сильнее он ненавидел самого себя за бессилие, за то, что не может победить Габриэля и защитить мать от его жестоких рук. Каждый раз, когда отец по какой-то причине вновь поднимал руку на нее, Адриан вставал между ними, принимая удар на себя, но это только забавляло Габриэля. Глядя на сына с холодным безразличием, он каждый раз произносил с мерзкой усмешкой:

– Ты такой же монстр, как я. Даже хуже. В тебе – мои гены. Так что не пытайся быть рыцарем.

Для Адриана музыка стала единственным выходом, куда он мог выплескивать свои эмоции. Играя на скрипке, он делился своей болью, а за роялем боролся с внутренними демонами, которые стремились к насилию. Именно Александра Рид приложила усилия когда-то, чтобы Адриан смог поступить в школу искусств, а его учителем и наставником стал маэстро Джек Лейман. Женщина сделала все возможное, чтобы он меньше пересекался с отцом и видел его жестокость, а также вселила в него мотивацию учиться музыке, чтобы уметь контролировать себя и доказать Габриэлю, что тот ошибался насчет генов, что Адриан не монстр. Однако спустя несколько лет после автокатастрофы музыка из жизни парня исчезла, а слова матери перестали иметь значение. Адриан никого, кроме своих демонов, не слушал.

Когда поздним вечером Эмма, его подруга и бывшая одноклассница из школы искусств, позвонила ему с печальной новостью о смерти маэстро, парень не сразу понял, о чем идет речь. Он отмечал свою очередную победу в гонках в клубе «Скорпион» с друзьями и некоторое время не мог вспомнить, кто именно ему звонит и о ком говорит. Лишь после того как в памяти всплыло что-то знакомое, словно кто-то включил свет в его лабиринте воспоминаний, он вспомнил, как играл на скрипке, а Джек Лейман с теплой улыбкой подыгрывал ему за роялем. В этот момент Адриан уронил стакан виски и на несколько секунд остался в ступоре, глядя в пустоту. Смех друзей, крики, яркие неоновые огни и громкая музыка внезапно исчезли, остались только он и Джек Лейман, который так и не услышал завершение симфонии своего ученика. Адриан, когда учился в школе искусств, пообещал своему учителю защищать музыку и бороться со своей тьмой, но сам не сдержал этого обещания. Он предал не только своего лучшего учителя, но и себя. Не Валери затащила его в ад, а Адриан сам шагнул в него, отрекшись от музыки и семьи. С того вечера после звонка Эммы парень больше не мог думать о гонках и делать вид, что он не помнит о прошлом, что той жизни, где Адриан посвятил себя музыке, не существовало.

Той же ночью, когда город полностью погрузился во тьму и был затянут пеленой ливня, Адриан покинул молча без объяснений ночной клуб. Капли барабанили по крышам домов, заглушая все звуки, кроме гула мотора, разрезающего ночную тишину. Адриан, облаченный в кожаную куртку, мчался по мокрым улицам на своем мотоцикле. В его глазах плясала тень от фонарей, а в душе бушевал ураган из сожаления и вины. Несколько лет он был призраком, гонщиком, чья жизнь вращалась вокруг скорости, адреналина и безрассудства. Он бежал от прошлого, от обещания, данного когда-то давно.

Из воспоминаний не уходил Джек Лейман, его учитель музыки, человек, видевший в Адриане нечто большее, чем просто талант. Он умер, не дождавшись завершение симфонии, которую Адриан начинал писать для него, но бросил.

– Защищай музыку, Адриан. Она – свет, способный рассеять любую твою тьму, – произнес как-то Джек на одной из репетиций, когда его ученик начал злиться, что сбивался с ритма и путал ноты.

Адриан пообещал, но после несостоявшегося концерта из-за автокатастрофы, забравшей у Валери мать и сестру, все перевернулось. Музыка стала для него лишь напоминанием о боли, о разбитых мечтах. Мотоциклы, гонки, сигареты, алкоголь – вот что заменило ему скрипку, рояль и симфонии.

Он остановился у того самого величественного особняка, где прошло его детство. Дверь открылась, пропуская его в сумрачный коридор, где стояла большая хрустальная ваза с розами, а напротив нее на стене висел портрет семьи. Семьи, от которой парень убежал в мир гонок, алкоголя и драк.

Адриан поднялся на второй этаж, в свою комнату, в которую не заходил уже много лет. Пыль покрывала все: мебель, фотографии, награды, воспоминания. И среди этого хаоса, на старом комоде, покоилась она – скрипка, верный спутник его юности, забытая, заброшенная.

Парень взял инструмент в руки. Холодный, как его сердце. Пальцы, привыкшие к стали руля, дрожали, касаясь струн. Адриан поднес скрипку к плечу и закрыл глаза. Поначалу звуки выходили глухими, сбивчивыми, как шаги заблудившегося путника. Но постепенно мелодия обретала форму, наполнялась болью, раскаянием, тоской. В ней слышались отголоски симфонии, которую он так и не закончил.

Вина, словно ядовитый плющ, обвивала его душу, но сквозь нее пробивался росток слабой надежды.

Он играл. Играл, как никогда раньше. Не для публики, не для славы, а для себя, для Джека, для своей души. Звуки скрипки, как будто живые, заполняли комнату, вибрировали в стенах, проникали в самые потаенные уголки сердца. Музыка гипнотизировала, уносила в другой мир, где не существовало боли, а лишь свет и надежда.

Вдруг Адриан почувствовал взгляд. Он обернулся и увидел, что у двери, в проеме комнаты, стояла в темно-фиолетовом халате его мать. Ее глаза были полны слез. Она находилась там все это время и слушала, как сын, которого она почти потеряла, снова возвращается к ней. Александра Рид молчала, не смея прервать мелодию, надеясь, что музыка вернет Адриана домой. Прошла минута тишины и парень вдруг отложил скрипку, шагнул к матери и обнял ее. Крепко, как никогда раньше.

– Прости, мама, я должен был сыграть для него. Джек верил в меня, но я подвел его, – прошептал он, в то время как по щеке его матери покатилась слеза. Она тоже уже знала о смерти маэстро, но еще не смирилась с этой новостью, не до конца осознала, что его больше нет.

В тот момент, когда их объятия слились воедино, призрачный гонщик внутри него окончательно исчез. Вернулся Адриан, музыкант, способный создавать магию. Этой ночью, в разгар бушующей стихии, казалось, что вся тьма отступает перед светом, рождающимся из мелодии. Адриан вернулся, и вместе с ним возвращалась надежда. Город утопал в дожде, но в его сердце зажглась новая мелодия, а на темном холсте парня появилась первая белая клякса.

***

На следующий день Адриан выложил на своей странице в соцсети запись: «Я сыграю то, что обещал, даже если ты меня не услышишь», – и черно-белую фотографию к ней. На снимке он, сидящий спиной в кожаной куртке за роялем, находился в просторном, пустом, величественном зале с полуколоннами, украшенными искусственными розами.

Пост вызвал бурю обсуждений в мире шоу-бизнеса. После нескольких лет молчания Адриан Рид вновь стал самой обсуждаемой персоной. В новостях то и дело звучали фразы: «Принц оркестра», «Принц оркестра вернулся», «Где все это время был сын знаменитого музыканта и дирижера Габриэля Рида и директора школы искусств Aleksa?»

С момента автокатастрофы Адриан полностью исчез из музыкального мира и забросил соцсети, так что мало кто знал, где он на самом деле находился. Сейчас же, после ажиотажа вокруг его поста, появилось множество слухов о семье Рид. Больше всего Адриана забавляла версия с наркотиками. Что угодно, но только не это – он никогда не употреблял и не собирался связывать свою жизнь с наркотиками. Повторять судьбу отца Валери тем более. За пару часов после публикации поста на Адриана подписались несколько сотен тысяч новых пользователей, но ему это было безразлично. Парень равнодушно наблюдал, как вновь растет его популярность, в то время как его отец, наоборот, не скрывал радости, ведь именно благодаря сыну он снова и оказался в центре внимания, и поводов для различных мероприятий теперь хватало с избытком.

Пока Габриэль в приподнятом настроении сидел на кухне за столом, слушал новости на планшете и пил апельсиновый сок, Адриан с мрачной гримасой смотрел в окно на искусственный фонтан со скульптурой ангелочка во дворе. Его мысли витали где-то далеко, в другой вселенной. Он даже не слышал, как на лежащем на столе телефоне одно за другим вспыхивали уведомления и приходили новые сообщения.

Переведя взгляд на сына, Габриэль вдруг передал планшет жене, сидевшей рядом. В отличие от Александры, он воспринял возвращение сына домой как нечто вполне закономерное – для него было очевидно, что Адриан появится в день смерти Джека Леймана. Для Габриэля Рида это был самый логичный и предсказуемый исход.

Разумеется, он сделал вид, что обрадован возвращению сына – даже обнял его, – но Адриан прекрасно знал, что все это лишь показуха. Он видел отца насквозь и с трудом сдерживал желание нанести ему столько же ударов, сколько тот когда-то наносил его матери, когда Адриан был подростком.

Тишина между отцом и сыном ощущалась как невидимая стена. Габриэль, не замечая, что сын словно растворяется в своих мыслях, продолжал смотреть в планшет, переходя с одной новости на другую. Он был уверен, что Адриан, как всегда, замкнулся в себе, и по привычке решил, что это всего лишь подростковое раздражение.

«Все пройдет», – подумал Габриэль, будто утешая себя.

Адриан же чувствовал, как его терпение с каждым мгновением исчезает. Он устал уже от всей этой фальши, хоть и вернулся домой только вчера, от того, что его отец так и не понял, что между ними нет никакой связи. Он мог бы сказать что-то, мог бы начать спор, но зачем? Это не имело смысла. Габриэль никогда бы не понял. Он не был тем человеком, с которым можно было бы поговорить. Они оба это знали, но молчали.

Тот самый уголок души, который когда-то остался для семьи, теперь давно покрыт коркой из безразличия. Адриан скользнул взглядом по отцу. Габриэль с улыбкой произнес что-то про будущие мероприятия, какие-то встречи с влиятельными людьми, и Адриан почувствовал, как от этого еще сильнее давит на грудь. Он знал, что отец всегда будет на своей волне. И эта волна не имела ничего общего с тем, что происходило в его жизни.

«Могу ли я хотя бы на миг быть важным для тебя?» – эти слова прошли через голову Адриана, но он не произнес их вслух. Зачем?

Парень снова посмотрел на фонтан. Далеко в его душе отголоском отозвался голос учителя – Джек Лейман всегда говорил: «Не стоит тратить силы на тех, кто не понимает, ради чего ты это делаешь».

Адриан взял свой телефон, а затем медленно встал. Его движения были настолько плавными, что казались безжизненными. Он прошел мимо стола, где все еще оставался планшет, который недавно положила мать, и, прежде чем Габриэль успел что-то сказать, его голос разорвал напряжение:

– Я вернулся, чтобы не рейтинги поднять и вернуть внимания к тебе, папа, а закончить то, что обещал своему учителю.

Адриан Рид повернулся к выходу, и его шаги эхом отозвались в пустой кухне. Габриэль замер, застыв в середине очередной фразы, и только через мгновение понял, что сын ушел. Тихое «щелканье» дверной ручки, а потом – тишина.

Вся комната будто замерла, а в воздухе повисло ощущение необратимости. Габриэль все еще сидел за столом, не в силах понять, что только что произошло… и что теперь будет дальше. Но вот его жена, Александра Рид, зато отлично все понимала и знала о дальнейших действиях сына и его планах. Той ночью, когда она услышала его игру на скрипке, сразу, без слов, поняла, почему Адриан вернулся домой и что задумал. Именно Александра сделала сегодня утром ту самую фотографию в зале особняка по просьбе сына. Взяв кружку кофе, женщина чуть улыбнулась уголком губ, и бриллиант на ее кольце сверкнул – будто знак, что скоро настанет час расплаты. Час, когда она выйдет из тени и начнет действовать. Александра Рид еще не забыла тех, кто убил ее дочь пятнадцать лет назад, но знают ли они, кто настоящая мать той девочки?..

ГЛАВА 3

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ МАЭСТРО

Hildur Guðnadóttir – «Bathroom Dance»(из «Джокера») и

Philip Glass – «Metamorphosis One».

«Я оставлю вам не музыку, а бомбу.

Только вы решите – фитиль поджечь или затушить». – Джек Лейман.

Месяц назад.

Кабинет нотариуса тонул в зловещем полумраке. Единственное окно, затянутое паутиной трещин, пропускало косые лучи света, которые цеплялись за пыльные портьеры цвета запекшейся крови. Световые пятна медленно ползли по столу, освещая папку с гербовой печатью – последний рубеж между жизнью и смертью.

– Вы уверены, что хотите оформить его именно так? – голос нотариуса дрожал, хотя он пытался это скрыть. Его палец с желтоватым ногтем замер на пункте 4.3, будто боясь перевернуть страницу.

Джек Лейман сидел в кресле, как король на троне из костей. Его длинные, изможденные пальцы – те самые, что выжимали из рояля диссонансы, способные разорвать душу на части, – сжимали ручку с такой силой, что костяшки побелели. Казалось, он пытался вдавить ее сквозь стол, в самое сердце земли.

– Да, – его голос прозвучал глухо, словно доносился из глубины заброшенного склепа. – Особые условия: пункт 4.3. Права на завершение «Реквием Леймана» передаются Валери Вайс и Адриану Риду при совместном выполнении следующих требований…

Он сделал паузу, его глаза метнулись к окну, где в отдалении маячила тень человека в черном. Джек знал, что за ним следят. Знал, что смерть уже точит когти. Но в его взгляде читалось не страх, а холодная решимость шахматиста, делающего последний, смертельный ход.

– Первое, – продолжил он, понизив голос до шепота, – все рукописи, черновики и аудиозаписи, относящиеся к указанному произведению, хранятся в сейфе №517 банка «Ла Фрейн»…

Его рука дрогнула, когда он доставал из внутреннего кармана пиджака маленький медный ключ. Ключ был старый, покрытый патиной времени, с выгравированным знаком – переплетенными нотами и кинжалом. Он положил его на стол с таким видом, будто это последняя фишка в смертельной игре.

– Этот ключ, – прошептал он, – будет передан им в день моих похорон. Вместе с этим.

Из другого кармана он извлек конверт. Белый, плотный и с надписью «Для двоих» – чернила слегка растеклись, будто его подписывали под ливнем или… слезами.

– Второе, – голос Джека стал жестким, как сталь, – сейф вскрывается только при предъявлении сертификата о смерти и удостоверений личности обоих наследников. Если один из них откажется… – он сделал театральную паузу, – то доступ аннулируется. Навсегда.

Нотариус нервно поднял бровь, а его пальцы задрожали:

– Вы предусмотрели… спорные ситуации. Но почему такие жесткие условия?

Джек улыбнулся, но его глаза оставались пустыми, как клавиши расстроенного пианино, по которым больше никогда не пробегут живые пальцы.

– Музыка требует жертв, – прошептал он, – или становится жертвой. В этом городе… – его взгляд снова метнулся к окну, где тень уже исчезла, – все давно стало инструментом в чужих руках.

Он достал последний конверт, запечатанный черным сургучом с оттиском – стилизованным черепом с нотным станом вместо зубов.

– Передайте это моей жене, Аманде Лейман, лично. После… моего ухода, – он сделал ударение на последнем слове, – она должна вручить это письмо только Валери Вайс и Адриану Риду. Только им. Лично. – Его голос стал резким, как удар смычка. – Если кто-то еще прикоснется к этому письму… – Джек не договорил, но в воздухе повис невысказанный смысл: смерть.

Нотариус кивнул, его горло сжалось. Он вдруг осознал, что перед ним не просто завещание. Это была партитура грядущего апокалипсиса, ноты, написанные кровью. А Джек Лейман… он уже видел свою смерть в нотах будущего и смирился с ней, как истинный маэстро, знающий, что финальный аккорд неизбежен.

За окном прогремел гром, хотя небо было ясным. Или это был выстрел? Джек вздрогнул, а его пальцы непроизвольно сложились в аккорде, который он так и не успеет сыграть. Но в его серых глазах горела уверенность – Валери и Адриан найдут правду. Они должны найти, потому что в этих нотах была зашифрована не просто музыка. Это была исповедь умирающего города, последний крик души перед тем, как тьма поглотит все.

***

Месяц спустя.

Аманда Лейман была тем единственным светом, что согревал жизнь Джека. Но когда его не стало – погасла и она. В опустевшей душе поселилась бездонная пустота, которую не заполняли даже ноты его музыки, написанной специально для нее.

Ее жизнь остановилась в тот роковой миг. Муж ушел, бросив ее одну посреди безумного мира, где тьма пожирала последние проблески разума, где деньги значили больше, чем сама мораль. В мире, в котором справедливость давно умерла.

Их когда-то уютный зал, где рождались дуэты и смешивался смех с переливами рояля, теперь казался потемневшим и холодным, будто лишенным жизни. Ноты звучали так тихо, что их едва можно было расслышать.

Аманда, в которой когда-то горел огонь творчества, которая не знала предела безумным идеям и никогда не теряла вдохновения, теперь напоминала ожившего мертвеца: бледная, с темными кругами под глазами, с пустым взглядом, устремленным на портрет. Он висел посреди комнаты, напротив окна, за которым расстилался океан, а тяжелые тучи давили на серебряный полумесяц. Его лучи тщетно пытались пробиться сквозь мрак, чтобы хоть на миг озарить зал, подарить ему каплю тепла и развеять тьму.

Инфаркт.

Это слово уже несколько дней преследовало Аманду. Ее сознание отказывалось принимать этот диагноз. Она не верила врачам, ведь в мире, где она жила, деньги обычно решали все, и подкупить можно было кого угодно.

У Джека Леймана не было проблем со здоровьем. Аманда знала это точно. Муж никогда ничего от нее не скрывал, ведь между ними не существовало тайн.

Аманда, сама того не замечая, нажала слабо на белые и черные клавиши рояля, и спустя пару секунд вдруг, как ядовитая змея, в ее сознание вползла мысль: «Джека убрали намеренно».

Сжав в кулаке партитуру, которая только что стояла на пюпитре, она допила вино и швырнула бокал в портрет. Там, за стеклом, они улыбались: она была в свадебном платье, он – в черном фраке, сидя за роялем.

– Если это сделал ты, Габриэль, то следующие похороны будут твоими, – процедила женщина. Ее синие глаза, цвета бушующего за окном океана, вспыхнули холодным огнем ненависти.

Этим поздним вечером, когда стрелки часов приблизились к девяти, Аманда наконец поняла, что имел в виду ее муж, говоря, что чем красивее произведение композитора, тем страшнее его секрет. В последний раз бросив взгляд на помятую партитуру, женщина достала телефон из кармана черных брюк и набрала номер их с мужем личного ассистента.

– Сделай вскрытие Джека и проверь все его переписки в телефоне, а также записи с камер наблюдения в комнате, где его нашли мертвым. Постарайся уложиться как можно быстрее и чтобы никто ничего не узнал, – приказала Аманда.

Внутренний голос шептал ей перепроверить все лично и убедиться во всем еще раз до похорон, которые должны были состояться через четыре дня.

***

Утром два дня спустя, пока Аманда сидела на балконе, листая ленту соцсетей и попивая кофе, ей попался пост Габриэля. На фото он стоял в обнимку с женой на фоне океана и заката. Скривившись, женщина пролистала дальше, даже не задумываясь, ставить ли лайк.

С самого начала их знакомства Аманда не понимала, как ее муж мог дружить с человеком, от которого буквально веяло двуличием. Все в Габриэле – взгляд, слова, поступки – казалось показухой и ложью.

Аманда всегда хорошо чувствовала людей, особенно музыкантов. Их музыка порой раскрывала их истинную суть лучше, чем любые слова. Вспомнив, как три года назад в интервью Габриэль клялся, что ценит честность, женщина усмехнулась. «С кем угодно, но только не с ней он дружит», – подумала она.

И как бы Аманда ни ненавидела его, бывали случаи, когда помочь мог только Габриэль Рид – деньгами или связями. Когда-то ресторан, доставшийся ей в наследство от отца, оказался на грани банкротства. Аманду обвиняли в том, что она незаконно оформила права на бизнес и якобы из-за ее жадности отец погиб. Но благодаря вмешательству Габриэля ситуацию удалось уладить. Правда, теперь она осталась у него в долгу.

Поставив кружку на маленький стеклянный столик, Аманда откинулась на спинку кресла и машинально взялась за цепочку с золотым сердечком, где хранилась фотография ее младшей третьей сестры в обнимку с ней. Сестры, которая несколько лет назад должна была вручать награды победителям конкурса школы искусств в Большом театре, но вместо этого погибла в автокатастрофе. Та трагедия оставила след в сердцах многих, ведь мир потерял легендарную оперную певицу – девушку, чей голос, казалось, был создан самим Богом, чтобы нести свет и надежду в этот мир. Селена Вайс стала не просто примером человека, пробившегося на вершину без связей и протекции, но и настоящим символом музыки. Она пела и смешивала классическую музыку с современной, доказывая всему миру, что искусство может быть прекрасным в любом виде и стиле. Селена рождала любовь даже у современного поколения к классическим произведениям. Когда ее не стало, казалось, сама музыка стала звучать тише, постепенно угасая. А после смерти маэстро Джека Леймана в музыкальном мире и вовсе наступила тишина. Аманда не могла больше так жить. Она не допускала даже мысли, чтобы кто-то снова отнял у нее дорогих людей. Этим утром женщина поклялась себе, что она найдет того, кто подстроил автокатастрофу, в которой погибла ее одна из младших сестер со своей старшей дочерью, и кто убил Джека, и добьется справедливости.

Осенний ветер, внезапно налетевший со стороны океана и играющий в ее темно-каштановых волосах, будто придал ей уверенности, убеждая, что она на верном пути. Когда Аманда встала с кресла, на ее телефон пришло новое сообщение от Александры Рид: «Адриан вернулся, как ты уже знаешь. С Валери мне так и не удалось связаться, но я попросила помочь Эмму Райн». Прочитав его, женщина тут же вошла в спальню и поспешила в кабинет мужа.

Это был тот самый кабинет, где на дубовом столе перед смертью Джек Лейман написал письмо для Адриана Рида и Валери Вайс – своих лучших учеников, ставших ему родными детьми. Им предстояло после его смерти расшифровать недописанную симфонию, завершить ее и спасти будущее музыкального мира.

– Что ж, время пришло. Надеюсь, ты не ошибся в своих учениках, дорогой, – произнесла Аманда, входя в кабинет, погруженный в хаос из бесконечных партитур и книг. Она взяла со стола тот самый конверт, полученный недавно от нотариуса, и взглянула на фотографию в рамке. На снимке трое улыбались на фоне парадного входа в школу искусств: десятилетняя Валери, тринадцатилетний Адриан и Джек.

ГЛАВА 4

ФА-ДИЕЗ ДЛЯ ПРИЗРАКОВ

Д.Шостакович – Симфония № 5, IV часть, Hildur Guðnadóttir – «Bathroom Dance» (из «Джокера») и Hans Zimmer – «Time» (из «Начало»).