Депрессия и аутизм у психолога: история и лечение. Жизнь, болезнь, наука, и поиски работы

И если в целом говорить про ситуации околосмертного опыта, то они изменили моё отношение к жизни в целом не в лучшую сторону. Хорошо, есть жизнь, и у меня никто не спрашивал, хочу ли я её начать или нет, а просто в какой-то момент я начал жить, дышать, моргать и пр. Но с этим ещё как-то ладно. Но зачем мне переживание вот этих пугалок смертью? Зачем они запечатлеются так ярко, красочно, подробно в моём сознании? Мне от них только плохо. И от понимания, что ответов на свои вопросы не найду мне становилось хуже. Не могу сказать и чего-то в духе: «я начал ценить жизнь от того, что знаю теперь, что она закончится» или «я принял свою смертность». Так, качество моей жизни только снизилось.

О, школа! Она оставила след в моей жизни, который не вывести. Есть такая пора в детстве, когда взрослые спрашивают типа: так тебе в школу скоро? На следующий год в школу? Хочешь в школу? Я не хотел идти в школу, и отвечал, что туда я не пойду. Одновременно с этим я встретился с тем явлением, когда над жизнью постепенно сгущаются тучи, а я сделать с этим ничего не могу. Я понимал, но не хотел принимать тот факт, что я туда пойду, и у меня теплилась надежда, что что-то может произойти, но я всё же знал, что не долго осталось той надежде. Я проиграл ту войну за свободу и независимость. Оделся и пошёл в школу. Первая смена, это вот вставать с утра, холодно, темно, на душе так тяжко. Тяготило меня то, что туда идти надо, именно надо. Я не хочу, но надо. Надо было быть в том месте, где я быть не хочу. Надо. А я не хочу. Но надо. Я там что-то должен делать, а мне там не нравится. Люди новые, помещения новые, не вызывающие никакой симпатии, учителя эти ещё. Очень много времени моей жизни теперь проводить там, куда я не хотел. Каждую секунду, минуту, час мне там быть. Приплыл, теперь мне там в этом «надо» вариться ещё столько, сколько я ещё и не прожил. Очень долго и очень надо. Но не мне. Мне не надо, я не хочу. Мне не уютно, мне тяжело. Я чётко ощутил подавленность, да, меня тогда, к сожалению, подавили. И это история длиною ни день, ни неделю, а её конца вообще не видно для меня – первоклассника. И вот так сложилось, что природа пугает меня смертью, а общество засунуло меня в рамки школы – и эта «война» была заведомо проиграна, ведь силы слишком неравны.

Ассоциативно связано с рассказанной историй о школе другая история, случившаяся позже, классе в 3 или 4. Учился я со второй смены, утро проводил дома с мамой. И случилось, что я начал рыдать. Меня просто раздирало чувство невыносимости моего бытия, невыносимости всего вокруг, непонимания, что вообще со мной происходит. Я рыдал не останавливаясь, как бы волнами – больше, потом меньше, потом опять больше. Можно даже сказать мне рыдалось. Успокоения не чувствовалось от такой разрядки. И я не помню, как рыдание сошло на нет, и сколько времени оно продолжалось. Это было первое проявление эмоций в моей жизни, которые я не мог объяснить психологическими причинами. То есть если в общих чертах, меня никто не обидел, в школе не предвиделось ничего особенного, с родственниками или друзьями ничего не стряслось, мне не было физически больно и пр. Это событие пришло, потрясло меня, осталось необъяснённым, и легло на полку в моей памяти с пометкой, что-то вроде: «может быть когда-нибудь я пойму, что это было». И в течении жизни я нередко «проходил» мимо этих воспоминаний, но объяснений так и не находилось. А когда в 33 года я обратился к психиатру, то спустя некоторое время понял, что причины рыдания были всё же не психологическими, вот от чего я их и не мог найти, причины были физиологическими, то есть связанными с работой моего головного мозга. Это, как я понимаю, был такой «маленький привет» от моего будущего расстройства аутистического спектра и депрессивного расстройства или, другими слова – их «дебют».

Ещё где-то в районе начальных классов со мной случилась первая отчётливая невзаимная любовь. Она училась со мной, была миленькая, маленькая, тоненькая физически и с тоненьким голоском, жила в деревне, расположенной недалеко от города. Я сходил по ней с ума сильно. А она по мне нет. Это был первый раз, когда моя симпатия к девушке и симпатия девушки ко мне не возникли совместно. До этого мне как-то приятно везло, что если мне нравится она, то ей нравлюсь я. А тут вообще никак. Мне приходилось довольствоваться мыслями о том, что когда-то из-за чего-то она разглядит во мне кого-то романтического. Особенно испытанием для меня всегда была суббота. Тогда мы ещё учились в субботу. Эта девочка приезжала на учёбу не каждый раз в этот день, а по какому-то неведанному расписанию. Ну да, ведь жила она далеко, расписание автобусов – дело ненадежное, да и её родители, наверняка, иногда устраивали для неё полноценные выходные. Поэтому одна суббота могла принести мне радостные переживания, когда примерно в середине второго урока в класс заходила она, и садилась, и я знал, что сегодня она тут, и мне хорошо, и мы сможем обменяться хотя бы несколькими словами, я смогу посмотреть на такую красоту. Но в основном субботы приносили мне горькую реальность, когда ни в середине второго, ни в середине третьего урока она не приезжала. А я так ждал, смотрел на входную дверь в классе, прислушивался к звукам в коридоре, вдруг она идёт, буквально гипнотизировал реальность и себя… Не приезжала… что означало, мне придётся дотянуть лямку сегодняшней школы в серых тонах, без любви, и выходные для меня уже были почти насмарку. Боженьки, а я же ещё маленький был и уже тогда такие переживания. Ужас. Но так я её и не расположил к себе. Не помню, чем всё закончилось тогда, но спустя много-много лет я узнал, что она тоже переехала в Тюмень. Но, мой поезд романтических чувств давно уехал, столько разных станций было, остановок, и не красива она мне теперь вовсе.

Со сном у меня всегда были непростые отношения. Знаю, что дети часто берут себе несколько часов сна в течение дня. Я никак не спал днём. Соответственно, отказывался от таких предложений. Наверное, в связи с этим хорошо, что я не был в детском саду, так как там мне вероятно пришлось бы заставлять себя спать днём под «гнётом» недовольной воспитательницы, которая хочет время тихого часа посвятить другим своим делам, а не укладыванию неукладываемых детей спать. Но мои отношения с дневным сном нельзя было назвать проблемой – не сплю, ну и не сплю. А как-то раз я всё же лёг полежать днём, после того как мы пришли с отцом с рыбалки, и уснул. Проснувшись я будто очнулся от многолетней комы: я не мог понять кто я, что вокруг меня, какое сейчас время вообще, какой день. То есть я был настолько растерян, все «стандартные настройки сознания» сбились, был примерно, как после наркоза, и мне потребовалось время вновь собрать себя и понять, что произошло. А самое сложное для меня было ложиться спать на ночь. Я не хотел спать, у меня мозг не переходил в режим сна, вне зависимости от того устал я или нет. И в этом был мой большой конфликт с Мирозданием. Как бы ну и так проблем хватает, ну можно я хоть буду иметь возможность отключаться на ночь, перезагружаться там, неужели обязательно кошмарить меня 24/7, я ведь не магазин, не ларёк.

Многие дети боятся стоматологов. Но я не многие дети. Я один из тех, кто боялся стоматологов. Это моими ногами нужно было идти в ненавистную и устрашающую меня больницу, позволять тёткам-латентным садисткам сверлить мне зубы, сильно ковырять своим металлическим крючком в больных зубах, и наматывать зубные нервы на эти свои иголки. Я не знал, что может быть страшнее в жизни чем поход к стоматологам – это был Ад на Земле. Это подавляло меня долгие годы, начиная с первого визита до 30 лет, примерно. Это так долго. Важно сказать, что я точно не видел выход из этой ситуации. Я принял для себя убеждение: «так будет всю жизнь, пока у меня есть зубы». Картина моего мира состояла из этого. Как вообще можно полноценно радоваться чему-то сегодня, если я знаю, что через время я снова окажусь на том чёртовом кресле?

В школе почему-то к нам приезжали стоматологи смотреть и лечить зубы. Они размещались в каморке возле столовой и лестницы, ведущей в библиотеку и актовый зал. Странная была локация в стенах школы для меня, там смешивались в один котёл разные чувства: теплота и интерес в отношении библиотеки и актового зала, аппетит в отношении столовой, и ужас в отношении «филиала» Ада. Стены настоящей стоматологии то пугают, а тут они будто из прошлого века возникали, и инструменты, и подход к лечению имели соответствующий. Не удивился бы если бы у них была бормашина старая с крутилкой как у механической мясорубки. Они приезжали в третьей четверти – самой длинной, самой холодной, самой тёмной четверти. Казалось бы, ну хватит негативных событий для такой четверти, но нет. И вот каждый год в один момент во время урока к нам приходят в класс, и говорят, типа по три человека к стоматологу. Ну и? Мне про урок типа дальше думать, пока эти троицы уходят и приходят? Я трясся, паниковал, не мог ни на чём сконцентрироваться, мыслей, которые могли бы меня поддержать просто-напросто в голове не было. Хотелось, чтобы всё провалилось, и я туда же. Год за годом, год за годом. Третья четверть. И как-то раз я решил для себя, что не пойду туда, и не сяду к ним в кресло, и рот не открою. А идти то надо было, просто надо и всё. Каким-то образом я подгадал с учителем и временем окончания урока и трафиком этих троиц, что вышел с урока и остался не учтённым. Хотя так страшно было, что кто-то взглянет в какой-то список и увидит, что напротив моей фамилии пусто, и как начнёт преследовать меня до тех пор, пока душу не вытрясет из меня. Но этого не было. Невероятное везение. Но везение временное, потому как потом мне же и пришлось всё лечить. Но перед тем как лечить я смог запустить некоторые зубы, так, что в них образовались не дырочки кариеса, а кратеры, поэтому их было не спасти, и годам к 25 у меня уже не было трёх жевательных зубов. У меня были основания запускать зубы, хоть эти основания и не были в полной мере рациональными, но, тем не менее, так я обеспечивал себе эмоциональную безопасность. Много и долго можно перечислять случаи в кабинете стоматологов, от которых я натерпелся, но про один и последних, который мне запомнился можно.

Жил я тогда уже в Тюмени. И не знал я ещё тогда на опыте, что можно избежать многих проблем, если обратиться в частную платную стоматологию (хотя и это не факт, но шансы сохранить психическое здоровье кратно увеличиваются). Не знал, поэтому пошёл в государственную поликлинику, которая располагалась на окраине города, на уродливой улице с названием «Народная», где с одной стороны серые страшные панельки, с другой стороны гаражи, на земле грязный снег, чёрная жижа, и со всех сторон холодный ветер, рядом газовая заправка и как бы городу конец. Стены внутри поликлиники соответствует экстерьеру улицы. И, конечно, толстая старая недовольная жизнью врачиха, которой, я уверен, так нравится ставить обезболивающий укол вообще не туда куда надо, ну типа только в рот попасть и ладно, и не в её вкусе ещё и заморачиваться тем, чтобы обезболить именно тот зуб, который она будет лечить. Укол же был. Какие претензии… Но ладно мне же не впервой тогда так было, мне на жизненном пути видимо её родственники попадались с одинаковыми жизненными взглядами. Поэтому она начинает – мне больно – я терплю. Она продолжает – мне ещё больнее – я терплю, корчусь там конечно, по креслу ерзаю. Она кончает – мне сильно больно – изо рта брызгает кровь на её белое одеяние – я вообще куда-то сполз на пол будто. Я сползал как будто убегал от неё. И вот перед глазами у меня остаются красные капельки на белом и осадок мыслей, что так кажется всё-таки быть не должно. Ну нет, всякое бывает, но уж такое вот прям ну не должно. Даже в российской федерации на улице «Народной».

Подобное поведение врачей, когда они используя в качестве прикрытия общеизвестные факты, мол их лечебные вмешательства зачастую могут быть болезненными для пациентов, дают волю своим «садистическим демонам» и вкушают сладость власти и возможности издеваться над другим человеком я наблюдал не один раз. Раз я большую часть жизни работал с людьми, и меня заносило в официальные и государственные конторы, то им всем нужно было быть уверенным, что с моим здоровьем всё нормально. Нужно было проходить медкомиссию. Один из анализов предполагал, что в мой половой орган, прямо в дырочку, откуда я писаю, нужно вставить что-то вроде мини ёршика и поелозить его там, чтобы собрать биоматериал. Два раза, кажется, с периодичностью в несколько лет я приходил туда, где сидела такая же женщина, как и в рассказе о стоматологичке и тыкала эту штуковину в меня, и у меня такая резкая интенсивная острая боль была, что в глазах чуть не темнело. Моей молниеносной реакцией или желанием, которое я подавлял, так как нахожусь в обществе, даже не натягивая штаны было как ёбнуть ей наотмашь по ебалу и заорать бляяд! нахуй! сука! долбаёбка! И на хуй! Но я терпел, ведь я не знал, что впереди меня ждёт прекрасное открытие.

То открытие – это девушка-врач, которая выполнила ту же самую процедуру уже на следующем медицинском осмотре, и выполнила её так, что я не почувствовал ни капли боли. Она была просто морально здоровым человеком, по крайней мере для выполнения своих медицинских функций. Я зашёл к ней в кабинет, снова приготовился к худшему, она подошла, сделала процедуру, доброжелательно сказала, что всё, и я могу идти, и обратно переключила внимание на свой телефон, продолжив печатать. Я был рад этому событию.

Возвращаясь к стоматологам, в итоге итогов я дошёл до того, что там с ними я переживал насилие над собой, такое моральное насилие, один из видов насилия, предоставляемых народу государством. К сожалению, почвой для этого насилия послужило отсутствие у меня знания, что визит к стоматологу не обязательно должен быть ужасно болезненным. Как я узнал потом в расследовании причин свой фобии, моя мать сама панически боялась стоматологов. И для неё эти все вождения меня к врачам были той ещё пыткой. И конечно, она сама не знала, что стоматолога можно посетить и совершенно не впадать в паническое состояние, поэтому она как бы отстранилась от этой сферы моей жизни. Также я часто слышал от окружающих, что у стоматологов совсем не больно лечить зубы. Слышав такие мнения в начале я искал проблему в себе, думал, что я как-то слабоват для мужицкого перенесения боли, очень обидно из-за этого было. И вот я в ситуации, где мне говорят, что стоматологи – это не больно, а я эту боль чувствую. Добавляется к этому то, что анестезию то мне всегда ставили, и ожидали несколько минут, чтобы подействовала, нередко и добавляли, но мне всё равно было ужасно больно. Ну и тут я конечно рассуждал что-то вроде, ну организм у всех разный, возможно на меня плохо действует анестезия – то есть опять всё на себя спирал. Всё, получается, выхода нет из этой ситуации. Всё, варианты кончились. Как бы Мир, окружение уже ничем тут не поможет мне. Иди и живи с этим, иди и терпи, возьми свою панику и закрой дверь с обратной стороны, раз ты такой какой-то сложный. То ему ни это, и это ему не то. Замечательно, правда?

И конечно, о психологической составляющей, а именно о «сатанинской» мотивации стоматологичек я ни с кем не говорил, так как уж слишком эти размышления «на любителя», слишком «не относящиеся к реальности». Поэтому надо было ходить в стоматологам, вот я и ходил. И удачным уловом я был для садисток в белых халатах, так как отвечал важным критериям: в моих глазах на пороге кабинете читалось, что я подавлен, и никуда отсюда не уйду, потому что знаю, что лучше сейчас отмучиться, чем потом, потому что потом ничего не измениться, и при моей жизни не настанет будущего с новыми технологиями безболезненного лечения зубов. Так как слишком ещё недалеко мы от тёмных веков живём. В глазах же читался ужас, что манит садистов, примерно, как вампиров кровь, я никому не скажу о произошедшим со мной, я не кусаюсь, не ору и не реву, вообщем-то не привлекаю ненужного внимания из коридоров поликлиники. Такая вот гипотеза о моих отношениях с зубными врачами, довольно складная, но проверять её я не буду про прагматическим причинам: «дело стоматологов» у меня закрыто. Я теперь их совсем не боюсь. Может и хочется поделиться, но там долго рассказывать, как я справился с этим. Единственно то, что относится к этому параграфу, так это осадок на душе, оставшийся у меня после продолжительного «акционного» морального насилия. Тут про стоматологами всё. Ниже абзац уже на другую тему.

Была у меня одна из компаний, в которых я тусовался. Нас было пять человек. И событие произошло ещё в те годы, когда не было мобильных, и мы заранее договаривались во сколько и где встречаемся. Также созванивались по домашним телефонам, и звали друг друга гулять. А если происходил ну вообще какой-то сбой, то просто берёшь, и идёшь по тем местам, где мы обычно тусовались, и находишь друзей. Да, мобильных не было, но уже с этой компанией мы бухали. Это к слову о возрастных ориентирах истории. Так в один, кажется летний день я ожидал звонка от друзей, но не дождался. Позвонил им сам, их родители сказали, что они гуляют. Странно, но ладно. Нет, это уже странно, без ладно. Собираюсь, выхожу, и иду по всем местам, где можно было нас найти. Обошёл везде, нет никого нигде. Я тогда так расстроился, что хотел день провести одним образом, а получилось всё насмарку. И это расстройство было так сложно остановить, ещё из-за того, что я не понимал куда все делись. Я вернулся домой, и не помню, вечером или утром следующего дня я дозвонился до одного из друзей, и тот мне сказал примерно так: «ты что не понял, мы же тебя кинули». «Кинули» – значит в одностороннем порядке приняли и воплотили решение о прекращении общения со мной. Ни до, ни после слово «кинули» в таком значении я не встречал. Не помню, как я тогда отреагировал, понятно, что не обрадовался, но и большим, шоком, подкосившим меня это тоже не стало. Хотя следующие несколько дней я с трудом перестраивал свою жизнь на одиночное бытие. Было особенно трудно не знать, что повлияло на их решение, почему именно со мной перестали общаться, и конечно, хотелось общаться. Летними днями и вечерами иногда подступала такая грусть об упущенных прогулках, о том, что именно сейчас я мог бы гулять, но я этого не делаю. Помню, что мне совершенно не нравилось проводить время в одиночестве, я будто нёс это бремя, мотал моральный срок. Этот этап жизни было каким-то безгранично-серым. Но и идти проситься в компанию я тоже не был намерен.

А дело то в чём? Чем же я не подошёл так внезапно своим друзьям. Тем более что и ранее ни за день, ни за два ничего не происходило такого, никаких сор, претензий и пр. Всё шло, дружба плыла. А дело в одном рыжем толстом скунсе, как я понял позднее. Был один парень, который занимал лидирующую позицию в компании, но, вероятно, с приходом меня он начал её утрачивать. Против его часто играло и то, что его родители заставляли сидеть дома с его очень маленьким братом. Обидно, когда друзья строят балаганы, и в них пробуют алкоголи и бензины, а ты дома сидишь с неинтересным, как минимум потому, что очень маленьким, братом. Ну и вообще за ним замечалось, что он тот ещё лжец. Профессиональный. Помню, даже как-то он всем навязал, что у группы «Король и Шут» вышел новый альбом. Говорит, «Новый год на плечах» называется. Тогда интернет, наверное, уже был, но не так, что в один момент в википедии можно было проверить достоверность информации. Навязал, ещё название придумал такое, молодец. Ну так себе человек, вообщем.

Что я вынес из этого? То, что общение с людьми в общем то явление неустойчивое. Не константа даже друзья такие. Но без драмы. Вынес и то, что я способен прерывать общение с людьми, которых на сегодняшний день считаю близкими. Это непростое, но приятное понимание. Поддерживает независимость. Понял, что у меня есть проблема того, что самому с собой мне находится не нравится. Я не знал тогда, как вообще должно нормально ощущаться длительное пребывание наедине с самим собой. Но сделал заметку, что к этому нужно вернуться, чтобы разобраться что к чему. И уже намного позднее, годам примерно к тридцати, мне пришлось возвращаться к этому вопросу, когда он встал очень болезненно. А тогда в детстве время шло, шло, и прошло, наступила осень и школа, и я сблизился с другими ребятами, и это было лучше. Я их и раньше всех знал, но теперь стал общаться по-другому. Компания, созданная нами, оказалась психологически здоровой, и меня больше не «кидали», и мы никого не кидали. И до сегодняшнего дня поддерживаем отношения, хоть и живём в разных странах.

О, школьная алгебра и школьная геометрия, всей душой я вам не симпатизирую. Подумать только, я конечно, отличником не был никогда, не считая младших классов, но чтобы три двойки за четверть – это всё же не слабо. Если правильно вспомню, то в 7 классе – алгебра «2» в четверти, и в 8 классе – алгебра и геометрия «2» в разных четвертях. Больнее всего было, что для меня вся алгебра с геометрией были не больше чем расположенные в разных местах строки цифры, латинские буквы и геометрические фигурки, нарисованные линейкой. Сути предметов я не понимал совершенно. Точнее так – когда я занимался с репетиторами, то понимал, что там и как нужно считать – «механику» я делал без проблем. Но как только я её сделал, она у меня сразу же выпадала из головы – «сдал и забыл». Потому что ну не закреплялось у меня эти «трехэтажные» уравнения просто потому, что по учебной программе так надо. Мне – школьнику было не надо. И даже тому человеку, который сейчас пишет этот текст, это не надо по-прежнему, а прошло уже почти полжизни. Надеюсь, что полжизни. В силу того, что я не понимал и не хотел, уроки алгебры и геометрии стали, наверное, «почвой» для развития моей тревожности. Это ведь надо было как-то существовать с моим уровнем знания этих предметов. Ладно, домашняя работа всегда списывается или у одноклассников, или с ГДЗ (сборника готовых домашних заданий). Хорошо, контрольная или четвертная работа либо заблаговременно списывается у знакомых из параллельных классов, либо во время самого процесса у одноклассников. Это я сейчас рассуждаю так просто, хотя для этих процессов, естественно, нужно было стать мастером выкручиваться из безнадёжных ситуаций, и сенсеем по списыванию под носом училки. К доске вызывают не так часто, да и одноклассники всё равно помогают шёпотом, да и училка многого не ждёт от меня.

Но мы ведь движемся в светлое разумное будущее, и конец 9 и конец 11 класса расставит всё по местам. В начале я готовился к ЕНТ (Единое национальное тестирование – это в Казахстане), а в итоге сдавал ЕГЭ. В сущности, и то и другое – одно и то же. Но на этих прекрасных экзаменах не будет возможности ни у кого списать, никуда подсмотреть, ни в туалете обменяться шпорами – Ничего. Допрыгались, не знающие математики! Выведем вас на чистую воду! И вон из высшего общества! Полы мести, или на что вы там вообще ещё сгодитесь… И как тут сохранить спокойствие? Кому и как что доказать? К кому бы подойти и сказать, что я не осёл, если я не люблю и не понимаю математику? Не к кому. В итоге несколько лет жизни в ожидании высшего педагогического суда. Математички льют свой садистический сок при каждой удобной и не удобной возможности сокрушаясь о тех, кто не бельме в математике, что им в ПТУ всем нужно, что ну не мучайте уже никого, забирайте документы да идите в шарагу. Да, я ненавидел учителей математики. Это была ненависть. Чувство очень интенсивное и очень продолжительное. И мой организм выделял на это психические ресурсы. Очень затратно и травматично для школьника. Очень досадно слышать неприятные слова и не иметь возможности найти поддержку своей позиции из вне. Не в смысле среди друзей или родителей, они то на моей стороне были. А в смысле что вот ЕГЭ придумали люди без мозгов, утвердили на каком-то там высшем уровне, спустили это вниз до училок математики всех школ страны, и эти училки транслируют это, ощущая сзади себя такую «впрягу». Это ж они истину несли, так как на федеральном уровне утвердили, печать синюю поставили. А что я? А я сижу и снижаю свою тревожность на уроке путём того, что красиво переписываю цифры в тетрадь с доски. Для меня тогда тетрадь была как холст, как листок на котором «рисуют цифрами». Подытожу абзац – тут я, наверное, впервые всерьёз и глобально столкнулся с проявлением массового идиотизма – общество заставляет меня учить то, что я не перевариваю и не хочу, общество грозиться устроить мне жесткий конечный экзамен, и тоже самое общество придумало самую идиотскую форму проведения этого экзамена, общество продолжает – если я не знаю математику, то я и как человек то не очень. А я умный, имею свою точку зрения, и заявляю, что это эта прослойка общества характеризуется снижением интеллектуальных способностей, а не я. Но социальные роли у нас разные и силы: я один, и я школьник, а их много, и они учителя, завучи, директора школ, и выше и выше и тупее… Я не мог так просто отмахнуться от этого, типа забыть, забить, сказать себе что-то вроде: да фиг с ними… Нет, тут я столкнулся с тем, что это такая глобальная проблема человечества, общества.