Депрессия и аутизм у психолога: история и лечение. Жизнь, болезнь, наука, и поиски работы

Я долго убивал в себе любовь к ней, но она не убивалась. Всё тянуло встретиться, сказать что-то, что изменило бы что-то, воскресило бы отношения, но это было нереалистично. Да и что тут сказать, раз меня так променяли. Тогда, если так можно выразиться, я пользовался тактикой «подавления» чувств к ней – старался не думать, отвлекаться, забыть, удалить контакт, фото, сообщения, даже сжег её памятные вещи, подарки, которые с таким теплом берёг. Я подавлял чувства, а они трансформировались там внутри и вновь прорастали в виде фантазий и надежд. Даже как-то возвращаясь домой из школы я заметил, как на отдалении едет машина такая же как у её отчима, я присмотрелся к номерам, точные цифры я никогда не знал, но я увидел, что номера казахские, с буквой «Т» вначале, указывающей на тот самый регион страны. Дальше машина повернула в сторону моего двора. Пока я её наблюдал, ноги несли меня, хорошо хоть никакая машина меня не снесла по пути, потому что я грезил, что это приехала она, попросила отчима привезти её, что она решилась на такой шаг, машину я увидел издалека, поэтому у меня было время замечтаться и «уйти от реальности», пока я приближался к своему двору. Вместе с мечтаниями, был и внутренний голос, который, конечно, разубеждал меня в том, что такое чудо может произойти. Не помню, как всё закончилось, но конечно, в итоге это была не она. А вся эта ситуация была лишь типичной психической реакцией человека, переживающего горестные чувства.

Вся история началась, и тогда я был счастливый подросток, но постепенно превратился в несчастного юношу. Я был уверен, что никого больше не смогу полюбить вообще и так оно и происходило. Вся эта история заняла около шести лет моей жизни, из них только около года пришлось на наши отношения. Ещё год у меня были другие отношения, которые я прекратил, поняв, что другую я всё же не полюбил, мне так показалось только в самом начале, и что сердце моё проситься снова в те отношения. В целом суть ясна – я долго был «заколдован», в конечном итоге сильно сдал из-за этого, жаль, кончено, что вся эта боль пришлась на столь юные годы, хотя вряд ли для такого найдётся оптимальный жизненный период. А потом меня «расколдовали». И если дальше по тексту будет смысл рассказать, как это произошло, то расскажу. А пока такую любовную историю я рассказал потому как она, как я говорил выше, сильно усложнила мой моральный переезд на другое место жительства. А когда я внутри для себя прекратил те отношения, «слез с дохлого коня», то появилось вдохновение быть открытым для новой любви уже из Тюмени.

Мой переезд всё же состоялся, он был болезненным, но он прошел. Болезненным он был в первую очередь потому, что это не я принимал решение уехать из родного дома, и не я выбирал место, куда я еду. Если глобально то, в итоге я согласен с тем, что переезд был необходим – но это другая тема. А в продолжении этой важно сказать, что я заплатил очень большую цену за изменение в своей жизни. Так, я утратил чувство, что мой город – это мой родной дом. Я любил тот город, любил там жить, и он был продолжением меня, моего внутреннего мира, моего пространства, а я был продолжением его. В нём я был как рыба в своём водоёме. Там были мои корни, и так, если по большому счёту, то меня никогда не тянуло «вырваться из маленького городка в большой свет». Но случилось, то, что случилось. Печаль была, и, наверное, частично осталась и до сих пор, что уехав из родного места, из дома, я так и не обрёл другой дом. У меня по-прежнему нет любви к городу Тюмени, нет чувства, что я нахожусь в своей тёплой родной любимой среде, нет ощущения, что я растворён в городе. Я здесь как отдельная единица, выстраивающая деловые, практически рабочие отношения с городом. И вот спустя двадцать лет я уже не жду и не хочу, чтобы эти отношения стали качественно другими. Казалось бы, если мне вернуться обратно жить в Петропавловск, то всё, я, как и прежде окажусь в своей среде, но нет. Я всерьез размышлял о переезде, и часто посещав его «примерял» на себя возвращение… Но мы расстались с Петропавловском, и он, как и я пошёл своей дорогой. Он стал другим. Практически все, кто мне дорог уже уехали оттуда, или умерли. А облик города поменялся и продолжает это делать вообще не в ту сторону, как было раньше. В мой любимый зелёный старый парк пришла birdshit architects, уютный палисадник возле школы, где было много разных красивых растений теперь является безжизненным асфальтом на котором тесно стоят машины все на одно лицо, и даже из нашего двора исчезли все голубятни кроме одной, которая доживает пока умрёт её пожилой хозяин так же в окружении асфальта и машин. Много и красивых изменений, конечно, произошли в городе. Но он уже чужой мне. Тепло родного дома я и там теперь не чувствую. Поэтому в тот день, когда я отъехал из квартиры своих бабушки и дедушки я стал человеком без родины, только этого ещё не знал. Грустно, но что уж тут.

Таким образом:

В моей жизни не случалось трагедий и катастроф, которые бы подорвали моё психическое здоровье – а значит, мне как бы не было прямых показаний обращаться к психологу.

Моё социальное поведение было в рамках нормы – не замкнут, общителен, адекватен – а значит, и тут показаний для обращения к психологу не нашлось.

Я не имел симптомы явных и «популярных» для лечения психических заболеваний (шизофрении, умственная отсталость, тяжелый аутизм и пр.) – а значит и психиатры меня не ждали в свои кабинеты, и никто не намеревался меня туда отвести.

Но я чувствовал и понимал, что со мной что-то не так. Как-то сильно я центрируюсь на своих переживаниях и мыслях уже не столько потому, что они просто вызывают здоровый исследовательский интерес, а потому что они вызывают у меня беспокойство. Но в моём словарном запасе практически не было тогда слов чтобы «ухватить моё состояние за хвост», описать его, сделать внятным для наблюдения и понимания. А если всё же сделать попытку, то явление, которое более всего озадачивало меня – это нечто берущее свои корни от состояния грусти. Но грусть – не совсем подходящее слово. Грусть бывает светлой, спокойной и в целом может потенциально нести позитивную функцию – побуждать человека к изменению его жизненной ситуации. Тоска, уныние, печаль, скорбь – тоже не подходящие для моего состояние определения. Моё же состояние можно назвать «враждебным» по отношению к человеку, потому что никаких потенциальных позитивных функций оно не несёт. Также это состояние очень интенсивное, мимо него «нельзя пройти не заметив», когда оно приходит, то весь фокус внимания концентрируется на нём, остальное выпадает из поля зрения. Оно ощущается как какое-то разъедающее, ну то есть, оно, например, «не бьёт», «не давит», оно как будто разъедает и отравляет душу. Можно сравнить, как если съесть что-нибудь от чего можно отравиться, тогда в животе и в горле есть соответствующее ощущение чего-то что организму не нравится, чего-то что ему не нужно и от чего он хочет избавиться, вот примерно тоже состояние, но на психическом уровне. И точно могу сказать, и хорошо, что такое подходящее слово есть в языке – я страдаю от этого состояния. Именно страдаю. Что-то, что сильнее меня (в данном случае это состояние) довлеет надо мной, и я буквально пассивно переношу это. Спасенья нет. Надежды тоже. Как если бы придавило большим камнем, и очень хочется его убрать, но дальше большого желания ничего не происходит, разве что пальцем пошевелить, который оказался не придавленным, и всё.

Если говорить о других характеристиках этого состояния, то отмечу, что оно незаметно для окружающих – то есть его не нужно было даже как-то скрывать. Максимум, что окружающие могут отметить, что я не в настроении. Также его течение было скорее приступообразным, то есть: ничего – ничего – потом как скрючит эмоционально на минуту или несколько минут – потом опять ничего – ничего. Но «ничего» после приступа уже не просто «ничего», а «ничего с осадком, со шлейфом этого состояния». И этот шлейф может тянуться и несколько суток. И сейчас вспоминая эти состояния, мне хотелось написать, что я довольно быстро восстанавливался и мог легко функционировать после приступов. Но осознаю, что это не так. Я будто был как собака, у которой злобный хозяин, который её колотит. Он её поколотит, она взвизгнет, отбежит, «проглотит» всё это, и через минуту снова к нему подходит, хвостом виляет, ластится, а главное доверяет, и хочет с ним дружить. Так вот «собака» тут – я, а «злобный хозяин» – жизнь в целом, а в частности работа моей психики. И это состояние красной нитью проходило сквозь всю жизни, включая ситуации, перечисленные выше. Но в тех ситуациях хотя бы можно было отследить внешнюю причину (фактор) вызвавшую такую эмоциональную реакцию, тогда как в других случаях это сделать было невозможно – состояние приходило и уходило как внезапный и невидимый порыв ветра – как подул, так и исчез. Но, а я всё же старался понять откуда оно возникает, какой внешний фактор его запускает, и отсутствие ответа списывал на свою недостаточную внимательность, точнее внимательность у меня была выкручена до предела, просто мне не доставало понимания за чем именно следить, что фиксировать. Ведь сложно отыскать то, что не пойми, что.