Депрессия и аутизм у психолога: история и лечение. Жизнь, болезнь, наука, и поиски работы

И вообще не разделяя психическое человека и животных меня удивляло и хотелось узнать больше об устройстве общих явлений жизни. Например, как я могу видеть мир вокруг, как обрабатывается эта информация в голове, как появляются, и из чего сотканы мои мысли, образы в сознании, чувства и эмоции. Также кроме исследовательского интереса к психическому у меня было тесно связаны с этим эмоции сострадания к людям или животным, которые как бы находятся за «рамками своего нормального состояния» или за «рамками того, что принято в обществе нормальным». Я помню, что концентрировался на этом в частности и на вопросе страдания человека или животного в целом. Так переживал, думаю, ну что же это такое, ну зачем же, почему он (а) сейчас так страдает (или в более лёгких случаях – …попал в такую неловкую или неприятную ситуацию). Мне хотелось помочь чем-то, иногда я так и делал, а иногда нет, потому что не знал, как или не хотел испортить и так уже не лучшую ситуацию у кого-то. Например, я мог бы помочь чем-то той голой женщине, идущей по городу, но я не знал, как могла бы выглядеть моя помощь.

Когда я подумал написать о личных интересах, подразумевающих моё нахождение один на один с самим собой, я полагал, что вспомню намного больше, чем у меня получилось. Это, на мой взгляд, отражает то, что я долгое время являлся «выученным экстравертом», то есть ориентировался на то, чтобы больше проводить время с другими людьми, и соответственно, так удовлетворять свои интересы. Такое положение дел одновременно указывает и на то, что по своей природе я скорее «интроверт», то есть ориентированный на действия с объектом (а не субъектом) моего интереса и «взаимодействие» с самим собой. А необходимость переучивать свою природу вероятнее всего стала одним из факторов развития депрессии, о которой речь пойдёт позднее.

Перечисленные интересы касаются возраста до 15 лет и переезда в Россию, Тюмень.

Семья как источник идей и пример жизненного пути. Свободное изобретательство и достаток как мой жизненный выбор

Выше я описал свои действия, которые можно было наблюдать со стороны, они же являлись и проявлениями моего взгляда на себя и на жизнь. А он базировался на умозаключениях, сделанных по результатам моих наблюдений за семьёй. Вряд ли эти умозаключения были ясны для меня в том возрасте, я их скорее чувствовал интуитивно. Поэтому сейчас я пробую добавить чёткости, превратить их в слова и выразить. Вот они: «Можно свободно изобретать и иметь финансовый достаток – таким образом можно считать, что жизнь удалась». Тогда необходимо объяснить, что я понимаю под свободным изобретательством, и что для меня означает финансовый достаток.

В детстве я имел пример как можно жить себе на уме и зарабатывать хорошие деньги. Хоть невозможно выделить одного члена семьи с которого я набрался материала для формулировки своих умозаключений, всё же главную роль играл отец и его деятельность. А роль и вклад других членов семьи возможно был не столь заметен для глаз ребёнка, но так же значителен.

Тогда я видел, что работа отца представляла собой бизнес, связанный с крупяным производством. У нас было несколько разбросанных по городу цехов, где складировались огромные кучи разных круп: гречки, перловки, манки и пр. Компания отца их перерабатывала, фасовала и продавала. Также они производили и продавали макароны. Часть продукции в розницу реализовывали в паре арендованных точках продаж на рынках города, другую часть большими партиями покупали другие компании. В цехах и офисе работали хорошие люди, я, кажется, знал всех. На производстве было разное оборудование – большое, громкое, железное, красивое. Некоторое оборудование делали сами, например, погрузчики, дробилки и пр. Территорию охраняли собаки, один пёс – «Пират» был выше меня ростом, и я боялся, но всё же подружился с ним, другой – «Майк» – видевший жизнь коренастый коричневый дворняга-друг. С ними все ладили и хорошо кормили.

А домой работа «приходила» в виде пачек купюр тенге с большим номиналом, перевязанных резинкой. Помню, как я иногда их пересчитывал, интересные эмоции… Далее купюры переводились в блага жизни. Так, за моё детство мы последовательно, как по лестнице сменяли квартиры однокомнатную, двухкомнатную, трёхкомнатную. Все они были в центре города. У нас были две дачи. Был прекрасный частный домик в подгорной части города. Его участок был на довольно крутом склоне, из которого в итоге сделали три ровных яруса со ступенями. Там же большой экскаватор выкапывал подземелье, на котором поставили сарай. Мы ездили на классных иномарках. Мой друг как-то заметил, что мой отец меняет машины как перчатки. Кроме семейной машины всегда были рабочие. Маленькие и большие. Даже было как-то сразу три одинаковых, но разных по цвету микроавтобуса «фольксваген-транспортёр». У отца был свой водитель – хороший человек. А как-то раз мы поехали в магазин, и отец купил себе мобильный телефон, хотя ранее я кажется вообще не знал о существовании таких. Похожая ситуация была с компьютером, когда он появился в нашем доме, я не знал, чтобы он был у кого-то ещё из знакомых. К тому же он появился у нас в полной комплектации: принтер, сканер, модем. Соответственно одежда и еда были хорошими.

Моя семья вела социально открытый инициативный образ жизни, понимала, как поддерживать чувство интереса. Инициатором развлечений и идей для них часто выступал отец. Так, привычным явлением были совместные поездки с друзьями семьи и коллегами родителей большой компанией летом к воде, а зимой на горки и в леса. В Казахстане любили ездить отдыхать на озёра среди гор «Боровое» и «Челкар». Часто бывали в России на отдыхе (Омск, Курган, Новосибирск, Челябинск). В далёкую заграницу, типа Турции или ещё дальше, кажется не ездил вообще никто, даже не знали, как думать об этом. Всё перечисленное было за свои наличные деньги, не в кредит, не в ипотеку или долг, к тому же само слово «ипотека» я узнал только после переезда в Россию.

Таким образом, я не знал, что такое, когда родители работают с утра до вечера. Не знал, как ожидать их вечером к определённому часу домой с работы. Не знал, что у кого-то из них есть начальники. Не знал, что кто-то из них ездил на общественном транспорте. Не слышал, чтобы кому-то из них нужно было отпрашиваться с работы, например, по семейным обстоятельствам или по болезни. Не слышал, чтобы им мало платили. Не ждал вместе с родителями их отпуск чтобы что-то сделать, а просто, когда нужен был отдых, они его себе делали. Под этим я понимаю свободное изобретательство – знаешь, как делать деньги и делаешь их тем путём, который тебе нравится, и не зависишь от работодателя в лице государства или частного лица. Дышишь свободно, чувствуешь, что плоды труда важны и востребованы в обществе. И иногда я мог наблюдать как отец дома делает разные наброски, чертежи, схемы, переводит мысли на бумагу. Это было так произвольно и так изобретательно-творчески. Похоже было и то, как отец придумывал по сколько грамм фасовать пачки крупы для розничной продажи. Аргументы были примерно такие: «Ну что килограмм, это как-то ну… – килограмм, пусть будет 800 грамм». Аргументы конечно весомые, но самое удивительное для меня было то, что затем фасовали по 800 грамм, и на пачке было написаны серьёзные такие цифры: «800 г». Можно было подумать, что за решением фасовать именно 800 г. стоят серьёзные размышления в компании или соблюдение каких-нибудь гостов, но нет, просто с потолка. Так я будто на опыте узнал кое-что об этом мире, узнал изнанку товаров на прилавках. Они не все серьёзные, многое из этого – просто желания производителей, вот и всё. Примерно так же отец придумывал логотип, который будет на упаковках для розничной продажи. Само по себе явление, когда придумываешь логотип интересное. Тем самым ты что-то показываешь и говоришь миру, зная, что логотип будут смотреть, запоминать, отличать наши товары от ненаших. И очень прикольно, что никто не стоит над тобой, никто не скажет, что логотип надо переделать потому что он кому-то там из начальников или заказчиков не по вкусу. Логотип как позиционирование себя самого. В наше время можно полагать наличие у человека логотипа компании перестало нести такое весомое значение, ведь и подросток может сделать его в фотошопе или любой самозанятый. Но тогда иметь логотип – было уделом компаний. Компании необходимо было встать на ноги, и лишь потом логотип, как заслуженная вишенка на торте – возможность свободно изобрести.

Получается, мои родители не были бедными работягами, а занимали хорошее положение в обществе, имели статус. Как-то отец праздновал юбилей в кафе, и мне запомнился, что там было очень длинный стол, вообщем-то было больше похоже на свадьбу в плане количества человек. И было приятно наблюдать, что многие люди знакомы с моими родителями, у них хорошие отношения.

Подведя промежуточный итог, можно сказать, что моя семья понимала, как хорошо зарабатывать за счёт своих возможностей, делала это свободно, и плюс к этому была добросовестным работодателем и производителем товаров.

И дедушка с бабушкой тоже были открыты, веселы и общительны. Особенно если я ходил куда-то с дедушкой, то удивлялся как по пути он встречает столько своих знакомых, и умудряется со всеми постоять и поболтать. А когда я гулял у них во дворе, то мы с другом часто «залетали похавать» ко мне, где бабушка нас угощала. И они тоже умели зарабатывать деньги довольно изобретательным путём – делая и продавая самогон. Когда я оставался у них, то были как бы это сказать, часы «икс», когда дверь на кухню закрывается, чтобы если кто-то придёт, то не увидел, чем тут промышляют. Эти опасения, наверное, как пережитки «радужного» «свободного» сталинского времени, когда у стен были уши, и все отличающиеся по доносам быстро были изолированы от общество надолго или насовсем. И на кухне тогда было примерно, как машина времени у Шурика из фильма: трубочки, шланчики, привязанные к шкафу, колбочки, марля, а в ванной стояли фляги и интересный инструмент измеряющий крепость напитка, по размерам похожий на градусник для коров. Затем, особенно когда я оставался с дедушкой ночевать на фазенде, я видел, как за самогоном приходят покупатели. Это интересно, такое живое – производишь товар, и его раскупают, и всем от этого хорошо. Тут я оставляю за рамками этическую сторону того, что товаром был алкоголь, а не, скажем, лекарство от онкологии, которое избавило бы людей от страданий.

Вероятно, стоит упомянуть общие данные о психологическом климате в семье, точнее сказать о том, чего не было, и соответственно это чего не было не влияло на меня и на выбор жизненного пути. Меня дома не били, не запрещали толком ничего, не наказывали домоседством, не отбирали компьютер или телефон. Никто не возлагал на меня неподъёмные неадекватные надежды, мол я так надеюсь на тебя, ты у нас опора и бла-бла. Не сравнивали с другими детьми, не ставили в пример. У меня не было «труднодоступных» родителей, с ними можно было разговаривать на «ты» и в любое время, я чувствовал, что меня любят. И мать, и отец были единожды в браке, не было разводов, измен, семья не висела на волоске. У меня не было сводных братьев или сестёр. Меня не заставляли таскать пятёрки из школы, не заставляли зубрить —учился как хотел, лишь бы переводили из класса в класс по нарастающей. Примерно так.

И так как я начал свою жизнь в таких условиях, что в моём сознании сформировалось желание продолжать в том же духе – свободно изобретать, быть себе на уме, иметь финансовый достаток. Интуитивно я понимал, что моё желание вполне соответствует моим возможностям, то есть хорошим задаткам для интеллектуальной и творческой деятельности. Ещё, что внутри меня есть что-то такое, что мне не совсем ясное, но точно важное, неповторимое, живое, интересное, и мне это очень нравилось.

Таким образом жить мне хотелось по простой причине – потому что мне это нравилось. Хотя я и не видел себя в деятельности по обработке и продаже крупы или производстве самогона, остальное же мне хотелось перенять. А ведущую деятельность я предполагал для себя другую.

Я не представлял себя в качестве штатного сотрудника – работяги. В моём представлении, которое в большинстве своём подтверждалось и намного позднее, работяги – те, кто еле «тянут лямку своей жизни, в которой нет смысла иного кроме как заработать на базовые нужды». У них не остаётся времени жизни на саму жизнь. Всё «сжирают» до смерти скучные обязанности. Не вспомню, что считал бы этих людей жизнерадостными. Я мог наблюдать за родителями своих одноклассников, приятелей или друзей. Многие из этих родителей жили будто в клетке, они несвободны. Единственным, как я представлял, их развлечением было проведение времени в компании с алкоголем и «сальные», убогие шутки ниже пояса или про тех, кто в социальном плане живёт лучше их.

Были у меня и ноты бунта, когда я размышлял о работе по найму. Всмысле!?, Как вообще кто-то может говорить что мне делать? Как я могу зависеть от начальника? Что за бред: рабочий день с 9 до 6? Мне жить хочется, а не быть встроенным в какое-то расписание. Всмысле!?, я отпрашиваться или предупреждать кого-то должен, что нужно уйти сегодня раньше? Что за ерунда: работать 5 или 6 дней в неделю. Как так вообще получается, что весь световой день отнимает работа, а мне на жизнь может оставаться несчастный клочок времени вечером, и то, из которого оно опять же отнимается на приготовления к завтрашней работе!? Как вообще на их зарплату можно жить как человек? Как вообще можно всю жизнь просыпаться в кромешной темноте и вылезать из-под одеяла в холодную комнату с раздражающим освещением, бьющим по глазам, чтобы идти туда, куда ноги не ведут!? И с чего вдруг я должен идти и специально засыпать, чтобы выспаться перед работой тогда, когда я вообще спать не хочу! Мне было жутко, когда я думал, что из этого что-то может произойти со мной. Это безвыходное положение. И к этому ещё добавляются мягко говоря скромные жилищные условия – чаще убого маленькая квартира или квартира в депрессивном районе, в которые никогда не хочется заходить. Туда же добавляются однообразная дешевая еда, ни чтобы получить удовольствие от неё, а чтобы набить желудок и не помереть. Далее – дешевая одежда, сделанная без капли симпатии к человеческому существу, а лишь в коммерческих целях – одеть бедноту. Нет жизни у работяг, родились они, попробовали бегать, прыгать, побегали под дождём, увидели снег, поиграли с собакой и кошкой, съездили на велосипеде, искупались в речке, наелись мороженного, влюбились-разлюбились, потом сексом занялись, и всё. Вот и все «высшие» впечатления. Далее в узком смысле с понедельника по пятницу будут ждать выходных, а в широком – ждать, когда ж эта жизнь уже закончится!? Мне всегда было больно от того, что общество Мира засунуло человека-рабочего в такую клетку, низвела всё его человеческое существо до элементарщины.

Наблюдал я и ещё одну категорию людей – «людей в пиджаках» с чистыми руками, которые чаще всего были на службе у государя. И если работягам я сочувствовал, то вторых и вовсе за людей не считал. Помню, как несколько раз попадались они мне по телевизору в каких-то там ток-шоу, где они гавкают друг на друга, а в моменты затишья чешут языком об устройстве страны там, общества, произнося невероятные глупости. Два умника решили как-то раз объяснить какое-то там явление в обществе следующим образом, один толстый такой в пиджаке еле как встает на руки, как на ноги, только на руки, его держат и пока он в такой позе, краснее как рак ему ко рту подносят стакан воды, чтобы он пил. Мораль басни – вверх ногами пить сложно, так вот и в обществе какая-то похожая ситуация происходит. А выразить словами слов и не хватило в лексиконе. Короли метафор и переносного смысла. Ёлки-палки взрослые люди, ладно певцы какие-нибудь там, им циркачами быть по роду деятельности положено, но те то под умных косят, да ещё и имеют на руках рычаги управления обществом. И таким, конечно, я тоже не хотел стать. Потому что кроме того, что они глупые, так они ещё и, вероятно, не свободнее чем работяги. Ведь работягам хоть допускается посылать на три буквы того, кто тебе не нравится, им как бы простительно, а этим приходится фильтровать сказанное, и облачать это в якобы умные мэссэджи, таскать маску и не палить свою сущность.

Ну а других категорий людей я, наверное, и не наблюдал. Хотя нет, были ещё. На базаре, понятно, что я не хотел бы работать. У меня даже сейчас в сознании образы продавщиц, которые много курят, а в морозные дни сами стоят на картонке, где покупатели меряют обувь, в сильно усовершенствованных валенках, и чтобы согреться стукают одну ногу об другую.

Там же в детстве и чуть позднее я делал шаги на пути зарабатывания денег свободным, изобретательным путём. Если совсем в раннем детстве, то я сдавал бутылки. Было похоже на накопление – каждая бутылка стоила определённую цену. Находишь, моешь, считаешь и относишь, зная, сколько с этого поимеешь. По мусоркам, конечно, мне не приходилось искать, но я мог брать дома, у знакомых, или особенно большой «улов» был у соседа, который любил пить пиво из «чебурашек» (бутылок с тёмным стеклом). Особенно интересным было искать и думать, где ещё можно достать бутылок. Вознаграждение за удачную идею поиска не задерживалось – нашёл ещё, получил больше денег. Хороший обмен энергиями с внешним миром. Но карьеру на этом не сделаешь, поэтому сдавал бутылки я недолго. Позднее в летние каникулы хотелось заняться чем-то кроме гуляний с друзьями, и мы несколько раз работали у моего отца. Такие простые хозяйственные работы на свежем воздухе. Ещё позднее, моё умение играть на гитаре приносило мне плоды в виде оплаты за то, что я приходил к знакомому домой, и давал уроки игры. Сходилось два моих умения – что-то кому-то объяснять и умение играть в одно «умение объяснять и сопровождать процесс обучения игры на гитаре». Вот это и есть в моём представлении пример свободного изобретательства – помогать другому, приятному мне человеку, овладеть любимым мной инструментом, да ещё и за финансовое вознаграждение.

Источники душевной боли и депрессивные ростки

Не было бы этой книги, будь всё хорошо и гладко. Так, будто параллельно или независимо от психологического климата в моей семье, я ощущал что-то нехорошее, так трудно описуемое. Грусть безысходности.

У меня не было слишком много объективно трудных событий, потрясений в жизни, то есть чего-то что происходило бы вне моей головы. Ну, скажем, землетрясений, потери близких в раннем возрасте, насилия разного, гонений, суицидов, наркоманий родственников, проблем с жильём, финансами, переездов. Опишу те, что были, и по моему представлению, среди прочих факторов стали почвой для развития депрессии.

Было несколько козлин. Одни, когда я учился в первом классе не помню, как именно, забрали у меня солдатика (кажется солдатика, или какую-то другую дорогую мне игрушку, не помню). Я вроде бы сходил домой, и вернулся на то место уже с защитой и намерением вернуть отобранное, но их там не было, так их и не нашли. Это была горькая потеря. Я горевал о том, что Мир, в том числе, устроен и так.

Другие козлины угнали у нас велосипед. С братом мы катались по райончику, где у нас была «фазенда», нас остановили два очень неприятных мужика-наркомана. Один сказал: «дай прокачусь кружок и вернусь», второй остался с нами, типа ждать. Время спустя под каким-то предлогом исчез и он. До нас окончательно дошло, что только что произошло. Мы обратились к полисменам, и сами стали искать тех людей. Помню, что вроде даже нашли частный дом, где они живут, и мать-старуха сказала, мол, нет моего сыночка дома, а он в этот момент огородами скрылся. Всё перемешалось в памяти, но потеря была тоже очень горькой. Корил себя за наивность, доверчивость. Спрашивал у жизни – это как это вообще такое? М? Какова цель произошедшего, а, жизнь? Для чего мне это? Как природа обосновывает то, что мой велосипед, вопреки моему желанию, переехал жить к другому? Для чего, в частности, существуют козлины? Для того, чтобы у меня и у других похожих на меня вызывать гнев и разочарование? Но это ж как-то не гуманно, что ли… Так моё отношение к жизни в целом пошатнулось. Не была проблема в том, чтобы найти поддержку и успокоение от такой «ненастной» единичной ситуации. А дело в том, что я не согласился тогда с мироустройством, что есть необходимость включать в бытиё людей таких вот козлин и ситуации с ними связанные. Но, всё же как маленький, но полезный довесок, тогда я на опыте понял, что от полисменов вообще ничего хорошего можно не ждать. Типа: «алло, полиция, меня убивают!» – «ну и что вы нам звоните?! Вот когда убьют, тогда и звоните». Чего уж там до велосипеда, парочки детей и парочки наркоманов. И конечно тогда мне захотелось найти способ своего существования, чтобы миновать подобные ситуации и не испытывать впредь подобных чувств. Поиск предстоял долгим…

Было у меня три операции под общим наркозом. Один из моментов напугал меня до смерти своей безысходностью, и холодом что ли. Не помню какая из операций, было мне примерно 5 или 6 лет, повезли меня на каталке в операционную. Само по себе ужасающее то, что я из уютного мягкого тёплого дома оказался лежащим на стерильном холодном столе в окружении незнакомых мне лиц в халатах в комнате, где самое-то из жизни только уходить, но никак не жить. Смотрю я в потолок огромными глазами на большую эту круглую лампу, где по кругу много небольших лампочек, и мне говорят считай лампочки, и маску надевают эту прозрачную для наркоза. До трех, наверное, досчитал, а дальше задыхаться стал. И ужас настал. Длился он несколько секунд, наверное, но такая беспомощность и безысходность меня охватила перед тем как я отключился. Ощущение, примерно, как если вначале воздух ко мне поступал через мои две ноздри нормального оптимального для этой функции диаметра, то после надевания маски я будто пытался вдохнуть воздух через отверстие одной медицинской иголки. Точно после этого случая я как-то потише стал жить, раз даже такое может произойти. Это даже не то, от чего хочется плакать или искать утешения, это то, от чего в точку просто смотришь, а в голове перекати-поле.

Была ещё ситуация околосмертного опыта, связанная с дыханием. Я заболел чем-то простудным, обычное дело – кашель, горло болит. Тоже это мне ещё до десяти лет было. Остались с братом дома, в гости ещё пришёл наш друг. Играли что-то, разговаривали, тихий обычный вечер. И я задыхаться стал. Не могу сделать вдох и всё. Паника в голове, и внимание бегает то направляется на то, как сделать вдох, то направляется на панику. Какая-то часть воздуха всё же поступала внутрь, потому как мне хватило оповестить брата фразой: «я умру». Сколько минут это длилось всё – я не знаю, но удивительное было то принятие неизбежного, которое пришло в первые мгновения с паникой. Я подумал что-то вроде – «ну, жаль, конечно, что меня так вот перед фактом сразу поставили, заблаговременно не предупредили, ну раз нет воздуха для меня, то берите меня наверх…». В какое-то мгновение пропал интерес (если можно назвать это интересом) к попыткам сделать вдох и стало возможно переносить эти издевательства природы над своим живым организмом. Хотя это скорее природа сама и вручила живым такую способность отвлекаться перед смертью. Примерно, как те люди, которые падают свысока, они же по пути «смотрят мультики», так как и тут природа сжалилась, и не стала оставлять человека в ясном рассудке, пока он летит несколько секунд к земле, в которую ему уже только врезаться. А возвращаясь к ситуации где я задыхался, скажу наперёд – я выжил тогда. В конце всех метаний и попыток вернуть дыхание я лёг на пол, и медленно пришёл в себя. Был тихо счастлив возможности дышать.

Другая ситуация с похожими паническими эмоциями была летом, когда я с отцом и его другом поехали на рыбалку на реку Ишим. У реки есть очень крутые и высокие берега, мы не торопясь спустились по серпантину из тропинок, и стали рыбачить. И как-то поманил меня берег на него забраться немного, начало его было не таким уж крутым. И я пополз на четвереньках, перед этим определив для себя точку, где мне нужно будет остановиться, потому что там уже начинается крутой подъём. Ладно бы я шёл, но я быстро так скакал туда опустив вниз голову, пропустив намеченную точку, обнаружил себя в ужасающем положении: мне уже не спустится вниз никак, ни задом, ни передом, только падать, а наверх мне тоже не забраться потому, что я толком не вижу, что там, и уже потерял возможность оценивать насколько берег крут или пологий, чтобы по нему передвигаться тем или иным образом. Вообщем, назад уже никак, вперёд жутко страшно – вперёд – может значить усугубить и без того ужасное положение. Отца бы позвать, да его и не видно уже, да и что сказать то, я пока объяснять буду что произошло год пройдёт. Теоретически можно было бы «прилипнуть» к песку и лежать, пока меня не найдут, я же всё-таки не падал, пока был на месте и не двигался. Но находиться в этом подвешенном состоянии, на распутье, оказалось настолько болезненно для меня, что я не пробыл в нём долго, и будто «очнулся» в следующий момент, когда руки и ноги несли меня вверх, всё-таки вверх. Залез не знаю, как, всё закончилось. Рискнул и выиграл. Спустился обратно по серпантину вниз рыбачить.