Четвёртый брак чёрной вдовы

Но Хоэль, похоже, и сам понимал, что поступил неподобающе, и извинился:

– Прошу прощенья, доньи, но это пить невозможно. Это какая-то поросячья моча, а не кофе.

– Мне сейчас станет плохо, – еле выговорила Лусия и прижала салфетку ко рту, отворачиваясь.

– Нет, вы не подумайте, – заверил ее Хоэль, – я поросячью мочу не пил, но говорят, это самый мерзкий вкус, который можно вообразить. Вот это, – он посмотрел в чашку с кофе, – по вкусу – сущее оно. Я как попробовал, сразу подумал – ну точно по вкусу, как…

– Не надо повторять, – оборвала его Катарина.

– А, я и забыл, что я пенек, – спохватился Хоэль. – Простите, донья, но вашу кашу в трех видах я ел, чтобы вас не обижать, только хватит такого счастья. Дайте лучше простого хлеба. Его испортить труднее. Надеюсь, – он помолчал и буркнул: – Много я жрал того, о чем вам, доньи, и знать не надо, но вот эта стряпня – это издевательство какое-то. Я бы выгнал кухарку взашей.

Служанки отвернулись, скрывая улыбки, а Катарина готова была засунуть салфетку мужу в рот, чтобы замолчал, наконец, но сказать ничего не успела, потому что ее опередила Лусия:

– Кухарку, к вашему сведению, – произнесла она, чеканя каждое слово, – порекомендовала донна Флоренсия. И не надо оскорблять ее труд! Чем это вам не понравилась еда, позвольте спросить?!

– Да разве это еда? – спросил Хоэль почти смиренно. – Пустота какая-то воздушная. Такого хоть мешок умни – не наешься. А кофе будто водой разбавляли, он же совсем как…

– Попрошу не оскорблять наш слух! – перебила его Лусия. – Пудинг – великолепен! Нежный и легкий, как и полагается пудингу!

– Может пудингу и полагается, – проворчал Хоэль, – но я есть это не могу. Передайте лучше хлеб, донья Лезу-во-все-разговоры.

– Хватит, – сказала Катарина, пресекая новую ссору, потому что Лусия задохнулась от нанесенного оскорбления и готовилась ответить. – Я намажу хлеб маслом. Это вам подойдет, дон?

– Мы же договорились, что вы зовете меня по имени, – сказал он и тут же добавил: – Подойдет. Благодарю.

– Пусть госпожа Коклес сварит кофе покрепче, – попросила Катарина служанок. – И пусть добавит ром и сливки. Вас это устроит? – обратилась она к мужу.

– Сливок не надо, – ответил он.

– Катарина… – сказала тихонько Лусия.

– Все хорошо, – успокоила она подругу.

Одна из служанок убежала, чтобы передать распоряжение хозяйки, и за столом повисло тягостное молчание. Катарина намазывала маслом хлеб, Лусия ковыряла вилкой биточек, поглядывая на подругу с сожалением, а на Хоэля – с плохо скрываемой ненавистью. Сам Хоэль сидел смирно, даже уныло, ожидая, пока подадут пищу ему по вкусу.

Вернулась служанка и доложила, теребя фартук:

– Донна, госпожа Коклес сказала, что сварила кофе, как обычно, а ром закончился, когда к обеду был дон де Лара.

Катарина постаралась не заметить недоуменного взгляда Хоэля и ответила очень спокойно, выкладывая хлеб с маслом на тарелку и вооружаясь ножом и вилкой, чтобы порезать его на кусочки:

– Пусть возьмет бутылку рома, которая припасена к Рождеству. И сварит кофе. До конца месяца мы будем пить чай. Попроси госпожу Коклес поторопиться, мой муж желает завтракать.

Служанка сделала маленький книксен и опять удалилась, а Хоэль нахмурился еще больше, но ни о чем не спросил.

Через четверть часа кофе был готов, но Хоэль не успел выпить ни глотка, потому что появился тот самый слуга мужеского пола, что предлагал ему свои услуги поутру в уборной, и объявил, что прибыл судебный капитан.

– Зачем это? – встрепенулась Лусия. – Что-то случилось? Кэт?

– Ничего не случилось, – ответила Катарина, промокая губы салфеткой и складывая руки на коленях с видом святой мученицы. – Просите капитана, Эбрурио.

Хоэль только кашлянул в сторону, когда слуга с королевским именем Эбрурио отбыл приглашать капитана.

– Неужели, что-то случилось с донной Флоренсией? – прошептала Лусия.

Катарина лишь пожала плечами.

Капитан оказался бравым и усатым – как и положено служаке, преданному королю. Войдя в столовую, он первым белом так щелкнул каблуками, что впечатлительная Лусия подпрыгнула, едва не опрокинув кофейник.

– Доброе утро, донны… дон… – приветствовал капитан, немного замявшись на последнем слове.

Хоэль хмыкнул и оперся локтем о стол, отчего Лусия закатила глаза.

– И вам доброе утро дон Гаспар, – приветствовала капитана Катарина. – Чем обязаны? Хотите чаю?

– Благодарю, но я по делу, – капитан говорил отрывисто, как отдавал команды на плацу. – Поступила жалоба от дона Хименеса. Он заявляет, что ваш… муж, донна, избил его.

Лусия ахнула, закрывшись платочком, а служанки переглянулись. Слуга Эбрурио тоже не преминул задержаться, то убирая чашки на поднос, то зачем-то переставляя их обратно на стол.

В маленькой столовой лишь двое остались невозмутимыми – хозяйка дома и сам виновник происшествия. Оба смотрели так безучастно и меланхолично, словно решили разом сыграть в игру – кто кого перемечтает.

– Донна Инес утверждает, что все произошло на ее глазах, – продолжал капитан, – и дон Бонавентура подтвердил, что избиение было, и дон Абелярдо. Ваш муж без причины избил человека – это преступление, донна, – Хоэля он как будто не замечал, обращаясь только к Катарине.

Но его грозные слова не произвели на герцогиню дель Астра никакого впечатления.

– Какое избиение, дон Гаспар, – ответила она напевно. – Всего лишь нелепая случайность… У моего мужа, как видите, руки в бинтах, разве он мог ударить дона Хименеса, который, насколько мне известно, пребывает в добром здравии и всегда рассказывает, какой он смелый и могучий кабальеро?

Хоэль быстро взглянул на жену из-под бровей и занялся изучением рисунка на кофейнике. Лусия потрясенно переводила взгляд с Катарины на Хоэля и зачем-то насыпала ложечкой сахар в пустую чашку.

– Но он не рукой ударил, – капитан сделал шаг вперед и навис над столом. – Он ударил головой!

– Головой? – Катарина приподняла брови. – Ах, оставьте. Я была там и тоже все видела. – Мой муж просто покачнулся и нечаянно толкнул господина Хименеса. Перед этим они довольно долго беседовали, а мой муж еще не окреп… Видите ли, во время судебного дознания он повредил ногу… и до сих пор стоит нетвердо. Кстати, это не вы вели судебное дознание в отношении моего супруга?

– Донна! Я… нет! – смешался капитан.

Хоэль открыл рот, чтобы говорить, но Катарина, не меняя кроткого выражения лица, пнула мужа под столом, больно попав по голени поврежденной ноги. Хоэль не удержался и с присвистом втянул воздух.

– Вы что-то хотели сказать? – тут же спросил капитан.

– Нет, что вы, – ответил Хоэль, стискивая от боли зубы, но очень учтиво. – Моя жена уже все сказала, мне нечего добавить.

– Но Хименес требует компенсации причиненного вреда, – теперь капитан обращался к Катарине.

– Что ж, – ответила она с сочувствием, – конечно, мы все возместим. Сколько с нас?

– Штраф – десять реалов, донна!

– Конечно, – Катарина обернулась к слуге и кротко сказала: – Эбрурио, будьте добры, попросите экономку передать дону Гаспару десять реалов под расписку.

– Кэт! – одними губами произнесла Лусия.

– Следуйте за Эбрурио, капитан, – попросила Катарина. – И передайте дону Хименесу слова сочувствия и пожелания скорого выздоровления. От меня и моего супруга. Всего доброго.

Капитану ничего не оставалось, как убраться, служанки унесли остатки трапезы, и в комнате остались трое – Катарина, Лусия и Хоэль.

– Что ты творишь, Катарина! – первой нарушила тишину Лусия. – Господи, если узнает донна Флоренсия…

– Всем доброго дня, – произнесла Катарина беззаботно и поднялась. – С вашего позволения, мне надо уйти. Лусия, сегодня ты мне не понадобишься.

Когда она вышла, Лусия словно с цепи сорвалась:

– Что вы опять там натворили, безголовое ничтожество?! – напустилась она на Хоэля, схватившись за край столешницы. – Вы видите, до чего ее довели?

– Я? – грубо спросил Хоэль, мрачно глядя на кофейную чашку.

– Ну не я же! – вскипела компаньонка. – Сейчас она опять убежит в свой домик печали, а все вы виноваты!

– Куда убежит?

– Подальше от вас, чудовище! – выкрикнула Лусия ему в лицо. – О! Как я вас ненавижу! Просто глаза бы вам выцарапала! И за ваши издевки, и за этот кофе, что вы у нее выклянчили! Вы даже не понимаете, что наделали! А теперь еще десять реалов! Вы отвратительны! Отвратительны! – она опрокинула стул и выбежала вон, оставив Хоэля одного, наедине с невеселыми размышлениями и остывшим кофе.

Глава 7. Еще один гость

Около получаса Катарина просидела в беседке, прячась в полутьме и вдыхая аромат роз. Можно было скрыться в садовом домике, перемерять все новые чулки, попробовать написать что-нибудь, но не хотелось. Хотелось просто посидеть в тишине, ни о чем не думая. Но прятаться весь день напролет было невозможно, и Катарина в конце концов решилась покинуть свое убежище. Глаза привыкли к полумраку, и выходя из беседки, она прищурилась, защищаясь от яркого солнца, и не заметила, как на пороге возник Хоэль.

Они столкнулись, и Хоэль вынужден был схватить Катарину, чтобы не упала. Рука его легла на талию жены очень ловко, словно подобное происходило раз двадцать и пять из них – в сегодняшний день.

– Какая вы стремительная, донья Кошечка, – усмехнулся Хоэль, не отпуская Катарину, а прижимая к себе все сильнее.

Она уперлась ладонями ему в грудь. Но легче было сдвинуть с места скалу. Солнечный свет немного косо упал на мужское лицо, обозначив морщинки в углах глаз, а серые глаза стали прозрачными и холодными, словно осенние тучи. Катарина хотела сказать, чтобы муж немедленно отпустил ее – и не произнесла ни слова. Что в его глазах? Насмешка? Конечно, он смеется над ее неловкостью. Еще в его глазах злость – острая, как нож. Он зол на нее?.. Но еще глубже в этих глазах, там, куда солнце не смогло проникнуть, затаилась горечь. Горечь сожаления. О чем он сожалеет?..

Как странно, что Хоэль тоже молчал, и тоже смотрел ей в глаза. Что он увидел в ее глазах? Катарина была бы не прочь узнать об этом, и тут Хоэль перевел взгляд на ее губы.

Это было как удар, пронзивший от макушки до пяток, как молния, слетевшая с неба, хотя грозу ничего не предвещало.

Грудь сдавило, дыхание пресеклось, и Катарина поспешно отстранилась, но Хоэль сам отпустил ее.

– Это и есть дом печали? – спросил он, оглядывая беседку. – Что за дурацкое название?

Не сразу, после довольно долгих расспросов, Катарина поняла, что он говорит о садовом домике, где она прятала свои сокровища.

– Почему дом печали? – изумилась она. – Кто вам о нем сказал?

– Донья Пигалица.

– Лусия? О, она все перепутала. Этот дом – библиотека. И именно там я провожу самые приятные часы, а вовсе не печалюсь.

– Ну да, – кивнул Хоэль, – такая изящная донья должна любить книги. Но сейчас вы туда не побежали?

– Беседка тоже хороша, – ответила Катарина уклончиво. – Розы так славно пахнут.

Но ее муж был далек от разговоров о розах.

– Донья Пигалица накричала на меня за штраф, – сказал он, теребя гибкую ветку, которая оплела балюстраду. – У вас так плохо с деньгами?

– Не обращайте на Лусию внимания, – сказала Катарина, улыбаясь немного грустно. – Тут не в деньгах дело, дон, а Лусия просто очень переживает за меня.

– Мы договорились, что вы будете звать меня по имени, – напомнил он, на что Катарина промолчала.

Называть его по имени она ни в коем случае не собиралась.

– Я чего-то не разобрался, – заговорил он напрямик в своей излюбленной манере. – Как получается, что у герцогини кухарка отказывается варить кофе, а ром выдается только по большим праздникам? А как же… – он замолчал.

Катарина не удержалась от смеха, хотя смех ее прозвучал совсем не весело:

– А как же состояния трех моих мужей?

Он бросил на нее взгляд и сразу потупился:

– Вы слышали ведь, что молотил тот дурак.

– Да, слышала, – не стала изображать неведение Катарина. – И расценила ваше молчание, как попытку уберечь меня от слухов. Или вы испугались проклятья Чёрной вдовы? – она не могла не спросить этого, преподнеся мучивший ее вопрос в виде шутки.

Хоэль усмехнулся, покачав головой.

– Говорят, вас прозвали драконом, – продолжала Катарина, – потому что в сражениях вы проявили змеиную мудрость и почти драконью неуязвимость.

– Чего только не болтают, – ответил он быстро и, как ей показалось, с некоторым раздражением. – Но насчет проклятья, донья, можете не беспокоиться. Даже если оно существует – на меня не подействует…

– Я не сомневаюсь.

– И пока я здесь, не позволю всяким дуракам трепать ваше имя…

– Очень вам за это благодарна, – не сдержала сарказма Катарина, но поймала себя на мысли, что его речь простолюдина уже не так задевает.

Возможно, это она опустилась до его простонародного уровня, а возможно дело было в том, что он и правда поддал этому противному дону Хименесу за длинный язык. Конечно, устраивать драку на улице – это не выход, но… Катарина не могла представить, чтобы кто-то из ее покойных мужей вот так ответил на оскорбление. Тем более – на оскорбление жены. Все ее мужья были благородными, достойными и не стали бы драться, а подали бы жалобу судебному капитану… Подали жалобу! Она снова не удержалась от смеха, осознав, как это нелепо – когда мужчина подает жалобу.

Обрадованный ее смехом, Хоэль тут же спросил:

– Значит, вы не злитесь, донья? Что касается денег – я вам обязательно все верну. Сейчас у меня, правда, ни гроша – король отобрал все земли… Но он же их и пожаловал, так что имел право.

– Оставьте, – мягко сказала Катарина. – У меня достаточно средств. И это мне следовало извиниться перед вами за неудачный завтрак. Видите ли, мы привыкли обходиться малым, но о вас теперь будут заботиться особо.

– Пигалица намекала, что вы вроде как на мели.

– Не волнуйтесь. Повторяю вам еще раз – денег у меня достаточно, вдова я и правда очень зажиточная, – тут Катарина позволила себе полуулыбку, чтобы окончательно убедить Хоэля. – Просто… просто моя семья будет не очень довольна незапланированными расходами. Но это вас не касается, дон. При всем моем уважении.

– Не касается? Но я же вроде как ваш муж? – он посмотрел вопросительно, для верности постучав себя ладонью по груди.

– Да, – подтвердила Катарина. – И сейчас вы – герцог дель Астра. Но неужели вы и правда считаете себя таковым?

– Не считаю, – помотал головой Хоэль. – Какой из меня герцог?

– Действительно, – Катарина усмехнулась.

– И мужа вам надо совсем другого, – по виду, Хоэль ничуть не обиделся на ее усмешку, – я точно не подхожу.

– Тогда и не беспокойтесь, дон. Оставьте мою жизнь мне. Тем более, меня все в ней устраивает.

– Все?

– Абсолютно.

– Вы уверены?

– Никаких сомнений.

– Зачем вы солгали офицеришке? – спросил он, резко меняя тему. – Могли бы сказать правду, да и платить за меня штрафы вы не обязаны.

Катарина ответила не сразу, коснувшись ветки, которую он теребил за пару минут до этого.

– Так почему? – настаивал Хоэль.

– Какой вы назойливый, – покачала головой Катарина. – Неужели думаете, что я спасла вас только для того, чтобы на следующий день вернуть в судебные застенки?

Он задумался, хмурясь и кусая нижнюю губу. Катарина посмотрела на него и отвернулась, ощущая слабость и негу во всем теле. Наверное, жара была тому причиной.

Из дома, через черный ход, вышел Эбрурио и объявил о приезде виконта де Лара, заметив хозяйку на пороге беседки.

– Оставлю вас, – сказала Катарина Хоэлю, прижимая юбки, чтобы проскользнуть мимо него.

– Де Лара? – тут же спросил муж. – Это которому споили последний ром?

– Вас это не касается, – ответила Катарина, сопроводив свои слова вежливым кивком.

Она шла к дому, чувствуя, что муж смотрит ей вслед. Почему ее так взволновала его близость? Разве она не решила, что он – невоспитанный мужлан? Пусть он и заступился за нее – это похвально, но не более. Но сердце билось сильнее, стоило вспомнить его руку на своей талии, и взгляд, скользнувший по ее губам…

Катарина спрятала пылающее лицо в ладонях. Неужели, она опять попадет в эту ловушку? Помнить столько лет один-единственный поцелуй – разве это не безумие? Но мало помнить, она ведь еще и мечтает… Мечтает о новом поцелуе? Нет, немыслимо!

В гостиную Катарина вошла разрумянившаяся, глаза ее блестели и посетитель – молодой человек весьма приятной наружности – не мог этого не заметить.

– Вижу, вы в добром здравии и настроении, донна, – приветствовал он Катарину, кланяясь изящно и привычно. – У вас глаза блестят, как звезды.

– Благодарю, дон Тадео, – сказала она, чувствуя, как его комплимент прошел мимо ее сердца. Вот как такое могло случиться, что комплименты достойного молодого человека перестали значить для нее хоть что-то? А ведь дон Тадео ей нравился. А теперь… она словно видела его другими глазами.

Катарина попыталась посмотреть на гостя так, как смотрела раньше – он миловиден, даже красив – волосы русые, аккуратно подстрижены и причесаны, одет с иголочки, и только что снял перчатки – сейчас в столице модно надевать перчатки, выходя из дома. В руках дон Тадео держал трость с набалдашником из красного дерева – очень тонкой, искусной резьбы. Лицо мужчины выражало приветливость и искреннюю радость. Раньше его доброе отношение согревало душу, но сейчас Катарина подумала, что дон Тадео – сущий ребенок. И взгляд у него – безмятежно-юный, пустой. Как странно, что еще несколько дней назад она находила его весьма одухотворенным.

Глядя в глаза синие, как весеннее небо, Катарина невольно вспомнила о глазах других – серых, словно небо осеннее, затянутое тучами, острых, как заточенные ножи, насмешливых, но в глубине которых притаилась горечь. Почему ей пришлась по душе осень, а не весна?.. Почему сейчас она совсем по-другому чувствовала и видела дона Тадео?

Катарина не помнила, чтобы молодой человек хоть раз нахмурился, повысил голос или засмеялся, открыв зубы – нет, на ее памяти он всегда был спокоен, вежлив, и улыбался уголками губ, как и положено благородному господину. Благородному, правильному… очень правильному.

– Донна Флоренсия еще в столице? – спросил он, после того, как Катарина пригласила его присесть.

– Она с Фабианом и Фелисаной пробудет там еще несколько недель, – ответила Катарина. – Предложить вам что-нибудь выпить? Чай? Что-то покрепче?

– Нет, спасибо, – он изящно повел рукой, отказываясь от угощения. – Я приехал проведать вас.

– Вы были только вчера, ничего в этом доме не изменилось, – улыбнулась Катарина, складывая и раскладывая веер.

– Как же? – безмятежный взгляд вдруг затуманился, а между светлыми бровями на гладком лбу пролегла еле заметная морщинка. – У вас неожиданно появился муж.

– Ах, да, – Катарина небрежно повела веером, одновременно пожав плечами и проклиная предательский румянец, появившийся против ее воли.

– Вы об этом уже позабыли? Я узнал об этом от соседей, весь город говорит о вашем поступке. Но не смущайтесь, я не осуждаю вас.

Нет, смущаться не было смысла. Да Катарина и не была смущена. Оглаживая пальцами костяные пластинки веера, она покачала головой:

– Конечно же, я не забыла об этом, добрый дон. Просто не хочу говорить об этом, прошу меня простить.

– Досадно, – он вдруг вскочил и прошелся по комнате. Остановился возле вазы с розами, которые недавно нещадно ощипывал Хоэль, и осторожно погладил расписной фарфор. – А я хотел поговорить именно о вашем муже. Зачем вы это сделали, Катарина?

Он впервые назвал ее по имени, и Катарина в первую секунду растерялась.

– О чем вы? – спросила она, выгадывая время.

– Зачем вы вышли замуж за этого человека? – дон Тадео обернулся, заложив руки за спину, и сделал по направлению к женщине несколько шагов. – Он что-то значит для вас? Говорят, он отказывался жениться и просил его повесить, лишь бы не становиться вашим мужем, но вы… поцеловали его прямо там, на площади, а потом увели, и он пошел за вами послушно, как… как ливийский дракон за принцессой.

– С чего это мы вспомнили ливийских драконов? – спросила она, стараясь перевести все в шутку. – Не далее как сегодня я тоже о них вспоминала и…

Дон Тадео стремительно шагнул вперед и сжал руку Катрины. Веер полетел на пол, но ни дон, ни донна этого не заметили:

– Скажите мне, в чем причина? – он сжимал ее пальцы все сильнее. – Вас что-то связывает с этим человеком? Катарина? Кэт? Ответьте…

– Мне больно, отпустите, – попросила она тихо, и дон Тадео тут же отпустил ее руку с запоздалыми извинениями.

Он неловко затоптался на месте и раздался тонкий треск.

– Вы сломали мой веер, – сказала Катарина со вздохом, опускаясь на колено, чтобы подобрать костяные осколки, но дон Тадео опередил ее и схватил белые пластинки с нарисованными розами.

– Я возьму его, а взамен принесу вам другой, – сказал он. – Простите мою неловкость…

– Не надо, у меня достаточно вееров, – остановила его порыв Катарина. – Выбросьте их, только и всего.

Но дон Тадео смотрел на осколки, как будто держал в руках все золото мира, и выкидывать не собирался.

– Вы мне не ответили, – произнес он тихо.

– А вы ждете ответа? – Катарина склонила голову к плечу, рассматривая молодого человека сочувственно. – При всем моем уважении, дон Тадео, вас это не касается. Оставьте мою жизнь мне и…

– Просто скажите! – произнес он страстно, и Катарина удивленно замолчала. – Просто скажите, что увидели его впервые в жизни, пожалели и поэтому допустили, чтобы свершилось то, что свершилось. А поцелуй… Вы ведь поцеловали его для вида? Это была игра, не так ли? Игра и жалость?

Решительно, не одна она изменилась. Катарина не узнавала дона Тадео – сейчас в нем не было спокойствия ни на мизинный палец. Он трепетал, краснел и бледнел, и прижимал к груди ее поломанный веер.

Со стороны окна ей послышался сдавленный всхлип. Она резко обернулась, но в окно смотрели только чайные розы. Наверное, показалось.

– Что же вы молчите?! – почти выкрикнул дон Тадео. – Скажите что-нибудь. Я требую, в конце концов!

– Вы требуете? – Катарина опустилась в кресло, подперев голову рукой, и ощутив усталость и легкое раздражение, как от причитаний Лусии совсем недавно. – Но по какому праву, дон?

Он опомнился и рассыпался в извинениях и заверениях, что сказал глупость, взволнованный ее судьбой, и так далее, и так далее. Через четверть часа Катарина прервала его излияния.

– Любому другому я бы уже указала на дверь, – сказала она необыкновенно спокойно. – Но вас я считаю своим другом, как вы считали себя другом дона Анджело. Думаю, вы имеете право переживать о памяти вашего друга. Да, я нарушила траур…

– Я не об этом, – быстро вставил дон Тадео, но Катарина жестом сделала ему знак молчать.

– …нарушила траур, нарушила все мыслимые правила, чтобы спасти висельника, убийцу. Поэтому я объясню вам, чтобы вы не думали, что я предала память вашего друга и моего мужа. Да, я пожалела дона Хоэля Доминго. И если бы ему отказали в помиловании, я вцепилась бы в эту проклятую веревку, чтобы не дать его повесить, я бы кричала так, что небеса содрогнулись, я бы вцепилась в судью зубами, лишь бы спасти дона Хоэля. Потому что и тут вы оказались правы – нас кое-что связывает.

– Что? – спросил дон Тадео одними губами, побледнев, как смерть.

– Любому другому я не сказала бы больше ни слова. Но я знаю, что вы не выдадите мою тайну, – голос Катарины смягчился. – Я верю вам, дон Тадео, и поэтому расскажу. Однажды дон Хоэль спас меня. Это произошло много лет назад, когда я была глупой взбалмошной девчонкой. Однажды я собралась и поехала к отцу, который жил в военном лагере. Я взяла с собой всего лишь камеристку и маленького пажа. Будь жива моя мать, она бы не допустила такого безумства, но – увы! – вам известно, что я рано лишилась матери. По дороге на нас напали наемники. Мне страшно даже подумать, что могло бы со мной произойти, если бы не дон Хоэль. Он появился, обнажил меч, хотя наемников было около двадцати человек, и обратил их в бегство, после чего проводил меня и моих людей до лагеря. Тогда я поклялась, что никогда этого не забуду и верну долг, если потребуется. Дель Астра всегда держат слово, вам это известно. И вот – я спасла его. Можно ли меня осуждать – решайте сами.

Дон Тадео слушал с напряженным вниманием, потом губы его приоткрылись, задрожали, и он несколько раз глубоко вздохнул.

– Вы – сама доброта и преданность, донна, – сказал он, наконец. – Я потрясен. И не смею вас осуждать.

– Очень этому рада, – сказала Катарина. – Считайте меня эгоистичной, но я по-прежнему рассчитываю на вашу дружбу.

– Она всегда ваша, – глухо заверил ее дон Тадео. – И не только она…

Со стороны окна Катарине снова послышался всхлип, и на этот раз женщина подошла проверить. Высунувшись в окно, она осмотрела розовые кусты, но никого не заметила. Только порхали бабочки, да жуки с глянцевыми зелеными спинками деловито сновали по нагретому дереву подоконника.