Четвёртый брак чёрной вдовы

Только их не хватало! Хоэль безуспешно ловил подштанники, прижимая их ладонями, и отступил к дивану, скрывая оголившийся зад.

– Что случилось?! – крикнула Катарина, заметила его и… замолчала.

– Донна… донна… – бормотала Пекита. – Простите, я лучше пойду… – она прошмыгнула мимо хозяйки и исчезла в коридоре.

Катарина проводила ее взглядом, а потом посмотрела на мужа:

– Что вы тут делали, позвольте спросить?

– Ничего, – тут же ответил он.

– Но Пекита кричала, как будто вы ее резали, – не поверила она.

В это время Лусия затолкала обратно в комнату Пекиту, которая была красная и, похоже, собиралась пустить слезу. Вид у нежной компаньонки был почти свирепым, и она преградила Пеките дорогу, чтобы служанка не сбежала.

– Отвечай, что случилось! – потребовала Лусия.

– Да что за переполох, – сказала Хоэль с досадой. – Всего-то выполняли ваш приказ, донья. С чего столько шуму?

– Мой приказ? – Катарина посмотрела на Пекиту, и та все-таки залилась слезами.

После изрядной порции слез и всхлипов, Пекита выдавила:

– Я – честная девушка, донна! И я ничего не сделала! Я не виновата!

– Нет, я тут во всем виноват! – рассердился Хоэль. – Если уж начинаете дело, донья, то заканчивайте его, как следует. Приставили ко мне какую-то недотрогу, а потом еще и недовольны, что столько шума!..

– Недотрогу? – казалось, рыжая герцогиня не понимает, о чем идет речь.

– Вы же сами велели ей меня ублажать, а теперь…

– Ублажать?

Тон жены Хоэлю совершенно не понравился, и он хмуро спросил у служанки:

– Так ты ко мне просто так лезла? Ополоумела, что ли?

– Всего лишь хотела помочь дону развязать тесемки на штанах! – возопила Пекита. – Вы ведь велели помогать ему, донна!

– Велела, – взгляд Катарины стал холодным. – А вы что понапридумывали, добрый дон?

Хоэль не сдержался и выругался сквозь зубы, а потом громко сказал:

– Прошу прощенья, я подумал кое о чем другом.

– Начинаю понимать, – сказала Катарина ледяным тоном, а потом попросила Лусию и служанку: – Оставьте нас, девушки.

Те вышли, но дверь прикрыли неплотно, и в щелку Хоэль заметил край домашнего платья донны Лусии, которая пожелала погреть ушко у косяка. Что касается Катарины, она не догадалась проверить далеко ли ушла ее подруга и надвинулась на Хоэля грозно, как испанская флотилия.

– Ведите себя прилично, – сказала она низким, дрожащим от негодования голосом. – Это – уважаемый дом, и никому не позволено превращать его в бордель.

– Ну не кипятитесь, донья, – примирительно ответил Хоэль, – я же не знал, что все так строго. Это ваша служанка сбила меня с толку. Я и вправду поверил, что вы – сама доброта.

– Поверили, что я разрешу вам развратничать с моими служанками?

Хоэль невольно залюбовался – сейчас донья вдова была особенно хороша. Глаза так и сверкали, и носик морщился, как у кошки, которую посмели побеспокоить, пока она спала на бархатной подушке. Волосы, раньше уложенные в прическу, теперь свободно лились рыжей волной до самой талии. Рыжие, почти огненные… Все рыжие – отъявленные бестии…

– Если еще хоть раз вы позволите себе такое… – продолжала Катарина с угрозой, но Хоэль не дал жене договорить.

– Вы из-за чего так разозлились, кошечка? – спросил он, не сдержав ухмылки. – Из-за того, что я решил приударить за девчонкой? Или из-за того, что приударил не за вами? Так я готов, вы только скажите…

– Я и вижу, что вы всегда наготове, – сказала она презрительно. – Только у других есть более важные и приятные дела, чем вас ублажать. Придется приставить к вам слугу. Надеюсь, в компании с мужчиной прыткости у вас поубавится, если только… вы не любитель особых игр, как принято у французов.

– Вы за кого меня принимаете?! – возмутился Хоэль. – Это на что вы намекаете?! Вы меня кем обозвали сейчас, донья?! – он бы вскочил, да побоялся остаться без штанов.

Раз она уже сказала, что не хочет его, надо и вправду вести себя поприличнее. Но обзывать его этим самым…

– А кто вы? – спросила Катарина выразительно. – Если человек, так докажите это. Не поступайте, как животное. И оденьтесь. Разгуливать голышом – это тоже не по-человечески. Доброго дня!

Вот и все.

Хоэль мрачно посмотрел в дверь, за которой скрылась рыжая герцогиня. Он даже не нашелся, что ответить на это изящное оскорбление. Будьте человеком… Он коротко вздохнул. Значит, он должен вести себя, как примерный мальчик, потому что «это – уважаемый дом».

В уборную бочком проскользнул слуга – мужеского пола, средних лет и, по виду, больше чем хозяйка гордящийся «уважаемым домом».

– Разрешите помочь вам, дон, – сказал он, задрав нос так, словно подавал милостыню.

– Да провались ты, – ответил ему Хоэль.

Глава 5. Соседи знают всё

После стычки с женой, Хоэль находился в дурном настроении. В этом красивом доме он и так был лишним, а после слов Катарины почувствовал себя и вовсе пятой ногой у собаки. Совсем неумышленно нынешняя жена ударила его словами еще больнее жены покойной. Сравнения с животным из ее уст задели за живое, и Хоэль, сначала пристыженный, потом пожелал реванша, раздраженный и злой на себя, что не нашелся с ответом сразу.

После того, как ему принесли новую одежду и помогли принять «человеческий вид», обрядив в батистовую рубашку, камзол из тонкого сукна и модные узкие штаны, Хоэль прошелся по второму этажу, заглядывая в окна и надеясь заприметить где-нибудь рыжую гордячку, но Катарина как сквозь землю провалилась, а слуги пробегали мимо него, не смея поднять голову. Пару раз он поймал на себе взгляды молоденьких горничных – восторженно-испуганные взгляды. Но стоило ему посмотреть в ту сторону, как девицы убегали – только белоснежные чепцы трепетали оборками, как флаги на ветру.

Спустившись на первый этаж, Хоэль и здесь не нашел себе занятия, и, скучая, вышел в сад. Цветы на клумбах его не заинтересовали, и он оперся о забор, отделявший сад от улицы, посматривая на прохожих. Многие узнавали его и таращились, как на приведение, но никто не заговаривал. В конце концов, Хоэль уверился, что более скучного города на свете не существует и решил вернуться в дом, но тут из кустов жимолости вынырнула донна средних лет – полноватая, с круглым и хитрым лицом, в кружевной кокетливой наколке и яркой юбке с поперечными черными и желтыми полосами. Она удивительно походила на пчелу, которая решила сунуть хоботок туда, куда ее не просили. Сходство усиливалось еще и оттого, что донна подслеповато щурила глаза и вытягивала шею, словно пытаясь услышать то, что не полагалось слышать ее мясистым ушкам, мочки которых оттягивали тяжелые серьги в мавританском стиле, и сунуть нос-хоботок туда, куда не просили.

Хоэль совсем некстати вспомнил, что у его жены серьги были крохотными и такими скромными, что больше пристали бы монашке, чем герцогине.

– Добрый день, добрый дон, – сказала «пчела». – А вы, похоже, новый муж донны Катарины?

– Похоже, – проворчал Хоэль. Ему, конечно, хотелось развлечений, но донья Пчела точно не могла развлечь. Могла лишь еще больше нагнать скуку.

Он хотел уйти, но донья Пчела цепко ухватила его за рукав:

– Я ваша соседка, – сказала она медоточиво, но глаза так и впились в Хоэля – рассматривая, оценивая, – донна Инес Лупитас-и-Фернандес, а вы – тот самый дон Дракон? Которого не смогла убить даже молния?

– Да, знатно меня тогда шарахнуло, – признался Хоэль без особого удовольствия – он не любил об этом вспоминать. – Удачного дня, донья, – сказал он, вырывая рукав из цепких пальцев «пчелы».

– Если молния не убила, то и донна Катарина с вами не справится, – сказала «пчела» хихикая, и Хоэль, уже сделавший несколько шагов в сторону дома, медленно оглянулся.

Донна Инес поняла, что ее слова достигли цели, и приняла необыкновенно таинственный и важный вид:

– Вы же знаете, что донна Катарина была замужем три раза…

– Да, уже доложили, – сказал Хоэль, но «пчела» не поняла его иронии.

– Это ужасно, на самом деле ужасно! – зажужжала она, опять прихватывая Хоэля за рукав камзола. – Представляете, дон Луис утонул!..

– Слышал, слышал… – заворчал Хоэль.

– …в собственной ванной! – закончила донна Инес с придыханием.

Хоэль насторожился. В собственной ванной? Пожалуй, достаточно необычно.

– Что вы говорите?! – произнес он с деланным изумлением, и этого оказалось достаточно.

Донна Инес извергла из своих уст нескончаемые потоки словословия, которые уже были вовсе не медоточивыми, а изрядно отдавали дерьмецом:

– Да! Утонул в собственной ванной! Немыслимо, верно? А дон Серхио сорвался с Великана Карла. Бедный! Он так любил пешие прогулки!

– Великан Карл? – спросил Хоэль.

– Ну что вы! – воскликнула донна Инес. – Дон Серхио, конечно же! Великан Карл – это скала, там очень живописно. Иногда маркиза Бомбьезе устраивает там пикники…

– И когда сорвался дон Серхио – тоже был пикник? – подкинул вопросик Хоэль.

– Нет, тогда он просто гулял… вместе с женой.

Хоэль бросил на «пчелу» быстрый взгляд, пытаясь угадать – нарочно она ужалила или без умысла.

– Разумеется, никому и в голову не пришло бы подозревать донну Катарину, – тут же пояснила она.

– Ну, это само собой, – поддакнул Хоэль.

– Ведь никто не подозревает ее в черной магии! Фу! Как можно даже подумать такое! – фыркнула она с возмущением. – Донна Катарина так набожна, в воскресенье всегда посещает мессу, а, как известно, черные колдуны не могут вынести мессы, – тут она понизила голос и добавила: – Наш лекарь, дон Рафало, сказал что это была обыкновенная холера…

– Из-за холеры дон Серхио бросился со скалы?

– Нет же! Из-за холеры умер дон Анджело. Ах, донна Катарина так его любила! Она так убивалась на его похоронах! – донна Инес промокнула кружевным платочком глаза. – Какое несчастье, что из всего нашего города проклятая болезнь выбрала именно дона Анджело – такого молодого, такого красивого, учтивого… И ведь никто больше не умер, представляете?

– Хм… И с чем это связано, как вы считаете, донья? – Хоэль разглядывал «пчелу» уже не скрывая презрения, но донна Инес не замечала его взгляда, довольная, что нашелся благодарный слушатель.

– Некоторые говорят… – затараторила она, – Но я этому не верю, конечно же!..

– Конечно же, – усмехнулся Хоэль.

– Говорят, что на донне Катарине лежит проклятье. И в этом виновата ее бабушка, ведь это она заставила назвать новорожденную тройным именем и посоветовала «Долорес» и «Соледад», а это несчастливые имена, они и означают-то «Боль» и «Одиночество».

– Ага, – сказал Хоэль, – лучше бы назвали ее Илария[1], там, или Дулсинея[2] – была бы повеселее, да посговорчивее.

– Что вы сказали? – переспросила донна Инес.

– Я сказал: продолжайте сплетнича… рассказывать, донья. Все это очень занимательно.

– Все это очень ужасно, а не занимательно, – укорила она его.

[1] Илария – означает «веселая»

[2] Дульсинея – означает «нежная»

– Поменьше слушайте ее, добрый дон, – раздалось вдруг из кустов с другой стороны, и к забору вразвалочку подошел мужчина – еще молодой, одетый просто, но богато, смуглый до черноты – с явной примесью мавританской крови. Черная бородка придавала ему сходство с морским разбойником, не хватало только серьги в ухе, да разрушал образ заметный животик, нависавший над поясным ремнем. – Донна Инес, как все женщины, охоча до сплетен и часто выдает желаемое за действительное, – произнес он презрительно, достал из поясного кошелька замшевую подушечку и начал полировать ногти.

– Дон Хименес! – взвизгнула донна Инес.

– А что вы возмутились, моя дорогая донна? – спросил дон Хименес. – Разве я сказал что-то не то? – он повернулся к Хоэлю и сказал, протягивая руку для рукопожатия: – Так это вы тот самый королевский генерал, что убил свою жену? Дайте пожму вам руку.

Хоэль вместо ответа показал ему перебинтованные пальцы, забранные в деревянные лубки. В этом случае увечье сослужило ему хорошую службу. Жать руку тому, кто полирует ногти, совершенно не хотелось.

– Да, вам несладко пришлось, понимаю, – важно кивнул дон Хименес. – Но что такое перебитые пальцы по сравнению со свободой? Я слышал, как вы отказывались жениться на дель Астра. Смелый поступок. Такой же смелый, как когда вы прорвали окружение возле Эль-Фуэнте. Я, кстати, тоже тогда воевал, даже был ранен.

– Вот как, – коротко сказал Хоэль, понимая, что этот человек выбешивает его одним своим видом. Тогда, под Эль-Фуэнте, из двухсот его солдат осталось всего двадцать семь, и дона Хименеса среди них точно не было.

– Я бы тоже выбрал виселицу, а не дель Астра, – продолжал дон Хименес. – Но рад, что вы остались живы. И уверен, что эта чертова донна ничего с вами не сделает, – он подмигнул Хоэлю. – Если ее постигнет участь вашей прежней жены – никто плакать не станет.

– Какие ужасы вы говорите! – зажужжала с новой силой донна Инес. – Все в нашем городе любят донну Катарину и сочувствуют ее горю всем сердцем! Жить проклятой – это ужасно тяжело!

– Проклятой? Да вы бредите, донна, – ответил дон Хименес. – Что за глупость – верить в проклятья?

– Дон Анджело тоже в них не верил, – ядовито сказала донна Инес. – И где он сейчас?

– Анджело был глуп, хотя и кичился образованностью, – не сдавался дон Хименес. – Купился на деньги, красоту и титул, не разглядев под розой змею.

– Это вы про что? – мрачно спросил Хоэль.

– Да, объяснитесь-ка! – потребовала донна Инес, упирая руки в бока.

– Я не стану сплетничать, как женщина, – высокомерно провозгласил дон Хименес. – Но каждому понятно, кому выгодны эти смерти. Только тому, кто прибирает к рукам состояния покойных мужей.

– Это… это возмутительно! – вскинулась донна Инес. – Я просто не в силах этого слушать! – но мужскую компанию не покинула и, судя по жадному взгляду, жаждала подробностей.

– Мой вам совет, генерал Доминго, – сказал дон Хименес, чуть наклоняясь к Хоэлю, словно чтобы посекретничать, но даже не потрудился понизить голос: – бегите-ка вы от прекрасной донны дель Астра со всех ног. Вся ваша везучесть может закончиться здесь, – он указал пальцем на дом Катарины, – все знают, что с этой вдовушкой нечисто. И то, что некоторые называют нелепыми случайностями – на самом деле вовсе не случайности…

– А что же? – спросил Хоэль сдержанно, постепенно наливаясь злобой. Намеки бесили сильнее, чем нравоучения и сплетни. Будь Хименес понаблюдательнее, он замолчал бы, но ему не терпелось рассказать о своих догадках очередной жертве чёрной вдовы.

– Не случайности, а самые настоящие убийства, – с удовольствием закончил дон Хименес. – Уже полгорода говорит об этом, только шепотом, потому что дель Астра всем готовы заткнуть рты. Кому деньгами, а кому и кинжалами. Между нами говоря, вы попали в разбойничье логово, – он многозначительно прищелкнул языком. – И главарь там – весьма привлекателен, и с виду так невинен. Донна Катарина умеет притвориться благонравной, но я-то знаю…

Что знал дон Хименес, так и осталось тайной, потому что в следующее мгновение Хоэль ударил его лбом в лоб.

Раздался глухой стук, дон Хименес всхлипнул и рухнул на цветочную клумбу, как подкошенный.

Донна Инес пронзительно завизжала, а с той стороны улицы уже бежали на помощь горожане, наблюдавшие за разговором издали. Хоэль еле сдержался, чтобы не плюнуть на сплетника, который слабо застонал, приходя в себя, и начиная ворочаться среди роз.

– Боже! Вы… вы ударили его!.. – донна Инес схватилась ладонями за свои пухлые щеки, отчего ее пунцовый рот превратился в некое подобие цифры «восемь».

– Просто неловко дернулся, – проворчал Хоэль. – Беседа была долгой и утомительной, а я еще не совсем окреп, – он повернулся, чтобы уйти, и столкнулся лицом к лицу с женой.

Катарина стояла шагах в пяти от него, уже не в синем утреннем халате, а в глухом черном вдовьем платье. Черная кружевная наколка крепилась черным же гребнем к рыжим волосам, теперь уложенным в гладкую прическу – прядочка к прядочке, и вся донна была – благопристойность, чопорность и… благородное негодование. Хоэль сразу прикинул – слышала ли жена что-нибудь из сказанного врунишкой и сплетником. Но первые же ее слова уверили, что Катарине не было известно, из-за чего все произошло.

– Зачем вы ударили доброго дона Хименеса? – спросила она строго.

– Признаться, ненавижу врунов, – сказал Хоэль небрежно и пошел, прихрамывая, к дому. Катарина, конечно же, увязалась за ним, даже не оглянувшись на стонущего «доброго дона». – Он с такой наглостью врал мне прямо в глаза, что воевал при Эль-Фуэнте, что я не сдержался.

– Вы ударили его только за это? – холодно спросила она, но глаза гневно сверкали – красивые, карие глаза. Темные, но прозрачные, словно полные танцующей золотой пыли.

– Вы удивитесь, но многих в этой жизни бьют и за меньшее, – философски ответил Хоэль, переводя взгляд с личика жены на гравий под ногами.

Так ему было спокойнее. Потому что миловидная мордашечка донны могла смутить кого угодно, несмотря на то, что выражала сейчас недовольство.

– Бьют! – не сдержалась Катарина. – Но только животные, а не благородные кабальеро!

– Но вы же знаете, что я вовсе не такой, – насмешливо сказал Хоэль.

– Своими поступками вы будто пытаетесь убедить меня в этом. Знаете ли вы, – она сделала шаг вперед, преграждая ему путь, – что сейчас сюда явится судебный капитан, да и судья тоже!

– С чего бы? – лениво спросил Хоэль, останавливаясь.

Катарина тоже остановилась, едва не сжимая кулаки. Она была ниже его ростом, но, хотя смотрела снизу вверх – все равно смотрела свысока.

– Дон Хименес обязательно подаст жалобу!

– Если слизняк, то подаст, – согласился Хоэль, сбивая с розового цветка жирную гусеницу.

– Да слушаете ли вы меня?! – воскликнула Катарина, проследив взглядом улетевшее на восемь шагов зеленое мохнатое тельце.

– Давайте-ка зайдем в дом, донья, – сказал Хоэль, обнимая ее за плечи, и она затрепыхалась под его рукой, пытаясь вырваться. – Не будем давать своей ссорой повод для новых сплетен, – прошептал он жене на ухо, вдыхая упоительный аромат, исходивший от рыжих волос.

Она тут же присмирела, но едва они оказались за закрытой дверью, отстранилась – тяжело дыша, вся пунцовая, похожая на самую настоящую живую женщину. Или на разъяренную кошечку, но вовсе не на благонравную вдову, в чьих жилах скисшее молоко, а не кровь.

– Совсем не нужно было обнимать меня на виду у соседей, – сказала Катарина, приглаживая волосы и поправляя платье.

– Почему? Мы муж и жена, а не любовники, – Хоэль намеренно сказал именно это слово и с удовольствием увидел, как донна Катарина краснеет все сильнее и сильнее, хотя, казалось, дальше краснеть уже было некуда. – Все по закону, донья, – успокоил он ее. – И не нарушает приличий.

– Вы… вы невозможны! – сказала она и вдруг вздохнула. – Идемте завтракать. Ждем только вас.

Она начала подниматься по ступеням, но Хоэль не поспешил за ней. Катарина оглянулась, не понимая, почему он медлит.

– Знаете, донья, лучше я где-нибудь в другом месте поем, – сказал он. – Я и так-то вас раздражаю, кошечка моя, а за столом вы и вовсе меня возненавидите, – он потер шею, но под строгим взглядом жены опустил руку и сказал: – Ну не умею я есть всеми этими ложками-кочережками. Да и пальцы сломаны, если помните. Вы лучше отправьте ко мне какую-нибудь служаночку, она меня и покормит.

Про служаночку он упомянул зря, потому что Катарина сразу побледнела – даже удивительно, как быстро отлила кровь от лица. Словно ветер дунул на клумбу белых и красных цветов, мгновенно превратив ее из алой в бледно-розовую.

– Следуйте за мной, – сказала она чопорно, вновь принимая облик добропорядочной вдовы, отчего Хоэлю захотелось повыть. – Я сама вас покормлю.

Вот это было уже интересно, и он тут же взбежал по ступеням:

– Я не ослышался, донья? Будете своими ручками кормить животное?

– Да, – сказала она с вызовом. – Как ливийская принцесса, которая кормила дракона.[1]

Сравнение Хоэлю не понравилось, и он исподлобья посмотрел на жену – к чему эти слова? Нет ли в них тайного смысла. Но Катарина передернула плечами и спросила уже совсем другим тоном:

– Как ваша голова? Вы так ударили его… – она непроизвольно дотронулась до собственного лба.

Хоэль хмыкнул, хотя тревога была приятна – не спросила же донна вдова, что с головой Хименеса.

– Ерунда, – ответил он. – Не волнуйтесь. У меня башка крепкая, как медный котелок, – и он тут же постукал лубком себя по макушке, открыв рот, чтобы звук был поотчетливей.

– И в самом деле, – заметила жена холодно, – звенит почти так же.

– А вы с юморком, донья. И правда, будете меня кормить?

– Может хоть так ваш рот будет занят полезным делом, а не изречением глупостей.

– Вы настолько меня поразили, что обещаю молчать, как пенек, – заверил он ее.

– Тогда начните прямо сейчас, – она взглянула на него искоса и ускорила шаг.

[1] Речь идет о чуде св. Георгия, когда он победил дракона возле г. Бейрут, и принцесса привела чудовище в город на поводке.

Глава 6. Утренняя трапеза и денежные издержки

Их и правда давно уже ждали. За накрытым круглым столиком сидела со скучающим видом Лусия и постукивала по столешнице кончиком крохотной серебряной ложечки. Едва Катарина вошла, Лусия тут же вскочила, набросившись на Хоэля, идущего следом, с упреками:

– Что вы себе позволяете? Почему донна должна искать вас по всему дому? Вчера вам было объявлено, что завтрак в этом доме подается в восемь!

– Что-то я подзабыл, – заявил Хоэль и спросил: – Куда мне сесть?

Судя по виду Лусии, ей очень хотелось ответить: «У порога», – но она промолчала, поджав губы.

– Садитесь рядом со мной, – спокойно сказала Катарина, которая уже пришла в себя после того, что ей пришлось выслушать и увидеть.

О том, что в Тьерге ходят грязные слухи на ее счет, она догадывалась, но никогда еще не была свидетельницей подобных пересудов. Услышать такое из уст соседа… об убийствах… об охоте за богатством – это было омерзительно, ужасно, и то, что Хоэль ударил дона Хименоса… Она не сдержалась и снова посмотрела на мужа искоса. Неужели, он защищал ее? А почему, собственно, она удивилась? Однажды он уже спас ее, защитил, хотя они встретились случайно, и рыцарь в блестящих латах не мог знать, что она – дочь коннетабля дель Астра. Тогда он бросил вызов врагам, не посмотрев на численное превосходство, а сегодня бросил вызов городским сплетникам, не подумав о приличиях. И он… не сказал ей, из-за чего ударил. Постеснялся повторять грязные домыслы? Или… испугался, поверив в них?

Рука ее дрогнула, и сахар, который она добавляла в чашку с рисовой кашей, просыпался на скатерть.

– Вы бы не утруждали себя, донья, – сказал Хоэль.

– По-моему, кто-то обещал молчать, – напомнила Катарина и поднесла к нему ложечку, наполненную кашей.

Лусия вытаращила глаза и позабыла есть, наблюдая, как Катарина кормила мужа – медленно, ложку за ложкой, не выказывая ни брезгливости, ни раздражения. Когда чашка опустела наполовину, Хоэль мотнул головой, показывая, что достаточно.

Катарина отставила чашку и взяла салфетку, чтобы промокнуть ему губы. Он не понял и сначала дернулся в сторону, но потом позволил себя вытереть. Прикасаясь к его рту, Катарина даже через ткань ощутила твердость его губ. Будто выточены из камня, но такие нежные, когда… целуют. Зачем он поцеловал ее тогда? Все это время она думала, что тот поцелуй был судьбоносным, и что сердце блестящего генерала дрогнуло так же, как и ее сердце, но… Генерал не запомнил ее. Кто знает – может, он целует всех женщин, которых спасает.

Ей стало грустно от подобных мыслей. А ведь она клялась, что больше не станет растравлять душу из-за прошлого.

– Что вам угодно теперь? – спросила она как можно равнодушнее. – У нас рисовый пудинг и рисовые биточки…

– Дайте попробовать и того, и того, – проворчал он, отчего-то мрачнея.

И хотя Лусия метала гневные взгляды, Катарина положила на тарелку ломтик пудинга с вялеными абрикосами, и пару биточков с зеленым горошком и сливочным соусом.

Хоэль съел кусочек биточка и мотнул головой, отказываясь. Попробовал пудинг – та же история.

– Кофе? – предложила Катарина.

– Благодарю, с кофем справлюсь сам, – ответил он хмуро.

Она поставила перед ним фарфоровую чашечку, и с состраданием смотрела, как муж осторожно зажимает чашку в ладонях и наклоняется к самому столу, чтобы отхлебнуть напиток. Сколько времени пройдет, пока он поправится окончательно?

Сделав глоток, Хоэль замер на пару секунд, а потом выплюнул все обратно в чашку.

Девушки, прислуживающие за столом, едва не уронили подносы. Лусия протестующее вскрикнула, а Катарина только сжала салфетку, призывая себя к спокойствию. Всякий раз, когда она проявляла сентиментальную жалость по отношению к своему мужу, он сотворял что-нибудь гадкое. Намеренно хотел разозлить ее?