Русская Православная Церковь и власть в ХХ веке

Как отмечает А. А. Радугин, «на начальном этапе Февральской революции между церковью и Временным правительством установилось взаимопонимание и тесное сотрудничество. Временное правительство для проведения своей политики нуждалось в поддержке церкви. Поэтому оно предприняло ряд шагов, направленных на установление добрых отношений. Церковь получила крупные ассигнования на содержание храмов и клира. Временное правительство запрещало конфискацию церковного землевладения. Руководство Временного правительства выказывало знаки уважения к церкви»261.

Надо сказать, что вся послефевральская история РПЦ с марта 1917-го по январь 1918-го года связана с неуклонным процессом потери ею положения важной государственной структуры страны и превращения РПЦ просто в одну из общественных религиозных организаций. После Февральской революции этот процесс шёл в русле общих настроений в российском обществе: в программах действовавших в России после падения самодержавия политических партий их общей позицией в отношении Церкви было требование упразднения господствующего положения РПЦ, Православия и осуществление принципа свободы совести262. Лишь только октябристы выступали за более умеренный принцип – свободы вероисповедания263. Как пишет А. В. Соколов: «Хотя с правовой точки зрения Февральский переворот 1917 года и не изменил положения Православной церкви в России, но фактически он осуществил кардинальный перелом, связанный с тем, что церковное учение, ранее воспринимавшееся как официальная государственная идеология, потеряло этот статус и внезапно оказалось под натиском враждебно настроенных к его догматам идей. Более того, прежнее господствующее положение стало для церкви источником нападок и критики. И важным обстоятельством здесь являлось даже не то, что лозунги об отмене вероисповедных ограничений и свободе совести могли реализовываться только за счет ущемления православия. С этим духовенство готово было смириться. Но речь шла о переосмыслении всего мировоззрения, предлагавшегося церковью, и возможности установления новой социальной модели, отрицающей ее ценность как общественного института»264.

После Февральской революции в общественном сознании России господствовало убеждение, что как внутренняя жизнь Церкви, так и церковно-государственные отношения нуждаются в существенных, а главное – в демократических изменениях, и инициатором перемен в марте – апреле 1917 года выступило как раз Временное правительство. Было ясно, что в новых послереволюционных условиях требуется решить вопрос об организации высшего церковного управления, о том, кто далее будет направлять жизнь Церкви: имеющееся духовное начальство в лице старого Священного Синода и епископата или Ведомство православного исповедания во главе с обер-прокурором В. Н. Львовым, который пытался вести себя там как революционный диктатор. 14 (27) апреля 1917 года В. Н. Львов добился от Временного правительства издания указа о почти полной смене состава Синода на более лояльных ему представителей духовенства265, на тех, кто по тем или иным причинам был готов к диалогу с новой властью266. Как отмечает в связи со сменой состава Синода и вообще с кадровыми переменами в Церкви А. А. Радугин, были «удалены откровенные реакционеры, тесно связанные с царским самодержавием. Из Старых членов Синода там остался только один — идеолог либерально-реформаторского движения 1905—1907 гг. архиепископ Сергий (Страгородский). Чистка коснулась епархиальных архиереев и рядовых священников. На местных съездах духовенства и мирян наиболее реакционным и непопулярным иерархам были вынесены вотумы недоверия, прихожане вспоминали грешки своих батюшек и требовали отстранения их от руководства приходами»267. Согласно подсчетам петербургской исследовательницы Т. Г. Фруменковой, изучившей фонд Канцелярии Святейшего Синода, в течение 1917 года была заменена значительная часть епархиальных архиереев. Она собрала сведения об увольнении глав 20 епархий – Владикавказской, Владимирской, Екатеринбургской, Енисейской, Имеретинской, Курской, Московской, Нижегородской, Орловской, Пензенской, Петроградской, Полоцкой, Рязанской, Саратовской, Тобольской, Томской, Тульской, Харьковской, Херсонской и Черниговской. Все епископы официально отправлялись на покой «согласно прошению». По её же подсчетам, архиереи по меньшей мере 35 из 67 существовавших в Православной Церкви России епархий были вовлечены в различные конфликты с центральными или местными властями, с духовенством или прихожанами268. Помимо епархиальных архиереев, увольнялись и викарные преосвященные. По словам профессора С. Л. Фирсова, «на сегодняшний день установить точное число русских архиереев, в 1917 году навсегда или временно покинувших свои кафедры, довольно затруднительно. Однако с большой долей уверенности можно утверждать, что из почти 150 архиереев дореволюционного поставления не более 40 человек были удалены со своих кафедр. Это, конечно же, большое число, но преувеличивать масштабы „гонений“ также не стоит»269.

Действительно, большинство уволенных церковных начальников стали просто жертвами революционного времени. Даже по мнению либерального профессора Б. В. Титлинова, епархиальные архиереи заявили себя лояльными по отношению к перевороту: «С их стороны не было выступлений против революции. Большею частью они молчали, подчинившись новому порядку, хотя иные выражали публично и свою солидарность с народом»270. Как отмечает С. Л. Фирсов, хотя «среди большинства епископов не было восторженных заявлений относительно революции, однако привычка подчиняться „властям предержащим“ все-таки сработала. Восторженные заявления слышались тогда по преимуществу от белого городского духовенства, стремившегося сбросить „архиерейское иго“. Именно в их среде в первые же дни революции появились „прогрессивные“ церковные объединения, – такие, как „Союз прогрессивного петроградского духовенства“, „Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян“»271. Во главе последнего встали священники: член Государственной Думы Дмитрий Яковлевич Попов и Александр Иванович Введенский272 – будущий один из лидеров «обновленческого» движения в Православной Российской Церкви в 1922—1946 годах. С. Л. Фирсов указывает на то, что «революционная обер-прокуратура находилась в тесном контакте с прогрессивными церковными группами, явно в ущерб архиерейской власти. Действия В. Н. Львова закономерно вызывали неудовольствие епископата, столкнувшегося не только (и даже не столько) с необходимостью перестраивать церковную жизнь на основе канонов, сколько с нуждой перестраиваться психологически»273. Но «неудовольствие епископата» теми или иными мерами Временного правительства, тем не менее, не приводили к серьёзным конфликтам между ними. Единственный серьезный конфликт Церкви с Временным правительством был из-за его постановления от 20 июня о передаче в ведение Министерства народного просвещения церковно-приходских школ, который продолжался потом вплоть до прихода к власти большевиков. Как отмечает П. Г. Рогозный, «в данном конфликте обе стороны проявили неразумную неуступчивость. Причем вся полемика по этому вопросу не дала никаких результатов»274.

Процесс потери РПЦ положения важной государственной структуры России протекал по разным направлениям, главным образом в тех сферах, где до Февральской революции 1917 года была тесная связь между государством и Церковью. В частности, существенные изменения коснулись идеологии, гражданского права и народного образования.

Пришедшее к власти в результате Февральской революции Временное правительство отказалось от идеологической опоры на религию (за исключением деятельности военных священников) и предприняло ряд мер по размежеванию государственных и церковных структур. Как отмечает С. Л. Фирсов: «Крушение самодержавной монархии и изменение политической системы приучали Православную Церкви к мысли о том, что ее прежние отношения с государством навсегда ушли в прошлое. Стремясь в максимально короткие сроки построить либерально-демократическое (по западному образцу) общество, Временное правительство старалось уничтожить все дискриминационные религиозные положения, имевшиеся в российском законодательстве»275.

Так, 20 марта (2 апреля) 1917 года было выпущено постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений», которое уравняло в правах верующих разных конфессий и ликвидировало некоторые льготы и привилегии для лиц и священнослужителей православного вероисповедания в определённых областях276. 25 марта (7 апреля) 1917 года Временное правительство выпустило постановление «Об отмене ограничений в правах белого духовенства и монашествующих, добровольно, с разрешения духовных властей, слагающих с себя духовный сан, а также лишенных сана по суду»277.

Принятое Временным правительством 14 (27) июля 1917 года постановление «О свободе совести»278 разрешал свободный переход в любое исповедание (или во «вневероисповедное» состояние) по достижении 14-летнего возраста. 27 апреля (10 мая) Временное правительство приняло ряд постановлений о печати и массовых зрелищах, упраздняющих возможность контроля над ними со стороны церковных органов («О печати», «Об учреждениях по делам печати» и «О надзоре за публичными зрелищами»)279. 20 июня (3 июля) 1917 года Временное правительство постановило передать церковно-приходские школы в Министерство народного просвещения. Был поднят вопрос о введении светского брака и факультативности изучения Закона Божия в школах280.

Исследователи отмечают, что после Февральской революции наблюдались многочисленные случаи удаления и арестов представителей духовенства местными властями, происходили захваты церковной и монастырской земли и другого имущества. Временное правительство признавало эти случаи незаконными, но оказывалось не способно противодействовать им. По мнению А. В. Соколова, «в значительной мере нарушение личных и имущественных нрав служителей церкви и ее учреждений являлось следствием правового нигилизма и идей „справедливого передела“, охвативших российское общество. Но в то же время данные явления свидетельствовали и об отсутствии авторитета у православного духовенства, восприятии его населением как „тунеядцев“ и „агентов павшего режима“. Вместе с тем сводить все исключительно к проявлениям „антиклерикального“ движения нельзя. Имели место также проявления „епархиальной революции“ (противостояния церковных низов и верхов), межконфессиональные столкновения, сведение личных счетов и просто грабежи»281.

Одним из направлений деятельности Временного правительства в церковном вопросе было стремление реформировать внутренне устройство церковной организации. В апреле—июле 1917 года государственная власть в лице обер-прокурора В. Н. Львова пыталась административными методами провести демократизацию и обновление Церкви посредством повсеместного внедрения выборного начала и ограничения власти епископата. Но, как отмечает А. В. Соколов, «набиравшая размах „епархиальная революция“ вынудила как обер-прокурора, так и Синод, легализовав участие клира и мирян в церковном управлении, сконцентрироваться на задачах сохранения церковных структур, не допуская на местах полной самодеятельности и анархии»282.

В ходе стихийной «епархиальной революции» в Церкви произошли перевыборы на всех уровнях, кроме Синода, в церковные учреждения вошли представители мирян и низшего клира. Параллельно духовным консисториям и благочинническим советам стали действовать епархиальные советы и всевозможные исполнительные комитеты духовенства и мирян. С мая 1917 года была введена практика избрания епархиальными съездами правящих архиереев. В целом, церковные структуры подверглись дезорганизации, с другой стороны, они привлекли к себе значительное количество прихожан, выйдя за узкие рамки духовного сословия и синодских чиновников. В результате епархиального движения РПЦ обрела для себя новую – общественную – опору в лице верующих мирян, особенно их активной части. Всё это, по мнению А. В. Соколова, способствовало восстановлению авторитета РПЦ, её возможности давать морально-нравственную оценку действиям власти и ситуации в стране283.

Имеющиеся факты не подтверждают распространявшийся на протяжении десятилетий коммунистическими историками и пропагандистами тезис о неких массовых антихристианских и антицерковных настроениях в народе, которые якобы сыграли свою роль в Революции 1917 года в России. Большинство исследователей284 довольно часто при этом ссылаются (иногда критично, иногда нет) на работы лишь одного автора – пропагандиста атеизма, доктора исторических наук Л. И. Емелях285, начавшей писать свои работы на старте инициированной Н. С. Хрущевым оголтелой антицерковной и антихристианской кампании в СССР в конце пятидесятых годов.

Действительно, антиклерикальные настроения в России, как показывает диссертация И. В. Кравцова286, усиливались с начала XX века. Во время Первой мировой войны (1914—1918) и Февральской революции 1917 года наблюдалось усиление отхода от церкви солдат287, рабочих, ремесленников и крестьян288. Но, как указывает П. Г. Рогозный, нельзя, как это делала Л. Е. Емелях, «на основе многочисленных свидетельств об изгнании из приходов священников, протестов против епископата, захвата церковных земель, разгромов монастырей… некритично связывать их с антиклерикальным, антицерковным и даже атеистическим движением»289.

Также критически высказывается и А. В. Соколов в своей диссертации по поводу утверждений упоминавшейся Л. Е. Емелях о якобы начавшемся весной 1917 года «широком антиклерикальном движении, выразившемся в изгнании священников и захвате церковных земель». По его словам, «в силу существовавших идеологических установок автор объединила в понятие „антиклерикальное движение“ совершенно разные по своему характеру явления, в том числе и факты „епархиальной“ („церковной“) революции, то есть противостояния низшего духовенства власти епископата, а также межконфессиональные столкновения»290.

Следует подчеркнуть, что непосредственно во время Февральской и Октябрьской революций религиозная проблематика вообще не играла никакой роли, а антихристианские и антицерковные настроения в народных массах большевики начали нагнетать только спустя два месяца после своего захвата власти. Имевшиеся с февраля до декабря 1917 года случаи нападения на церкви, грабежа, ареста, избиения или гибели священников в городах вообще носили единичный характер, в деревне же они были связаны чаще всего с попытками захвата церковных и монастырских земель, что не было чем-то особо удивительным в ситуации нараставшего в стране хаоса. Против тезиса о некоей массовой ненависти к Церкви и христианству говорит и весьма активная церковная жизнь с участием мирян в этот период, активная позиция рядовых верующих в отношении тех или иных инициатив властей по церковным вопросам, говорят в том числе направляемые в адрес властей резолюции съездов, приговоры общин, личные протесты. Хотя с первых дней Февральской революции проявилось негативное и даже иногда агрессивное отношение у некоторой части общества к православному духовенству и религиозным святыням, это не носило массового характера ни тогда, ни на протяжении всего 1917 года.

Говоря о происходивших после Февральской революции переменах на низовом уровне – на уровне сельского прихода, Н. В. Саввотеева пишет, что «находясь весь Синодальный период в приниженном и зависимом от епископата, прихожан и государства положении, рядовые священнослужители зачастую теряли влияние и уважение своей паствы. В результате во многих случаях крестьяне опьяненные ощущением безвластия и попавшие под влияние какого-либо оратора не только не слушали своих батюшек, но и начинали бесчинствовать над ними. Так многие приходы обнаружили склонность менять „плохих“ попов на „хороших“, могли лишить клир обрабатываемого им надела, или просто ограбить. Все это еще больше унижало рядовых пастырей, а зачастую и ставило вопрос о выживании их семей. … Кроме того, веяния революционной вседозволенности, укоренившейся в народном сознании после отречения Царя, проявились в стремлении срочно реформировать многие сферы жизни, в том числе и духовную»291.

В русле политики реформирования Церкви в конце апреля – июле 1917 года был проведён ряд преобразований, в рамках которых важнейшими постановлениями стало Обращение 29 апреля (12 мая) Священного Синода к Церкви «О восстановлении принципа выборности епископата и о подготовке к предстоящему Собору»292, определения Синода от 29 апреля «О передаче дел в епархии», от 1—5 (14—18) мая «О привлечении духовенства и паствы к более активному участию в церковном управлении», от 16—18 мая (29—31 мая) «О некоторых изменениях в существующей ныне организации епархиального управления», от 5 (18) июля «О порядке избрания епархиальных епископов», а также принятые в мае—июне 1917 года временные положения о епархиальном и благочинническом советах и о православном приходе293. По мнению А. В. Соколова, именно «в указанные месяцы фактически началось формирование самостоятельной церковной организации, независимой от государства. Важными вехами этого стали постановления Всероссийского съезда духовенства и мирян в Москве, а затем Предсоборного Совета. Временное правительство не контролировало и не собиралось контролировать их работу. Начавшая обретать реальность консолидированная позиция всех членов церкви – и духовенства, и верующих мирян, – впоследствии получила свое воплощение на Поместном Соборе»294.

Последний Обер-прокурор Святейшего Синода (25 июля 1917 – 5 августа 1917) Антон Владимирович Карташёв295

Но реальный процесс разделения государственного и церковного управления начался только после назначения 25 июля (7 августа) 1917 года обер-прокурором Синода А. В. Карташёва в ходе формирования нового состава Временного правительства во главе с А. Ф. Керенским. 5 (18) августа 1917 года была ликвидирована должность обер-прокурора и учреждено Министерство исповеданий, координировавшее взаимодействие гражданской власти со всеми религиозными конфессиями в стране. Руководство деятельностью церковных учреждений было de facto передано Синоду296.

Надо сказать, что идея такой реформы возникла более чем за месяц до того в Министерстве внутренних дел (МВД), в состав которого входил Департамент духовных дел. Министром внутренних дел тогда был князь Г. Е. Львов, занимавший этот пост по совместительству с постом председателя Совета Министров. 2 июля 1917 года от имени МВД был опубликован «Проект урегулирования взаимоотношений между религиозными обществами и государственными установлениями». Обер-прокурор В. Н. Львов проигнорировал данный документ, но заложенные в нем идеи заметно повлияли на ход дебатов в Предсоборном Совете и выработанный им окончательный законопроект297.

Ликвидация института Обер-прокуратуры Синода шла в общем русле тенденции отделения Церкви от государства, превращения её в самостоятельную структуру и восстановления института Патриаршества в России.

Поместный Собор, которому Временное правительство поручило выработать новый закон о правовом положении церкви в государстве, начал работу 15 (28) августа 1917 года в Успенском соборе Московского Кремля. В нём участвовало 265 представителей духовенства и 153 мирянина298. По мнению А. В. Соколова, «именно с открытия Поместного Собора впервые можно говорить о Российской (или Русской) православной церкви как таковой, а не о Ведомстве православного исповедания»299. Надо сказать, что Поместные соборы не собирались на Руси со времён Петра I, т. е. на протяжении всего Синодального периода управления церковью, поэтому его созыв был наиболее важным, эпохальным событием в развитии государственно-церковных отношений в России и для религиозной жизни православных верующих. В ситуации, когда был свергнут формальный глава Русской Православной Церкви – император, и радикально изменились социально-экономические и политические условия в России, Церкви было необходимо выработать линию своего поведения и создать новые организационные структуры.

О созыве Поместного Собора было объявлено в послании Синода 29 апреля (12 мая) 1917 года «Ко всем чадам Церкви православной»300. 12 (25) июня 1917 года начал работу Предсоборный совет, который назначил дату открытия Собора на 15 (28) августа, чтобы он начал работу до созыва Учредительного собрания301.

Поместный Собор продолжал свою работу с 15 августа 1917-го по 7 (20) сентября 1918 года, первым и наиболее важным его решением было восстановление Патриаршества на Руси. Однако, как отмечает А. А. Радугин302, внутренние распри долго не давали церковным деятелям решить этот вопрос, а радикальный сдвиг в настроениях произошёл после 25 октября (7 ноября) 1917 года, то есть после захвата в России власти большевиками. Собор не успел избрать патриарха до свержения Временного правительства, и решать этот вопрос пришлось уже в очень непростой ситуации после большевистского переворота.

А. В. Соколов отмечает, что «церковное руководство фактически проигнорировало Октябрьский переворот, выразив свое негативное отношение только в отношении „междоусобной брани“ на улицах Москвы и повреждений Кремля. Официальная церковная пресса конца 1917 года не только не комментировала происходившие события, но вообще воздерживалась сообщать о них. При этом между Поместным Собором и Московским Советом с ноября 1917 года установился технический контакт, а выплаты церковным учреждениям и духовенству (за исключением духовно-учебных заведений) из государственной казны продолжались»303.

Хорошо известно, что большевики в массе своей были атеистами, плохо относились к любым религиям и религиозным организациям и крайне негативно смотрели на Русскую Православную Церковь, которая, по их мнению, веками служила царизму и «эксплуататорским классам» – помещикам и капиталистам – «эксплуататорам трудового народа». Собственно говоря, именно такой взгляд на Церковь и Христианство вместе с ней потом многие десятилетия лежал в основе оголтелой антицерковной и антихристианской пропаганды большевиков. Но это было потом. А сразу после Октябрьского переворота 1917 года, когда перед большевиками стояла главная задача – укрепиться во власти, постараться её не потерять, они старались временно не разжигать конфликт с РПЦ, поскольку на стороне последней были десятки миллионов верующих православных. В тот момент времени большевики были просто не готовы к тому, чтобы развязать гражданскую войну и победить в ней. Кроме того, в тактическом плане в свете предстоящих 12 (25) ноября 1917 года выборов в Учредительное собрание перед большевиками стояла задача если не выиграть, то не проиграть их с треском, с учётом того, что Россия тогда представляла собой в массе своей крестьянскую страну с подавляющим большинством православных граждан. Само избранное Учредительное собрание должно было начать свою работу 5 (18) января 1918 года. Поэтому в этот период Советское правительство – «Совет Народных Комиссаров» (СНК) – старалось не идти на конфликт с РПЦ и не настраивать против себя миллионы верующих. Именно поэтому в период сразу после прихода к власти в ноябре 1917-го и до января 1918 года большевистское руководство не предпринимало активных шагов в отношении РПЦ и не спешило ни объявлять об упразднении Ведомства православного исповедания, ни реквизировать его имущество.

Весьма характерно, что при формировании первого Советского правительства304 (как и всех последующих) большевики отказались от создания специального органа, контролировавшего РПЦ или назначения в Синод своего комиссара, что должно было демонстрировать реализацию принципа невмешательства в церковные дела305. Также большевики не стали ни в коей мере вмешиваться в работу продолжавшего свою работу Поместного Собора РПЦ, беспрепятственно избравшего 21 ноября (4 декабря) 1917 года митрополита Московского и Коломенского Тихона Патриархом Московским и всея России и сформировавшего новые органы управления РПЦ.

Заседание Поместного собора Русской православной церкви в Соборной палате Московского епархиального дома. Декабрь 1917 года306

Поместный Собор 1917—1918 гг. образовал два органа коллегиального управления Церковью в период между Соборами: Священный Синод и Высший Церковный Совет. К компетенции Синода были отнесены дела иерархически-пастырского, вероучительного, канонического и литургического характера, а в ведение Высшего Церковного Совета – дела церковно-общественного порядка: административные, хозяйственные, школьно-просветительные. И, наконец, особо важные вопросы, связанные с защитой прав Русской Православной Церкви, подготовкой к предстоящему Собору, открытием новых епархий, подлежали решению совместного присутствия Синода и Высшего Церковного Совета. В состав Синода входили, помимо его Председателя – Патриарха, – еще 12 членов: митрополит Киевский по должности, 6 архиереев по избранию Собором на три года и 5 епископов, призываемых по очереди сроком на один год. Из 15 членов Высшего Церковного Совета, возглавляемого, как и Синод, Патриархом, 3 архиерея делегировались Синодом, а один монах, 5 клириков из белого духовенства и 6 мирян – избирались Собором307.