«Табуретная» кавалерия. Книга 2. По стечению обстоятельств

Мещанкина боязливо перекрестилась:

– Свят, свят. Спаси и сохрани, Господи нас от лихих людей и дел их греховных. А чего же мужики путейские не встрянули?

Вездесущев смерил соратницу по поиску и доставке новостей надменным взглядом:

– А кому охота смертишку принимать за так? Жандармам по службе полагается лбы подставлять, вот они с варнаками и сцепились, а путейским что за забота до того?

После чего оба на несколько секунд замолкли, глядя друг на друга, как будто что-то обдумывая, затем не сговариваясь бросились в разные стороны, натыкаясь на кого-то из прохожих и торопливо что-то нашёптывая, затем перебегая к следующему встречному. Через несколько минут на улице начали собираться группы обывателей, обсуждающих столь диковинное и страшное событие, дополняя и переиначивая его всяк на свой лад. Как и следовало ожидать появился городовой и попытался пресечь недозволенное властями скопление народа, но услышав от собравшихся причину происходящего, забыв о том, что и как необходимо пресекать, в изумлении побежал с рапортом к начальству.

На станции в жандармском управлении Яковлев совместно с Полухиным заканчивал заниматься совместной канцелярщиной по происшествию с почтово-багажным вагоном.

В завершение Андрей Платонович поинтересовался:

– Дороге убытки покрывать не придётся перед иными отправителями за Мишкин разгром?

Полухин заверил:

– Ни в коей мере. Подведём под пункт третий «Правил о перевозке грузов»: убыток возник из-за свойств самого груза, следовательно вина хозяина, на него все убытки остальных и определим.

Дверь в кабинет с шумом распахнулась. На пороге с мрачным видом стоял человек в обер-полицейском мундире, позади него в проёме двери мельтешили ещë несколько полицейских. Яковлев, поняв, что перед ним его местное непосредственное начальство, которому он за всей этой сегодняшней катавасией не успел по прибытии и вступлении в должность представиться, вскочил с места за столом на вытяжку.

Обер-полицмейстер с раздражением мотнул головой в сторону Полухина:

– Цивильных персон прошу удалится.

Фëдор Николаевич засуетился:

– Разумеется, я всё понимаю – служба. Не буду мешать. Господин ротмистр, откланиваюсь!

– Двери закрой за собой! – понеслось ему вдогонку от полицейского начальника после чего тот прошёл к яковлевскому столу и сел на место ротмистра, оставив того стоять.

– Я здешний обер-полицмейстер Красовский. Извольте доложить, ротмистр, что за бойню вы здесь учинили? Вы здесь и дня не пробыли, а публику своими вагонными штурмами уже шокировали. Сколько убитых, кого удалось взять живьем из беглых татей?

Яковлев сдержанно рапортовал:

– Очевидно, вам неверно доложили. Вагон был, беглых каторжан не было. Соответственно трупов так же не имеется, арестован один. А именно – пьяный медведь, который с похмелья и разгромил почтово-багажный вагон изнутри, так как был в нетрезвом состоянии отправлен как багаж. Медведя, пока не отошёл от водки, крючники в брезент закатали и закрыли в пакгаузе. Господин Полухин, которого вы попросили удалиться, разыщет отправителя, додумавшегося послать медведя в ящике в Нижний Новгород, вероятно на ярмарку. Будем, очевидно, взыскивать убытки за учинённый разгром. Вот, собственно, и всё.

– Садитесь, ротмистр, – Красовский, подобрев указал на стул, на котором только что сидел Полухин. – Вот же народ у нас. По городу такие толки циркулируют, аж мороз по коже продирает. Мол на станции воровская ватага товарняк грабила, да вы с ней перестрелку учинили. Горы трупов, кровь меж вагонов ручьями. Прямо штурм Плевны. Я сюда ехал со своими и уже не чаял, что кого в живых увижу. Чёрте что вышло.

– Раз всё разъяснилось, разрешите представиться по случаю вступления в должность – ротмистр Яковлев. На железке первый день. Ранее начальствовал над полевой жандармской командой в Келецкой губернии Привисленского края.

– До жандармов где служить изволили?

– В уланах.

– В Балканскую воевали? Награды?

– Так точно воевал. Анна третьей степени на эфес, Владимир четвертой.

– Достойно. А по имени как будете, ротмистр?

– Андрей Платонович.

Обер-полицмейстер заговорил неторопливо уже как равный с равным:

– А меня звать Красовский Зенон Станиславович. В отставку вышел в чине подполковника из крепостной артиллерии. Пенсион положили скудный, а у меня семья, знаете ли. Дочери в возраст входить стали. Надо было о приданном задумываться. Вот и принял должность местного обер-полицмейстера. Да и губернский город это уже не то, что гарнизонная крепость или ваша полевая команда. Тут возможности предоставляются более широкие. Послужите у нас, думаю оцените.

Красовский со значением посмотрел на Яковлева, прикидывая: как тот отнесётся к намёкам.

Часам к одиннадцати Аким вернулся в гостиницу и забежал в номер Заславской с отчетом о своих трудах:

– Вот, барыня, как и обещал: поручение исполнил, объявление уже сегодня в вечерних номерах будут. Вот и квитанции от двух типографов, – получив за труд, не упоминая об оставшейся сдаче после оплаты в редакциях, заверил, – Покорнейше благодарю. И в дальнейшем, коли чего, так я завсегда.

Катя поторопила его:

– Да-да, обязательно, а пока ступай.

Покинув номер Заславской, Аким с подобающим почтением постучался в номер Данишевского. Дождавшись, когда тот ему открыл, негромко и со значением сообщил:

– Ваше сиятельство, прощение просим за беспокойство, но не сочтите за вольность, хотелось бы слово с Вами перемолвить. Так сказать, в приватном порядке, без лишних ушей.

Данишевский молча отступил в сторону, пропуская Акима в номер и закрывая за ним дверь. Прошли в глубь номера, чтобы не быть услышанными за дверью. Аким заговорил в полголоса:

– Ваше сиятельство, исключительно из уважения к Вашей персоне, желаю сообщить: Вами наш обер-полицмейстер интересовались. На какой предмет не сказывал, но есть у него такой манер: иной раз о некоторых постояльцах желает знать. Так что прикажите ему сказывать про Вас?

Данишевского такой скорый интерес местного полицейского начальства неприятно поразил, однако решив, что перед этим гостиничным прохвостом стоит сохранять вид, что ему как честному человеку скрывать нечего, задумчиво произнёс:

– Что сказывать? Так правду и сказывай. Вот мол, такой-то приехал в Благолепинск, так как поставлен председателем правления будущей местной суконной мануфактуры. Дела имеет с господами Елоховым и Делягиным. Знаешь таковых?

– Наслышан. А может ещё чего иного для достоверности прибавить?

– Можно и для достоверности, – согласился Дмитрий Александрович и подойдя к шкафу, достал саквояж, поставил на стол, распахнул его и жестом подозвал Акима. – Гляди: тут акции той мануфактуры. В Петербурге печатанные, можешь достать, посмотреть.

Аким с осторожностью достал одну акцию из пачки, стал рассматривать.

Тем временем Данишевский продолжал:

– Можешь сказать, что пока меня не было, вещи мои осмотрел. Вот их нашёл. Думаю, ваш полицмейстер твоё рвение оценит. Полиция любит в чужом копаться. Ну, а за твою сообразительность и за уважение к постояльцам, прими «канарейку».

И Данишевский, достав из кармана портмоне, вынул рублёвую ассигнацию и вручил Акиму. Тот, кланяясь, попятился к двери:

– Благодарствуйте за рублик, Ваше сиятельство. И далее не изволите беспокоиться, я завсегда к Вашей приятственности буду.

После его ухода Данишевский задумался: «Что-то здесь быстро неуютно становится. Надо бы в дополнении к гостинице осмотреть окрестности, а то если приведётся, то и знать не будешь, как покинуть местное гостеприимство».

Недолго думая, собрался и отправился прогуляться, если только то, что проделывал бывший господин Сафонов, он же Сергеев, он же Авранша, а ныне Данишевский можно было назвать прогулкой. Выйдя из гостиницы, он некоторое время оглядывался, выбирая в какую сторону направиться, а затем неспеша двинулся вдоль улицы, присматриваясь ко всему окружающему, иногда заглядывая во дворы, проверяя: есть ли проходы дальше или дыры в заборах. При этом иногда натыкался на сторожевых собак, сушащееся на веревках развешенное бельё и жильцов домов, взирающих на чужака с подозрением.

Наконец кружными путями он достиг двухэтажного дома, возле входа в арку которого висело объявление на листе бумаги: «Сдаются во втором этаже чистые мебелированные комнаты, справляться тут». Данишевский, постоял в раздумье: «Пожалуй стоит обзавестись запасным жильем, а то софийских военных казарм, где можно было бы отсидеться в случае чего, как в прошлый раз здесь явно не сыскать» и вошёл в арку дома.

Общение с начальством не прибавило настроения Яковлеву: Красовский с глазу на глаз явно прощупывал ротмистра на предмет его отношения к чему-то постороннему службе. Может проверял на честность, а проверка была вполне возможна, так как ещë Оржевский упоминал, что бывший местный жандармский начальник был в чëм-то эдаком замешен. А может это была проверка иного рода – возможно Красовскому он был интересен для каких-то своих дел и тогда это было бы ещë хуже, чем проверка на честность, так как в случае, если долг службы Яковлева не позволит поддержать в чем-то обер-полицмейстера, то в его лице можно будет заполучить могущественного врага. Как действовать в подобном случае Андрей Платонович сходу не решил, но после всех утренних перипетий решил немного развеется, для чего отправился осмотреться на станции, чтобы хоть частично знать, что и как здесь устроено.

За исключением вокзала и перрона, остальная станционная местность выглядела довольно пустынно, лишь на запасных путях стояла пара вагонов, возле которых мелькали крючники и стояли телеги с бочками и мешками. Считая, что с этими он уже сегодня более-менее познакомился, а так как пьяных медведей в качестве багажных отправлений пока больше не предвиделось, то обойдя лужи возле паровозной водокачки, Яковлев решил присмотреться к дальним пакгаузам, за которыми виднелся пристанционный поселок.

Пакгаузы были закрыты и вокруг было безлюдно, Яковлев хотел было обойти их кругом и возвращаться, но заворачивая за угол столкнулся с девушкой, несущей в руке корзинку с прикрытой полотенцем какой-то снедью. Девушка, нахмурившись буркнула «здравствуйте» и хотела уже пройти дальше, но на Яковлева вдруг нашло какое-то ребяческое настроение, и он решил пошутить:

– Здравствуйте. Позвольте барышня, а что вы здесь делаете? Посторонние обыватели сюда не ходят. Только не уверяйте меня, что вы шли с пирожками к своей бабушке. Тут явно не лес и на вас нет красной шапочки.

Ничуть не смущаясь, девушка ответила:

– Я не посторонняя. Я – Варвара Фёдоровна Полухина. Меня тут все давно знают. У меня здесь батюшка служит весовщиком.

Андрей Платонович продолжил дурачиться:

– Это многое объясняет. Значит пирожки и горшочек масла предназначаются родителю в качестве обеда.

Варя не осталась в долгу:

– А вы, как и положено серому волку очень сообразительны. Хотя цветом не соответствуете.

Яковлев тут же подхватил брошенный намёк:

– А ну как же, как там принято вспоминать о нас: «И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ».

В ответ прозвучало ехидное:

– По службе интересуетесь поэзией или по строю души?

– Да, пожалуй, совершенно не интересуюсь. Уж очень ныне в ней всё однообразно. Либо стенают об отсутствии воли, либо смерть поминают.

И ротмистр, подражая какому-то исполнителю стихов продекламировал с завыванием:

«В костюме светлом Коломбины

Лежала мёртвая она,

Прикрыта вскользь, до половины,

Тяжёлой завесью окна».

– Ну а дальше не упомню, там что-то крайне печальное: тра-та-та-та.

Девушка теперь смотрела с некоторым любопытством:

– Это наш Гурков вам уже успел свои стихи презентовать?

– Нет, это стихи некого Случевского, широко известного в среде столичной экзальтирующей молодёжи. А кто это Гурков?

Варя пояснила:

– Это наш местный поэт, ну и иногда доктор. Однако читать его вирши после первых же строчек желания нет. До крайности смахивает на то, что вы так по-волчьи изобразили. Он за свой счёт стихи книжечкой напечатал, да всем и раздаёт. При встрече непременно и вам подарит. Так, подождите, вы, как и положено волку меня не заговаривайте. Мне идти надо. Тем более, что вы волк безымянный, хотя и при мундире.

– Извините. Действительно не представился. Яковлев Андрей Платонович, – спохватился ротмистр и продолжил с шутливой галантностью. – Позволите сопровождать? Так хоть цель у моего шатания здесь будет.

Варя с такой же шутливостью отпарировала:

– Позволяю. Странное времяпрепровождение для жандармского офицера: шататься просто так. А я думала, что вы в постоянных бдениях: крамолу искореняете, господ бомбистов ловите.

Яковлев наигранно вздохнул:

– Если бы так. Крамолу всегда искать проще, благо сейчас призывать пострадать за всеобщее счастье стало популярно. А я ищу вещи более приземлённые.

– И что же тут можно искать? Пыль, копоть паровозная, вон лужи возле водонапорной башни, шпалы.

– Если изъясняться на армейский фасон, чтобы произвести впечатление на барышень, то я произвожу рекогносцировку местности. А если по-простому, то знакомлюсь со станционными окрестностями. А то вот сегодня привелось к вагонам на запасные пути идти, а мне поводырь как слепцу необходим.

Варя подхватила:

– Это вы о происшествии с мишкой? Я слышала об этом. Может сейчас попрошу папеньку его мне показать.

– Да особо там и смотреть нечего. Его крючники в брезент закатали от греха подальше, да здесь вон в том пакгаузе уложили. Только морда торчит из кулька. Когда последний раз его видел, храпел не хуже простуженного пьяного мужика. Запах тоже соответствующий.

– Всё равно интересно было бы взглянуть.

– Интереснее другое: как его и чем кормить, когда окончательно в себя придёт. И куда его потом пристраивать.

– А вы его цыганам отдайте, они с медведями умеют управляться.

Яковлев скептически заметил:

– Мне сегодня уже предлагали. Только как-то нет желания их искать.

– Ну этих искать не надо. Если только слово оброните, что готовы его отдать, то они через людские слухи сами появятся.

– Пожалуй, это выход из создавшегося положения. Тем более, что ваш батюшка заверил меня, что хозяин груза после всех последствий, что мишка учинил, не вправе будет претензии предъявлять.

Завязавшуюся было мирную беседу нарушило появление подвыпившей растрёпанной женщины. Остановившись, та умильно воззрилась на Яковлева и Варю:

– Ой, ну прямо голубки. Так воркуют, что просто залюбуешься. Ну так и понятно, дело молодое.

Варя смутилась:

– Ну вот теперь тоже слухов не оберёшься. Не провожайте дальше.

И заспешила дальше в сторону, где шла погрузка в вагоны, в поисках отца.

Яковлев воскликнул ей вслед: «До свидания, Варвара Фёдоровна», но ответа не последовало. После чего ротмистр решил направить любопытство нежданно появившейся женщины в иное русло, чтобы действительно не пошло каких сплетен о девушке:

– Сударыня, вот вы то уж точно мне поможете, не то, что эта барышня.

Женщина заинтересованно насторожилась:

– От чего же хорошему человеку, да не помочь. А чего требуется?

– Да я же тут человек новый. Ничего не знаю. Вот пошёл по округе посмотреть. Что, да как. А пояснить и некому. Вы то, наверное, про всё тут знаете? – подпустил лести Андрей Платонович.

Женщина приосанилась:

– А то, как же. Я тут почитай ещё с девчонок обитаю. И родитель мой, царствие ему небесное, тут на железке робил. И мужик мой, царствие ему небесное тоже туточки робил. И племяш мой…

Яковлев подхватил ёрнически:

– …царствие ему небесное?

Женщина, не заметив насмешки, отмахнулась:

– Да Бог с вами. Живой он, как есть живой. Вот туточки и робит.

Яковлев продолжал:

– Мне вас прямо Господь послал. Как вас хоть звать-величать, спасительница вы моя?

– Евдокией кличут, а по фамилии Мещанкина прозываюсь.

– А давайте, сударыня, мы хоть с того угла начнём обходить, и вы мне всё подробнейшим образом живописуете тут и, если кто по пути попадаться будет, вы мне и про него расскажите.

И ротмистр, подхватив Мещанкину под руку, повëл еë в сторону противоположную той куда направилась Варя. Польщённая вниманием нежданного слушателя Мещанкина с готовностью последовала принялась рассказывать.

Данишевский, на сей раз назвавшись заготовителем Ильиным, сговорился с хозяином дома насчёт съёмной комнаты, при этом внося задаток на месяц предупредил, что вещи доставит позже, да и сам может бывать урывками, в промежутках между разъездами по губернии для закупок масла и кож. Хозяин заверил, что комната на весь оплаченный срок останется за господином Ильиным, на том и расстались.

Выйдя со двора дома через арку на улицу, Дмитрий Александрович вновь занялся уже привычным делом: осмотром окрестностей. Поблизости ничего особенного не обнаружилось: жилые дома с внутренними двориками, магазинчики-лавки, да аптека. Закончив с этой рутиной, повернул в сторону гостиницы. Мимо пронесся мальчишка-газетчик, выкрикивая зазывно:

– Вечерний выпуск! Столичные телеграммы! Итоговое описание громкого судебного процесса! Столичный окружной суд приговорил двух бывших управляющих Кронштадтского коммерческого банка к ссылке, одного к заключению на два года в работный дом! Князь Оболенский и ещё шестеро подсудимых оправданы присяжными! Публика встретила оглашение приговора аплодисментами и свистом!

Данишевский хотел было купить номер газеты, да передумал: и так всë было и раньше яснее-ясного, что князь Оболенский выкрутился как обычно. Да кстати и Баев в поезде подобному радость выказывал, словом, никаких сомнений теперь в том, что самому придётся заниматься князем вслед за ювелиром. Вопрос был только в том каким образом это устроить. Повторяться по примеру Буткевича с подкинутыми химикатами было бы явной глупостью, просто никто не поверит, скорее всего пострадает кто из слуг, на кого падёт подозрение. Значит нужна будет новая идея и скорее всего опять деньги.

Возвращаясь вечером к себе на казённую квартиру при вокзале Яковлев, размышлял о том, что в очередной раз он попадает в такую провинциальная глушь, что того и гляди обыденностью засосёт. Хотя и здесь некое жизненное движение имелось: медведей по ящикам распихивают, что конечно странно и ничего, разумеется, не меняет в его жизни по здравому размышлению. Уже который год он мотается по казённым квартирам, почти не отличимым друг от друга: маленькая комнатка со столом, стулом (иногда парой стульев), кроватью (раньше своей походной, теперь казённой).

Задумываясь об этом, Андрей Платонович вдруг остро ощутил тоску по дальнему дому, пусть неказистому родовому имению в понимании соседей, но именно своему дому. И уж, казалось бы, совсем не к месту и совсем без всякой связи с тоской по дому вспомнилась сегодняшнее знакомство у пакгаузов с девушкой. Что-то в этой встрече было непривычным. Наверное то, что она держалась независимо и не была навязчивой в отличие от иных. Тут же всплыла в памяти вчерашняя попутчица и Яковлеву стало смешно: «Будете ли вы меня вспоминать, Андре?» Вот волей-неволей вспоминаю».

С такими мыслями ротмистр добрался уже было до крыльца квартиры, двери которой имели выход прямо на улицу, как из-за кустов выдвинулся с озабоченным видом Звягинцев. Судя по всему, у него возникли какие-то сложности. Поздоровались, молча кивнув друг другу и чтобы не привлекать внимание случайных прохожих, Яковлев, открыв наконец двери, жестом пригласил войти гостя.

Внутри ротмистр, занавесив окно, зажёг лампу и только теперь заговорил:

– Здравствуй, Степан Игнатьевич, что-то не сложилось? Мы же уговаривались, что несколько дней ты со стороны посмотришь на местные дела. Неужто тут так всё хорошо, что вокруг станции никого сомнительного тебе не попалось. Быть того не может.

Ряженный вахмистр только вздохнул:

– Я по порядку. Значит, как я приехал, то который день ни до кого прибиться не могу. Веры нет чужаку – сами отходят, коли подсаживаешься. Думаю, надо авторитет себе делать: может хоть меня в участок загребут, глядишь и поверит кто из местных воров, что я продублённый – просоленный. Стал по перрону глаза мозолить нашим унтерам, надеялся, что хоть они меня в подозрение возьмут и арестуют, так через это и местные на меня глаз положат. Ан нет, и унтера мимо меня смотрят, будто я стеклянный.

Яковлев задумался:

– Думаю надо будет как лисе перед собаками хвостом помахать: на рысях перед их носом пробежаться. Тут только и вскинутся: кто такой, по какой надобности бежит? Это если поезда не будет в тот момент на станции. А то сочтут, что опаздываешь и опять не обратят внимание.

– А что, если кражу изобразить? – предложил Звягинцев.

Андрей Платонович засомневался:

– Схватить что ни есть попадя и бежать? А как потом мы тебя отпускать будем? Настоящий же потерпевший наличествовать будет, не объяснять же унтерам кто ты и с какой целью спектакль.

– Думаете им нельзя доверять?

– Пока я могу доверять всецело только тебе.

Звягинцев предложил:

– Тогда надо просто иметь что-то подозрительное в руках и бежать, опять-таки лучше по пустому перрону. Вот здесь унтера на дежурстве ровно псы легавые и вскинутся: добыча бежит – надо преследовать.

Яковлев с усмешкой осадил:

– Ну ты уж полегче о них отзывайся. О своих же ведь говоришь.

– Нешто, не узнают же. Значит я их маленько помотаю для азарта, а потом на виду дам себя схватить, чтобы с шумом, с гамом, чтобы потом разговоры по окрестностям обо мне пошли.

– Чем думаешь подманивать? Может я тебе чемодан свой дам? Глядишь, за поездного вора залётного сойдёшь?

Вахмистр отрицательно помотал головой:

– Да куда я с ним сейчас? Мне же опять под открытым небом ночевать, а тут чемодан. Увидит если кто, то заподозрить может: если украл, то почему сразу не скинул, с ворованным в открытую кто таскаться будет долго. А если мой, то, чего потом догонялки с михрютками устраивает? Не надо, завтра что-нибудь соображу на скорую руку. Вы то не сплошайте: меня выгородите, а то вот конфузия будет, если всё обычным порядком вскроют.

Яковлев заверил:

– Конечно выгородим. Паспорт же у тебя имеется. Ты главное перед мной тверди: ничего мол не знаю, повязали ни за что. В общем всё как полагается: глуп, туп и безопасен.

– Хорошо. Я вот об чём ещё сказать хотел. Я пока первые ночи на земельке ночевал, то один чудной склад в дальнем конце приметил. Они тут склады пакгаузами на военный манер зовут.

– И что тут чудного? Ну зовут и зовут.

– Так на склад или со склада днём грузят – разгружают, не торопясь, с перекурами, матюгами. И телег, и крючников на разгрузку сбирается несколько. А тут днём тишина, потом гляжу к полуночи подъезжает одинокая телега, при ней возница, да пара амбалов вышли навстречу из пакгауза, и несколько ящиков и корзин занесли внутрь по-тихому. В ящиках по звуку бутылки похоже звякали. И что самое главное, где-то через час в тот пакгауз народец, добротно одетый по одному, по двое захаживать начал. Всё мужчины. Женщин не было. Подъезжали на колясках, как сойдут, то коляски сразу уезжают и только к рассвету возвращаются.

Яковлев оживился:

– Интересно, ты приглядывайся ко всему, а там будем разбираться. От твоих весточка пришла, пишут, что послезавтра прибудут.

Степан Игнатьевич расстроился:

– Эх, чёрт, куда же им деваться как приедут? Не поспею я присмотреть что подходящее им под житьë. Нельзя же мне сейчас в семью явно показывать.

– Не думай об этом: я завтра в город отлучусь и что-нибудь временное подыщу, а послезавтра встречу твоих и на место свезу.

– Спасибо, успокоили душу. Так я пойду, Андрей Платонович?

– Удачи тебе, Степан Игнатьевич. Погоди, я лампу загашу, чтобы с улицы кто тебя на крыльце не приметил.

Погасив свет, Яковлев открыл входную дверь, некоторое время постоял на крыльце прислушиваясь и вглядываясь в сумерки, затем не заметив посторонних подал знак Звягинцеву и тот выскользнул из комнаты.

Глава 3

Как правильно пользоваться столом, привлекать внимание, лечиться «лекстричеством» и делать выводы о жизни

Человечество изобрело палку-копалку, колесо, порох и многое иное полезное и бесполезное. После чего отдельные представители человечества решили закрепить подобные достижения, создав специальные тяжёлые фолианты на эту тему: «Величайшие изобретения человечества». Но никто не заметил одного важнейшего изобретения – стола. То есть о его существовании все знали и даже иногда воспевали в прозе или в стихах. Но это так, по части кулинарных изысков, присутствующих на самом столе.

В то же время никто и никогда не задумывался о том какая это необходимая для человечества вещь – стол. Начнём с простейшего: под стол можно убрать всё ненужное, создав видимость порядка. Если на стол постелить большую скатерть, под ним или за ним можно спрятаться, а если низ стола закрыт большими сплошными панелями, то в этом случае получается очень хорошее укрытие, особенно для тех писателей, кто спасает от посторонних взглядов свои персонажи при создании комедий или детективов.