«Табуретная» кавалерия. Книга 2. По стечению обстоятельств

Дмитрия Александровича перспектива оказаться «поднадзорным» не прельщала, а вот номер в гостинице давал возможность для большего манёвра и незаметного исчезновения при необходимости, поэтому он решительно запротестовал:

– Нет, благодарю, господа. Меня всё устроит. Я не настолько привередлив, как вы могли бы подумать.

Господа умерили свой гостеприимный пыл, и уже в гостинице, когда гостя разместили, Елохов, напомнил об обещании отобедать вместе, намекая, что у него имеется острая необходимость в совете от князя. Получив от Данишевского заверение, что о совместно обеде он будет помнить, Елохов и Делягин удалились.

После их ухода, Данишевский вопреки своим уверениям, что он крайне устал и непременно будет отдыхать, занялся тем, чем взял за правило заниматься на новом месте, а именно: оглядел весь гостиничный номер на предмет, где можно устроить тайники, но так, чтобы при необходимости не мешкая извлечь припрятанное из них. Поинтересовался куда выходят окна и далеко ли от них пожарная лестница, да и высоко ли от земли, если приведется прыгать.

Далее, так и не распаковав вещи, вышел из номера и принялся неторопливо блуждать по коридорам и лестницам всей гостиницы, как бы невзначай заглядывая в подсобки, проверяя запоры на дверях, ища чёрный выход. Сталкиваясь в подсобках с прислугой, извинялся, что ошибся дверью. Узнав всё, что его интересовало и составив для себя ещë несколько путей, как можно в случае опасности покинуть гостиницу, причём не с пустыми руками, он наконец решил, что можно и возвращаться к себе в номер на второй этаж.

На лестнице его ожидал сюрприз: впереди, в сопровождении гостиничного лакея с чемоданом и шляпной коробкой торопливо шагала всë та же незнакомка, с которой он ехал в одном поезде, а ранее видел у Буткевича. Девушка и лакей прошли к двери номера соседнего с номером Данишевского. Лакей, открыв двери, пропустил постоялицу в номер и занеся багаж, с возгласом «Я сей минут за остальным!» кинулся вниз в фойе. Дмитрий Александрович смотрел несколько секунд на оставленную приоткрытой дверь соседнего номера, прикидывая что-то, но затем прошёл к себе.

Когда лакей окончательно ушёл, Катя, заперла двери и кинулась на кровать, поспешив свернуться в клубок под одеялом. Несмотря на то, что в комнате было по-летнему тепло, еë бил нервный озноб и казалось, что ступни ног и руки замерзают, как на осеннем ветру.

Немного повсхлипывала: «Господи, да будет ли этому конец. И если будет, то когда и какой?» Затем нервное перенапряжение и усталость взяли своë, и она окунулась в сон, как оказалось уже знакомый ей, где она пыталась идти по коридору в каком-то доме на женский плач и стоны. Вновь в конце она видела в комнате, освещённой свечами, кровать, на которой лежала её парализованная сестра Людмила, призывая к себе. И, как и раньше что-то неуловимое возвращало Катю в свою спальню, откуда она вновь пыталась повторить весь путь на помощь к сестре. Но теперь она не доходя даже до еë спальни, оказывалась на том же месте, с которого всë начиналось. И так происходило, кажется, бессчётное количество раз, только с каждой попыткой еë путь всë укорачивался и укорачивался… И она уже припоминала, что ещë чуть-чуть и она уже сама должна оказаться навсегда прикованной к кровати, поэтому лучше бы остановиться и больше не пробовать идти, а просто лежать, просто лежать… но что-то заставляло еë подыматься, заставляло идти, а затем незримо возвращало назад, чтобы она точно почувствовал, чем это завершится и как скоро завершится.

Данишевский заканчивал с обустройством: то, чему было положено висеть в шкафу, было развешено; то, чему было положено быть расставленным, было расставлено; то, чему было положено быть припрятанным от любопытных глаз гостиничной прислуги, было припрятано в намеченные тайные уголки.

Неожиданно за стеной, смежной с номером незнакомки послышалось не то неясное бормотание, не то всхлипы. Дмитрий Александрович недоверчиво прислушался, затем подошёл ближе к стене, чтобы проверить: не померещилось ли? Всхлипы и неясное бормотание стали явственней. Данишевский, грешным делом, подумал: уж не привела ли девица любовника? Но тут всхлипы закончились звуками, которые ни с чем не спутаешь: за стеной прочищали нос. Затем раздалось ещë парочка хлюпаний, как бывает, когда человек после долгих слёз начинает успокаиваться и берёт себя в руки. После чего с минуту было тихо, далее какой-то неясный возглас и шлёпанье босых ног по полу, после чего всë затихло.

Дмитрий Александрович недоумённо пожал плечами и отошёл на середину комнаты, постоял там в некоторой задумчивости, ожидая сам не зная чего. Но ничего больше не происходило, оставалось только ложиться спать, что и было сделано с твёрдым решением на утро свести знакомство с соседкой, хоть из чувства любопытства к хорошенькой девушке, хоть из профессионального интереса – как никак «коллеги».

Глава 2

Как завязываются знакомства и рождаются слухи

Странная штука человеческое мышление: казалось бы, какая связь, может быть, между истеричным плачем с бессвязными словами жалобы на судьбу и вполне рационально сформулированной идей мошенничества. Тем не менее, наплакавшись и от собственных страхов, и от ночного однообразно повторяемого кошмара, Катя неожиданно для себя придумала как попытаться достать денег помимо общения с местным банкиром господином Делягиным. Поэтому, не дожидаясь утра, она кинулась босиком к столу и отыскала там письменный прибор с наполовину высохшей чернильницей и плохоньким пером, царапавшим самую дешёвенькую серую бумагу из числа тех, что кладут постояльцам для записей во всех провинциальных гостиницах.

Торопясь, чтобы не потерять мысль, она сделала несколько вариантов будущих газетных объявлений, урезая текст, как только можно, так как справедливо предполагала, что оплата будет за каждое слово, а в деньгах она была ограничена.

Наконец добившись как ей казалось наиболее приемлемого варианта, она вновь легла спать, совершенно успокоившись и с твёрдым убеждением, что встречаться с банкиром пока не стоит торопиться, а вначале нужно опробовать как неожиданно пришедшая на ум затея даст прибыль.

Утром, приведя себя в порядок, она уже собиралась вызвать кого-нибудь из гостиничных слуг, чтобы поручить отнести в местные газеты объявления, как в дверь постучали.

Предполагая, что это кто-нибудь из обслуги, она даже обрадовалась, что задуманное можно так быстро сладить, но к еë удивлению на пороге стоял мужчина лет тридцати, по виду явно не бедный и уж точно не прислуга. При виде его у Кати вырвалось недоумённое:

– Вы кто? Что вам угодно?

Мужчина с доброжелательностью отозвался:

– Прошу прощения за беспокойство. Разрешите представиться – Данишевский Дмитрий Александрович. По стечению обстоятельств так же постоялец этой гостиницы и ваш сосед.

Катя решила, изобразить приветливость с долей игривости:

– Ах вот как! И чем вы объясните свой визит ранним утром к незнакомой даме? Только ли тем, что оказались с ней по соседству?

– Исключительно этим. Прошлой ночью мне послышался женский плач из-за стены. Звук шёл из вашего номера и я…

Упоминание прошлых ночных тревог Кате было явно неприятно, и она решила пресечь подобное обсуждение:

– Вот именно, что вам послышалось. Уверяю, что у меня не было и нет причин плакать по ночам. Так же, как и в иное другое время.

Сосед попытался ещë что-то уточнить:

– Возможно, мне действительно только послышалось или же…

Но Катя оборвала его:

– Или же вы придумали несколько экстравагантную причину для знакомства. И будем считать, что вы меня своей уловкой в некоторой степени заинтересовали. На том пока и остановимся.

После чего бесцеремонно захлопнула дверь, затем некоторое время постояла, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Услышав наконец удаляющиеся от двери шаги, облегчённо вздохнула и отошла в глубь комнаты, решив, что пора и делами заняться. Подёргала шнурок звонка для вызова прислуги и дождавшись через некоторое время стука в дверь, с некоторым опасением (вдруг незваный соседушка вернулся) пошла открывать. На этот раз за дверью стоял гостиничный слуга, из числа тех личностей, про которых можно с уверенностью сказать, что имея подобострастно-глуповатый вид, они сами себе на уме и выгоды своей при случае не упустят.

Катя пригласила его входить, плотно затворяя за ним дверь:

– Входи, милейший. Как звать тебя?

Слуга с готовностью откликнулся:

– Аким, к услугам вашей милости.

– У меня до тебя будет просьба.

– С нашим удовольствием исполним.

– Скажи: городские газеты у вас с объявлениями для местных жителей имеются?

– Так точно-с. «Благолепинский листок» и «Губернская молва» объявления печатают-с.

– Вот и прекрасно. Мне нужно чтобы там завтра появилось объявление. Можешь сейчас заняться этим? – обрадовалась Катя, протягивая слуге заготовленные листки бумаги с текстами.

– Сделаем-с. Однако в газетах оплату запросят, да и …, – при этих словах слуга выразительно посмотрел, намекая на своë вознаграждение.

– Непременно. Вот деньги. Как думаешь: этого достаточно будет чтобы дня два в утренних и вечерних выпусках печатали?

Аким торопливо припрятал деньги и ответил уклончиво:

– Не извольте беспокоиться, всё исполним сейчас же и в лучшем виде.

Возможно, Катя невольно переплачивала, но сделанного было уже не вернуть. Однако она помимо уже данного поручения решила выведать попутно ещë кое-что:

– Вот еще: ты постояльца, что сосед мой, знаешь?

– Того что полный постарше или молодого повыше? – уточнил Аким.

Катю взяло некоторое сомнение от подобного выбора:

– Молодого, наверное. Даниш… Не упомню как точно.

Аким радостно подхватил:

– Точно молодой. Данишевский. Довольно обходительный приятный господин. И перед нашим братом не чваниться, хотя и князь.

Последнее замечание несколько смутило Катю, и она решила уточнить:

– И что он: прямо-таки князь или так себе, просто князь?

Аким изобразил сомнение на лице:

– Ну… даже и не знаю…

И замолчал выжидательно глядя на Катю, та, поняв его намёк, мысленно чертыхаясь, раскошелилась ещё на монету.

Деньги помогли слуге откинуть все сомнения, и он оживился:

– По поводу данной личности слухи ходят, что персона значительная. Его ввечеру наши местные тузы привезли, они же ему и номер заказывали. Объяснялись с ним с крайним уважением.

– Да? Даже так? Ну так иди.

После ухода этого гостиничного прохвоста, Катя задумалась: «Надо же, ещё один князь. И тоже Дмитрий. Не иначе тоже с детства Митяшей кличут. Везёт нам Ковырухиным на князей: то Оболенский, теперь Данишевский. Чем только это очередное стечение обстоятельств мне на этот раз аукнется?»

Тем временем гостиничный прохвост, довольный тем, что день начался с неплохого денежного приварка шагал по улице в сторону редакции одной из местных газет, выполняя поручение Кати – дать объявление. По пути его нагнала коляска с поднятым верхом и оттуда его окликнули:

– Эй, воробышек, лети сюда.

Коляска эта была знакома почитай каждому в городе и принадлежала местному обер-полицмейстеру Красовскому, поэтому Аким, не раздумывая, на ходу вскочил в коляску и по знаку устроился рядом с Красовским, но при этом всем своим видом давая понять, что он несмотря на приглашение, исходящее от такой персоны, границы дозволенного для себя понимает и чины чтит.

Обер-полицмейстер с некоторым неудовольствием поинтересовался:

– Что-то давно ты не залетал почирикать о том, что твориться у вас там. Не возгордился ли? Я ведь как похлопотал, чтобы тебя к месту пристроить, так и иное словечко хозяину твоему могу замолвить.

Аким, со всей подобострастностью на какую был только способен, заверил:

– Ваше Высокородие, Богом клянусь и в мыслях такового не было. Я Вашу заботу всегда помнить буду, милостивец Вы мой. А в эту неделю не пришёл, так как не поспеваю: хозяин часть людей рассчитал за нерадение, мне теперь приходиться за троих крутиться.

Красовский недовольно забрюзжал:

– Мне до таких мелочей дела нет. Ты там хоть наизнанку выворачивайся, а ко мне с докладом изволь вовремя являться. По улицам шлындать бездельно как сейчас, время находишь.

Аким изобразил некое смятение от того, что вызвал неудовольствие важной персоны:

– Вот напрасно подозрение имеете-с на меня в бездельном фланировании. Я с поручением нашей постоялицы в типографию торопился. Она желает объявление дать, вот изволите видеть и запиской с текстом снабдила.

После чего, пошарив в кармане, достал одну из Катиных записок для редакций газет и передал Красовскому, тот равнодушно проглядел текст объявления и вернул листок бумаги.

– Пусть так, но то, для чего ты там поставлен – не забывай исполнять. Что ещё там в гостинице делается? Подозрительного кого не примечал?

– Никак нет-с. Пока всё чинным путём идёт, публика добропорядочная заезжает. Даже один князь имеется, Данишевский ему фамилия. Его наши господа Елохов и Делягин вчера привезли на проживание.

Эта новость Красовского явно заинтересовала:

– А с чего это они такую заботу к приезжему выказали?

– Не могу знать-с. Он только с вечера заехал, пока не проявлял себя никоим образом.

Красовский недовольно поморщился от нерасторопности своего агента:

– А ты не жди пока он сам тебе покажется – покрутись рядом, послушай, принюхайся. И к вечеру завтрашнего дня ко мне. Только не с пустыми слухами, а с чем серьёзным. А то ведь я могу подумать и заменить тебя на кого иного. Скольким там, говоришь у вас уже от места отказали? Понял меня?

Гостиничный прохвост, изобразив смирение и трепет перед начальством, заверил:

– Точно так-с, всё понял, всенепременно разузнаю всю подноготную этого князя и к Вам.

На что в ответ получил снисходительно:

– Вот то-то. А сейчас прыгай куда прыгал, воробышек.

Аким соскочил на ходу с коляски и провожая её взглядом, совершенно не расстраиваясь подумал: «От же присосался как клоп. Ну так и мы не дураки, свою выгоду соблюдать умеем».

Для Яковлева это же утро началось с показа во всей красе помещений Жандармского станционного управления: грязный пол, пыль на стенах и окнах, кое-где облупившаяся краска на стенах. В качестве провожатого выступал унтер-офицер Шуляков, который, как и накануне в присутствии начальства был многословен и деятелен.

– Вот изволите видеть, Вашвысокобродие, наше хозяйство, – пояснял Шуляков ведя ротмистра по узкому коридору, поочередно открывая двери в боковые комнаты. – Энто дежурная комната. Считай все там и обретаемся. Тесно, но если надо в холод согреться, чайку попить, то можно втиснуться. А тут двери вахмистрской. Я уж пока за старшего был, там обосновался. Так теперь мне оттудова съезжать?

– Думаю, пока нового вахмистра нет, то можешь оставаться, – разрешил Яковлев, мысленно надеясь, что Звягинцеву не придётся долго рыскать инкогнито где-то здесь по округе. – Ладно, кабинет мой показывай.

– А, так это мы мигом, – и Шуляков трусцой пробежал мимо двери в камеру для задержанных в конец коридора. Остановившись у запертой двери и некоторое время повозившись со связкой ключей, открыл еë.

– Вот, Вашвысокобродие, прошу.

Андрей Платонович от порога оглядел комнату. Она выглядела пусто и пыльно: старый покрытый зелёным сукном стол, три стула для хозяина кабинета и посетителей. В углу несгораемый шкаф с оставленным в замочной скважине ключом. Яковлев прошёлся к столу, поочерёдно выдвинул ящики. Там было только несколько папок, даже не заполненных документами. В незапертом несгораемом шкафу нашлось несколько больше разнообразия: кроме графина без пробки, там ещë находилась пара стаканов.

– М-да, судя по всему, дел у вас тут было не так уж чтобы себя утруждать, – заметил ротмистр, усаживаясь за стол, не приглашая унтера садиться, оставив того так и стоять посередине комнаты.

На подобное замечание Шуляков обиделся:

– От чего же. Делов завсегда хватает. Сил много прикладываем. Но мы с разбором дело ведём. Сопляков каких или по пьяни шумных просто вздуем, да взашей. В арест брать канители не оберёшься. Но и, разумеется, хитрованство всякое пресекать приходиться.

– Это какое же?

– Да вот хоть, к примеру перед Пасхой случай был. Мужик на колени прям на путях встал, в версте от станции. Машинист, конечно, паровоз останавливает: не давить же душу христианскую. Мы на дрезине туда и мужичка в оборот. Чего, мол, поезду мешаешь? А тот сказывает, что ехать желал, да Бога молил, чтобы дал такую милость: поезд остановил для него. А Господь будто сподобился милость свою явить и остановил. Дурака корчит, паскуда. Пассажиров и паровозную бригаду в волнение ввёл, а сам вроде блаженного в непонимании находится о содеянном. Вот мы, да паровозные, ну ещё кое-кто из пассажирской публики дали ему ума, чтобы не считал всех дураками.

Подобная служебная деятельность развеселила Яковлева, и он насмешливо заметил:

– Я как погляжу, что у вас тут интересная жизнь.

Шуляков, увлёкшись рассказами не заметил насмешки и попытался продолжить:

– Ваша правда. А вот ещё случай был…

Но что за случай был Яковлеву не довелось узнать, потому что в кабинет вошёл мужчина лет за сорок в форме железнодорожного агента и не представляясь с волнением сообщил:

– Э-э-э, простите, тут такое дело: минут двадцать назад прибыл грузовой состав с почтово-багажным вагоном. Вагон закрыт и опломбирован. Но из вагона доносится какой-то шум. Там явно кто-то есть. Похоже грабят. Возможно, казначейский денежный сундук. Может быть и иной какой ценный багаж.

Яковлев уточнил обеспокоенно:

– Состав с тем вагоном где стоит?

– У пакгаузов.

– Идёмте, покажите, – засобирался ротмистр и уже обращаясь к Шулякову приказал, – А ты давай за вторым и оба пулей к пакгаузам. Место знакомо?

Шуляков откликнулся:

– Обижаете, Вашвысокобродие, сыщем непременно.

Шагая по железнодорожным путям до пакгаузов, добрались быстро. Там действительно стояло несколько вагонов, отогнанных с основного пути. Возле почтово-багажного суетилось несколько крючников1, не зная, что предпринять. Увидев начальство, притихли, выжидательно поглядывая на ротмистра, тот подходя к вагону, прислушался:

– Вроде тихо. Затаились что ли?

Почти тотчас же подбежали запыхавшиеся Ардалионов и Шуляков. Адресуясь к ним, Яковлев распорядился:

– Праздную публику отгоните отсюда для безопасности, – и тут же поправился, обращаясь уже к железнодорожному агенту. – Только пусть кто из крючников пломбы с дверей сорвёт, но сами двери не трогает.

Когда всë было исполнено, ротмистр приказал:

– Ну что, револьверы наготове? Шуляков, открывай помалу. Да пригибайся, голову в проём не показывай. Мало ли что.

Уже было собрались открывать, как позади всех раздался восхищённый голос:

– Ой, а кровя то сколь накапало под вагоном!

Шуляков испуганно отскочил назад:

– Чего? Какие кровя?

Яковлев, обернувшись увидел какого-то зеваку и зашипел

– Это кто? Какого чёрта он тут делает? Я же сказал, чтобы всем уйти.

Ардалионов, от которого ротмистр после вчерашнего общения и не ожидал большой сообразительности, вдруг рассудительно принялся пояснять вполголоса:

– Да тутошний он, фамилия ему Вездесущев будет. Живёт неподалёку и вечно шатается без дела. А ну пошёл, а то будет тебе самому юшка из носа! – после чего заглянув под вагон с удивлением подтвердил, – А ведь и верно: чего-то капает.

Вездесущев как ни в чëм небывало, не обращая на сказанное Ардалионовым, зачастил:

– Вот я и говорю, натекло кровя! А можно мне поглядеть? Мне же только из познавательных соображений глянуть как варнаков побьёте.

Шуляков, видимо от смущения что его напугал какой-то любознательный шалопут, с угрозой рыкнул:

– Ты не понял? Уйди, а то через тебя грех на душу приму, самого пришибу!

Вездесущев поняв, что возможно его действительно будут бить, обиженно ворча, шмыгнул за пакгауз в компанию к крючникам.

Яковлев, успокаиваясь выдохнул:

– Вот же баламута не ко времени принесло. Давай открывай дальше.

Шуляков вновь взялся за двери вагона, с осторожностью сдвигая их. Подождали – ничего не происходило. Стоящие по сторонам от дверного проёма Яковлев и Ардалионов осторожно заглянули внутрь – там царил разгром: некогда явно аккуратно сложенные штабеля коробок и ящиков были повалены. Часть из них была смята, по полу растекались лужи чего-то жидкого.

Яковлев крикнул:

– Эй, есть кто? Покажись и выходи подобру.

Ардалионов решил пригрозить:

– Выходи, а то стрелять зачнём!

Тут на ротмистра дохнуло не с чем не спутываемый запах застарелого перегара. Яковлев с подозрением воззрился на Ардалионова:

– Никак водкой тянет?

Ардалионов принялся оправдываться:

– А чего сразу я? Я сегодня и ничего.

Шуляков прислушался к звукам, исходящим из глубины вагона:

– Вроде похрапывает там кто.

Ардалионов обиженно забубнил:

– Вот, может кондуктор нализался, залез в вагон, да за багаж завалился спать. Его не заметили, да так и отправили. А он малость очухался, вылезти испробовал, пошумел, да теперь опять в беспамятстве храпит, а вы всё на меня думать изволите.

Яковлев решился:

– Ну так посмотрим, кто там.

Яковлев, а за ним следом Ардалионов осторожно направились внутрь вагона, Шуляков же предусмотрительно остался снаружи, даже на всякий случай отодвинувшись в сторону от двери. Жандармы, осторожно перешагивая по вагону через разбросанный исковерканный багаж постепенно перемещались на звуки храпа. В конце концов в дальнем углу среди ящиков обнаружился мирно похрапывает средних размеров медведь.

Ардалионов, не сдержавшись удивлённо выдохнул:

– И откуда он взялся?

Шуляков всë так же не приближаясь близко ко входу окликнул:

– Что там?

На что получил от Ардалионова раздражённое:

– Поди сам посмотри, чего запрятался.

Шуляков нехотя залез в вагон и подходя к остальным развеселился:

– Так вот это кто у нас такой в зюзю нализался. Это, Федот, тебе напарник таперяча будет. Друг дружке наливать будете.

– Да пошёл ты с шутками своими, – огрызнулся Ардалионов и уже обращаясь к ротмистру спокойнее заявил. – А делов он тут натворил. На полу не иначе вода: пожарный куб разворочен. Это его с перепоя сушняк замучил, вон как от него перегаром несёт.

Яковлев распорядился:

– Ладно, пошли все наружу. Зовите путейских.

Выйдя из вагона, Шуляков помахал выглядывающим из-за пакгауза железнодорожному агенту и крючникам, что могут подходить. Те опасливо приблизились, следом за ними увязался и Вездесущев.

Яковлев пояснил подошедшим:

– Медведь пьяненький храпит. Похоже водкой опоили, да в ящике в багаж сдали. Думали, что он до места продрыхнет, а он видно проснулся, тюрьму свою разломал: пить захотел. Куб с водою вскрыл, напился, да опять уснул с перепою. Вы какую-нибудь мешковину или брезент подыщите, да вытаскивайте его. Только куда его теперь?

Из-за спин крючников высунулся Вездесущев с предложением:

– А под городом табор стоит. Надобно его цыганам отдать.

Осмелевший Шуляков после того, как опасность вроде как исчезла, гаркнул:

– Ты ещё здесь? А ну, брысь!

Вездесущев вновь спрятался за спины крючников, но не ушёл, решив остаться до конца событий.

– Сыщите по бумагам отправителя. Да надо перечесть, что попорчено. Зайдёте как управитесь ко мне. Будем оформлять всё это, – попросил Яковлев железнодорожного агента и только теперь спохватился. – Да, позвольте, мы же с этой суетой так и не познакомились.

– Действительно, знакомимся при обстоятельствах более чем странных. Рекомендуюсь – Полухин Фёдор Николаевич. Как железнодорожный агент в должности весовщика состою шестой год с того момента как станцию построили.

– Приятно познакомиться. А меня зовут Яковлевым Андреем Платоновичем. Чином как видите ротмистр. На станции вашей и суток не пробыл, так что получается осматриваюсь пока.

Вместе двинулись в сторону вокзала, оставив крючников заниматься медведем под присмотром вновь принявшего самоуверенно-командный тон Шулякова.

Спустя час на улице Благолепинска произошла встреча, впоследствии всколыхнувшая весь город не менее чем на сутки: добравшийся со станции Вездесущев отыскал свою извечную единомышленницу Мещанкину и нарвался сразу же на громогласные попреки.

– Ну и где тебя носит, ирод? Уговаривались же и на второй день идти на свадьбу к Кузякиным. Из-за тебя всё действо пропустим и голодными останемся!

На что Вездесущев таинственно сообщил:

– Тихо ты, труба иерихонская. Безделица теперь вся эта свадьба. Вот у меня новости, так новости. Беглые варнаки с кистенями, да револьверами на станции вагоны грабить учли, а жандармы их как есть всех в чистую побили. А те в ответ жандармов. Тоже в чистую. Кровищи! О, как!