Видящий сердца. От Киева до Китая (путь к тебе)

Он наклонился с седла, его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица старосты. От боярина несло вином и злобой.

– Я тебя научу уважению! Я тебя так научу, что твои внуки будут при имени моем в штаны гадить! Ты у меня на колу будешь висеть и песни мне хвалебные петь!

Рядом заголосила жена старосты, падая на колени.

– Господин-боярин, смилуйся! Не губи! Бес попутал, с пьяных глаз ляпнул!

– Молчать, ведьма! – рявкнул Лучезар, даже не посмотрев на нее. – Твоя очередь еще придет!

Он выпрямился в седле и обвел взглядом притихшую деревню. Его взгляд остановился на Дарине, которая жалась к матери.

– А! И виновница торжества здесь! – он осклабился в жуткой ухмылке. – Живая, здоровая! Я смотрю, без моей помощи управились! Нашли себе героя?

Его взгляд прошелся по толпе и остановился на Ратиборе. Он был единственным, кто не опустил голову. Он сидел за столом, спокойный и неподвижный, и смотрел на боярина. Их взгляды встретились. Во взгляде боярина была ярость и приказ подчиниться. Во взгляде Ратибора – холодная, спокойная оценка. Этот молчаливый поединок взглядов взбесил Лучезара еще больше.

– Я покажу вам, чего стоит ваше веселье! – прорычал он. – Я покажу вам цену вашей дерзости!

Его глаза снова впились в Дарину, и в них появилась садистская, предвкушающая жестокость. Он наслаждался их страхом. Он упивался своей властью.

– Вы посмеялись надо мной? Хорошо. Теперь посмеюсь я.

Глава 27: Наказание за гордость

Лучезар наслаждался моментом. Он был актером на сцене, а вся деревня – его безмолвной, перепуганной аудиторией. Он медленно, с расстановкой, обводил взглядом оцепеневших людей, упиваясь их страхом. Их серые, дрожащие ауры были для него лучшим бальзамом на уязвленную гордость.

– Вы думали, я зачем приехал? – он повысил голос, обращаясь ко всем сразу. – Думали, я буду вас судить? Рядить, кто прав, кто виноват? Нет. Суд для равных. А вы – не люди. Вы – мой скот. Мое стадо. И если одна паршивая овца начинает блеять не по делу, я не сужу ее. Я режу ей глотку, чтобы другим неповадно было.

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться в сознание слушателей. Потом его взгляд, тяжелый и маслянистый, остановился на Дарине. Девушка стояла, спрятавшись за спиной матери, и дрожала, как осиновый лист.

– Ты, староста, – боярин снова обратился к Еремею, – нанес мне оскорбление. Ты унизил мою боярскую честь. За такое положена смерть. Но я сегодня милостив. Я не стану тебя убивать. Я заберу у тебя то, что тебе дороже жизни.

Он указал на Дарину толстым пальцем в перстне.

– Ты радовался, что твоя дочь спасена? Ты устроил пир в ее честь? Хорошо. Теперь я забираю ее.

По толпе пронесся вздох ужаса. Это было страшнее, чем любой штраф или порка.

Жена старосты, Варвара, с воплем бросилась к коню боярина, пытаясь обнять его ногу в грязном сапоге.

– Господин! Пощади! Не губи девку! Возьми все, что есть – скот, зерно! Только ее не трогай!

– Убрать ее! – брезгливо скомандовал Лучезар, и двое дружинников, спешившись, грубо оттащили воющую женщину в сторону.

– Она будет моим наказанием для всех вас, – продолжал боярин, его голос сочился садистским удовольствием. – Я забираю ее в свою усадьбу. Она будет служить мне. Будет мыть полы в гриднице. Будет чистить нужники. А по ночам, – он сделал особо мерзкую паузу, оглядывая толпу, – она будет согревать постель моим дружинникам. Всем по очереди. Чтобы они не скучали на службе.

Это было уже не просто наказание. Это было публичное, показательное осквернение. Он не просто забирал девушку. Он объявлял, что превратит ее в общую шлюху для своей псарни. И каждый в деревне, включая ее отца и мать, будет знать, что с ней делают каждую ночь.

Дарина вскрикнула, ее лицо исказилось от ужаса. Она представила это – грязные, потные тела, чужие руки, боль и унижение, снова и снова. Староста Еремей рухнул на колени, его лицо превратилось в маску нечеловеческого страдания. Он был готов к смерти, но не к такому.

– А когда она понесет от какого-нибудь моего пса, я пришлю ее обратно к вам, – закончил свою тираду Лучезар, смакуя каждое слово. – Чтобы вы нянчили боярского бастарда. И каждый раз, глядя на него, вспоминали, чего стоит ваша гордость.

Он кивнул двум дружинникам, что держали Варвару.

– Взять девку!

Воины отпустили мать и двинулись к Дарине. Они шли медленно, уверенно, как мясники к ягненку. Девушка забилась в угол между стеной дома и своей рыдающей матерью, ища спасения там, где его не было. Вся деревня замерла, парализованная ужасом и собственным бессилием. Они были скотом. И сейчас хозяин пришел забрать свою долю. Никто не смел пошевелиться.

Ратибор сидел за столом и смотрел. Он видел, как черная аура отчаяния окутывает семью старосты. Он видел торжествующую, раздувшуюся от собственной значимости пурпурную ауру боярина. Он видел стальные, безразличные ауры дружинников.

И он видел глаза Дарины. Она смотрела не на воинов, не на отца, не на боярина. Она смотрела на него. В ее взгляде была последняя, безумная, отчаянная мольба. Она не просила. Она требовала. Она смотрела на своего страшного, кровавого бога, и ждала от него чуда. Спасения.

Дружинники были уже в двух шагах от нее. Один из них протянул руку, чтобы схватить ее за волосы.

И в этот момент абсолютной, казалось бы, тишины и покорности раздался спокойный, но отчетливый звук. Звук отодвигаемой скамьи. И следом – твердый, холодный голос, пронзивший тишину, как стальной клинок.

– Нет.

Глава 28: "Нет"

Участь, ожидавшая Дарину, была ясна каждой женщине и каждому мужчине в этой деревне. Хуже, чем смерть. Хуже, чем плен у разбойников. Это было медленное, ежедневное, унизительное угасание. Смерть души, за которой последовала бы и смерть тела.

Жена старосты, Варвара, завыла в голос – не как человек, а как волчица, у которой отнимают ее единственного щенка. Она вцепилась в дочь мертвой хваткой, пытаясь своим телом закрыть ее от всего мира. Староста Еремей рухнул на колени. Его гордость, его гнев, его человеческое достоинство – все было сломлено и втоптано в грязь. Он пополз к коню боярина, пытаясь схватить его за стремя.

– Господин… Лучезар… Пощади… – хрипел он, слезы и сопли текли по его бороде. – Все, что хочешь, возьми! Меня на кол! Деревню в рабство! Только ее не тронь! Она ж дитя еще, глупая… Не губи душу!

Боярин с брезгливостью отпихнул его сапогом.

– Поздно, старый пес. Ты свой выбор сделал, когда рот свой поганый открыл. А теперь смотри, как платят за гордыню.

Он кивнул двум дружинникам, ближайшим к нему.

– Взять ее.

Два воина спешились. Две машины для убийства, закованные в кожу и железо. Их лица были бесстрастны, их ауры – ровного, холодного, стального цвета. Они двинулись к плачущей группе женщин. Мужики в толпе попятились, инстинктивно делая им дорогу. Никто не смел даже подумать о сопротивлении. Это было бы самоубийством.

Воины подошли к Варваре. Один из них грубо оттолкнул ее в сторону. Она упала на землю. Второй схватил Дарину за руку. Девушка закричала, тонко и пронзительно. Это был крик абсолютного, животного ужаса. Она цеплялась за мать, за землю, но сильные руки безжалостно тащили ее к коню боярина.

И в этот момент, когда, казалось, все уже решено и деревня обречена на позор и горе, раздался спокойный голос.

– Нет.

Слово прозвучало негромко, но в наступившей тишине оно прогремело, как удар грома.

Все головы повернулись.

Ратибор встал из-за стола. Он двигался медленно, без суеты. Он вышел из-за стола и встал прямо на пути дружинников, тащивших Дарину.

Два воина замерли, удивленные такой дерзостью. Боярин, уже предвкушавший свою победу, нахмурился.

Ратибор не смотрел на дружинников. Он смотрел прямо в глаза боярину Лучезару. И в его взгляде не было ни страха, ни гнева, ни мольбы. В нем была лишь холодная, непреклонная воля.

– Я сказал: нет, – повторил он, и на этот раз в его голосе прорезался металл.

Деревня замерла. Это было чистое безумие. Одинокий охотник в простой рубахе встал против вооруженного боярина и его дружины. Против своего господина. Против самой власти.

Дарина, увидев его, перестала кричать. В ее заплаканных глазах вспыхнула безумная, невероятная надежда. Она снова смотрела на своего бога, который пришел ее спасать во второй раз за сутки.

Дружинники переглянулись, ожидая приказа. Они были верными псами, но даже они были сбиты с толку таким спокойным неповиновением.

Боярин Лучезар побагровел еще сильнее, если это было вообще возможно. Его трясло. Какая-то деревенщина, безымянный охотник, вчерашний герой местного разлива, посмел перечить ему. Ему!

– Что ты сказал, щенок? – прошипел он, не веря своим ушам. – Ты, грязь из-под ногтей, смеешь говорить мне «нет»?

– Ты не заберешь ее, – ответил Ратибор все так же спокойно. Его аура была как скала посреди бушующего моря. Спокойная, сине-зеленая, без единой капли страха. – Она останется здесь.

Это было уже не просто неповиновение. Это был прямой вызов. Вызов, который нельзя было проигнорировать.

Боярин рассмеялся. Жутким, лающим смехом.

– Я смотрю, у нас тут нашелся еще один храбрец! Или просто дурак, который жизни своей не ценит! Ты, я погляжу, поверил в то, что ты герой? Думаешь, убил трех голодранцев в лесу и теперь можешь тягаться со мной?

Он перестал смеяться, и его лицо снова исказила ярость.

– Я не просто ее заберу. Я сначала ее возьму. Прямо здесь, на ваших глазах, на этой площади, чтобы вы все видели цену своего неповиновения. А потом… – его взгляд впился в Ратибора, – потом я прикажу содрать с тебя кожу живьем и повесить ее на воротах деревни, как напоминание всем, кто тут хозяин. Взять его!

И два дружинника, отпустив Дарину, развернулись и пошли на Ратибора.

Глава 29: Вызов на бой чести

Два дружинника двинулись на Ратибора. Они не доставали мечей. Против безоружного смерда это было бы излишне. Они шли, чтобы сломать его. Взять в захват, ударить под дых, свалить на землю и держать, пока их господин будет решать его судьбу. Их ауры цвета закаленной стали были ровными, лишенными эмоций. Для них это была просто работа.

Ратибор не двигался. Он ждал.

Первый дружинник подошел и протянул руку, чтобы схватить его за плечо. В этот момент Ратибор ожил. Он не отступил, а наоборот, шагнул навстречу. Его движение было быстрым, почти нечеловеческим. Он уклонился от захвата, и его рука метнулась вперед, но не кулаком. Растопыренными, твердыми, как дерево, пальцами он ударил воина в горло, прямо в адамово яблоко.

Раздался ужасный, влажный хруст. Дружинник захрипел, его глаза вылезли из орбит. Он схватился за горло, из которого вместе с воздухом вырывалась кровь, и рухнул на колени, задыхаясь. Его стальная аура треснула и начала рассыпаться.

Второй воин, опешив на мгновение от такой быстрой и жестокой развязки, тут же пришел в себя. Он заревел и бросился на Ратибора, пытаясь сбить его с ног массой своего тела в доспехах.

Ратибор не стал принимать удар в лоб. Он отскочил в сторону, как лесной зверь, уходящий от атаки медведя, и, развернувшись, с силой ударил дружинника ногой под колено. Сустав выгнулся в обратную сторону с отвратительным звуком. Воин взвыл от боли и завалился на бок, пытаясь встать, но сломанная нога его не держала.

Все произошло за какие-то пять-шесть ударов сердца. Два профессиональных воина, обученных и закованных в броню, были выведены из строя безоружным охотником.

Вся деревня ахнула. Боярин Лучезар смотрел на это, и его лицо из багрового превращалось в белое от шока и ярости. Он не мог поверить своим глазам.

– Что стоите, истуканы?! – взревел он, обращаясь к остальным восьми дружинникам. – На коней! Затопчите его! Разорвите на куски!

Восемь воинов достали мечи. Лязг стали прозвучал как смертный приговор. Они начали медленно окружать Ратибора. Против восьми вооруженных воинов у него не было ни единого шанса.

– Стойте! – закричал вдруг боярин, поднимая руку. Его осенила новая, куда более унизительная для бунтаря мысль. – Не трогать его.

Дружинники замерли. Лучезар медленно спешился. Он подошел к Ратибору, обходя его по кругу, как хищник, который наслаждается бессилием своей жертвы.

– А ты силен, охотник, – прошипел он. – Я смотрю, в лесу ты не только белок бил. Но сила против власти – ничто. Я мог бы приказать им убить тебя. Но это было бы слишком просто. Слишком быстро. Нет. Я сделаю по-другому.

Его глаза блеснули садистским огнем.

– Снять с него рубаху! Привязать к столбу! Взять плети! Я хочу, чтобы все видели, что бывает с теми, кто идет против меня. Я выпорю его сам. Я буду сдирать с его спины кожу полосами, пока он не начнет умолять меня о смерти. А ты, – он обернулся к Дарине, – будешь стоять и смотреть. И считать удары.

Это была самая страшная и унизительная казнь. Не смерть, а позор. Превратить героя в кричащий, окровавленный кусок мяса на глазах у всех.

Два дружинника двинулись к Ратибору. Но он поднял руку.

– Погоди, боярин.

Его голос был на удивление спокоен.

– Ты говоришь о чести. Что я оскорбил твою честь. Но какой же честью будет для тебя, знатного боярина, пороть связанного мужика?

Лучезар усмехнулся.

– Для тебя, смерд, у меня нет чести.

– А вот здесь ты не прав, – ответил Ратибор. – Закон един для всех. И закон предков гласит, что любой спор можно решить в поединке. В Божьем суде.

В толпе послышался испуганный шепот. «Божий суд». Поединок чести. Древний, священный обычай, который даже князья не всегда осмеливались нарушать.

– Я, Ратибор, сын дружинника Всеволода, – произнес он громко и четко, чтобы слышали все, – свободный человек из Велесовой Рощи, обвиняю тебя, боярин Лучезар, в бесчестном поведении и в покушении на свободу и жизнь невинной девушки. И я вызываю тебя на поединок. На бой чести.

Боярин застыл. Такого он не ожидал. Какой-то безродный смерд вызывает его, своего господина, на поединок. Это было немыслимо.

– Ты в своем уме, пес?! – прошипел он. – Я боярин! Ты мой холоп!

– Я не твой холоп. Я свободный общинник, – парировал Ратибор. – Мой отец служил князю, а не тебе. И я вызываю тебя на честный бой. Или ты трус, боярин? Боишься выйти один на один, без своих псов?

Последние слова были как пощечина. Ратибор ударил его в самое больное место – в его трусливую, раздутую гордыню. Дружинники переглянулись. Старики в деревне закивали. Обычай был на стороне охотника. Отказаться от такого вызова, тем более брошенного публично, – это было бы признанием собственной трусости. Это был бы еще больший позор, чем насмешки.

– Каковы условия? Какова ставка? – процедил Лучезар сквозь зубы. Его трясло от бешенства. Он был опытным воином, он был уверен в своей победе. Этот охотник сам подставлял свою шею под топор.

Ратибор посмотрел на Дарину, потом на боярина.

– Ставка – все. Если побеждаешь ты, моя жизнь – твоя. Ты можешь выпороть меня, убить, сделать со мной все, что захочешь. И эта деревня падет к твоим ногам. Но если побеждаю я… – он сделал паузу. – Ты навсегда забудешь дорогу в эту деревню. И ты оставляешь Дарину в покое. Ее свобода – вот моя ставка.

Вся деревня затаила дыхание. Это было неслыханно. Судьба всех – и его, и девушки, и всего села – решалась в одном поединке.

Лучезар оскалился. Он видел перед собой легкую победу и сладкую месть. Он убьет этого наглеца на глазах у всех, а потом все равно сделает то, что задумал.

– Я принимаю твой вызов, дурак, – прорычал он. – Готовься к смерти. Давайте ему меч! Я хочу убить его по-честному, чтобы никто не сказал, что я боялся.

Поединок должен был состояться. Здесь и сейчас. На глазах у всей деревни. И на кону стояло все.

Глава 30: Поединок

Деревенская площадь мгновенно превратилась в арену. Люди расступились, образовав широкий, живой круг. В центре остались двое. В свете костра и факелов, которые зажгли дружинники, их тени метались по земле, как гигантские сражающиеся духи.

Боярин Лучезар был воплощением грубой, уверенной в себе силы. Он сбросил свой тяжелый кафтан, оставшись в кожаной боевой куртке, усиленной металлическими пластинами. Он был ниже Ратибора, но шире в плечах, и весь состоял из плотно сбитых мышц, покрытых слоем жира. Его аура горела багровым пламенем ярости и предвкушения легкой победы. Один из дружинников подал ему его меч – тяжелый, широкий каролинг, и круглый щит, обитый железом.

Ратибору тоже дали меч из боярского арсенала. Он был легче и проще, но хорошо сбалансирован. Щита ему не дали. Он и не просил. Он стоял напротив боярина, одетый в простую рубаху, босой – он сбросил сапоги, чтобы лучше чувствовать землю. Его оружием была не только сталь, но и его тело, его скорость, его знание леса, которое он теперь применял к человеку.

Дарина стояла в первом ряду, вцепившись в руку матери, и не дышала. Для нее этот поединок был не просто боем. Это бог бился с демоном за ее душу.

– Ну что, щенок, помолился своим пням? – прорычал боярин, делая пробный взмах мечом, который со свистом рассек воздух. – Сейчас я выпущу из тебя кишки.

Ратибор не ответил. Он поднял меч, принимая стойку. Спокойный, сосредоточенный. Он видел не просто грузного мужика с мечом. Он видел его ауру, и она рассказывала ему все. Ярость боярина была его силой и его слабостью. Она делала его удары сильными, но предсказуемыми. В ней не было хитрости, только прямолинейное желание сокрушить.

– Бой! – крикнул старший из дружинников.

Боярин тут же ринулся в атаку. Он пошел напролом, как вепрь, рассчитывая сбить Ратибора с ног, оглушить градом ударов. Его тяжелый меч опустился сверху, целясь в голову. Ратибор не стал принимать удар на свой клинок, который мог бы этого не выдержать. Он легко, почти танцуя, отскочил в сторону. Меч боярина с силой врезался в землю, выбив сноп искр.

– Стоять, трус! – взревел Лучезар, разворачиваясь.

Он снова атаковал. Широкий горизонтальный удар, нацеленный на то, чтобы разрубить пополам. Ратибор присел, и смертоносная сталь просвистела над его головой. Пока боярин разворачивался после своего мощного, но инерционного удара, Ратибор нанес свой первый удар. Несильный, но точный, как укус змеи. Кончик его меча чиркнул по бедру боярина, оставив на коже длинный, кровоточащий порез.

Лучезар взвыл, скорее от удивления и ярости, чем от боли.

– Ах ты, крыса!

Теперь он стал еще злее. Он атаковал беспрерывно, вкладывая в каждый удар всю свою мощь. Сталь звенела о сталь. Ратибор не нападал. Он защищался, двигался, уклонялся. Он был как вода, обтекающая камень. Он позволял боярину тратить силы, выматывал его, заставлял его массивное тело потеть и тяжело дышать.

Люди в толпе затаили дыхание. Они ожидали быстрой и кровавой расправы. Но вместо этого они видели танец. Танец смерти, в котором ловкость и ум противостояли грубой силе.

Боярин начал уставать. Его удары становились медленнее, дыхание – тяжелее. Пот заливал ему глаза. А Ратибор был все так же свеж и быстр. Его ноги легко скользили по земле, он двигался по кругу, постоянно заходя боярину за спину, заставляя его неуклюже разворачиваться.

И вот Лучезар допустил ошибку. В ярости он сделал выпад, вложив в него весь свой вес. Ратибор отбил удар не лезвием, а плоскостью своего меча, отводя клинок боярина в сторону. Инерция протащила Лучезара вперед, на мгновение он потерял равновесие и открылся.

Это была та самая доля секунды, которую ждал Ратибор.

Он не стал бить его мечом. Его левая рука, свободная и быстрая, метнулась вперед. Кулаком он ударил боярина в бок, туда, где заканчивались ребра. Удар был коротким, сухим, но невероятно сильным. Боярин крякнул, дыхание его сбилось. А правая нога Ратибора в это же время подсекла его опорную ногу.

Потеряв равновесие и опору, обессиленный и сбитый с дыхания, боярин Лучезар тяжело рухнул на спину. Его шлем слетел с головы и откатился в сторону.

Ратибор в один прыжок оказался над ним. Кончик его меча уперся в горло поверженного врага.

Все было кончено.

Боярин лежал на земле, поверженный, униженный, тяжело хрипя. Он смотрел вверх, на спокойное лицо охотника, на острие меча, которое отделяло его от смерти. В его глазах больше не было ярости. Только животный страх.

Тишина стояла такая, что было слышно, как трещит костер и как тяжело дышат оба бойца.

– Сдаешься? – тихо спросил Ратибор.

Лучезар молчал. Признать поражение было для него страшнее смерти.

Ратибор чуть нажал на меч. На коже боярина выступила капелька крови.

– Я сдаюсь… – прохрипел боярин.

Ратибор убрал меч. Он не собирался его убивать. Убить его – значило навлечь на деревню гнев самого князя, который не простил бы убийства своего наместника. Но унизить, сломать его волю – это было куда более страшное наказание.

Ратибор отошел. Он выиграл. Честно. По правилам, которые предложил сам боярин.

Бой чести был окончен. И у него был победитель, которого деревня еще долго не забудет.

Глава 31: Позорное бегство

Победа Ратибора не была встречена ликующими криками. Она опустилась на деревню оглушающей, почти благоговейной тишиной. Люди смотрели, не веря своим глазам. Простой охотник только что на глазах у всех победил и унизил их господина, могущественного и страшного боярина Лучезара. Это событие ломало все привычные устои мира.

Боярин лежал на земле, поверженный, беспомощный. Его дружинники застыли, как каменные изваяния, не зная, что делать. Их господин сдавался. По закону поединка, они не имели права вмешиваться.

Лучезар с трудом, кряхтя, поднялся на ноги. Его поддерживали двое его людей. Он был весь в грязи, на бедре кровоточила рана, рука, сломанная Ратибором ранее, неестественно висела. Но самой страшной его раной была рана на его гордости. Она кровоточила позором.

Он не смотрел на Ратибора. Он не смотрел на жителей деревни. Он смотрел в землю, избегая их взглядов. Он, который час назад упивался их страхом, теперь боялся поднять на них глаза. Его пурпурная аура гордыни сжалась в маленький, грязный, сморщенный комок унижения и бессильной ненависти.

– Уходим, – прохрипел он своим людям.

Они подвели ему коня. Он с трудом, постанывая от боли, взобрался в седло. Его отряд, такой грозный час назад, теперь выглядел как побитая свора. Двое раненых Ратибором воинов, один с раздробленной рукой, другой с проткнутым горлом, были кое-как усажены на коней.

Боярин бросил последний взгляд на деревню. Это был взгляд, полный обещания мести. Не быстрой и открытой, а медленной, ядовитой и подлой. Он ничего не сказал. Но Ратибор, глядя на его ауру, прочел все. Этот человек не простит своего позора никогда. Он будет ждать. Он будет вредить исподтишка, натравливать других, плести интриги. Но в открытую он сюда больше не сунется.

Отряд тронулся. Они уезжали не как победители, а как побитые псы, с позором покидая деревню под сотнями молчаливых, осуждающих взглядов. Когда последний всадник скрылся в темноте, деревня как будто выдохнула.

Напряжение спало. И тут же толпа взорвалась. Крики, вопли, восторженные возгласы. Люди бросились к Ратибору. Его снова подхватили на руки, качали, кричали его имя. Он был не просто героем. Он был их царем, их богом, их знаменем свободы. Он сокрушил их угнетателя. Он дал им то, о чем они даже не смели мечтать – чувство собственного достоинства.

Ратибор с трудом высвободился из кольца восторженных односельчан. Он искал глазами лишь одного человека. Нет, не Дарину. Аглаю. Ведунья стояла в стороне, в тени, и в ее глазах, впервые за все время их знакомства, он увидел нечто, похожее на одобрение. Она чуть заметно кивнула ему и, не сказав ни слова, развернулась и растворилась в ночи вместе с Лелей.

И только тогда он обратил внимание на Дарину.

Она стояла там же, где и стояла, но теперь не плакала. Ее лицо сияло. Оно светилось таким экстазом, такой безудержной, почти безумной радостью, что это было даже немного страшно. Она смотрела на него, и в ее взгляде не было ничего, кроме полного, безоговорочного, абсолютного поклонения.

Он дважды спас ее за одни сутки. Сначала – ее тело от разбойников. А потом – ее честь и душу от боярина. Для нее он был не просто человеком. Он был полубогом, сошедшим с небес, чтобы вершить правосудие.

Когда толпа немного расступилась, она подошла к нему. Она взяла его руку – ту, что сжимала меч, – и прижалась к ней губами. Потом щекой. Это было не просто прикосновение. Это был акт присяги на верность.

– Ратибор… – прошептала она, и ее голос дрожал от переполнявших ее чувств. – Я…

Она не знала, что сказать. Слова были слишком слабы, чтобы выразить то, что она чувствовала.

– Я твоя, – наконец выдохнула она. – Делай со мной, что хочешь. Я твоя раба, твоя жена, твоя подстилка… кто угодно. Только не прогоняй.