Критика способности суждения

Действие по понятию свободы – это конечная цель, которая (или явление которой в чувственном мире) должна существовать, для чего предполагается условие её возможности в природе (субъекта как чувственного существа, то есть человека). То, что априори и безотносительно к практическому предполагает это, – способность суждения – даёт опосредующее понятие между понятиями природы и понятием свободы, которое делает возможным переход от чисто теоретического к чисто практическому, от закономерности по первому к конечной цели по последнему, – понятие целесообразности природы. Благодаря этому познаётся возможность конечной цели, которая может осуществиться только в природе и в согласии с её законами.

Рассудок через возможность своих априорных законов для природы доказывает, что она познаётся нами лишь как явление, тем самым одновременно указывая на сверхчувственный субстрат её, но оставляет его совершенно неопределённым. Способность суждения через свой априорный принцип оценки природы по возможным особенным законам предоставляет её сверхчувственному субстрату (в нас и вне нас) определимость через интеллектуальную способность. А разум даёт ему определение через свой практический закон априори. Таким образом, способность суждения делает возможным переход от области понятия природы к области понятия свободы.

Что касается способностей души вообще, поскольку они рассматриваются как высшие, то есть содержащие автономию, то для познавательной способности (теоретической познания природы) рассудок содержит конститутивные принципы априори. Для чувства удовольствия и неудовольствия – это способность суждения, независимая от понятий и ощущений, относящихся к определению способности желания и потому могущая быть непосредственно практической. Для способности желания – разум, который без посредства какого-либо удовольствия, откуда бы оно ни происходило, практичен и определяет ей как высшей способности конечную цель, которая одновременно несёт с собой чисто интеллектуальное удовольствие от объекта.

Понятие способности суждения о целесообразности природы ещё принадлежит к понятиям природы, но лишь как регулятивный принцип познавательной способности, хотя эстетическое суждение о некоторых объектах (природы или искусства), которое его вызывает, в отношении чувства удовольствия или неудовольствия является конститутивным принципом. Спонтанность в игре познавательных способностей, согласованность которых составляет основание этого удовольствия, делает упомянутое понятие пригодным для опосредования связи областей понятия природы и понятия свободы в их следствиях, одновременно способствуя восприимчивости души к моральному чувству.

Следующая таблица может облегчить обзор всех высших способностей согласно их систематическому единству:

Всеобщие способности души

– Познавательная способность

– Чувство удовольствия и неудовольствия

– Способность желания

Принципы априори

– Закономерность

– Целесообразность

– Конечная цель

Применение

– Природа

– Искусство

– Свобода

Аналитика эстетической способности суждения.

Первая книга. Аналитика прекрасного

1. Первый момент . Суждения вкуса по качеству

§ 1. Суждение вкуса.

Чтобы различить, прекрасно ли что-то или нет, мы относим представление не через рассудок к объекту для познания, а через воображение (возможно, в связи с рассудком) к субъекту и его чувству удовольствия или неудовольствия. Таким образом, суждение вкуса – это не познавательное суждение, следовательно, не логическое, а эстетическое, под которым понимается такое, определяющее основание которого не может быть иным, как субъективным.

Все отношения представлений, даже ощущений, могут быть объективными (и тогда они означают реальное эмпирического представления), но не отношение к чувству удовольствия и неудовольствия, которое ничего не обозначает в объекте, а в котором субъект, будучи затронут представлением, чувствует себя.

Схватить правильное, целесообразное здание своим познавательной способностью (будь то в ясном или смутном виде представления) – совсем не то же самое, что осознавать это представление с чувством удовольствия. Здесь представление полностью относится к субъекту, а именно к его чувству жизни под именем чувства удовольствия или неудовольствия, что основывает совершенно особенную способность различения и оценки, которая ничего не вносит в познание, а лишь сопоставляет данное представление в субъекте со всей способностью представлений, в чём душа осознаёт себя в чувстве своего состояния.

Данные представления в суждении могут быть эмпирическими (следовательно, эстетическими), но само суждение, выносимое через них, логично, если они в суждении относятся лишь к объекту. Напротив, если бы данные представления были рациональными, но в суждении относились бы исключительно к субъекту (его чувству), то они в этом отношении всегда эстетичны.

§ 2. Удовольствие, которое определяет суждение вкуса, лишено всякого интереса.

Интересом называется удовольствие, которое мы связываем с представлением о существовании предмета. Такое удовольствие всегда имеет отношение к способности желания – либо как его определяющее основание, либо как нечто, необходимо связанное с этим основанием. Однако, когда спрашивают, прекрасно ли что-то, хотят узнать не то, важно ли для нас или для кого-либо еще существование этой вещи или даже может ли оно быть важным, а то, как мы оцениваем ее в чистом созерцании (интуиции или рефлексии).

Если кто-то спросит меня, нахожу ли я прекрасным дворец, который вижу перед собой, я могу ответить: мне не нравятся подобные вещи, созданные лишь для того, чтобы на них глазеть, или, подобно тому вождю ирокезов, сказать, что в Париже мне больше всего нравятся харчевни. Я могу также, в духе Руссо, осудить тщеславие знатных особ, тратящих народный пот на столь излишние вещи. Наконец, я могу легко представить, что, окажись я на необитаемом острове без надежды когда-либо вернуться к людям, и если бы одним лишь желанием я мог вызвать к жизни подобное великолепное здание, я бы даже не потрудился сделать это, имея хижину, достаточно удобную для меня.

Всё это можно признать и одобрить, но сейчас речь не об этом. Важно лишь одно: сопровождается ли чистое представление о предмете во мне удовольствием, как бы ни был я равнодушен к существованию самого предмета. Легко понять, что для того, чтобы назвать предмет прекрасным и доказать, что у меня есть вкус, важно не то, от чего я завишу в существовании предмета, а то, что я сам в нем нахожу.

Каждый должен согласиться, что суждение о прекрасном, в которое примешивается малейший интерес, очень пристрастно и не является чистым суждением вкуса. Чтобы быть судьей в вопросах вкуса, нельзя быть нисколько заинтересованным в существовании вещи, но нужно оставаться совершенно равнодушным в этом отношении.

Однако мы не сможем лучше проиллюстрировать это положение, имеющее первостепенную важность, чем противопоставив чистому, незаинтересованному удовольствию в суждении вкуса то, что связано с интересом, – особенно если мы уверены, что нет больше видов интереса, кроме тех, которые сейчас будут указаны.

§ 3. Удовольствие от приятного связано с интересом.

Приятно то, что нравится чувствам в ощущении. Здесь сразу же представляется случай упрекнуть весьма распространенную путаницу между двумя значениями слова «ощущение» и обратить на это внимание. Всякое удовольствие (говорят или думают) само есть ощущение (удовольствия). Следовательно, всё, что нравится, именно в этом отношении является приятным (и в зависимости от степени или соотношения с другими приятными ощущениями – милым, привлекательным, восхитительным, радостным и т. д.).

Но если это признать, то впечатления чувств, пробуждающие склонность, принципы разума, определяющие волю, или просто отраженные формы созерцания, влияющие на способность суждения, – всё это, с точки зрения воздействия на чувство удовольствия, оказывается совершенно одинаковым. Ведь удовольствие было бы приятностью в ощущении своего состояния, и поскольку в конечном итоге все усилия наших способностей направлены на практическое и должны в нем объединяться как в своей цели, то нельзя ожидать от них иной оценки вещей и их ценности, кроме той, что заключается в удовольствии, которое они обещают.

Способ, которым они к этому приходят, в конце концов не имеет значения; и поскольку различие может быть лишь в выборе средств, то люди могут обвинять друг друга в глупости и неразумии, но никогда – в подлости и злобе, ведь все они, каждый по-своему, стремятся к одной цели – удовольствию.

Если определение чувства удовольствия или неудовольствия называется ощущением, то это выражение означает нечто совсем иное, чем когда я называю ощущением представление о вещи (через чувства, как восприимчивость, относящуюся к познавательной способности). В последнем случае представление относится к объекту, в первом же – исключительно к субъекту и не служит никакому познанию, даже тому, посредством которого субъект познает себя.

Однако в приведенном выше объяснении мы понимаем под словом «ощущение» объективное представление чувств; и чтобы не рисковать быть неправильно понятыми, мы будем называть чувством то, что всегда остается исключительно субъективным и никоим образом не может стать представлением объекта.

Зеленый цвет лугов относится к объективному ощущению как восприятию объекта чувств; но приятность этого цвета относится к субъективному ощущению, посредством которого не представляется никакой объект, то есть к чувству, благодаря которому объект рассматривается как предмет удовольствия (что не является его познанием).

Теперь ясно, что мое суждение о предмете, в котором я объявляю его приятным, выражает интерес к нему, поскольку через ощущение оно пробуждает желание подобных предметов. Следовательно, удовольствие предполагает не просто суждение о предмете, но и отношение его существования к моему состоянию, поскольку оно затрагивается таким объектом. Поэтому о приятном говорят не просто «это нравится», но «это доставляет удовольствие». Это не просто одобрение, которое я ему выражаю, но оно порождает склонность; и для того, что является наиболее живо приятным, даже не требуется суждения о свойствах объекта, так что те, кто стремится только к наслаждению (ибо так называют глубину удовольствия), охотно отказываются от всякого суждения.

§ 4. Удовольствие от хорошего связано с интересом.

Хорошо то, что нравится посредством разума через чистый понятие. Мы называем нечто полезным (хорошим для чего-то), что нравится лишь как средство; другое же – хорошим само по себе, что нравится ради себя. В обоих случаях всегда содержится понятие цели, следовательно, отношение разума к (хотя бы возможному) желанию, а значит, удовольствие от существования объекта или действия, то есть некоторый интерес.

Чтобы найти что-то хорошим, я всегда должен знать, что это за вещь, то есть иметь о ней понятие. Чтобы найти что-то прекрасным, мне это не нужно. Цветы, свободные рисунки, линии, переплетающиеся без цели, называемые лиственным орнаментом, ничего не означают, не зависят от определенного понятия и все же нравятся.

Удовольствие от прекрасного должно зависеть от рефлексии о предмете, ведущей к какому-то (неопределенному) понятию, и этим оно отличается от приятного, которое целиком основано на ощущении.

Хотя во многих случаях приятное и хорошее кажутся одним и тем же. Так, обычно говорят: всякое (особенно устойчивое) удовольствие само по себе хорошо, что примерно означает: быть устойчиво приятным или хорошим – одно и то же. Однако можно сразу заметить, что это лишь ошибочная подмена слов, поскольку понятия, свойственные этим выражениям, никоим образом не могут быть взаимозаменяемы.

Приятное, представляющее объект лишь в отношении к чувствам, должно быть сначала подведено под понятие цели согласно принципам разума, чтобы его можно было назвать хорошим как объект воли. Но то, что это совершенно иное отношение к удовольствию, видно из того, что в случае хорошего всегда возникает вопрос, является ли оно лишь опосредованно хорошим или непосредственно хорошим (полезным или хорошим само по себе), тогда как в случае приятного этот вопрос вообще не стоит, поскольку это слово всегда означает то, что нравится непосредственно.

Даже в обыденной речи различают приятное и хорошее. О блюде, возбуждающем вкус пряностями и другими добавками, без колебаний говорят, что оно приятно, но признают, что оно нехорошо: хотя оно непосредственно радует чувства, но, рассматриваемое опосредованно, то есть разумом, учитывающим последствия, – не нравится.

Даже в оценке здоровья можно заметить это различие. Для того, кто им обладает, оно непосредственно приятно (по крайней мере негативно, как отсутствие телесных страданий). Но чтобы сказать, что оно хорошо, нужно еще направить его разумом на цели, а именно что это состояние, делающее нас способными ко всем нашим делам.

Что касается счастья, то, в конечном счете, каждый считает, что наибольшая сумма (как по количеству, так и по продолжительности) жизненных удовольствий может быть названа истинным, даже высшим благом. Но и этому противится разум. Удовольствие – это наслаждение. Но если стремиться только к нему, то было бы глупо быть щепетильным в выборе средств, доставляющих его, – получено ли оно пассивно, от щедрости природы, или активно, нашими собственными усилиями.

Но то, что существование человека имеет ценность само по себе, если он живет (и даже очень деятелен в этом отношении) только чтобы наслаждаться, даже если бы он при этом наилучшим образом способствовал другим, также стремящимся лишь к наслаждению, и даже сочувственно разделял бы все их удовольствия, – этого разум никогда не допустит. Только через то, что он делает безотносительно к наслаждению, в полной свободе и независимости от того, что природа могла бы ему дать пассивно, он придает своему существованию как личности абсолютную ценность; а счастье со всей полнотой его удовольствий – далеко не безусловное благо.

Но, несмотря на все эти различия между приятным и хорошим, они сходятся в том, что всегда связаны с интересом к своему объекту – не только приятное и опосредованно хорошее (полезное), что нравится как средство для какого-то удовольствия, но и безусловно хорошее во всех отношениях, а именно моральное, которое заключает в себе высший интерес.

Ведь хорошее – это объект воли (то есть способности желания, определяемой разумом). Но желать чего-то и испытывать удовольствие от его существования, то есть интересоваться им, – одно и то же.

§ 5. Сравнение трех специфически различных видов удовольствия.

Приятное и хорошее оба имеют отношение к способности желания и, таким образом, первое сопровождается удовольствием, обусловленным патологически (через стимулы, побуждения), а второе – чистым практическим удовольствием, которое определяется не только представлением предмета, но и представленной связью субъекта с его существованием. Нравится не только предмет, но и само его существование. Напротив, суждение вкуса является лишь созерцательным, то есть таким суждением, которое, оставаясь безразличным к существованию предмета, лишь соотносит его свойства с чувством удовольствия или неудовольствия. Однако и само это созерцание не направлено на понятия, ибо суждение вкуса не есть познавательное суждение (ни теоретическое, ни практическое) и потому не основывается на понятиях и не стремится к ним.

Таким образом, приятное, прекрасное и хорошее обозначают три различных отношения представлений к чувству удовольствия и неудовольствия, в соответствии с которыми мы различаем предметы или способы представления. Также и выражения, подходящие для каждого из них, которыми обозначают удовлетворение в них, не одинаковы. Приятным называют то, что доставляет удовольствие; прекрасным – то, что просто нравится; хорошим – то, что ценится, одобряется, то есть то, в чем признается объективная ценность. Приятность применима и к неразумным животным; красота – только к людям, то есть к животным, но разумным существам, и причем не просто как к таковым (например, духам), но одновременно как к животным; хорошее же – ко всякому разумному существу вообще. Это положение может получить полное обоснование и объяснение лишь в дальнейшем.

Можно сказать, что из всех этих трех видов удовольствия только удовольствие от вкуса к прекрасному является незаинтересованным и свободным. Никакой интерес – ни чувственный, ни разумный – не принуждает к одобрению. Поэтому можно сказать, что удовольствие в трех указанных случаях относится к склонности, благосклонности или уважению. Ибо благосклонность – единственное свободное удовольствие. Предмет склонности или тот, который навязывается нам законом разума как объект желания, не оставляет нам свободы самим создавать из чего-либо предмет удовольствия. Всякий интерес предполагает потребность или порождает ее, и как определяющее основание одобрения он лишает суждение о предмете свободы.

Что касается интереса склонности в приятном, то все говорят: голод – лучший повар, и людям со здоровым аппетитом нравится все съедобное; следовательно, такое удовольствие не доказывает выбора по вкусу. Только когда потребность удовлетворена, можно отличить, кто из многих обладает вкусом, а кто нет. Точно так же существуют манеры без добродетели, вежливость без доброжелательства, пристойность без благородства и т. д. Ибо там, где говорит нравственный закон, объективно уже нет свободного выбора в отношении того, что следует делать; а проявлять вкус в своем поведении (или в суждении о поведении других) – совсем не то же, что выражать моральный образ мыслей: последний содержит повеление и порождает потребность, тогда как нравственный вкус лишь играет с предметами удовольствия, не привязываясь ни к одному из них.

Выведенное из первого момента определение прекрасного.

Вкус – это способность судить о предмете или способе представления через удовольствие или неудовольствие, совершенно свободное от интереса. Предмет такого удовольствия называется прекрасным.

2. Второй момент суждения вкуса, а именно по его количеству.

§ 6. Прекрасное – это то, что без понятий представляется как объект всеобщего удовольствия.

Это определение прекрасного можно вывести из предыдущего, согласно которому прекрасное есть предмет удовольствия, свободного от всякого интереса. Ведь если кто-то осознает, что его удовольствие от чего-либо совершенно свободно от интереса, то он не может судить иначе, как полагая, что в этом должно быть основание удовольствия для каждого. Поскольку оно не основывается ни на какой склонности субъекта (ни на каком-либо другом обдуманном интересе), а судящий чувствует себя совершенно свободным в отношении удовольствия, которое он уделяет предмету, то он не может найти никаких частных условий как оснований удовольствия, которые относились бы только к нему, и потому должен считать его основанным в том, что он может предположить и у всякого другого. Следовательно, он должен считать себя вправе требовать от каждого подобного удовольствия.

Поэтому он будет говорить о прекрасном так, как если бы красота была свойством предмета, а суждение – логическим (составляющим познание предмета через понятия), хотя оно лишь эстетическое и содержит только отношение представления предмета к субъекту. Однако оно сходно с логическим в том, что можно предполагать его общезначимость для каждого. Но эта всеобщность не может проистекать из понятий. Ибо от понятий нет перехода к чувству удовольствия или неудовольствия (за исключением чистых практических законов, которые, однако, связаны с интересом, чего нет в чистом суждении вкуса).

Следовательно, суждение вкуса, с сознанием своей отрешенности от всякого интереса, должно притязать на значимость для каждого, без опоры на всеобщность предметов, то есть должно быть связано с притязанием на субъективную всеобщность.

§ 7. Сравнение прекрасного с приятным и хорошим по указанному признаку.

В отношении приятного каждый признает, что его суждение, основанное на личном чувстве, которым он говорит, что предмет ему нравится, ограничено лишь его собственной персоной. Поэтому он охотно согласится, если, сказав: «Канарское вино приятно», другой поправит его и напомнит, что следует сказать: «Оно приятно мне». И так не только во вкусе языка, нёба и горла, но и в том, что может быть приятно глазам и ушам каждого. Для одного фиолетовый цвет нежен и приятен, для другого – тускл и безжизнен. Один любит звук духовых инструментов, другой – струнных.

Спорить об этом с целью порицать чужое суждение, отличное от нашего, как если бы оно было логически противоположно ему, было бы глупостью. В отношении приятного действует принцип: у каждого свой вкус (чувств).

С прекрасным дело обстоит совсем иначе. Было бы (напротив) смешно, если бы тот, кто воображает, что обладает вкусом, попытался оправдаться так: «Этот предмет (здание, которое мы видим, одежда, которую кто-то носит, концерт, который мы слушаем, стихотворение, представленное на суд) прекрасен для меня». Ибо он не должен называть его прекрасным, если оно нравится только ему. Многое может быть для него привлекательным и приятным, но это никого не волнует; если же он объявляет что-то прекрасным, то требует того же удовольствия от других: он судит не только для себя, но для всех и говорит тогда о красоте, как если бы она была свойством вещей.

Поэтому он говорит: «Вещь прекрасна», и рассчитывает не на согласие других с его суждением удовольствия потому, что неоднократно находил их согласными с собой, а требует его. Он порицает их, если они судят иначе, и отрицает у них вкус, который, однако, требует от них иметь. И в этом смысле нельзя сказать: «У каждого свой особый вкус». Это означало бы, что вкуса вообще нет, то есть нет эстетического суждения, которое могло бы законно претендовать на всеобщее согласие.

Тем не менее, и в отношении приятного можно обнаружить, что в суждениях о нем люди иногда сходятся, и в этом случае одним отказывают во вкусе, а другим его признают – не в значении органа чувств, а как способности суждения о приятном вообще. Так, говорят о человеке, умеющем развлекать гостей приятностями (удовольствиями для всех чувств) так, что всем нравится: «У него есть вкус». Но здесь всеобщность понимается лишь сравнительно, и существуют только общие (как все эмпирические), а не универсальные правила, на которые претендует суждение вкуса о прекрасном.

Это суждение относится к общительности, поскольку она основывается на эмпирических правилах. В отношении хорошего суждения также справедливо претендуют на значимость для каждого, но хорошее представляется через понятие как объект всеобщего удовольствия, чего нет ни в приятном, ни в прекрасном.

§ 8. Всеобщность удовольствия в суждении вкуса представляется только как субъективная.

Эта особенность всеобщности эстетического суждения, встречающаяся в суждении вкуса, примечательна, может быть, не для логика, но для трансцендентального философа, требующего немалых усилий, чтобы раскрыть ее происхождение, но зато открывающего свойство нашей познавательной способности, которое без этого анализа осталось бы неизвестным.

Прежде всего, необходимо полностью убедиться в том, что через суждение вкуса (о прекрасном) удовольствие от предмета приписывается каждому, хотя оно и не основывается на понятии (иначе это было бы хорошее), и что это притязание на общезначимость так существенно для суждения, которым мы объявляем что-то прекрасным, что, не думая о ней, никто не стал бы употреблять это выражение, а все, что нравится без понятия, было бы отнесено к приятному, в отношении чего каждому предоставляют свою голову, и никто не требует от другого согласия со своим суждением вкуса, что, однако, всегда происходит в суждении вкуса о прекрасном.

Первый можно назвать вкусом чувств, второй – вкусом рефлексии: первый выносит лишь частные суждения, второй – претендующие на всеобщность (публичные), но оба являются эстетическими (не практическими) суждениями о предмете только в отношении связи его представления с чувством удовольствия или неудовольствия.

Но удивительно то, что, хотя относительно вкуса чувств опыт показывает не только то, что его суждение (удовольствия или неудовольствия чем-либо) не общезначимо, но и каждый сам по себе скромен и не требует от других согласия (хотя на деле часто встречается весьма широкое единодушие в таких суждениях), вкус рефлексии, который также часто отвергается в своем притязании на всеобщую значимость суждения (о прекрасном), как показывает опыт, тем не менее, считает возможным (и действительно так делает) представлять суждения, которые могут требовать этого согласия, и фактически требует его от каждого для всех своих суждений вкуса, причем судящие не спорят о возможности такого притязания, а расходятся лишь в частных случаях относительно правильного применения этой способности.