Низ-верх

Добрянка чуть ли не с пелёнок была рядом с 9Дан. Даже родились они почти одновременно, разве что в разных домах. И то, дома эти стояли фасадом друг к другу, так что сотни лет каждый из них, этих домов, любовался зданием напротив и ничего иного не видел.

Проблемы начались в школе, когда прицепился Ги, и Трамиш заодно. Удивительно, как оборванцы вообще спелись. Забитый тихоня и отпетый хулиган, вроде бы ничего общего. Им суждено было стать жертвой и хищником, как те, что описывались в истории и считались важным звеном в цепи жизненных процессов. А они, как всегда, сделали всё шиворот-навыворот: нарушили основные законы природы и вели себя словно братья кровные.

9Дан снисходительно относился к людям с других уровней, поэтому ничуть не оскорбился, когда Ги обратился без уважения, и не заметил, как тот самый прилип к нему. Добрянке ничего не оставалось, как терпеть наглеца и его снежного дружка.

Она как-то спросила юного господина:

– Почему ты с ними таскаешься? Какая тебе польза?

Он пожал плечами и ответил:

– С ними уютно.

– И всего-то?

Как ни старалась, больше ничего из него выведать не сумела.

9Дан и Ги зашли в лифт. Юная Морок не стала мешать, да и не хотела. Закончится тем, что её одну отправят домой, чем лишний раз напомнят об избыточном весе. Ух! Так бы и отколошматила их, пусть сейчас они и любезничали с ней только в голове!

Она зашагала дальше, но случайно задела объявления на стене. Одно оторвалось и плавно опустилось на пол. Четыре месяца назад. Добрянка точно помнила, когда появились первые сообщения о пропаже людей. Сейчас объявления висели в каждом уголке города. Даже дворец встревожился – исчезло нескольких ценных кадров – и позволил разместить листовки в своих коридорах. Добрянку это выводило из себя. Казалось, ей хотели навязать бездумное сострадание. Если не обращаешь внимания одинаково на всех, с чего вдруг меняться, когда кто-то из них пропал?

Юная Морок ждала прибытия лифта и мурлыкала под нос гимн Механизма. Потому она невольно вскрикнула и подалась в сторону, когда краем глаза увидела Трамиша.

– Давно здесь?

– Ага, пришёл следом, – отозвался он.

– Поезжай первым.

Ему ближе, а если пропустит её, стоять придётся долго.

– Нет, юная госпожа Морок, лучше ты, – сделал он несколько шагов назад.

– Ну как знаешь, – задрала она нос. – А чего так припозднился? Обычно первым улепётываешь.

– У меня назначена встреча, но я не уверен, что хочу на неё идти.

– Значит, просто будешь стоять здесь и не хотеть? Что? Драка намечается? Или чего?

– Нет, просто разговор, но меня совсем не прельщает знать, о чём он будет.

– Неужто все звезды разом погасли?! – От удивления Добрянка аж прикрикнула. – Трамиш! С каких пор знать что-то для тебя наказание? Ты же сам талдычил, что из-за неведения счастье может ускользнуть, а вот беда меньше не становится… Ой!

Двери лифта открылись, и на Добрянку вылетел Милуш. Она знала его с последнего курса, когда он с Грюмой приходил в университет, чтобы в радужных оттенках расписать свою работу. Над ними тогда посмеялись, но теперь, когда подступиться к разуму могли единицы, остальные молились на вакансию в сердце Механизма. 9Дан не представлял, как ему повезло несмотря на сломанную ногу.

Милуш неплохо разбирался в стажёрах и сотрудниках, в отличие от того же Грюмы, и проявлял, так сказать, уважение к коллегам. От такого общения Добрянка с удовольствием бы отказалась. Ей нравились дни, когда он отдыхал и не показывался во дворце.

Если честно, она надеялась, что когда-нибудь он заболеет – плевать, что зачастую даже лёгкая хворь значила заточение в изоляторе – и на его место возьмут другого, менее докучливого человека. Так оно и случалось с надзорниками сердца. Стоило пропустить смену, не предложив себе замены, тебя быстренько увольняли. В этом плане о Милуше и Грюме слагали легенды. Никто не задерживался у сердца дольше них. Добрянка знала о его выносливости, но порой бормотала: «Ну, пусть произойдёт хоть что-нибудь, что избавит меня от его общества!»

Милуш засыпал вопросами о семье, здоровье, нравится ли ей работать во дворце, как там справляется 9Дан, нет ли каких слухов – в общем о том то, что её бесило на данный момент. Она поглядывала на Трамиша, безмолвно приказывая убраться восвояси. Светская беседа с надзорником затягивалась, но снежная башка невозмутимо стоял и терпеливо ждал своей очереди.

Наконец лживое дружелюбие с её стороны и пристрастный допрос со стороны Милуша закончились. Добрянка поскорее втиснулась в лифт, чтобы не напороться на ещё какую-нибудь болтливую персону. А так ведь вполне могло случиться! Всегда, когда меньше всего хочешь встретить кого-то, натыкаешься именно на него.

В лифте тоже висели листовки с просьбами сообщить, если что-то известно о местонахождении того или иного человека. Вот ведь придумали! Смотреть на них, когда едешь на работу, и пялиться, когда усталый катишься домой. Как будто своих неприятностей мало!

Не заходя в кабинет отца – поприветствовать можно и потом, – она проскользнула, насколько ей позволяло тучное тело, в спальню. Не терпелось вернуться к исследованиям. Недавно она скопировала задачу, над которой бился куратор Бумбах, и теперь сама не могла уснуть, не проведя пару-тройку часов за попытками её решить.

Она села за стол и достала банк данных. Слава маховику, личной информации у неё было немного. Банк данных Ги, например, просто лопался от всякой чепухи. Он с каждым болтиком себя запечатлевал. Рисунки свои сохранял, по-глупому их подписывая, вроде «В погоне за солнечной тенью». Кому вообще нужны эти картины? Давно доказано, что искусство не имеет ценности. Ги мало того, что время попусту тратил, он этим хвалился, барахольщик недоделанный!

Так! Добрянка потёрла виски, чтобы успокоиться. Этот Ги выводил её из себя, даже когда его рядом не было. Нужно сделать побольше, пока отец не обнаружил возвращения дочурки и не принялся её отвлекать. Пока что удалось разобрать самую малость.

Бумбах использовал свои значения или же переименовал существующие, чтобы до его вычислений никто не добрался. К тому времени, когда Добрянка поняла, что лучше бы ей в это не впутываться, она уже зажглась идеей, по инерции которой теперь и двигалась.

Она ввела код доступа и отправила запрос. Секунду спустя послышался свист и грохот. Из трубы возле стола высунулся свиток. Оперативно сегодня сработали! Добрянка взяла его, отметила документы из списка, которые хотела бы получить, и отправила обратно. Ещё полминуты. Один за другим появлялись сложенные в трубочку листы. Последней пришла копия снимка, который юная госпожа умудрилась сделать и не попасться. По завершению исследований она должна была вернуть документы в общую базу данных, как того требовал порядок, потому Добрянка старалась раскручивать листы аккуратно.

– Не моя ли любимая дочка домой, как вор, прокралась? – ворвался в спальню Брака Морок. – И не зашла обняться! Ко мне с минуты на минуту придёт гость, так что мы можем сегодня больше и не увидеться!

Вот ведь! Забыла дверь запереть! Добрянка спрятала изображение, но Морок успел его приметить.

– Что это у тебя? – склонился он к дочке.

– Ничего… – не нашлась с ответом Добрянка. – Проект…

– Милая, ты же знаешь, – усовестил он. – Что мы делаем с работой?

– Оставляем на работе?

– Именно! Ничего касающееся разума Механизма и других его частей не должно выноситься за стены дворца. Это наказуемо!

– Да у меня ерунда!

– Неужели? Покажи-ка!

Добрянка повиновалась. На слегка расплывшейся фотографии разглядеть уравнение так просто не получится, особенно если смотреть на него сквозь тёмные очки, которые отец снимать не собирался.

– И что же это? – приподнял брови господин Морок. – Точно твоё?

– Почти, – созналась она.

– Общий проект с кем-то?

– Вообще-то это записи куратора… Мне просто… – начала оправдываться она. – Да и всё равно, он постоянно что-то в них меняет… это уже и неважно…

Врать отцу конечно можно, но вот мэру лучше сказать правду.

– Ты украла его вычисления? – потянулся к банку данных Морок, при этом в голосе его появилась холодность. – Хочешь за стены Механизма, дорогая?

Добрянка побледнела. Раньше наказание казалось ей далёким и сказочным, но теперь, когда страшные слова слетели с уст её собственного отца, по спине пробежали мурашки.

– Кто-нибудь ещё знает?

– Нет! – подскочила на стуле Добрянка и машинально схватилась за банк данных. В поисках смягчения своей вины она лихорадочно припоминала события того дня. – Ну, может, Трамиш заметил. Не знаю… Что такого? Это же просто задача! Их тысячи в сборниках! Я не хочу наружу!

– Какой отец так поступит со своим ребёнком! – он чмокнул её в лоб и улыбнулся. – Я просто конфискую твой банк, и это останется нашим маленьким секретом. Ты что-то разузнала из его записей?

– Не успела, – сквозь зубы процедила Добрянка. Как же стыдно! Лучше умолчать о том, что единственный её успех в решении бумбаховской задачи ни о чём ей не говорил: речь шла о минимизации ущерба за счёт сокращения площади. Что именно это значило, где эта площадь, какой ущерб, с чем он связан и откуда столько переменных – она пока не разобрала. – Что если мы просто ограничим доступ к этим документам и оставим банк данных мне? Там ведь и мои личные есть!

– Раньше об этом думать нужно было, дорогая! – Морок ловко выхватил прибор из её руки. – Просто пойди и возьми себе новый, а с этим можешь распрощаться. Отныне доступ ко всем документам, что здесь имеются, тебе закрыт. И немедленно отправь их обратно в общую базу! – он указал на раскиданные по столу листы. – Я позже проверю! Как мэр и как отец!

Брака Морок засеменил из спальни, пропрыгал по ступеням – словно дитя малое – и очутился в зале, но Добрянка последовала за ним, умоляя оставить ей игрушку.

– К вам посетитель, господин Морок, – протрещал радиоприемник над входной дверью, когда Брака достиг кабинета и собирался спрятаться в нём от нерадивого ребёнка. – Ожидаемый. Соответствует данным, что вы предоставили сегодня утром в 9.05 в список ваших гостей. Желаете принять его?

– Впусти! – скомандовал он.

Добрянка застыла. Не пристало особам её положения показываться людям в столь ничтожном виде. Однако её горделивость быстро сменилась удивлением, когда она увидела снежную башку Трамиша.

– Мальчик мой, ты пришёл! – радостно поприветствовал его Морок, пряча механическое яйцо в карман. – Спасибо, что откликнулся на моё приглашение, пусть и на пятый раз!

– Это гость? – нахмурилась Добрянка.

– Он самый! И мы сейчас удалимся в кабинет, чтобы обсудить один о-очень важный вопрос, дорогая. Пожалуйста, принести нам сока и… хочешь чего-нибудь? – глянул он на Трамиша. Тот равнодушно мотнул головой. – И вкусненького!

Добрянка недовольно проводила их взглядом. С каких пор папа лично интересуется подвальщиками? Да ещё и заставляет своих детей им прислуживать? Она попыталась подслушать, пока выполняла поручение отца, но поймала недовольный взор родителя и поспешила убраться из кабинета. Добрянка вернулась в комнату поверженная и разбитая.

Доверие против непонимания

Море

Добролей снова с ними.

Он сидит в уголке и пытается говорить с Умнёнком. Кажется, учит его языку оборотней. Мальчишка притворяется, что не понимает. Задирает голову и молча шатается взад-вперёд.

Море сперва боится, что это проверка. Если Умнёнок провалится, его навсегда заберут из загона. Однако Добролей упорно повторяет одну и ту же фразу. Что-то вроде «нужно избавиться от него». Говорит с серьёзной рожицей и всякий раз жестами неумело показывает, мол, нужно бежать и скалиться. Весь нервный. Так себя ведут, когда знают что-то нехорошее, но ничего поделать не могут.

Время от времени он лепечет, и вид у него довольно жалобный. Позднее Умнёнок объяснит: Добролей говорит непонятные страшности, вроде «Неужели это кто-то из вас?», «Уж лучше быть глухим, чем услышать такое!» или «Даже и не понял бы, если бы о вас не знал, ребятки…» Но пока это просто блу-бле-бли, которые издает его рот.

Умнёнок больше заинтересован книгой у него под мышкой. Если не любуется потолком, тянется к ней. Сегодня она другая, ибо картинки на обложке отличаются от тех, что были в прошлый раз. Удивительно! Как можно было додуматься до чуда, вроде этих складов из изображений, заставляющих их владельца рассказывать чудные истории.

Добролей ещё немного докучает ему обыденной фразой, которую все здесь слышали не раз. Стайки загона уже успели собраться неподалёку, чтобы снова окунуться в сказочный мир.

Море наблюдает, как Буяка, сам того не замечая, повторяет слова за оборотнем, а потом играючи несётся до противоположной стены и возвращается, немного запыхавшись. Для него забава – как раздастся «избавиться от него», только пятки засверкают и рычание полетит.

Наконец оборотень убеждается, что его урок более-менее усвоен (по крайней мере, он в это ощутимо верит), и не только Умнёнком, достаёт книгу и раскрывает её. Все взгляды устремлены на него. Некоторые затаивают дыхание и даже пошевелиться боятся, словно любое их действие спугнёт ручное чудовище. Сейчас стаи не скрывают своего любопытства, а Добролей делает вид, что ему наплевать. Не хочет смущать их, хотя наверняка сам очень радуется. Так удобнее всем. И Море это понимает.

Неожиданно оборотень начинает для неё сиять, становится ярким и настоящим, со своими улыбками и печалями. Он уже почти от них не отличается. Его волосы растрёпаны точно так же, как у забияк из её стайки. Его глаза намного красивее цветных мелков, насыщеннее и живее. Иногда хочется вырвать их и оставить себе, но она сдерживается, иначе Умнёнок очень расстроится. Его голос звучит мягко и приятно. Теперь видно, что оборотни тоже носят одежду под своей второй кожей, удивительно странную, но вот оно – ещё одно сходство. Только на лбу у него складки, которые ясно прорисовываются, когда он хмурится или смеётся. Ни у кого из загона их нет.

Добролей начинает читать. По-прежнему ни слова непонятно, но это неважно. Слушатели наслаждаются тем, что порождает их воображение. Бочонок и Ёра разыгрывают сценку. Один злобно хохочет, второй – в страданиях прижимает тыльную сторону ладони ко лбу и валится на спину. Так они видят историю оборотня.

Стоит Добролею захлопнуть книгу и подняться, как начинаются поскуливания. Никто не хочет его отпускать. С ним так хорошо, что даже Буяка забывает о привычке задирать первого, кто попадётся. Ни одной склоки, внимание всецело направлено на чужака.

Толпа следует за ним, правда, на безопасном расстоянии, а когда он оборачивается, и вовсе замирает, словно не делает того, что делает. Он улыбается и перед тем, как уйти за раздвигающуюся стену, шепчет фразу, которую повторял в начале своего визита. Дурачки с визгом пускаются врассыпную. А то как же! Добролей плохому не научит!

Затем затишье: загон отходит от впечатлений и возвращается к обычной жизни.

То, что случается две работы спустя, пугает до безумия. Несколько оборотней вламываются в комнату. Они расхаживают кругами, внимательно изучая стайки. Каждого осматривают колким взглядом. Если кто-то огрызается, немедленно получает разряд из молнеметателя, не сильный, но болючий.

Один из чужаков останавливается возле Крякича и говорит:

– Вот он! Вроде не старый, но совсем ссохся! Нужно поскорее избавиться от него.

И тут начинается полный бедлам. Все вскакивают, Море не исключение, и как давай носиться из стороны в сторону да клыки свои напоказ выставлять.

Оборотни в замешательстве. Тот, что стоит в проёме и никак не решится бежать за помощью, дрожит, не может нормально молнеметатель держать. Впервые стаи дают отпор и верят, что справятся с ними. Чудовища, коих сейчас всего три и Буяка в одиночку разберётся с ними до подкрепления, бледнеют и трясутся.

Море прекрасно чувствует страх от их тушек и понимает, что противники струхнули. Вот только как быть? Хорошо, бежать, как и учил Добролей. Но куда?

С горем пополам чужаки берут себя в руки и принимаются за усмирение стай и отлов Крякича. Тот с визгом шугается. При звуке включенного молнеметателя, направленного на них, задиры теряют боевой дух и потихоньку угасают.

Крякич в такой растерянности, что бессознательно проскальзывает между ног оборотня, который охраняет выход.

Навряд ли кто-то с уверенностью может сказать, сбежал он или нет и куда девался, если всё же сумел, только в загоне он больше не появляется. Точно так же, как и не появляется больше Добролей.

Как умирают герои

9Дан по фамилии Впрок

9Дан увяз в песке.

Океан шумел, звал его, но юный господин по-прежнему не мог повернуться. Зато то, что происходило перед ним, видел отчётливо. Странное существо, сделанное из подвижных деталей, приближалось с завидной скоростью. Вот закрыл глаза – оно далеко, а открыл – тварь едва не задела, промаршировав однако мимо.

Юный Впрок закрутился из стороны в сторону, стараясь выбраться из песка, и заметил Трамиша, по пояс забравшегося в воду. Увидел океан… увидел и в ту же секунду забыл. Затем снова увидел. И снова забыл.

Существо остановилось у прибрежной линии и заскрипело.

9Дан очнулся от морских чар и окликнул подвальщика, но тот уставился на горизонт. Он выругался про себя и тоже глянул вдаль, не так романтично и трагично, как получалось у Трамиша, скорее с пессимизмом.

На них шла высокая волна.

– Что ты застыл? – позвал юный Впрок друга. – Ну же! Беги!

Существо зашевелилось, небось только сейчас обнаружило его присутствие, и зашагало к 9Дан, кое-как выдернуло из песка и поволокло прочь.

– Нет! – вырывался он из стальной хватки. – Как же он?

– Ему уже не помочь, – проскрипел тот.

– Что за чушь? – и не подумал соглашаться с тварью юный Впрок. – Трамиш!

Белобрысый на этот раз услышал и слегка повернул голову. Взгляд из-за плеча, одна из его самых отвратительных и душевных привычек. Остекленелые глаза проморозили до косточек. Трамиш обратился лицом к небу и расправил руки так, словно собирался обнять надвигающуюся волну.

– Что он творит? – пуще прежнего заругался 9Дан. – Нельзя его здесь оставлять! Что ты с ним сделало?

– Я? – искренне удивилась механическая тварь. – Но ведь это ты его сюда привёл, юный господин.

Тени превратили их в чёрно-серую рябь. Волна нависла над пляжем.

9Дан проснулся в холодном поту. Святы шестерёнки! Сейчас вырвет. Он несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем почувствовал сердцебиение.

Ночь еле перевалила за середину, так что он весь измучился в стараниях забыться и успокоиться. Он ворочался в кровати и вскакивал, когда вдруг начинали мерещиться странные образы и одолевали неприятные мысли. За Трамиша было боязно. 9Дан решил непременно помириться с ним при встрече и всеми возможными способами направить его на истинный путь.

Правильно застегнуть рубашку удалось с пятой попытки, а с галстуком он даже заморачиваться не стал. Казалось, что бодрость, вколотая кошмаром, сохранится навечно, но сейчас далёкий ночной ужас больше не трогал и Трамишу снова был присвоен статус твердолобого болвана. «И чего я так нервничал? – думал 9Дан. – Какой-то глупый сон, а я повёл себя, как ребёнок».

В чулане для стажёров атмосфера не изменилась. Куратор Бумбах стучал мелом по доске, записывая вычисления. Каждый раз в каракулях появлялось что-то новое, что-то исчезало. Добрянка чертила, высунув язык. Трамиш витал в облаках. Ги скакал перед ним, совал под нос изображения и требовал мнения, причём хорошего. Вероятно, его собственные творения, которыми он восхищался в одиночку.

9Дан занимался проектом, но изредка косился на лентяев. Они вовсе не отвлекали его, просто бесили. Им бы поработать как следует, а они оба дурака валяли. Всё же один рисунок его смутил и вынудил вмешаться.

– Что это? – указал он на набросок странной машины.

Она очень походила на ту, что видел во сне 9Дан.

– Шутишь? – оскорбился Ги, но тут же захихикал. Пришлось подождать, пока он угомонится. – Я тебе их показывал на прошлой выставке! А Трамиша там не было. Вот я сейчас, покуда есть свободная минутка…

На этих словах 9Дан усмехнулся. Ги просто неисправим!

– Да-да! – тараторил тот. – Свободная минутка! Я решил показать, чтобы он наверстал упущенное!

Вообще-то всем дурно становилось от его фу-коллекций. Как ни странно, Ги сам дал им такое название. Он настаивал, что ФУ переводится как «функциональный уроборос», вечность в действии, но всем больше нравилось «фу» в своём обычном значении.

С одухотворенностью гения Ги утверждал, что его труды скоро оценят во всём мире и даже дальше. Всего лишь раз в полгода он позволял публике насладиться своими работами, старыми и новыми, на выставке, существовавшей разве что в его больной фантазии. А потом остальные полгода до следующей истязал тех, присутствие кого на ней не придумал.

– Дух Механизма! – с гордостью заявил он. – Такой, каким я его вижу!

Теперь стало ясно, почему эта образина снилась 9Дан. Противоречивые чувства после похода к разуму нашли своё отражение в кошмаре. Мозг припомнил страшилище, которое намалевал Ги, и именно так изобразил волнение юного господина. Ссора с Трамишем только прибавила красок жуткому воплощению.

– Механизм? – отвлеклась Добрянка и потянулась к горе-художнику с явным намерением разорвать его картины на мелкие кусочки. – У него две ноги, две руки и голова, как у человека? Не слишком ли?

– То, что надо! – отпрыгнул Ги. – Просто ты не понимаешь!

Триожка встревожено ворвалась в чулан, хотя чего тут удивительного, по-другому она и не умела. Быстрым взглядом изучила стажёров и потеряла к ним интерес на Трамише. Она рванула к Бумбаху, и они зашептались в своей обычной манере.

Куратор побледнел. С минуту он кусал нижнюю губу, усиленно соображая, как ему поступить, но затем тихо кашлянул:

– Мы все с трепетом ждём второй бури этой зимы. Она почти настигла Механизм. Однако «лепестки» нашего защитника не могут закрыться. Одно из креплений засорилось, и западная ширма не поднимается. На чистку был послан ремонтник-настройщик… – он махнул в сторону Трамиша. – Ветер усиливается и громит прозрачную стену. Основные задачи безопасности Механизма стоят на автономном режиме…

Трамиш поднялся и побрёл к двери.

– Правильно, мой мальчик, – пробормотал Бумбах. – Иди! Вы можете его сопроводить, если хотите.

Сразу захотел только Ги.

9Дан посомневался. Считаются ли они ещё друзьями? Не лучше ли остаться и поработать? Ведь у него в запасе не так много времени. Однако он вскочил со стула, как только Трамиш и Ги пропали из виду, и устремился за ними. Выбегая, он заметил, что Добрянка продолжала чертить, но под пристальным взглядом куратора бросила карандаш.

– Я тоже иду, – сказал Бумбах. – Давай-ка со мной.

Обычно у лифта на втором уровне ютилось столько рикш, что не протиснуться. Сейчас 9Дан едва успел забраться в одну из последних, и то вслед услышал недовольный возглас. Наверно, в спешке не заметили, с кем связались.

У стены прозрачного купола собрался народ. Люди с восхищением таращились на мужчину в защитном костюме, колдующего над креплением ширмы. Трамиш уже стоял с матерью. Она сильно сжимала ему руки и быстро что-то шептала сквозь стиснутые зубы.

9Дан точно оказался здесь не в роли зеваки. Он собирался узнать об отмене автономного режима, поэтому сразу принялся искать мэра и выловил его достаточно быстро. Брака Морок с тревогой заверял собравшихся вокруг него слушателей, что вычислители в это самое мгновение пытаются переключить Механизм на ручное управление.

– Однако, – предупредил он, – это не так уж и просто.

Буря началась. Если отец Трамиша исправит ширму, она сразу придёт в движение и просто-напросто раздавит его. Если же он будет ждать отключения автономного режима, то буря может навредить куполу, что опасно для всей Пустыни.

Юный господин захромал назад к стоянке рикш. С тростью у него получилось бы быстрее, но он забыл её в спешке. Люди валили на него, толкали и не замечали. Нет! На карете против потока ехать опасно, кого-нибудь и повредить недолго, тем более тупые наёмники навряд ли сумеют лавировать в толпе и не создать больший хаос, чем был сейчас.

9Дан добрался до лифта пешком.

Он спешно проковылял по холлу дворца и коридору, что считал совершенно неуважительным по отношению к Механизму и чего не позволил бы себе в другой ситуации, потому мысленно извинился перед машиной.

Юный Впрок ворвался в отдел налаживания, но слишком запыхался, чтобы сразу перейти к делу.

– Я слышал, что ночью сработали двери, – безмятежно переговаривались работники. Один из них обнаглел настолько, что положил ноги на приборную панель. – Прикинь, кто-то попёрся наружу.