Низ-верх

– Чего хотели?

– Кто его знает! Следы уже снегом замело.

– Чем вы занимаетесь? – разозлился 9Дан. – Чего медлите?

– Что? – вскочил тот, чья пятка чуть не нажала аварийный сигнал. – Кто ты такой? Катись отсюда! Посторонним нельзя!

– Вы должны переводить Механизм на ручной режим! – заругался юный Впрок. – Почему болтаете без дела?

– Ничего мы не должны! – вплотную приблизился к нему негодяй. Казалось, сейчас с кулаками набросится. – Катись… – он вцепился в бейджик и приподнял брови. – 9Дан Впрок?

– Юный господин! – встрял второй. – Уж не обессудьте! – он оттолкнул товарища. – Вы так беспардонно ворвались и начали на нас кричать…

– Отмените автономный режим! – потребовал 9Дан.

– Никак не можем, – хлопнул он в ладоши и слащаво улыбнулся.

– Почему?

– Нам нужен указ свыше, – он ссутулился, словно готовился схлопотать по полной.

– Разве он не поступил? – удивился 9Дан и в ответ получил моток головой. – Даже если и так! Там же человек! Он погибнет!

– Ничего не можем поделать, – заладили они в унисон. – Нужен указ сверху! Нужно разрешение начальства.

Спорить с ними – время терять. 9Дан бросился обратно к лифту. Нога заныла, а сам он запыхался, но необходимо было снова найти Браку Морока и уладить возникшее недоразумение.

Он добрался до толпы, но почувствовал неладное. Слишком тихо. Юный господин притормозил и неожиданно увидел, как пришла в движение ширма.

Вокруг царило безмолвие.

Раз! – и одно маленькое красное пятно на прозрачной стенке. 9Дан подался назад, но не удержался на ногах и шлёпнулся на задницу. Дыхание словно украли. Два! – и красное пятно превращается в след, который тянется за раскрывающейся ширмой.

На город опустилась тьма. Ненадолго. Вот зажигаются фонари, не такие яркие, как солнечный свет, но жить при них можно.

– До чего скверное событие… – заговорил мэр.

Громко, но 9Дан слышал его частично. В ушах застряли остатки недавней тишины. Брака вещал в рупор и так сильно привлёк к себе внимание, что большая часть толпы незамедлительно его окружила.

– В такие времена наш город нуждается в героях… – он немного помолчал. – Героях вроде него!

Теперь он указывал пальцем в стену купола, и аудитория снова глянула на место трагедии.

– Конечно, его семья получит вознаграждение…

9Дан выискивал глазами Трамиша.

– Это ничто в сравнении с потерей мужа и отца… Рабочие часы за год… Лишний паёк на целых! целых пять лет…

Мать подвальщика лежала на полу и вопила нечеловеческим голосом. Её слёзы текли ручьями и казались такими горячими, что вот-вот прожгут пол.

– Простите за ужасное выступление… Я в таком смятении…

Трамиш задрал голову и думать не желал благодарить мэра за щедрость, а глаза ему закрывал тенью застывший позади него человек. Неужели Ги?

9Дан почти встал, хоть ноги и подкашивались, но Добрянка присела на корточки, схватила его за плечо и остановила.

– Ты как? – сказала она, протягивая трость. – Что такое? К Трамишу что ли намылился? Не надо! Ты совершенно не умеешь утешать. Ги справится. Пойдём лучше домой. Думаю, на сегодня достаточно эмоций.

О ценностях и мусоре

Тот самый Ги

Ги больше любил ночь. То время, когда тьма лучше всякой маски. Ходишь, прячешься – делаешь, что пожелаешь. Когда свет снова озаряет лицо, оно становится таким же, как и вчера. Словно всё, что ты натворил, исчезло вместе с мраком.

Он тащил на прогулки Трамиша, но тот не терпел ночи, так же как и дня, пусть и жил в унылых трущобах первого уровня. Подвальщик предпочитал короткие моменты перед восходом, когда солнце только высовывалось из-за горизонта, и перед закатом, когда оно убиралось прочь, но его лучи скользили по небу. Так что Ги если и шатался, то в одиночестве. На самом деле, сегодня он не хотел никаких вылазок, но обстоятельства вынудили.

Ги жил в стареньком ветхом сооружении в самом конце переулка. Прежде чем дойдёшь, заблудишься раз сто. Здание планировали сносить, ибо раньше оно считалось пристройкой для хранения всякого житейского хлама, но сейчас в нём не нуждались. К тому же оно портило вид. «Здесь всего-то одна комната для сна, еды и приёма гостей, – подумал однажды Ги. – Неужто помрут, если не выдворят нас отсюда?»

Его мать, Хоршу, выгнали подальше от благовоспитанных людей из-за одной истории, древней как мир и, по всей видимости, такой же незабываемой. Ги частенько слышал вслед от старожилов: «Ги? Тот самый Ги?» Хотя ни единая душа не предъявляла доказательств того, что он действительно тот самый, что бы это ни значило. На него странно косились, за его спиной шептались. Его побаивались. Родители запрещали своим кровинушкам с ним связываться. В школе он буквально заставлял детей играть или даже разговаривать с ним.

Трамиш был, наверное, единственным, кто никогда не называл его «тот самый» и никак не реагировал на требования взрослых перестать с ним общаться. За это Ги щадил его чаще других.

И не выгоняли бесполезное семейство К-49 за пределы Механизма, потому что та безнравственная женщина, что повергла в ужас придирчивый город, являлась матерью, и это якобы что-то значило для Пустыни. Пусть даже первый её ребёнок, старшая сестра Ги, которой он не знал, скончалась, по предположениям грязных ртов, от побоев, недоедания или чего похуже.

Что касается того, почему Ги сейчас рыскал по улицам второго уровня, всё довольно просто. После того как умер отец Трамиша, в Механизме был объявлен траур. Всем, кроме особо важных сотрудников, без работы которых машина заглохнет, давалось время посидеть дома и погрустить о несчастной участи нового героя.

Так вот. Ги качался на почти развалившемся табурете и смотрел в высокое узкое окно. В него светил фонарь и намеревался делать это следующие четыре дня. Именно столько оставалось до окончания Слепой недели, времени, когда свирепствовала вторая буря зимы и из-за защитной ширмы ночь не сменялась днём.

По обшарпанным стенам из огромной ржавой трубы стекала вода, но ни Ги, ни его мать не удосужились сообщить о поломке в соответствующее учреждение. С потолка на цепи свисала маленькая клетка. Ги узнавал, такие использовались в старину для содержания птиц. Что она делала здесь, он понятия не имел, но опять-таки никто пальцем не пошевелил, чтобы её снять. Стола не было, да и как бы он поместился в этой комнатушке! На полу валялись альбомы, мелки, краски, горками разложилась грязная посуда. Крохотная самодельная раковина сейчас была занята. Недавно Ги помыл в ней голову – впервые за две недели, – а теперь там замачивалась его рабочая одежда. Ги имел всего одну нормальную рубашку, брюки, да и чего таить, один галстук, и те ему пожертвовал 9Дан. Он был пониже Впрока, поэтому дарованный костюм с него свисал. И собственно он скрепя сердце согласился на скучные вещи. О том, чтобы их подшить, речи не шло.

Дверную ручку несколько раз дёрнули, но Ги по привычке закрылся на крючок, так что с улицы в дом не попасть. Гость забарабанил в дверь и обматерил хозяев.

На скамейке, что ютилась в тёмном углу, раздались шорохи и вздохи. Силуэт поднялся. На него попал свет от фонаря, и стало очевидно, что это женщина. Волосы её спутались, одна лямка от платья спала с плеча, оголяя грудь.

Ги тоже не отличался аккуратностью. Сразу видно, сын своей матери. 9Дан за то недолгое время, что успел побыть стажёром вместе с ним, достал чуть ли не до белого каления. То перевязывал ему галстук, то перезастёгивал рубашку. Самое ужасное – доставал из нагрудного кармана пиджака маленькую расчёску и пытался распутать его шевелюру. Совсем охренел! Кто вообще носит с собой расчёски? Но в первую очередь 9Дан не нравилось, что за пояс Ги всегда была заткнута пара перчаток. «Такое ощущение, что после трудного рабочего дня ты пойдёшь совершать какое-нибудь злодеяние», – бурчал он.

Хорша метнулась к двери и распахнула её настежь. Ввалившийся мужчина размером со шкаф был красным от негодования. Он схватил хозяйку за затылок и разорался, однако быстро утих и оттолкнул её в сторону.

– Мальчонка здесь сегодня, смотрю, – подобрел он.

Ги продолжал качаться на табуретке, но стоило мужчине сделать шаг, вскочил.

– Где же ему быть? – Хорша вернулась на скамейку. – Ведь траур – работать не надо.

Мужчина пристроился рядом с ней и обнял за плечи. Он не нравился Ги. И почему именно этот? Из всех, кто к ней приходил, почему именно этот сегодня? Если бы знал, свинтил бы из дома раньше.

Ги на цыпочках прокрался к двери.

– Куда? – окликнул его гость. – Мы же так редко видимся! Только гляньте! Краше матери стал! У меня для тебя кое-что есть! – он достал из кармана прозрачный мешочек с ягодами. – Хочешь? Конечно, хочешь! Ты у нас едок номер один, верно? Мамка небось мало кормит!

– Сколько ему лет, по-твоему? – отмахнулась Хороша. – Неужто сам не найдёт, что сожрать?

– Так это если бы он нормальным был, – мужчина с усмешкой подманивал его едой. – С дурочка и спрос другой.

– Я сама голодная! – пробурчала она. – С чего ему сытее быть?

– Держи! – протянул он подарок настойчивее.

– Не пойдёт он! – сказала Хороша, мотком головы прогоняя сына прочь из дома. – Не маленький уже! Чего встал? Иди давай! Найди себе занятие!

Ги держался за дверную ручку и отпускать не собирался, чем вывел из себя посетителя. Охламон схватил грязную тарелку с пола и швырнул в беглеца.

– Что за ублюдок такой непослушный! Сказано подойти, значит, должен подойти!

Тот увернулся, но сделал это, не подумав. Лучше бы попала в него, может, тогда он успел бы её поймать.

От громкого звука разбившейся керамики Хорша разразилась хохотом. Ги вторил ей. Громила взбесился сильнее и запустил в него чашку.

Ги скользнул на улицу. Потом понял, что подвыпивший ухажёр потихоньку уничтожал остатки их семейной собственности. Если сгубит всё, их выпроводят на первый уровень, а там гораздо хуже. Пайки на месяц скуднее. Там только отходы, а на другие уровни пускают по разрешению или приглашению. Если застукают без сопровождения, потащат на суд. Часто приговаривали к наёмничеству как к самому гуманному наказанию, но для Ги этот вариант был самым жутким. На второе место по ужасу он ставил тюрьму, о которой все слышали, но никто не видел. Если сажали, то навсегда. Об упоминании о ней вздрагивали так же, как от ссылки за пределы Механизма. Последнее, однако, редкое зрелище.

При Ги изгнание случилось всего однажды. Какого-то неудавшегося вора выкинули из города в качестве устрашения и демонстрации закона для других правонарушителей. Многие собрались, чтобы поглазеть, как он корчится и помирает.

Ги, тогда будучи маленьким и не особо осознавая происходящего – банк данных, может, и пичкал его информацией, но никак не помогал разобраться во взаимоотношениях людей, – наблюдал за тем, как над преступником глумились. Жители Пустыни стучали по стенкам, чтобы он обратил на них внимание; выкрикивали гадости, хотя прекрасно понимали, что он не услышит; просто стыдливо качали головами и щурились. Его мучения длились несколько часов. Атмосфера Земли больше не годилась для человека, и задушила его с кропотливой изощрённостью.

Вот бы она это сделала с тем охламоном, из-за которого Ги оказался сейчас на улице.

Конечно, не было ничего страшного в том, чтобы бесцельно побродить по округе. Чем себя занять, всегда найдётся. Например, пойти к прозрачной стене защитного купола и поизучать наружный мир, то, как он замечательно справляется без людей.

До того как Ги начал ходить в школу, он частенько наблюдал за внешней жизнью. Как-то раз вокруг машины собрались удивительные существа. Ему такие живьём не встречались, только в воображении или на картинках, а некоторые и воочию-то больше походили на сказочных. Он знал, что это звери, и птиц он тоже различал.

Одна крылатая врезалась прямо в стену, будто не увидела её. А вон клыкастое животное помчалось за длинноногим и вцепилось ему в шею. От подобной картины сердце в пятки уходило.

Ги стоял недалеко от выхода (раньше он надеялся, что двери волшебным образом откроются и он сбежит отсюда) и не мог оторваться от чудных созданий, поэтому не заметил, когда к нему подошли.

– Интересно? – потрепал его по плечу мужчина. – Похвально!

Взрослый был неестественно белым. Точно из отклонений! Хотя его цветные глаза Ги понравились.

– Я Ги, страшила, – сказал он, чтобы получить взгляд, полный презрения, и избавиться от назойливого уродца.

– Знаю, ты же знаменитость, – улыбнулся мужчина. – А манерам-то тебя не учат, да? Что залип? Разбираешься в тех, кто снаружи?

– Хищник! Хищник! – указывал на зверей он. – Любопытное травоядное! Птичка! Отличать нетрудно, есть клыки и слюни текут, значит, остерегайся и нахер беги! Они откуда-то пришли?

– Угу, – кивнул болтун. – У нас сломался звуковой барьер…

– Не знаю, что это.

– Ну, – удивился взрослый, – мы с помощью него отгоняем всяких тварей. Достаточно и того, что погода портит Механизм. Мы внутри и потому ничего не слышим.

– Значит, там тоже есть звуки? – уточнил Ги.

– Да! И много! Я сейчас иду чинить барьер и всё это услышу. Ги, как так получилось, что ты неплохо распознаёшь тех тварей, но понятия не имеешь о приборах? Твой банк данных сломан?

Ги поднял на него непонимающий взгляд. Мужчина приподнял его длинные скатанные в клубки волосы и коснулся шеи.

– Вот как! – отстранился он. – В отца, значит, пошёл.

– Вы с ним знакомы?

– Пересекался. Башковитый мужик был! Вычислителем работал! Вроде и человек хороший. Все уверял, что на мамке твоей женится, когда поднакопит. И почему все так обернулось?

– Что обернулось? – не стерпел Ги. – Где он? Мне его вернут? Почему мотаете головой? Ясно, – сдался он так же быстро, как и понадеялся. – Значит, если бы он был сейчас здесь, мы бы вместе жили в большом доме?

– Вполне может быть.

– Это люди виноваты, – буркнул Ги. – Они только и умеют что портить.

– Так ведь ты тоже человек! – потрепал его по волосам мужчина, не скрывая насмешки.

– Значит, когда-нибудь и я что-нибудь испорчу.

– Ну, ничего не делается без причины, – сказал уродец. – Если так случилось, в том нуждался Механизм. Он ведь мудрее нас. Ему вон сколько лет в этом году стукнет, нам столько и не протянуть!

Ги промолчал, хотя очень хотелось поспорить, и уставился на животных, которых скоро отгонит мерзкий голос Механизма.

Сейчас даже сугробами горных хребтов да верхушками деревьев со скупой полоской неба, видневшейся со второго уровня, не полюбоваться. Ширма закрывала весь обзор.

Ги приблизился к стене, глянуть, видно ли след от недавнего несчастного случая. Тогда он стоял с разинутым ртом и с таким интересом наблюдал, что пришлось закрыть Трамишу глаза, чтобы тот не заметил его воодушевления. В последние секунды жизни его отец по-прежнему считал, что на всё воля Механизма? Теперь Ги мог, не отвлекаясь на мелочи, попялиться на кровавую отметку. Нет, слишком темно. А на третьем уровне, интересно, след продолжал тянуться?

Пробраться на чердак в лифте нельзя. Подъёмник словно стержень проходил прямо посередине Механизма. Он гудел и скрипел, и в такие тихие моменты, как этот, его слышала вся округа. Однако Ги знал тайный ход. Мусоропроводы были всегда для него открыты (уж он потрудился), а в них тянулись лестницы. Только нужно лазить поаккуратнее! С третьего уровня иногда скидывали довольно тяжелые предметы, могло и зашибить.

Ги думал, лезть или нет. В кармане он нащупал монетку. Её подарила бабушка за несколько дней до своей смерти. Старуха не жила с ними, лишь иногда навещала, но в минуты, когда на неё накатывали приступы доброты, поведала Ги немало интересных историй.

– Что такое монетка? – тогда он был слишком маленьким, чтобы знать о подобных вещах.

– Наше семейное наследие, – объяснила она. – Некоторые жители второго уровня считаются потомками строителей Механизма. Мы из их числа. Твой пра-пра-и-ещё-много-раз-прадедушка был важной фигурой. Он отвечал за систему безопасности и замки. Эта монетка досталась нам от него. Смотри, какая необычная! Какой у неё узор! Хоть она и старая, у неё есть своё назначение. Сейчас расскажу…

– Восемьсот лет назад за монетки покупалось всё, – заявила мама, – но твоя бабка наврала про значимость! Теперь это просто мусор! Не забивай ему голову! Пускай привыкает к такой жизни, которую имеет! Без придуманных великих пра-прадедушек и порченых монет!

Кругляшка действительно не имела никакой ценности в Механизме, даже наоборот, поэтому владение ей не считалось привилегией. Наверно, поэтому бабушка и не распространялась о ней, о чём попросила и внука. Маленькая общая тайна должна была их сблизить. Ги бы очень этого хотелось. Жаль, что только ему. У бабушки были свои причины.

Если горожанин надеялся на что-то большее, чем то, что имел Ги, помимо отсутствия дурной славы нужно было трудиться. В Механизме расплачивались не монетами, а рабочими часами. Чем престижнее должность, тем больше на эти часы можно было получить. В конце месяца на персональную карточку работника начислялось отработанное время с точностью до секунды. Даёшь её продавцу, и он списывает необходимое количество за вещь, которую ты приобретаешь.

Ги любил кассовый аппарат, потому что когда в него вставляли карточку, он издавал громкий звон, а когда начинали стучать по маленьким кнопкам, те трещали. Он недоумевал, как люди расплачивались монетами и куда их пихали. Так ужасно – сколько же их, обозначающих потраченные минуты, потерялось.

Он хранил завещанное бабушкой с особой тщательностью, прятал от остальных. Было здорово иметь что-то своё, пусть остальные его драгоценности и не видели.

Ги уставился на отражение в потемневшей стене. Ловкие пальцы вращали монетку с изяществом и ловкостью. Столько мыслей и воспоминаний набросилось разом, что кричать захотелось. Свободной рукой он постучал по голове – вдруг получится прогнать хотя бы парочку.

Отражение медленно преобразовывалось, но Ги не тревожился. Когда кожу заменили крутящиеся шестерни, оно сказало: «Я так устал и хочу есть!»

– Я тоже, – ответил Ги. – Что мне сделать, чтобы нам не чувствовать этого?

Он услышал шепот и захихикал. Отражение кивнуло и жестом приказало замолчать.

– Простите…

Он повернулся и наткнулся на смущенный взгляд девушки. Она виновато улыбнулась. Внимание привлекла огромная родинка под глазом, прямо на выпирающей скуле.

– Простите, заблудилась. Не напугала? Я пока редко бываю в этой части города, потому из-за полумрака совсем потерялась.

– Вам не страшно? – шагнул к ней Ги. – Ведь люди пропадают! А вы одна! Поговариваю, – зашептал он, засовывая монету в карман, – что здесь поблизости живёт тот самый.

Не прогадал. Кажется, девушка действительно не узнала его.

– Да что вы? – выпучила она глаза, но затем снова улыбнулась. – Я слышала, что он в этом районе, но шансы на встречу с ним невелики, по-моему. Да и слухам я не особо верю, не маленькая ведь. Знаете, я сейчас проходила мимо закрытой части города и слышала, как с той стороны кто-то играл грустную мелодию… вроде на пианино, – она умолкла и выжидательно посмотрела на Ги. Тот молча ухмылялся, и она продолжила: – Вот тогда я испугалась. Представьте себе: в месте, где никого не должно быть, случается то, чего быть не должно? Вот что действительно жутко! – Девушка вздрогнула всем телом. – А вы почему один? Мужчины тоже пропадают. Я из социальной службы, – не растерялась она и протянула руку. Ги пожал хрупкую ладонь, но взгляда от лица не отвёл. Точно её видел, вот только где? Он запоминал всё до мелочей, даже если и не замечал происходившего вокруг, оттого сложно было потом выловить из головы нужное. – Поступила срочная жалоба, поэтому меня сюда и…

– Лучше я вас провожу до главной улицы, а там уж вы сориентируетесь. А я, пожалуй, дойду до запретного района.

Уши снова атаковал шёпот отражения. Такой настойчивый, что Ги еле сдержался, чтобы не завести с ним разговор. Вернее, не сдержался, просто голос стих раньше.

– Правда? – обрадовалась девушка. Ги улыбнулся в ответ. Что может быть проще? – Тогда… Мне нужен дом Н-5! – Она взяла его под руку, будто побоялась, что он обманет её и убежит. – Будьте так любезны! Не нужно до главной улицы. Проводите до самой двери!

Злоба против привязанности

Буяка

Море и слушать не хочет, что там лепечет Умнёнок. Он заверяет с небывалой для него пылкостью, что Добролей не такой. Он не бросил их. И совсем они ему не надоели. И самое главное – он не втирался в их доверие, чтобы вынюхать что-то. Однако Море думает иначе. Она требует от мальчишки немедленного повиновения. Больше никаких симпатий к оборотням. Умнёнок не согласен, но умолкает, когда она начинает скалиться. Теперь точно получит, не от неё, так от кого-нибудь другого. Он уползает на башенку и больше не произносит ни звука.

Ёра и Бочонок сидят в сторонке и не собираются встревать в спор. А вот Буяка, потерявший члена своей стаи, Крякича, громко заявляет:

– Добролей ничего плохого не сделал. Возможно, это мы виноваты.

– В чём же? – сверкает глазами Море.

Сейчас все в загоне на взводе. Они разочарованы и мучаются оттого, что непростительно быстро привязались к оборотню. Умнёнок виноват, ведь он поручился за чудовище. Кроме того, их наказали за беспредел, который они учинили во время отлова Крякича. Бить не били, но разве только так можно навредить? Их хорошенько окатили сильной струей холодной воды. Не поздоровилось всем, так что они будут смиренно сидеть, когда чудовища снова заглянут.

– Сколько раз вам, доверчивые идиоты, нужно пострадать, прежде чем поймёте, что наш мир и мир оборотней просто несовместимы! – заявляет Море. – Нам никогда не поладить! Нам никогда не сбежать! Просто некуда! Они вечно будут пить из нас кровь! Их больше! У них много разных штуковин наподобие молнеметателей! Нам с ними не справиться!

– Вдруг мы были слишком глупыми? – говорит Буяка, а сам поглядывает на поникшего Умнёнка. Родная стая хочет кишки ему пустить. Сама Море на него огрызнулась! – Добролей знал, что нам грозит и предупредил. Разве не были они тогда напуганы больше нашего? Разве плохой мы получили совет? Мы всё испортили. Кто с такими будет водиться? Поразительно, что он вообще к нам пришёл! Видно, не все оборотни одинаковые.

Море раздражена, но сдерживается, вздыхает так, словно у неё воздух отнимают:

– Ну, да! Сделайте из чужака героя! Добролей потому нас подначивал, что знал, нам не убежать, как бы мы ни старались. И вообще! Оборотни просто издевались над нами. Возможно, проверяли наши способности и возможности, не нашёл ли кто-то лазейки, которая ведёт прочь отсюда. Навострили уши после случая со сломанным верхом. Или другая какая их личная причина! Теперь они изучили стаи и, думаю, могут не беспокоиться.