Секс с жизнью

Хлеб, посыпанный сахаром – вот, что подавали к праздничному столу.

Бабуля растягивала удовольствие, и каждый день удивляла внука очередным спрятанным в ее сумке подарком. Спокойные денечки в жизни ребенка наступили, ибо при ней его не наказывали. Бабуля защищала его от раздраженной мамы, да и папа был в ее присутствии добрым, хоть и уставшим.

Наверное, даже не стоит объяснять, в каком ахуе была бабуля, видя, в какой нищете живут ее любимые люди, как сурово воспитывают внука, хотя при ней было показано лишь 10% от обычного режима.

С батюшкой она подружилась. И хоть многие вещи ее смущали, она ради внука была готова улыбаться всем, понимая, что, если с «верхушкой» отношения будут испорчены, внука она более не увидит.

Жила она у той самой соседки через дорогу, к которой мама иногда ходила звонить родным, ибо в Лёшиной маленькой комнатушке четверым разместиться было не реально.

Спустя какое-то время приехал и Валентин Григорьевич, дедушка.

Тот при всем старании, не мог скрывать своего возмущения против тоталитарного режима, в котором находилась семья Леонтьевых, его единственная надежда на продолжение рода.

С Ириной он поругался в первый же день, ибо она не знала границ своей дерзости.

С отцом Алексеем, которого он, типа, должен был сейчас именно так называть, он пытался разговаривать и рассуждать, но позднее понял, что там мозги запрограммированы тотально.

С грустью умный человек наблюдал за всем этим, пытаясь хоть что-то внуку рассказать про другой мир, так тщательно скрываемый от него, но Гриша был еще маленький…

Дедушка Валя – на все руки мастер. Большую часть времени с Гришей они проводили в столярке, где делали всякие классные штуки. Одной из них была меленькая табуреточка, которую они сотворили своими руками и выжгли на ней дату изготовления. Дед сказал Грише: «Пусть эта маленькая вещь всегда напоминает тебе обо мне». Так и случилось – табуреточка жива и по сей день.

Развлекал внука дед по-разному: пел ему частушки, играл с ним в футбол, бадминтон, но самое забавное, когда в бане Гришка нажимал ему на родинки на теле, а их было много, и деда Валя издавал смешной звук, воспроизводя музыкальную кнопку.

Когда папа увидел сына, пинающего мяч деду, игра была остановлена, ибо «пинать мяч ногой – проявление агрессии, и с таким же успехом мальчик может начать пинать человека, игра от дьявола…».

Дедушка просто терял дар речи от таких ебанутых правил.

Когда отец Алексей провожал родителей на автобус, попросил деда больше не приезжать, так как он плохо влиял на сына и его «безбожному мнению тут не место», а вот бабушка цензуру прошла…

Ну, как бы, оно и понятно – дед категорически отказался идти на исповедь к Ною, он отрицал существование Бога в принципе. В свои 7 лет он демонстративно снял крестик, и надел красный пионерский галстук, а сейчас в свои 60 лет и подавно не собирался менять точку зрения.

«Каникулы» с любимыми старичками быстро пролетели, далее жизнь пошла своим тернистым чередом.

Ной видел, как мальчик превращается в озлобленного зверька, и решил дать ему еще один шанс. Они вчетвером – Ной, его водитель, Гриша и Влад– поехали в поездку на серебристой девятке в Дивеево.

Самый большой в России женский монастырь хранил останки, мощи святого Серафима Саровского.

Это было ВАУ!

Сидя на заднем сидении, между большими стопками книг, завернутых в бумагу, мальчики дурили безудержно. Гриша дорвался до общения и даже строгий Ной его не мог успокоить.

Ной писал много книг.

Все они вещали про глобализацию, содержали призыв людей одуматься и увидеть тайный заговор, готовиться к концу света.

Такие вылазки в места скопления православных людей он делал регулярно, надо же было распространять свои труды в массы, но делалось это аккуратно и тайком, находились редакции, где безопасно издавались такие антиправительственные материалы.

Его миссией являлось – как можно больше душ привести в свой монастырь и спасти их от гибели, а знакомые имелись повсюду у батюшки Ноя.

Новые виды, долгая дорога, дорожная еда из термоса – все это было счастьем, невиданной ранее романтикой.

Там у мощей Серафима Саровского мальчик много о чем молился, но больше всего, чтобы стать послушным и смиренным – так его учили.

В глубине души он просил, чтобы папа с мамой купили ему собаку, велосипед и дали друзей.

Гриша напитывался общением с любимым Ноем. Купался в холодных святых источниках, опускаемый за две руки батюшкой и его водителем.

Не держал он на него зла, да и в принципе вся боль причинялась ему руками других людей.

Поездка пролетела незаметно, но батюшка в конце сказал, что больше не возьмет ребят с собой никуда, ибо вытащили ему они душу изрядно. Но эти слова мальчик слышал часто, уже привык.

И, как оказалось, последствия этой поездки преследовали его еще многие года.

В Дивеево они как-то шли все вчетвером – Ной с водителем впереди, Гриша с Владом позади.

И тут Влад запнулся о ступеньку и рубанулся лицом об ограждение. Лицо хоть и не сильно, но было рассечено.

Водитель ловко обработал ссадину со словами: «Ничего, боец, до свадьбы заживет»,и вроде забыли все об этом.

Но уже на следующий день по приезде родителей Гриши вызвали в кабинет, и там стояла разъяренная бабушка Влада. Она утверждала, что их коварный сын поставил подножку ее Владу, и тот ебанулся из-за этого об железку, а сейчас он всю жизнь будет носить шрам на лице. «Какой кошмар!» – вопила она.– «Что за бес, ваш сын?!».

Дома Гришу стали с пристрастием расспрашивать, как это было на самом деле.

Тот искренне отвечал, что Влад тупо запнулся о ступеньку, он ни при чем. Но врал он слишком часто, хоть и не в этот раз. Ему, естественно, не поверили и повесили «лицо со шрамом» на итак плохого мальчика.

Он много плакал, много раз маме говорил о том, что не делал он этого… В какой-то момент его так сильно утомили допросами, что он и сам начал верить от части «может, и, правда, я подставил подножку? Может, случайно?» и сдался…

Когда тебе ежеминутно говорят, что ты дурак, постепенно начинаешь и сам в это верить. Программирование – штука рабочая…

Много-много лет ему это припоминали, и все верующие сельские родители, видя Гришу на улице, отводили от него своих детей. Он был не просто «духовно прокаженным», он стал малолетним преступником, приносившим физический вред здоровью детей.

И только спустя многие годы, когда парень стал взрослее, в разговоре с мамой он смог убедить ее, что это был все же не он.

Теперь его православные сверстники в спину ему кричали: «Подлый жид, тонкая шея!»Ох, как обижался Гриня! И иногда остервенело кидался в драку, теряя самообладание.

Драться он не умел, от постов был щуплый и низкий.

После первой же оплеухи со страхом и визгом убегал, ища мать, но начинал-то драку он сам, и в результате от мамы чаще всего получал ремня вдогонку.

Казалось, он делал все самое плохое, что только мог.

Его мозг искал выход, а его не было – такие вещи в монастыре не прощали.

И вот что, к чему?

Гриша стал воровать ключи везде и всюду.

Образно, его жизнь была закрыта на «массивный амбарный замок», и, видимо, поэтому ключи прям возбуждали его.

Он сам не понимал причины такой тяги к этим железным штукам на кольце, но невольно его руки опускались в те карманы, где слышалось бряканье железок.

И ведь он не открывал замки. Просто как одержимый пиздил ключи.

А запалила его на новом преступлении опять Анечка, ибо при ней находилась всегда массивная связка ключей. Один раз она сообразила, что после встречи с Гришей они стабильно исчезают у нее.

«Вор-воришка» – такое новое имя в своей коллекции ярлыков приобрел наш герой.

И ему, как будто, даже нравилось уже пополнять свое резюме преступлений. Он начинал красочно сочинять, зачем он ворует ключи, наводя некий шок на взрослых. Пусть и в негативном облике, но он становился тем, кого боятся, тем, на кого обращают внимание везде.

Его непредсказуемость наповал срубала весь монастырь.

Как и всегда, приплетались слова из писаний, где сказано: «Дети превзойдут лукавством взрослых». Кольцо надзора сузилось до удушающих объемов…

Его не пускали ни в одно помещение в обители.

Маму убрали из хора, теперь она стояла за руку с Гришей всю службу посередине храма так, чтобы его было видно с 360 градусов.

Все праздники, сборы и прочие мероприятия обители проходили без них.

Каково было Ирине, которая из-за сына преступника тоже была отрезана от общественной жизни?

Улыбнетесь сейчас, но в том мире всегда найдут, к чему привязать ситуацию, так вот она таким заточением искупала свои грехи молодости.И в какой-то момент она смирилась со своей участью и часто, обнимая сына, говорила: «А нам и вдвоем хорошо, мы оба грешные, будем отмаливать свои грехи».

Свою жестокость она мало-помалу стала успокаивать.

Ира понимала, это ее ребенок, и он неисправим, остается только любить и принимать его. Она начинала обмякать, и даже иногда вступалась за него, хоть потом и пизды получала за защиту своего жидёнка.

И вот случилась одна ситуация, заставившая ее окончательно встать на защиту своего сорванца. Она стала готова превратиться во врага народа, но больше не давать его в обиду.

ГЛАВА 18

Смертельная боль

Май, теплый, нежный…

Природа воскресает от зимней спячки. Недавно прошла Пасха – в воздухе витал праздничный настрой.

Любовь к природе у сына с матерью была одинаково сильной.

Раз они отрезаны от социальной жизни, то их удовольствием было уходить гулять на поля и луга, собирать цветы, дышать этим ароматным запахом, болтать обо всем и ни о чем, петь молитвы и, конечно же, рисовать. Гриша к тому времени уже очень хорошо для своего возраста стал рисовать с натуры. Весь дом был завешан его рисунками природы и портретами монахов, воинов.

И вот одним таким благодатным вечером они ушли очень далеко за село, там простирались луга с невероятным видом. Шли за ручку, пели «Христос воскресе».

В сумке лежали карандаши, краски, альбом и несколько красных яиц с водичкой.

Сели на лужок, расстелили простыню, Гриша начал делать наброски пейзажа, беседуя с мамой о грядущем событии.

Подходила дата масштабного Великорецкого крестного хода (поход по-нашему), ежегодно собирающего тысячи верующих со всей России в Ссыльной области. Многие из села ходили в него. Мечтал и Гриша попасть в такое путешествие, в этом году нашелся человек, который готов был его взять с собой.

Жил в этом монастыре один удивительный человек – Свят.

Он не был ни монахом, ни послушником – просто труженик, работающий за еду, за идею служить Богу.

Невысокий мужичок с небесно-голубыми глазами, очень крепким жилистым телом и невероятно доброй душой.

Он был мастером на все руки, всем всегда помогал, ни разу не видели его грустным – всегда улыбался и что-то бубнил себе под нос. Блаженным его называли часто, ибо он круглый год ходил в рваной одежде, руки всегда мозолистые и черные от работы, ноль корысти – никогда не принимал благодарность, «во славу Божию» – было единственным его ответом на всю похвалу.

С Гришей у них завязался контакт без слов.

Видя белобрысого, голубоглазого любознательного парня, он всегда начинал улыбаться во весь свой белозубый, но никогда нечищеный рот. Его богатая длинная борода придавала ему образ Деда Мороза, хоть и белой она была только зимой на морозе.

Святой – Свят, вот каким он казался, ибо, трудясь во благо всех, молча выполняя самую тяжелую и грязную работу, он всегда избегал осуждающих разговоров. И Гришу он тоже не никогда оценивал.

Пару раз Свят спасал даже нашего героя.

Первый раз вытащил с крыши, на которую забрался наш сорванец и чуть не упал вниз. Второй – когда увидел, как парень лезет в очередную залупу с пацанами, прикрыл его, сказав: «Я ничего не видел», – подмигнув глазом Грише, чуть не отхватившему оплеуху за новую драку от мамы.

Чистейшей души мужик!

Так вот он, невзирая на «послужной список» мальчика, вызвался взять его в этот трехдневный поход – крестный ход – с собой.

Он имел опыт крестоходца, раз 15 уже прошагивал этот путь.

Уж не понятно как, но мальчика благословили сходить со Святом в этом году.

На вопросы мамы, как он справится с её чертенком, он со свойственной ему блаженной улыбкой ответил: «Не переживай, мать, я его веревкой привяжу к своему рюкзаку – никуда не ушмыгнет!»

Вот мечты и планы на грядущее трехдневное путешествие с рюкзаком по лесам и полям с добрейшим Святом и обсуждал Гриша с мамой.

Но май, помимо своей мягкой теплой погоды, опасен клещами.

Прогулка завершилась. Очередной пейзаж нарисован. Яйца переваривались в довольном желудке, ибо попадали они туда только на пасху. Мальчик лег спать, безмятежно представляя, как уже через три дня он поедет со Святом в крестный ход.

Утром он проснулся и стал жаловаться на головную боль. А раз голову помазали святым маслом, значит, должна пройти, но к вечеру боль только усилилась.

Тогда мама, перед сном гладя его головушку, нащупала рукой какой-то бугорок на самой макушке. Включив свет, она увидела черное, маленькое насекомое, впившееся в кожу, и, казалось, даже в черепную кость ребенка. Клеща вытащили, было не впервой.

Но на следующий день место укуса опухло, покраснело, а у Гриши была температура 40.

Крестный ход отменялся… Мальчику было так плохо, что у него не было сил даже грустить о сорвавшемся так долго ожидаемом мероприятии.

Каждый день ему становилось все хуже, он лежал в бреду, стоная от ужасной головной боли.

Как вы помните, данное святое место отвергало прием лекарственных препаратов, считалось, что медицина – оружие, которым слуги сатаны гробят русских людей. К врачам в сельский медпункт вообще никто никогда не ходил.

И вот Гриша лежал с высоченной температурой 40.8, плакал от головной боли, не мог не есть, не пить, а мама, вытирая пот с его сжигаемого огнем воспаления тельца, много раз на дню вставала в святой угол на колени и, складывая руки у груди, молилась, чтобы Бог исцелил ее ребенка. Но молитвы помогали плохо.

Шла вторая неделя его страданий, место укуса отекало, образуя как бы красную шапочку над макушкой ребенка, и стало очевидно – это энцефалитный клещ…

Она не на шутку испугалась, когда ослабевший сын, только несколько раз в день открывал глаза, а большую часть времени находился без сознания и единственное, на что у него хватало сил это прошептать: «Мамочка, ты тут? Не уходи от меня, я умираю…»

Шли в ход все средства: святая вода, масло, иконы и кресты, но день за днем парень не вставал, превращаясь в высохшую мумию…

Первые две недели Грише было очень больно, но потом он перестал ощущать боль. Он находился, как в тумане: перед ним витали какие-то видения, стены дома окрашивались разными цветами, все было, как на воде, плавучее…

Его даже слегка злило, когда мама, пытаясь его накормить, выводила его из этой невесомости, где боль начинала ощущаться снова. Она упрашивала его откусить кусок хлеба, обмакнутый в подсолнечное масло и посыпанный солью, но сил хватало только на один укус – жевание было невыносимо сложной задачей– и он просил дать ему поспать, отдохнуть для следующего откуса.

В один день, когда внутри него начало что-то отслаиваться, душа уже хотела выйти из измученного температурой тела. Гриша хотел умереть, вернее он готов был закрыть свои глаза навечно, даже дышать становилось трудно. Он представил даже, как его несут в маленьком гробе на кладбище.

Он шепотом позвал маму и сказал: «Не грусти без меня… Люблю, мамочка…»– и потерял сознание.

И тут Ирина поняла, что все, это конец.

Она в слезах кинулась бегом в монастырь и с обезумевшим видом стала звать на помощь, спасти ее сына.

Слушали Ной с Раей ее предельно спокойно и объяснили, что «на все воля Божия… Смиряет Бог мальчика».

Она уговорила их помолиться за ребенка, и тогда те собрали экстренно весь монастырь служить «молебен на исцеление больного». Все монахи на коленях просили Бога исцелить болящего отрока Григория.

Мать просила Бога наказать лучше ее, но сына не забирать.

Вечером этого дня Гришу вырвало чем-то очень густым, слизким и чёрным. Что это было? Он же не ел две недели!

После рвоты ему стало лучше, температура снижалась, аппетит появился, и он первый раз сел на кровать без помощи.

До первого выхода на улицу его восстановление заняло две недели. Но радость была недолгой. Через три дня он снова слег с температурой и головной болью еще на месяц.

Мать в какой-то момент смирилась даже с тем, что либо он умрет, либо останется инвалидом, но жизнь менять и везти к врачам ребенка не решилась вопреки батюшке.

Через два месяца рецидива Гриша с трудом очухался от болезни, пролежав и так короткое лето дома. Он стал многократно спокойнее, везде ходил с мамочкой за ручку, ему уже никто не нужен был. Его часто мучали ужасные головные боли.

А первого сентября, когда он пошел в третий класс, все обратили внимание, что память у него стала короткой, долго удерживать внимание он не мог, что-то нарушилось, очевидно.

Но болезнь Гриши была только началом посыпавшегося здоровья их семьи.

Следующим с острейшей болью в пояснице слег в постель отец Алексей.

Его лечили, как могли, от него ведь зависела служба в монастыре.

Вызвали всяких массажистов, костоправов, те издевались над ним как умели, но ничего не помогало. Дикие методы лечения местных профи дошли до того, что ему сделали огромный ожог на спине.

Один мастер уверял, что боль – это застужение, и надо его отогреть.

Метод был таков – металлическую стружку от токарных станков заворачивали в простыню, заливали какой-то кислотой, там начиналась химическая реакция, образующая тепло. Это дело клали отцу Алексею на пояснично-крестцовый отел позвоночника и подкладывали полотенца слоями, когда жар терпеть было невозможно. Подопытный побледневший мужчина чуть держался, чтобы не кричать от боли, но лекарь утверждал, что все по плану. Больной терпел, стиснув зубы.

Но когда сеанс завершился, оказалось, что на исцеляемом месте охренительный ожог!

Помимо того, что спина стала болеть еще сильнее, «доставлял радости» отцу огромный пузырь от ожога.

Теперь наш священник две недели ходил по дому с клюшкой, без футболки, со спущенными штанами на пол жопы – не сидеть, не стоять не мог, только лежать на животе.

Сын с сожалением смотрел на папу и мечтал в глубине души как-то помочь ему. Но как?

Когда здоровье рассыпается на кусочки, как разбитая кружка, человек начинает задумываться, а может «я что-то делаю не так?»

И ведь он верно думает, ибо здоровье пиздеть не будет, если организму плохо – это факт.

И хоть Ной убеждал духовное чадо, что виновата во всем его гордыня, и надо просто чаще ходить на исповедь открывать свои греховные помыслы, спина болела все сильнее.

Тогда его отправили в город к одному опытному костоправу. Тот, когда его мял, капал на мозги убедительно, что во всем виноват постоянный пост и отсутствие мышц. Они ведь исчезли за эти 5 лет полностью, он просто стал молодым стариком.

Эта логичная мысль запала в голову отцу Алексею, и по приезде он стал каяться в бунтовских помыслах против Ноя, что тот «уморил его голодом и довел чуть ли не до инвалидности».

Дело – плохо… Вожак узрел ситуацию очень четко.

Ной выдал семье их же деньги, до сих пор хранившиеся у него, и благословил ходить в магазин и покупать рыбу с молочными продуктами.

Вопрос с голодом был решен, а вот упражнения были в категорическом запрете, ибо работа с мышцами развивает силу, а с ней и гордыню, да и блудную страсть в придачу.

Но с того момента отец Алексей, изводимый болью, часто стал противиться Ною. Тот его смирял, как мог, держалось все на волоске.

Очередной подачкой для удержания «важной рабочей священнической единицы» стала организация собственной комнаты для больного священника.

И то не сам Ной до этого дошел, а приезжающий к ним в монастырь правящий владыка Христофор. Обходя все постройки и помещения, тот с шуткой-упреком заметил, что Ной держит молодую семью в условиях тюрьмы.«Как они втроем помещаются в эту избушку? Ты их не бережешь, отче, они же на головах спят друг у друга!» – сказал он.

После этих слов архиерея за пару месяцев соорудили пристройку, куда, по всем обещаниям, должны были переехать сын с отцом, как бы разделив на мужскую и женскую келии их дом.

Во время строительства произошла одна печальная история.

Ласточки впервые за 5 лет их жизни в Небесном свили гнездо под крышей дома.

Это было каким-то очень благостным знаком для всех – щебетание поселившихся птиц радовало.

Но когда шла стройка, кот Кубик, благодаря новым поверхностям, смог добраться до гнезда и схавать птенцов! Более ласточки не посещали их дом.

Ирина до слез переживала трагичное событие, она почувствовала в этом плохой сигнал для домашнего очага.

Кота она простить не смогла. Его вывезли и выкинули за 20 км от дома. Кубик исчез из их жизни навсегда, а вот память о разрушенном гнезде осталась.

Гриша ждал момента, ведь «жить с отцом – нереально круто!» Он так отвык от мужского общения, а тут такое! Сказка!

Он собирал вещи и свои, и папины. Мама настраивала его, что он, как большой, теперь будет вставать утром по будильнику, сам заправлять кровать и учиться у отца-священника взрослой жизни, а она, если что, тут рядышком, можно сказать, за стенкой.

И они переехали! Пахло новым. Свежей краской, деревом. Кровать отца на одной стороне комнаты, Гришина на другой, места в два раза больше. Все внутри чистое и новое, улыбку и благоговение вызвала атмосфера их келии у мальчика. И хоть папу он видел редко, его мужской дух витал везде.

Но, сука, пора уже было привыкнуть, что ни одна радость в его жизни не продолжалась долго…

Очередной урок рисования. Его проводил лично Ной для всех ребят.

Лето, тепло. Много ребят приехало на каникулы к бабулям из городов, их тоже приглашали.

Занятие прошло прекрасно, Гриша рисовал лучше всех и не мог не похвастаться.

На тему «Кто лучше рисует?» они закусились с одним городским мальчиком, который имел большой вес, и не потому, что жрал много, а после страшного ДТП, где потерял свою мать. Во время реабилитации на лекарствах пополнел.

И в ответ на какие-то подколы Гриша обозвал его «жирным демоном», а в тех местах это было хуже, чем у нас сейчас хуеплётом конченным обозвать… Да еще и жирным… Обидно было для мальчика это слышать после такой-то трагедии.

Когда урок закончился, он позвал его пообщаться за стенами монастыря.

Гриня дерзко ответил: «А, пошли!»

И когда они вышли, он увидел, как вся пацанская толпа собралась вокруг него.

Поняв, что не ласковыми словами обменяться решили пацаны, наш герой попытался дать деру, но не успел. Его догнали… Ребята-то намного старше его.

Получив несколько пинков под жопу со словами «будешь ли ты еще обзываться, жидёнок жалкий?»,весь в слезах, вытирая кровь из носа, прибежал он к маме жаловаться.

Но чуть позже подошел папа и рассказал, как было дело, и что их наглый сын вообще потерял грани.

В наказание за содеянное он выгнал его из своейкелии…

Ужасно наказание звучало, очень сурово и сухо: «Я жить с таким болящим (больной по-нашему) не буду, спалишь еще что-нибудь! Переезжай к маме обратно сегодня же, пока не одумаешься!»

Сын упал на колени. Обнимая ноги отца, он умолял не наказывать его таким образом. «Лучше выпори меня», – рыдая, просил он.

Но тот, брезгливо стряхивая его со своей ноги, сказал:

– Забери его от меня! Сегодня же, чтобы его вещей в моей комнате не было!

От такой суровости мужа даже мать была в шоке. Она обняла Гришу и сказала:

– Мы с тобой будем прекрасно жить, да ведь, сынок?

Тот через слезы ответил:

– Конечно, мамочка, не нужен нам такой папа!

Вещи со слезами перенесли… Мечта утопла, как брошенный на дно реки камень, а обида на отца затаилась глубоко-глубоко внутри на долгие годы.

И бог его знает, что было бы с нашей «успешно спасающейся семейкой», если бы не одна история, радикально поменявшая их жизнь.

ГЛАВА 19

Горизонт рассвета

«Что с ним делать? Он впал в блуд, пёс развратный…» Ной сидел, обхватив голову, у него даже давление подскочило, пришлось принимать таблетку… Ему было можно, он же голова этого организма под названием монастырь.