Круиз «Рай среди зимы»

Сёма творил! Сёма парил!!! Он излучал энергию не менее яркую, чем вспышка его боевого аппарата.

Официант принёс заказанные напитки.

Устроившись на шезлонгах, девушки потягивали коктейли, предоставив мужской половине наслаждаться напитками покрепче.

Олег с Тимофеем предпочли холодное пиво. Они о чём-то беседовали, облокотившись о бортик, нависавший над нижней палубой.

Алекс, полулёжа в шезлонге, делал вид, что дремлет, а сам наблюдал за товарищами сквозь затемнённые стекла очков.

По всему было видно, что Амур славно потрудился сегодняшней ночью!

Паша, пристроившись рядом с Марией, которая нежно теребила его вихры, млел на солнышке, потягивая виски с тоником. Невооружённым глазом было видно, что между этими двумя полная гармония и взаимопонимание, даже несмотря на языковый барьер.

Жека с подчёркнутым интересом рассматривал с Инес фотографии, сделанные подругами в Сенегале. Он был предупредителен и внимателен к девушке. Но было заметно, что он несколько раздосадован и напряжён.

«Жека, похоже, получил пока от ворот поворот, ― подумал Алекс. ― Ничего, он парень азартный, небольшие трудности лишь подзадоривают».

Вот у кого полнейшая идиллия, так это у Сёмы с Лили. Папарацци вальяжно устроился на подлокотнике шезлонга, в котором возлежала Лили. Сёма развлекался, стараясь угодить капельками воды с таявшего в его руке кусочка льда в ложбинку между пышными грудями, едва прикрытыми полосками крошечного розового бикини. Лили, смеясь, пыталась столкнуть Сёму с его насеста, не слишком, правда, усердствуя. При этом громко взвизгивала, когда ледяные капли попадали в цель.

– Ко иде на баззен? ― звонкий голосок Марии перекрыл шумную возню неугомонной парочки.

Паша с готовностью вскочил. За ними к бассейну устремился будто пружиной подброшенный Сёма. Его подвижное жилистое тело не могло долго оставаться на одном месте. На лестнице он стремительно обогнал Марию и Пашу и в тот момент, когда они приблизились к бассейну, с разгону прыгнул в воду, обдав их фонтаном брызг. В отместку Паша, прыгнув следом, чуть не утопил его. Мария со смехом бросилась спасать незадачливого фотографа.

Хохот. Визг. Брызги воды, летящие во все стороны…

Такого Лили стерпеть не могла и помчалась к бассейну. Очутившись рядом с Сёмой, она заколотила по легкомысленному ухажёру кулачками, в то время как тот пытался обхватить её и присосаться к накрашенным губкам.

– Да-а, мы в их возрасте были совсем другими, ― повернулся к Тимофею Олег, со снисходительной улыбкой наблюдавший за ними сверху, втайне немного завидуя той лёгкости, с которой нынешняя молодёжь сходилась и расслаблялась. ― Чувствую себя в роли степенного папаши, наблюдающего за щенячьей вознёй малолетних отпрысков.

– Кстати, об отпрысках, ― сказал Тимофей, ― как там твои девочки? Соскучились, небось, за папкой?

– Ещё бы! Я никогда так надолго не уезжал. ― Олег заулыбался, вспомнив своих дочурок. ― Обещал им из каждого порта по сувениру привезти. Разорит меня вконец этот бабский батальон во главе с тёщей!

Алекс подумал, что неплохо бы тоже окунуться, но было лень даже пальцем пошевелить. Разомлев на солнышке, он не заметил, как задремал…

Спал недолго, менее получаса, но глубоко и безмятежно, как младенец. Разбудил его смех и шум, поднятый возвратившимися из бассейна купальщиками.

– О, нимфа! Позволь недостойному смертному осушить твоё дивное тело!

Сёма промокал свою едва прикрытую бикини нимфу полотенцем, не столько вытирая, сколько давая волю рукам. Лили со смехом уворачивалась от своего неутомимого кавалера, не забывая, при этом, бросить взгляд вокруг, чтобы увидеть, какой эффект производит на окружающих.

Внезапно, перестав смеяться, Лили резко изменилась в лице. Отстранившись от Сёмы, она обвела присутствующих глазами и с многозначительной гримасой кивнула, призывая взглянуть на что-то, точнее, кого-то, привлёкшего её внимание.

Оказалось, в их сторону двигались те самые странные особы, которые вчера за ужином произвели на всех неизгладимое впечатление. Только в этот раз кресло-каталку толкала перед собой колоритная особа, наглухо, как и накануне, запечатанная в нечто бесформенное и безразмерное.

Когда они приблизились, Алекс смог, наконец, разглядеть необычных пассажирок.

Будь пожилая дама в каталке помоложе и поулыбчивей, её лицо вполне можно было бы назвать миловидным. Но его оплывшие, будто сползшие вниз черты изрядно портило уксусное выражение обречённого на заклание агнца.

«А чему тут, собственно, удивляться, ― подумал Алекс, ― какое выражение лица должно быть у человека в инвалидном кресле?»

Проезжая мимо только что веселившейся компании, женщина исподлобья окинула взглядом шумных молодых людей, расступившихся, чтобы пропустить их. Чего в её взгляде было больше: осуждения за фривольное поведение или зависти к их молодости и беззаботности, трудно сказать…

Её чудаковатая спутница, блеклой тенью следовавшая за креслом, в своём бесформенном унылом сером одеянии, конечно же, выглядела нелепо, особенно на фоне едва прикрытых купальниками юных девичьих тел. Низко опущенная голова, замотанная то ли платком, то ли шарфом; большущие тёмные очки, закрывающие пол-лица. Но ничего такого особенного Алекс не увидел ― ну, странноватая, и что с того? Мало ли чудаков вокруг?!

Поджав плечи, будто в ожидании удара, ни на кого не глядя, серое создание ускорило шаг, спеша миновать их компанию.

Метрах в десяти от них возле последнего в их ряду шезлонга каталка остановилась. «Серая тень» помогла пожилой спутнице выбраться из кресла и расположиться на шезлонге. Сама же подтолкнула кресло к бортику и осталась стоять там же, устремив взгляд в сторону океана, отвернувшись от всего мира…

– Ну, и как вам этот экземплярчик?! ― Лили едва дождалась, пока странные дамы отойдут подальше. ― А видели, как старуха на нас зыркнула? Ходят тут, пялятся на нормальных людей. Тут люди отдыхают, а эти ведут себя, как будто на собственные похороны попали! Чистые зомби! А этот сногсшибательный наряд! ― Очаровательную мордашку Лили исказила брезгливая гримаса. ― Это ж надо так вырядиться! Эти мусульманки как будто специально одеваются для участия в конкурсе на самое нелепое огородное пугало!

– Ты права, крошка, только с чего ты взяла, что они ― мусульманки? ― осторожно возразил Сёма.

– А чего тут гадать? ― не унималась Лили. ― Замотаны вечно в свои платки и тряпки с головы до ног. У нас этих мусульман столько развелось, особенно в Лондоне! Проходу от них нет!

– Во Француской их такодже има много, ― включилась в разговор Мария, которая вся напряглась при упоминании о мусульманах.3

– Как по мне, так эта в сером больше похожа на Тень отца Гамлета. А женщина-инвалид и подавно не мусульманка.

– Так я не её имею в виду, только то серое чучело. А старуха, кстати, вовсе не инвалид. Дня два назад ещё своими ногами ходила. Брякнулась, видать, где-то, вот и катается теперь. ― Лили улеглась на шезлонге, приняв картинную позу. ― Сидели бы уж лучше дома, не портили людям отдых!

Слушая этот диалог, Алекс поймал себя на том, что его начинают не на шутку раздражать манеры Сёминой подружки. На язык так и просилась какая-нибудь колкость.

Не выпуская из рук бокала, Папарацци растянулся на соседнем с Лили шезлонге. С видом античного философа, возлежащего на симпозиуме4, провозгласил, обращаясь к товарищам:

– Я тут вот за шо подумал: может, и мне таки принять ислам? А шо такое? Я серьёзно! Вот Аллах им разрешил по четыре жены иметь. Спрашивается вопрос: за какие такие заслуги? Так они ещё как-то сумели с ним договориться, шоб в ихнем рае красотки-гурии их ублажали! И все, как есть, девственницы. Вот это я понимаю ― гешефт! И, прошу внимания: это ж не раз, и не два, по талонам, а когда захочешь, сколько захочешь, и всё это удовольствие будет длиться целую вечность! Райская жизнь!

Мужчины расхохотались.

– А ещё у них в раю, говорят, реки с молоком и вином текут, ― Сёма с мечтательным видом разглядывал на свет содержимое бокала. ― Как вам это нравится?! Тут у них, вроде как, сухой закон, зато в раю нате вам: реки с вином! Ол инклюзив! Ради такого счастья можно тут, на земле, таки немножечко потерпеть. С другой стороны, зачем терпеть? Живёшь себе лет так до семидесяти в полное своё удовольствие, ни в чём себе не отказываешь. Потом, опа! смотался бекицер в Мекку на хадж. И всё, безгрешен, как младенец! А вот шо делать нам, бедным евреям, ― Сёма с видом оскорблённой невинности отхлебнул виски, ― если в ихний рай нас не пустят, а в нашем раю мы все будем бесполыми?!

– Слышь, Папарацци, а обрезание в таком случае второй раз делать придётся? ― с самым невинным видом спросил Тимофей.

– А шо, надо? Вот за это я как-то не подумал…

Тут уже общий хохот стал гомерическим.

Паша, задыхаясь от смеха, сполз с шезлонга на пол.

Девушки переглядывались, не понимая, чем вызвано столь бурное веселье, так как свои перлы Сёма выдал по-русски (если, конечно, Сёмин неповторимый сленг считать русским).

– Вам бы всё хаха да хихи! И за шо тут смеяться? ― возбуждённо продолжал Сёма. ― Вот ты, Тима, и ты, Шкафик, я, конэшно, дико извиняюсь, но я вас, халамидников, вообще никак не понимаю! Это ваше совково-пионэрское воспитание! Лишаете себя самых таки сладких мгновений райского блаженства здесь, на этой грешной земле…

– На воде… ― не удержался и вставил «две копейки» Паша.

– Таки да, на воде. Хотя в данном контэксте, мой мальчик, эта деталь так себе. ― Сёма снова повернулся к Олегу и Тимофею, ― я бы понял, шоб вы хоть на рай рассчитывали! А так… Жалкая участь ― жизнь таки прожитая зря!

– Слышь, Папарацци, ты моё советское воспитание и мою жизнь не трожь! ― сделав «свирепое лицо», парировал Олег. ― Я, если ты забыл, женат. И счастлив, между прочим!

– Вот-вот, я как раз за это и говорю: «между прочим». А как насчёт поиметь сколечко счастья без всяких там «между прочим»?! Да шо с вами разговаривать?! Шо такие, как вы, могут понимать в райском блаженстве? Вот кто таки хорошо грамотный в этом деле, так это «Номер Первый», ― Сёма заговорщически подмигнул Алексу. ― Какая богиня! Неудивительно, шо ты тут валяешься, как выжатый лимон. Согласись, шо после такого водевиля и в ад попасть не страшно! Или Сёма шо-то не так понял?!

Ответить Алекс не успел, так как в этот момент Лили, крайне раздосадованная тем, что слишком надолго перестала быть центром внимания и, к тому же, ни слова не понимает из сказанного, швырнула в Сёму мокрое полотенце.

– А-а-а! ― возопил Папарацци воплем раненого лося. Но тут же послал своей нимфе приторно-сладкую улыбочку. ― Спасибо Создателю, гурии водятся не только в раю! Хотя, кто их разберёт: гурии, фурии…

Алекс машинально оглянулся по сторонам ― всех ли отдыхающих распугал Сёмин рёв?

Взгляд невольно задержался на «мусульманке», из-за которой, собственно, все эти словесные баталии разгорелись.

Та неподвижным изваянием всё так же маячила возле борта, не обращая внимания на происходящее вокруг. Бодрый морской ветерок теребил её нелепый балахон и концы шарфа, покрывавшего голову. Во всём её облике, в этой неподвижности, и впрямь, было что-то абсолютно несозвучное праздной атмосфере круизного лайнера. Как, если бы пешеход неожиданно замер посреди оживлённой проезжей части.

«А Лили, пожалуй, в чём-то права, ― подумал Алекс. ― Потрясающий образчик безнадёги! Хотя… нам-то, собственно, какое дело?»

Алекс, наконец, созрел поплавать. Предложил Тимофею и Олегу составить ему компанию. Но Олег предпочёл позагорать, воспользовавшись освободившимся шезлонгом.

Они уже минут пятнадцать кайфовали в бассейне, когда их окликнули Сёма и неразлучная парочка ― Паша и Жека, спустившиеся в очередную ходку к барной стойке. Но покидать бассейн не хотелось, пить тоже.

В какой-то момент их внимание привлекло какое-то движение возле бара.

Изрядно «потеплевший» Папарацци с бокалом виски в руке преградил путь той самой «мусульманке» или, как он её окрестил, «Тени отца Гамлета». Друзья сразу почуяли неладное. Вихляя гуттаперчевым телом, Сёма склонился в церемонном поклоне, гротескном и нелепом, учитывая то, что на нём не было ничего, кроме шлёпанцев и узеньких плавок.

Опустив голову, придерживая под подбородком шарф, покрывавший голову, Сёмина жертва пыталась его обойти, но тот, растопырив руки, в чём-то оживлённо её убеждал, не давая пройти.

Паша с Жекой увлечённо наблюдали за разыгрывавшейся на их глазах сценой.

Даже не видя лица женщины, нетрудно было догадаться, какие чувства та испытывала.

Алекс вскипел ― у Папарацци вообще плохо с тормозами, а когда выпьет, и подавно!

Проворно выбравшись из бассейна, друзья устремились к разошедшемуся фотографу.

– Обещаю, это будет шедеврально! Всего-то парочку снимков… ― услышали они обрывки Сёминого спича на английском.

В этот момент женщина, которая, как оказалось, тоже держала в руке стакан, только с соком, плеснула его содержимое в лицо наглецу.

Ошарашенный Сёма захлебнулся последними словами, явно не ожидая такого отпора. По лицу и тощей груди стекал апельсиновый сок.

Подоспевший Алекс, подхватил незадачливого фотографа подмышки и, как куклу, переставил в сторону.

– Хватит, Папарацци! Уймись! Твои шутки заходят слишком далеко!

Сёма упирался, пытаясь что-то объяснить. Но тут его под локоток принял Тимофей:

– Остынь, тебе говорят! Вон и виски свой пролил! Зато сока попил. Пойдём, окунёмся. Водичка прохладная для тебя сейчас в самый раз.

Алекс повернулся к «мусульманке»:

– Прошу прощения за моего друга! ― перешёл он на английский, ― ручаюсь, он не хотел Вас обидеть, просто немного перебрал лишнего.

Хотя глаза незнакомки были скрыты под непроницаемыми очками, Алекс буквально физически ощутил волну неприязни, исходившую от неё, противно отозвавшуюся где-то глубоко внутри. Чувствуя себя распоследним мерзавцем (спасибо Сёме!), он посторонился, уступая дорогу.

Всё произошло очень быстро, но Алекс успел заметить, что женщина оказалась гораздо моложе, чем он предполагал. Ему даже показалось, что это была совсем юная девушка.

– С чего это он вдруг разошёлся? ― спросил он давившихся от смеха Пашу и Жеку.

– Да он тут с нами поспорил, что раскрутит эту чудачку на фотосессию, ― ответил Паша.

– Сказал: не родилась ещё женщина, которая устояла бы перед предложением бесплатно получить настоящие профессиональные фото, ― подхватил Жека.

– И что каждая втайне мечтает сняться в стиле ню, ― добавил Паша. ― Главное подход найти.

– Вот же болван! ― в сердцах бросил Алекс.

– Мы пытались его отговорить, ― Жека скорчил виноватую физиономию. ― Честно!

Даже до этих балаболов начало, наконец, доходить, что, вольно или невольно, они стали соучастниками чего-то не совсем достойного. И потому поспешили ретироваться.

Алекс сидел возле барной стойки, уставившись взглядом в бокал. Настроение упало до отметки между «паршиво» и «очень паршиво».

Вернулся Тимофей, успевший «освежить» Папарацци и передать его в руки товарищей. Молча присел рядом. Он ни о чём не спрашивал, по привычке, ожидая, когда друг сам заговорит.

– Выпить не хочешь? ― Алекс приподнял бокал с неразбавленным виски.

Тимофей отрицательно мотнул головой.

Одним движением Алекс опрокинул в себя содержимое бокала. Виски обжёг внутренности.

– Повторите!

Тимофей пристально посмотрел на друга, но промолчал.

– Честно говоря, не хотел сегодня пить. Но, знаешь, Тимоха, давно я не чувствовал себя так дерьмово. ― Алекс поёжился, как будто снова ощутил волну негатива, обдавшую его, когда он извинялся перед незнакомкой.

Повисла пауза.

На этот раз Алекс потягивал виски медленно, маленькими глотками.

Тимофей по опыту знал: раз уж друг заговорил, не стоит форсировать события ― сам скажет всё, что сочтёт нужным.

– Девчонка-то, похоже, совсем молодая… ― снова заговорил Алекс.

Тимофей удивлённо приподнял бровь.

– Не знаю, что там с ней не так, но чувство такое, будто поучаствовал в какой-то большой гадости. Видел бы ты её взгляд! Даже не взгляд ― в очках же была ― но что-то такое, что от неё исходило… Не знаю, как объяснить, просто почувствовал… Ярость, презрение? Или боль?

Отодвинув стакан с недопитым виски, Алекс передал бармену круизную карточку для оплаты и поднялся.

– Ладно, пойдём!

Так и не проронив ни слова, Тимофей последовал за другом.

Возвратившись к своим, молодые люди включились в общий разговор, не став акцентировать внимания на произошедшем.

Паша с Жекой, сев на любимого конька, перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя, восполняя этим незнание английского, увлечённо рассказывали девушкам о прошедших гонках. В их интерпретации всё выглядело необычайно романтично. Словно и не было грязной изматывающей рутинной работы, пропитанных потом комбинезонов, пропахших бензином и маслом рук и разбитых пальцев, отчаянных попыток выбраться из песчаного или грязевого плена, скрипящего на зубах песка и других не менее живописных «прелестей» их нелёгкой победы.

Сёма переводил. Но как-то тускло и совсем неартистично. Протрезвевший и присмиревший, он то и дело бросал украдкой виноватый взгляд на «Номера Первого», по опыту зная, что дружба дружбой, но лучше шефу под горячую руку не попадать. Но Алекс, ещё злившийся на «дебошира», демонстративно его не замечал.

Видя Сёмины терзания, Тимофей, улучив момент, шепнул ему на ухо:

– Ладно, Папарацци, расслабься! Я с ним поговорю. Только уж, будь добр, постарайся снова чего-нибудь не учудить.

Сёма кивнул с видом побитой собаки.

Время от времени Алекс бросал взгляд в сторону спутницы «мусульманки». Пожилая женщина листала журнал. Но её самой рядом не было.

Разговор перешёл к планам на завтра.

– Утром заход в Лас-Пальмас. У кого какие мысли по этому поводу? ― Тимофей обвёл взглядом товарищей.

– Мы тут узнали, ― уточнил Олег, ― что на ресепшн можно на экскурсию по всему острову записаться. На целый день. Дороговато, правда. А можно самостоятельно прямо от причала на специальных автобусах по городу прокатиться. Кто его знает, доведётся ли когда ещё здесь побывать? Вы как, ребята?

– Можно, конечно, прокатиться, ― ответил Паша. ― Хотя я, честно говоря, не большой любитель экскурсий. А можно и просто по городу погулять. Девочки, вы, надеюсь, с нами?

Улыбчивая сербка, переглянувшись с Инес, согласно закивала головой.

– Ладно, утром разберёмся. Главное, что наши пташки с нами.

– Кстати, за пташек! ― включился в разговор Сёма. ― Кто знает, почему Канарские острова назвали Канарскими? ― С тем же вопросом он обратился к девушкам. Выдержав театральную паузу, с торжествующим видом провозгласил, ― потому что там много канареек!

– Вообще-то нет, ― возразила обычно немногословная Инес, ― когда-то на этих островах водились огромные собаки. Они даже на гербе Канар: два пса держат щит с семью островами. Об этом ещё римский историк Плиний Старший писал. На латыни собака ― «canis», а «canarius» значит «собачий». Так что это как раз канарейки названы так, а не наоборот.

– Признаю, был не прав! ― сокрушённо пробормотал Сёма. И уже по-русски, обращаясь к товарищам, ― вот откуда, имею спросить, развелось столько сильно грамотных девушек?! Чувствуешь себя полноценным адиётом!

Попытка отшутиться вышла вялой. Сёма подавленно умолк.

«Сегодня явно не Сёмин день!» ― подумал Алекс, повернулся к поникшему Папарацци и ободряюще подмигнул.

Осчастливленный Сёма с облегчением выдохнул и уже через минуту тараторил вовсю.

― Всем привет!

При появлении поднимавшейся по лестнице Линды, оживлённая беседа прервалась. Девушка остановилась в эффектной позе ― рука, унизанная не менее чем дюжиной разноцветных браслетов, на бедре. Коротюсенькая белоснежная туника изумительно оттеняла бронзовый загар. Волосы были высоко подняты в копну, и только отдельные игривые спиральки беспорядочно вились вокруг лица с тщательно наложенным макияжем. Солнцезащитные очки с вызывающе вздёрнутыми уголками придавали ей сходство с дикой кошкой.

– Хэллоу, котёнок! ― с хрипотцой промурлыкала Линда, одарив Алекса воздушным поцелуем перламутровыми губками.

Хотя его и оцарапало обращённое к нему в присутствии всех «котёнок», Алекс не подал виду. Поднявшись с шезлонга, он подошёл, приобнял свою подругу. Шепнул:

– Выглядишь сногсшибательно!

– Ты тоже. Лёгкая небритость тебе к лицу.

Алекс машинально провёл рукой по колючему подбородку. Потом жестом предложил Линде занять его шезлонг.

Грациозно выскользнув из туники, Линда привела в окончательное замешательство весь мужской состав.

Особенно сильное потрясение было написано на добродушной физиономии Олега, который видел диву впервые.

Сёма, с отвисшей челюстью, машинально нашаривал рукой фотоаппарат, лежавший, к слову сказать, на другом шезлонге.

Три крошечных клочка белой ткани, соединённые тонкими шнурочками, с очень большой натяжкой могли сойти за купальник. По сравнению с ним бикини Лили можно было считать образцом скромности и целомудрия. Чёрный паучок на роскошной груди, сверкая наглыми глазками-стразиками, запустил длинные лапки под лоскуток ткани, едва прикрывавшей грудь. На внутренней стороне бедра извивался чёрный аспид, целясь острыми зубами, торчащими из разинутой пасти, в треугольничек стрингов.

Увидев Линду в таком виде, Алекса захлестнула целая гамма чувств: от восхищения и гордости от сознания того, что эта потрясающая женщина ― его возлюбленная, до смущения перед товарищами и желания чем-нибудь прикрыть от посторонних взглядов её наготу.

– Ты ещё не познакомил меня со своим большим другом, ― Линда устремила взгляд на побагровевшего Шкафа.

– Познакомьтесь: наш гранд-Олег. А это ― Мелинда.

– Всегда восхищалась такими фактурными мужчинами!

Алекс перевёл.

Бедняга Шкаф окончательно смешался.

Зато Линда нисколечко не была смущена произведённым эффектом. Присев на шезлонг, она достала из пачки сигарету. Чёрная сигарета в тонких пальцах с длинными ногтями, поднесённая к перламутровым губкам, выглядела необыкновенно сексуально.

Глубоко затянувшись, Линда заткнула пачку под шнурок стрингов и, ни к кому конкретно не обращаясь, спросила:

– Ну, и чем мы тут занимаемся?

Лили, единственная из присутствующих, кого ничуть не смутило шокирующее появление сестры, защебетала:

– Ребята рассказывали нам о гонках. О, Линда, знала бы ты, как потрясно! Алекс рассказывал, как они застряли в пустыне, а пока откапывали машину, в кабину забралась здоровенная ящерица, и они никак не могли её выгнать?

– Вообще-то нам было чем заниматься, кроме разговоров о ящерицах. Не правда ли, котёнок? ― Линда улыбнулась Алексу и, выпятив губки, выпустила в его сторону струйку дыма. ― А твоему бой-френду, малышка, похоже, не терпится сделать пару снимков, ― повернулась она к Сёме.

Папарацци, который уже оправился от недавнего конфуза, с готовностью засуетился вокруг Линды. Он снимал её в разных ракурсах, позах. Потом сестёр вместе.

– Шедеврально! Божественно! ― приговаривал фотограф, забыв обо всём на свете.

Прислонившись спиной к бортику, Алекс наблюдал за священнодействиями Папарацци. Линда подошла к нему

– А теперь нас вдвоём.

– Ребята, это будет бомба! Или я таки буду не я! ― казалось, Сёма сейчас взлетит.

– Слушай меня, Папарацци, внимательно! Три снимка и всё! ― Алекс был не в восторге от повышенного внимания к своей персоне.

– А шо так?

– Ты меня понял? Три!

– Шо за ультиматум? Каждый так и норовит набросить удавку на шею художнику, взяли моду! Только поимейте в виду: истинный талант не задушить! Ладно, три, так три. Ну, так шо мы стоим?

Пришлось отдаться в руки фотографа, который в творческом порыве крутил своих жертв, как кукол, стараясь выжать максимум из отведённого ему лимита.

– Пойдём, окунёмся? ― как только Папарацци отпустил их, Линда потянула Алекса к лестнице, ведущей к бассейну.

– Ты читаешь мои мысли!

Возле бассейна Линда оставила на бортике солнцезащитные очки и босоножки и неспешно спустилась по ступенькам в воду. Оттолкнувшись от стенки бассейна, поплыла ленивым брасом.

Стоя на краю бассейна, Алекс наблюдал за грациозными движениями молодой хищницы.

– Ну, что же ты? ― доплыв до противоположного края бассейна, Линда махнула ему рукой и покачала грудью в намокшем бикини, уже практически не скрывавшем её прелестей.

Алекс прыгнул в воду. Вынырнул совсем рядом с искусительницей.

– Что ты делаешь?

– Что, котёнок, что делаю? ― Линда округлила глаза.

– Ты явилась в таком виде ― у мужиков крышу сносит…

– Тебе не нравится мой вид, милый?

– Мне нравится. Но вокруг дети.

Линда хмыкнула:

– Пусть привыкают…

Они ещё какое-то время поплавали.

– Ого! Кажется, пора идти на обед. Вон Тимофей машет. И знаешь… прошу, не называй меня «котёнком». Пожалуйста!