Скоро будем

Большинство автоочередей, в которых им довелось стоять, напоминали одну сплошную ярмарку вдоль дороги. Перечень возможных развлечений ограничивался лишь фантазией придорожных предпринимателей. Конечно, наибольшую прибыль приносили бары, рюмочные, кафе и рестораны. Но такие заведения обычно имели монополию на своём отрезке очереди и передавались из поколения в поколение. В эпоху автоочередей сложно было представить наследство получше. Все владельцы таких заведений имели свой негласный устав, и в основе их сплочённости лежало желание не допустить других предпринимателей сферы общепита в свой райский уголок. С трудом и рисками открыть какую-нибудь новую забегаловку или продуктовый магазин можно было только на третьей линии и дальше. Поэтому новичкам придорожного рынка действительно приходилось напрягать воображение.

Кто-то ставил на арендованном участке музыкальную карусель для детей. Кто-то открывал тату-салон. Ну а если кому-то удавалось организовать бордель, он обязательно располагался за каруселями, барами, ресторанами и тату-салонами. На четвёртой линии, подальше от глаз жителей пробки.

Жители пробки, за редким исключением, не называли себя соседями. Никогда. Это слово было чем-то вроде табу. Несмотря на то, что они проводили бок о бок много месяцев, а иногда и лет, и знали друг о друге практически всё, подразумевалось, что эта близость – вынужденная и временная. Рано или поздно данный участок очереди закончится. Развилка неминуема. И желанна, как ничто на свете. И поэтому, какими бы крепкими ни были дружеские узы обитателей соседних машин сегодня, главным для каждого из них оставался тот самый новый поворот, приближающий к заветной цели через год, два, десять, а может, и тридцать лет. Жители автоочередей прощались друг с другом легко. Не без грусти, быть может, но легко.

Правда, очередь, в которой Лу и Рид жили последние шестнадцать месяцев, в этом смысле отличалась от большинства автоочередей земли. Она не подразумевала никаких больше развилок и поворотов.

Это был финальный участок дороги. И тысячи машин, стоящих на нём, десятки тысяч людей, населяющих эти машины, были устремлены в одном направлении.

В направлении Чудесного Места.

***

Кэролайн ещё даже не видела этот день, но уже его презирала. За его предсказуемость, за его тупость, за беспомощность и безнадёжность. Лёжа с закрытыми глазами, она пыталась вспомнить, куда нелёгкая занесла её на этот раз. Вспомнила.

И вслепую начала шарить рукой под сиденьем. Бутылка портвейна обнаружилась, но была до омерзения лёгкой. Однако это было лучшим вариантом для начала дня. Гораздо лучше, чем рожа Тони или убогие, безжизненные пейзажи «Сектора 1021». Поэтому Кэролайн открыла глаза навстречу этой бутылке, на самом донышке которой ещё оставалось немного портвейна. И осушила её полностью.

Она швырнула бутылку обратно под сиденье и начала медленно выбираться из машины, попутно сбрасывая с себя ноги и руки старого вонючего алкаша Энтони Робертса, который хорошо платил за секс, потому что совершенно не умел трахаться. Уже открыв дверцу, она обернулась и начала шарить рукой в карманах его джинсов, валяющихся на полу машины. Там обнаружилась пачка с тремя сигаретами с вишнёвым вкусом.

– Старый мудак, купи себе яйца! – злобно прошипела Кэролайн и вывалилась из машины, не закрывая за собой дверцу. Ей это показалось актом милосердия, потому что смердел Тони так сильно, что запросто мог отравиться собственной вонью и умереть. Она рассмеялась, представив себе эту картину, но почти сразу закашлялась.

Солнце уже светило своим покатым боком на горизонте. Кэролайн, сплёвывая и покашливая, поплелась к машине. К машине, на которую она, по выражению местных, насосала. Знали бы они, эти чёртовы моралисты, что ещё она делала, чтобы получить тачку на шестьдесят рядов ближе к Чудесному Месту. Но грёбаные пуритане ничего экстремальнее отсоса не пробовали.

Она забралась в свою тачку и достала из бардачка термос. Поставила его в портативный нагреватель и залила туда воду. Через пять минут в кипящую воду она засыпала кофе. Сколько из этих пуритан могли позволить себе ежеутренний горячий кофе? Только избранные. И она, Кэролайн, входила в их число.

Кэролайн никогда не считала себя умной. Но и дурой она не была. Дуры всегда оставались на обочине мироздания. Раньше или позже. Неважно. Дуры всегда сходили с дистанции, как только теряли молодость и вместе с ней красоту. Дуры не стеснялись своей тупости. Нищие не стеснялись своей бедности. Но порочные женщины почему-то должны были стесняться своей порочности. Ну уж нет.

У Кэролайн хватало мозгов не списывать общественное неприятие её образа жизни исключительно на зависть. Хотя зависть, безусловно, имела место. Ей удалось в считаные минуты продвинуться в этой до смерти тоскливой очереди на шестьдесят рядов сразу, тем самым сэкономив себе несколько месяцев жизни. Кто из них, высокоморальных отщепенцев, не захотел бы оказаться на её месте? Хотел каждый.

Но всё же дело было не только в зависти. Таких, как Кэролайн, в глубинке, где она выросла, называли «порчеными». И она улавливала эту мещанскую логику. Там, в Богом забытой глубинке, юную Кэролайн пугала сама мысль о том, что своё тело можно продавать. Что секс возможен без взаимного влечения. Что её гибкое, упругое, молодое тело будет лапать какой-то старый хрыч или толстый прыщавый сосед Донни. Однажды он сказал ей, что у неё красивые сиськи. И ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда. И помыться.

Кэролайн давно не было стыдно за то, как именно она добывает средства к существованию. Но само слово «стыд» она помнила.

И понимала, почему многие добропорядочные господа и дамы делали вид, что вдруг обнаружили что-то очень интересное на земле или в небе, когда она проходила мимо. Господа, впрочем, вели себя гораздо более приветливо, если не навязчивее, когда их дам не было рядом.

Она сделала глоток кофе и размякла в комфортабельном сиденье. Скоро начнётся жара и следовало заблаговременно включить остудитель. Остудитель, который у «порченой» Кэролайн, конечно же, был.

В принципе, в её машине с тонированными окнами было практически всё. Включая мягкую обивку сидений с подогревом, портативный телевизор и видеомагнитофон, мини-печь и мини-холодильник, под завязку забитый пивом.

Но не дура Кэролайн никогда не демонстрировала свои роскошества. Напротив, она всячески старалась произвести впечатление конченой пропойцы, которая всё заработанное спускает на ветер. На то она и была не дура.

Кэролайн всегда ходила в одном и том же простецком прикиде, и если уж выбиралась на променад по обочине, то обязательно с бутылкой водки. Почти все местные считали её просто опустившейся забулдыгой. Не было такого дня, чтобы Кэролайн не курсировала по периметру сектора с растрёпанными волосами, то и дело посасывая огненную воду.

И только она одна знала, что в бутылке простая вода. Фильтрованная, конечно, потому что фильтр у Кэролайн тоже был. И далеко не самый убогий.

А иногда, чтобы всё было наверняка, Кэролайн пыталась стрелять мелочь в «Красном Корабле». Она делала жалкий и грустный вид, и, наклоняясь близко-близко к какому-нибудь забулдыге, шептала, что ей очень неудобно, но она очень хочет выпить, а денег у неё совсем нет.

Это сценка денег не приносила. Но и цель была не в них. Цель всех этих актёрских этюдов заключалась в том, чтобы создать себе репутацию нищенки-алкоголички. Которую, конечно, легко обворовать, да только взять с неё нечего. Разве что какое-то экзотическое заболевание.

Впрочем, и здесь пуритане пролетали. Кэролайн всегда, всегда обеспечивала рабочий процесс контрацептивами. Она терпела всё, что выбирала терпеть, чтобы позволить себе лучшую жизнь. И собиралась пожинать плоды своего труда в добром здравии.

Она включила остудитель и взяла с соседнего сиденья книгу. Начинался очередной мучительно долгий, монотонный день, и Кэролайн была не против забыться на время, представляя себя то метким стрелком, то чернокожей женщиной в инвалидном кресле.

***

Рид проснулся от сверлящих его крепко сомкнутые веки солнечных лучей. Он тут же отвернулся и ещё долго жмурился, привыкая к окружившему его яркому свету. Прижав ладонь к воспалённым глазам, он медленно поднялся с земли, на которой спал, и двинулся в сторону машины, в которой жил.

У машины уже суетилась Лу, проверяя, надёжно ли приклеены к окнам картонки и белые (точнее, когда-то белые) тряпки, служившие им своеобразным щитом от солнца. Обойдя машину вокруг, она запрыгнула на своё переднее сиденье и закрыла дверцу, не заметив приближающуюся к ней фигуру.

Фигура обогнула капот и села на водительское кресло.

– Доброе утро, крошка Лу, – улыбнулся Рид.

Она посмотрела на него, как ему показалось, с вызовом. Но почти сразу сменила гнев на милость.

– Привет-привет, бродяга.

И Лу протянула руку к его горячему лбу, скользнула своими длинными, тонкими пальцами в его спутанные волосы и достала из них маленькую сухую веточку.

Несколько секунд они оба рассматривали эту находку. А потом рассмеялись.

Солнце вновь наваливалось на бесплодные земли «Сектора 1021», не щадя его обитателей. Лу держала в руке бутылку воды, и пила из неё маленькими глотками каждые две-три минуты. Она прочла все книги из их с Ридом скромной библиотеки. Раз по десять каждую. Она знала каждое дерево, каждый овраг и ручей в окрестностях деревушки. Пересмотрела, кажется, все возможные сюрреалистичные сны, порождённые полуденной жарой и духотой.

Они с Ридом сыграли тысячи карточных партий во все известные им игры. Он научил её играть в покер, она его – в преферанс. Он научил её перекатывать монетку между пальцев. Она его – считать до ста на трёх языках. И материться на пяти. Они рассказали друг другу сотни историй, смешных и грустных, правдивых и не очень. Загадали друг другу все возможные загадки и великое множество раз утопили друг друга в морских боях. Чего они только не делали.

Чего они только не делали, чтобы не сойти с ума.

– Рид, – просипела Лу, после чего прочистила горло.

Он повернулся к ней.

– Рид. Я не знаю, выдержу ли.

Он долго молчал, рассматривая её сухие губы и выпирающие ключицы.

– А есть другой вариант?

– Этого я тоже не знаю.

– Тогда будем просто придерживаться плана. Раз других вариантов нет.

– Я схожу с ума, Рид. Я больше не могу. Мне кажется, я на грани нервного срыва.

Он показал рукой в заклеенное картоном лобовое стекло.

– Мы уже на финишной прямой, Лу. Весь этот путь, который был проделан, все эти годы вот-вот окупятся. Постарайся опереться на это. Бросать всё сейчас – просто бессмысленно. Мы почти приехали. Туда, куда и хотели приехать.

Он положил руку ей на плечо и нежно посмотрел в её большие, серые глаза.

– Ты не слабачок, Лу. Мы справимся. Переживали времена и похуже, разве нет?

Она сделала пару глотков из бутылки.

– А что, если там нет ничего? Ничего, что стоило бы преследовать все эти годы? Я просто не могу избавиться от этой мысли. Не безумцы ли мы? Мы всё поставили на карту ради ЧМ, но даже не знаем ведь, куда едем. Разве это не идиотизм?

Рид упёрся руками в руль и молча рассматривал свои ладони какое-то время.

– У нас нет гарантий. Ни у кого нет гарантий. Так что мы просто выбрали лучший пункт назначения из доступных. Разве это идиотизм?

Лу немного откинула своё кресло назад и вытянула ноги.

– Рид, тебе не бывает страшно? Что всё это неправда. И нет никакого Чудесного Места. Что там, за воротами и забором, такая же бесконечная жизнь в ожидании и жизнь на обочине. А может, и похуже. Что всё это обман. А мы повелись.

– Страшно. Иногда. Я стараюсь не думать об этом. Если есть хотя бы один шанс всё поменять к лучшему, я хочу его использовать.

– Если бы хоть кто-то знал наверняка, что там…

– Те, кто уже там – знают. И мы скоро узнаем.

– Мы покупаем кота в мешке.

– Ну…

– Ну да. Ведь никто оттуда не возвращался. Даже спросить некого, что да как…

– Давай посмотрим на это оптимистично: возможно, никто оттуда не возвращался, потому что нет смысла возвращаться. Там – гораздо лучше.

– Или же оттуда просто нельзя уйти. Как из мафии. Сидит там какой-нибудь тиран и заставляет всех прибывших исполнять его капризы. А неугодных жестоко убивает.

– Маловероятно, Лу. Раз уж это место получило сертификат о Подлинном Существовании.

– Как будто сертификаты не продаются, Рид.

Лу растирала ладонью задубевшую шею, уставившись в потолок.

Какое-то время они молчали. Рид почти начал дремать. В эту жару его всегда морило, и он многократно ронял голову на грудь и, вздрагивая от этого неожиданного падения, снова резко поднимал её, неизменно упираясь затылком в кресло.

– Если бы только знать, что там, за этими воротами… – Лу медленно, словно в трансе, потянулась к бардачку, открыла его и достала пачку сигарет, затем зависла на пару мгновений и, видимо, вспомнив, что зареклась курить в жару, так же медленно вернула пачку обратно, закрыла бардачок и откинулась на сиденье.

– А что бы ты хотела, чтобы там было? – после долгой паузы спросил Рид.

– Не знаю даже, – она задумалась.

Казалось, что Солнце вот-вот прожжёт в картоне дыры, а потом спалит и стекла, и доберётся до них в конце концов. Рид посмотрел на Лу, она кивнула, и он достал из-под своего сиденья увлажнитель воздуха. Непрерывно он мог работать часов пять, но конкретно этот экземпляр дышал на ладан, поэтому начинал барахлить уже часа через три с половиной.

Рид поставил его на приборную панель, развернул краник, из которого шёл пар, лицом в салон, залил в отверстие воду и включил его. Прокашлявшись белыми облачками, увлажнитель начал размеренно выпускать струи пара, словно Синяя Гусеница из Страны Чудес.

Это мало что изменило на самом деле. Но на лицах Лу и Рида появились блаженные улыбки, а тела их чуточку расслабились. Всё это случилось почти незаметно для них самих.

– Хотя знаешь, Рид? Что бы там ни было, в этом Чудесном Месте, я очень надеюсь, что там есть нормальные спальни с нормальными кроватями, душевые, ванные, джакузи, большие библиотеки и тенистые аллеи. И нормальный алкоголь! И музыка на любой вкус, и фильмы! И мороженое. Много!

– А какое в первую очередь?

– Ягодное! А нет, чёрт, с шоколадной крошкой… Или всё-таки… Не знаю, можно сразу два?

– Два можно.

– Тогда два. А тебе какого больше хочется?

– Холодного.

Она легонько ткнула его в бок, и они тихо захихикали, как два заговорщика.

Жара нарастала. И если бы кто-то сейчас вышел из своей машины – он бы наверняка тут же стал горкой пепла.

***

Дэн лежал в своей каморке без окон, стараясь уснуть. Ночка выдалась тяжёлой, и невозможно было предположить, какой будет следующая, поэтому нужно было набраться сил. Но сон не шёл.

Дэн сначала ворочался, а потом сдался бессоннице, закинул руки за голову, вытянул ноги на подлокотник дивана и уставился в потолок.

Он попробовал представить, каково сейчас дорожным жителям. Они торчат на самом солнцепёке, запертые в своих салонах. Какой бы крошечной ни была его каморка, по сравнению с типичным салоном авто это, конечно, хоромы. Он мог встать и выпрямиться во весь рост. И даже поднять руки вверх. Дорожные жители же были прикованы к своим креслам, сиденья которых уже давно приняли форму их задниц. Дэну, чтобы оказаться в темноте, было достаточно выключить свет. Несчастные, запертые в очереди «Сектора 1021», выключить солнце не могли.

Он не злорадствовал. Дэну это чувство вообще было не свойственно. Он был из тех, кто мухи не обидит. И не захочет обижать. В прямом смысле. Миссис Эммерс часто приказывала ему убить назойливую муху, летающую по бару. И он всегда до победного ловил её в стакан, который зажимал салфеткой, и относил на улицу. На улице он разжимал руки, провожал взглядом её чёрную жужжащую задницу, мыл стакан и сообщал миссис Эммерс, что враг повержен. Она называла его идиотом и махала рукой то на восток, то на запад. Иногда на север. Однажды Дэн спросил, почему она никогда не машет рукой на юг.

– Идиот, – пробурчала миссис Эммерс, махнув рукой на север.

Её особые отношения с югом так и остались для него загадкой. Возможно, старуха просто была суеверна.

У Дэна недостаток злорадства с лихвой компенсировался переизбытком любопытства. Поэтому он часто пытался представить, каково быть, например, дорожным жителем.

Когда приняли «Билль об оседлости», Дэн был ещё подростком, и его судьбу за него выбрала мать.

Она говорила, что машины у неё всё равно нет. А дети есть. И их трое.

Дэн вырос в небольшом доме к востоку от деревушки, в котором теперь жили семьи его сестёр. Сбережений у матери не было, вынужденная воспитывать детей в одиночку, она едва сводила концы с концами, всегда работая на нескольких работах. Через полтора года после принятия Билля её сердце не выдержало и остановилось. Так сказала Анна, его старшая сестра. Ещё она сказала, что теперь мамочка наконец-то отдохнёт. А потом ушла на крыльцо плакать.

Дэн ещё несколько лет жил с сёстрами. Потом с сёстрами и их мужьями. Потом с сёстрами, их мужьями и их детьми. Он помогал по дому, смотрел за племянниками, да и вообще всегда был рад принести пользу. Они жили бедно. Но не так, чтобы очень. А потом он ушёл.

В день своего совершеннолетия семнадцатилетний Дэн вышел из родного дома и через сорок минут уже стоял у двери миссис Эммерс. Он надеялся найти в деревушке работу с проживанием.

На двери «Красного Корабля» висела табличка:

«Требуется бармен. Работа с проживанием».

Дэн постучал. Через какое-то время постучал снова. И ещё раз. Постояв в нерешительности, Дэн взялся за ручку, и оказалось, что дверь не заперта. Он вошёл.

Внутри неприятно пахло (похожим запахом иногда пах муж его сестры Меган). Было грязно и неуютно. Ему не понравилось это место, и он уж было думал уходить, как вдруг откуда-то из глубины зала выплыла необъятных размеров женщина.

– Что надо? – гаркнула она таким резким тоном, что Дэн едва не подпрыгнул.

– Я ищу работу с проживанием.

– Оседлый?

– Да, мэм.

– Миссис Эммерс! – взвизгнула большая женщина, и по её груди и животу, на котором эта грудь лежала, прошла волна возмущения.

– Да, миссис Эммерс, – исправился Дэн, невольно сделав шаг назад.

– Покажи удостоверение.

Дэн достал своё удостоверение об оседлости и осторожно протянул хозяйке. Она пристально рассмотрела его, жамкая губами, а затем вернула Дэну.

– Так-то лучше. А то эти дорожные пройдохи вечно пытаются меня обдурить и наняться. Мол, они потеряли удостоверение. Потерял – ищи! Мне проблемы не нужны.

Дэн вежливо молчал.

– Учти, мальчик, я ненавижу лжецов и ворюг. Если я узнаю, что ты мухлюешь у меня за спиной – ты как пробка вылетишь отсюда. А если ты хоть раз что-то у меня украдёшь, хоть монетки, хоть луковицы, ты вылетишь отсюда с веником в заднице, даже не сомневайся!

Женщина произнесла всё это с очень грозным видом, и Дэну с трудом удалось подавить приступ смеха, когда он представил себя, вылетающего из этого бара с веником в заднице.

– Я не вор, мэ… Миссис Эммерс.

– Тебе же лучше. Целее будешь. Есть опыт подобной работы?

– Нет, миссис Эммерс.

Она окинула его с ног до головы внимательным взглядом.

– Есть опыт какой-нибудь работы?

– Нет, миссис Эммерс.

– Да хватит называть моё имя! Один раз сказал – и будет! – взорвалась хозяйка.

– Хорошо, мис… мэ… хорошо.

Она молча смотрела на него какое-то время.

– Мальчик, ты идиот?

– Не знаю, миссис Эмме… кхм.

– Ну по крайней мере ты не врун. Что ж, для проживания у меня предоставлена каморка за барной стойкой. Маленькая, без окон. Работы много. Нужно держать весь бар в порядке, обслуживать клиентов с вечера и до утра, вести учётные книги. Мы работаем каждую ночь. Я плачу 30 средних монет каждые две недели. И ни монеткой больше…

Дэн слушал её вполуха, краем глаза осматривая это неуютное помещение. Ему не очень хотелось здесь оставаться. Он знал, что в нескольких часах ходьбы был небольшой город. Возможно, там были и другие варианты работы с проживанием. Хотя Анна всегда говорила, что найти работу теперь почти невозможно…

– …в целом, с этой работой справится даже обезьяна. Единственный ощутимый минус – ты будешь вынужден знать всё о местных, оседлых и особенно дорожных. Они тебе оба уха изнасилуют, уж будь уверен. И каждую ночь будут насиловать…

Дэн резко перевёл взгляд на неё. В своей жизни он не видел ни одного дорожного. Возле их родной маленькой деревни не было дорог. И мысль о том, что он не только увидит этих самых дорожных жителей, но и узнает о них всё, заставила его моментально поменять отношение к этой непонятной работе, этому неуютному месту и этой пугающей женщине.

– …остальное узнаешь в процессе. Только не доставай меня дурацкими вопросами, ладно? Я терпеть этого не могу. Готов начать сегодня?

– Готов, миссис Эммерс – радостно прокричал Дэн.

– Хорошо, тогда налей мне виски.

– Да, конечно, – так же радостно ответил Дэн и уже сделал резкое движение куда-то вбок, как вдруг остановился и глубоко задумался.

– Миссис Эммерс, а что такое виски?

Закатив глаза, старуха прорычала несколько слов, значения которых он тогда ещё не знал.

Дэн повернулся немного на бок и перевёл взгляд с потолка на стену каморки.

Он не завидовал дорожным жителям, которые сейчас мучились от жары в своих раскалённых жестянках. В его каморке было гораздо удобнее. Но ему было очень любопытно, что за мир распростёрся вокруг. Как он выглядит, как звучит, как пахнет? Дэн хотел узнать все подробности этого мира, забраться в самые дальние его уголки. Познакомиться с людьми с другого края планеты и послушать их истории. Увидеть вулканы, водопады, моря и слонов. Особенно слонов. Потрогать рукой настоящий снег. Увидеть, как реки в дальних краях покрываются льдом зимой, и как лёд начинает с грохотом вздыматься и раскалываться на сотни, а потом и тысячи льдин весной.

Он мечтал увидеть экзотическую птичку колибри в сезон размножения, когда яркие самцы днём поют до семидесяти процентов времени. В этот период можно увидеть и услышать целый хор таких птичек. Разве не диво?

Он мечтал попробовать сладкую газировку со вкусом вишни, о которой ему пару лет назад рассказала дочь одного из соседей, которая видела настоящего дорожного. Он приехал с юга. И показывал девочке фотографии пальм и настоящего океана. А ещё он пожаловался, что в её краях нет его любимой вишнёвой газировки. А Дэн даже не знал, что такая бывает.

Он хотел лазать по горам, опускаться на морское дно с аквалангом и разглядывать диковинных рыб, прокатиться на крутых горках-аттракционах и хотя бы раз полетать на самолёте.

Как манили его все эти образы! Как они захватывали любопытного парнишку, который со своим удостоверением об оседлости никогда не сможет выйти за границы своего маленького, захолустного региона.

Глава 2

Кэролайн проснулась от собственного храпа и какое-то время озиралась. За её солнцеотражающими затемнёнными окнами, как обычно, не происходило ничего. Выжженная земля томилась под бескрайним небом, каким-то неестественно низким в этих краях. Она сделала несколько жадных глотков воды из бутылки и посмотрела на время. Было почти семь часов вечера.

– Отлично, можно и поесть, – сказала Кэролайн своему отражению в зеркале, поправляя волосы. Надела очки, достала из бардачка несколько средних монет и вышла из машины.

Было уже не так солнечно. Жара начинала спадать. Но Кэролайн всегда ходила в очках. Снимала она их только в своей машине или в машине клиента. Она не любила, когда ей смотрели в глаза.

Выбор кафе в «Секторе 1021» ограничивался всего одним. То есть выбора не было. Да и «кафе» эту столовку можно было назвать только из уважения к её владельцу, старику Паттерсу.

Старик Паттерс похоронил жену несколько лет назад и остался один на один с их единственным детищем – «Кафе у Паттерсов». После смерти Риты он завёл собаку. И пытался вытягивать все дела сам.

Получалось у него достойно, учитывая, что старик был действительно старик. Заведение всегда открывалось ровно в 9:00. По утрам гостям предлагали два вида каши, кофе и выпечку. Раз в месяц можно было побаловать себя свежим фруктом, но их разбирали практически мгновенно, несмотря на ломовые цены. Фрукты в таких отдалённых, всеми забытых регионах были на вес золота. Иногда их действительно использовали в качестве средних монет. Кэролайн тоже периодически предлагали два персика в час, но она такой дурью не занималась. Деньги – это деньги. А фруктов она наестся вдоволь в Чудесном Месте.

Потому что приедет туда с деньгами, а не с персиковыми косточками.

На обед был суп дня, хлеб и гарнир на выбор.

На ужин можно было поесть оставшиеся с обеда гарниры, полакомиться крошечной порцией размороженных овощей (чаще всего цветной капустой) и выпить вина с какой-нибудь закуской. Крекеры, копчёный сыр, чипсы или шоколадное драже.