Сага о Ратиборе Тень и Сталь. От Переяславля до Готланда

«Я слышал, бирюч сегодня кричал на площади», – произнёс Прохор, не поднимая головы, его голос в тишине прозвучал гулко и весомо. – «На Змеиный брод людей зовут. Охотников».

«Да», – коротко ответил Ратибор, и это единственное слово прозвучало как приговор.

Прохор продолжал свою работу, туго затягивая кожу. «Место дурное. Хуже не придумаешь. Каждый год оттуда привозят дурные вести. И редко когда – тела».

Наступила тишина. Ратибор собрался с духом.

«Я хочу пойти».

Движения Прохора замерли. Он медленно отложил молот и так же медленно поднял голову. Он посмотрел на парня, который вырос на его глазах, и его взгляд был тяжелым, пронзительным, словно удар кузнечного молота. В этом взгляде читалась не злость, а глубокая, почти отеческая тревога.

«Зачем тебе это?» – спросил он, и в его голосе не было и тени гнева. – «Серебра захотелось? Думаешь, я тебя в беде оставлю? Мы не чужие друг другу, проживёшь и без княжеского серебра, не пропадёшь».

«Дело не в серебре, мастер. Вы же знаете».

«А в чём тогда? В славе?» – Прохор нахмурился, и морщины на его лбу стали глубже. – «Славы ищешь? Так послушай старика. Твой отец, Светозар, сполна заплатил за свою славу. Заплатил своей кровью там, в степи. И мать твоя, Рада, не отстала. Она свою чашу тоже до дна испила. Мало тебе их славы? Хочешь добавить свою к той, что уже лежит на их могилах?» – в голосе мастера зазвучала неприкрытая горечь. Он любил его родителей и скорбел о них до сих пор, как о родных.

Это были веские, правильные слова, которые должны были бы остановить любого. Но Ратибора они лишь подстегнули.

«Я устал», – тихо, но твёрдо сказал он, глядя Прохору прямо в глаза. – «Устал бить по наковальне. Устал бить деревянным мечом по деревянному щиту. Я хочу знать, чего стоит моя рука, когда в ней будет настоящий меч, а передо мной – настоящий враг, который хочет меня убить. Я хочу знать, помогут ли мне слова Велемудра и травы Заряны, когда из темноты на меня посмотрит не сказочный, а настоящий злой дух, тот, что забирает жизни. Я хочу… я должен знать, есть ли во мне хоть что-то от них. Хоть капля их крови. Или я просто сирота, которому повезло с добрыми учителями, и вся моя сила – лишь чужая наука, а не моя собственная суть».

Прохор долго, очень долго молчал, его взгляд был устремлён в тёмное, безжизненное жерло остывшего горна. Он видел, как этот парень вырос, видел его упрямство, его скрытую боль, его голод. И он понимал, что любые слова сейчас будут бесполезны. Он слушал не слова, а то, что стояло за ними.

Наконец он тяжело вздохнул, и этот вздох был полон смирения.

«Кровь не вода. От себя не убежишь, парень. И от судьбы своей тоже. Раз решил, значит, так тому и быть. Никто тебя не удержит». Он поднял с верстака кусок хорошей стали, взвесил его в руке. «Но я тебе вот что скажу. Пустым я тебя туда не отпущу. Меч твой будет острый, как бритва, и лёгкий, как перо. А щит – крепкий, как камень у порога. Я сам его сделаю. Чтобы там, на том проклятом Броду, мне за свою работу стыдно не было».

Глава 14: Советы на Дорогу

Следующие несколько дней до отправки отряда Ратибор провёл в прощаниях, которые походили не на проводы в недолгий поход, а на последние наставления перед дорогой, с которой можно и не вернуться. Он записался в список добровольцев у княжеского приказчика, и пути назад уже не было.

Первым он пришёл к Велемудру. Волхв, казалось, ничуть не удивился его решению. Он встретил Ратибора на пороге своего дома с таким видом, будто они договаривались об этой встрече много лун назад. В его глазах не было ни укора, ни одобрения – лишь глубокое, всепонимающее спокойствие.

«Ты идёшь в Степь», – сказал он, пропуская Ратибора внутрь. – «И это правильно. Птенцу, что оперился, нет места в гнезде».

Внутри дома Велемудр взял в руки небольшую, гладкую плашку из древесины тиса и острый нож. Пока он говорил, его пальцы привычно и уверенно вырезали на тёмном дереве руну.

«Степь – это чужая земля, Ратибор. Чужая земля, чужие правила, чужие духи. Они древнее наших лесов и старше наших рек. Они не любят чужаков. Поэтому запомни: не хули их богов, даже если увидишь их безликих каменных баб, стоящих посреди пустоты. Не бросай мусор в их родники и не оскверняй их священные курганы. Ты там гость, и веди себя, как гость, если хочешь, чтобы тебя не вышвырнули вон».

Нож продолжал скользить по дереву, снимая тонкую стружку.

«И помни, самый опасный враг в степи – это не воин с кривой саблей. Его ты увидишь и встретишь мечом. Самый опасный враг – это морок. Злой степной дух, что может заставить тебя видеть то, чего нет: вражеский отряд там, где пусто; друга в том, кто пришел тебя убить; спасительный колодец там, где ядовитая топь. В степи доверяй не глазам, они обманут. Доверяй своему чутью. И этому знаку».

Он закончил работу и протянул Ратибору плашку. На ней была вырезана сложная вязь из нескольких рун, в центре которой угадывалась Альгиз – руна защиты.

«Он не спасёт тебя от стрелы или меча, это не волшебство. Но он поможет сохранить ясный разум, когда морок попытается затуманить твой взгляд. Он будет якорем для твоей души в чужом мире».

От волхва, чей дар был для разума, Ратибор направился к ведунье. Путь к Заряне был путём к земле, к плоти. Она, как и Велемудр, встретила его без лишних слов. Выслушав его молча, с едва заметным кивком, она повернулась к своим бесчисленным полкам и начала собирать для него дорожный скарб.

«Там всё иное», – говорила она, и её проворные, сухие пальцы летали от одного глиняного горшочка к другому, как мотыльки. – «Травы там злые, колючие, многие – ядовитые. То, что здесь у нас лечит, там может запросто убить. Ты должен забыть всё, чему я тебя учила о наших растениях, и быть очень осторожным».

Она отсыпала в маленький кожаный мешочек горсть серой, невзрачной травы.

«Вот, возьми. Это дым-трава, мы зовём её полынью. Если будете ночевать в степи, брось щепотку в костёр. Её горький дым отгоняет степную нечисть, мелких духов, что насылают болезни и дурные сны».

Затем она отрезала кусочек от высохшего узловатого корня.

«Это – корень одолень-травы. Не ешь его, не заваривай. Просто зашей в подкладку рубахи, ближе к сердцу. Он не даст тебе силы, но поможет отвести хворь и лихорадку, что гуляют по тем землям».

Заряна замолчала, завязывая последний, самый маленький мешочек. Она посмотрела Ратибору прямо в глаза, и в её взгляде он увидел глубокую, почти материнскую тревогу.

«Змеиный брод – место нехорошее. Там грань между нашим миром и Навью очень тонка, почти стёрлась от пролитой крови. Ты можешь увидеть… и услышать то, чего видеть и слышать не должен. То, что сводит с ума сильных мужчин».

Она протянула ему маленький мешочек, от которого исходил слабый, успокаивающий аромат мяты и чабреца.

«Если станет страшно так, что кровь застынет в жилах, а сердце откажется биться, если покажется, что ты один во всей вселенной и боги от тебя отвернулись – сожми этот мешочек в кулаке что есть силы и думай о доме. Запах родных трав. Он вернёт тебя. Он напомнит тебе, кто ты и откуда».

Она протянула ему несколько мешочков, каждый с особым назначением. Один – для тела, другой – для духа. Её дар был не для битвы и не для славы. Он был для того, чтобы выжить.

Глава 15: Шаг за Порог

Наступил назначенный день. Утро выдалось ясным, но холодным, с тем особенным осенним холодком, что щиплет за щеки и обещает скорую зиму. У южных ворот Переяславля, там, где городская грязь сменялась пылью степной дороги, царило сдержанное оживление. Ратибор стоял чуть поодаль от остальных, чувствуя на себе любопытные, а порой и сочувствующие взгляды немногих провожающих.

Он был полностью готов. За спиной – туго набитый заплечный мешок с сухарями, вяленым мясом и теми заветными мешочками с травами, что дала ему Заряна. На боку, на новом широком поясе, висела фляга с водой и его меч. Это был не учебный клинок. Настоящий, боевой, выкованный лично Прохором. Мастер не солгал: меч был идеально сбалансирован, с острым, как бритва, лезвием и простой, но на диво удобной рукоятью. Он лежал в таких же простых, но крепких деревянных ножнах, обтянутых кожей. Новый круглый щит из толстых липовых досок, окованный железом, с блестящим, массивным умбоном в центре, он пока нёс в руке. На груди, под льняной рубахой, холодил кожу резной тисовый знак от Велемудра. Он был экипирован. Он был готов.

Рядом с ним неловко переминались с ноги на ногу другие добровольцы. Всего их набралось двенадцать душ – странная, разношёрстная компания, объединённая лишь отчаянной решимостью. Был тут хмурый, неразговорчивый Борислав, бывалый воин лет сорока, которого, как шептались, нужда заставила снова взяться за меч, чтобы выкупить семью из долговой ямы. Был безусый юнец Мирослав, сын богатого купца, сбежавший из дома ради славы, чьи глаза горели восторженным, ещё не битым жизнью огнём. Стояло несколько угрюмых крестьян, чьи лица были темны, как земля, которую они пахали. Нужда заставила их сменить привычный плуг на незнакомое и тяжёлое копьё. Все они смотрели друг на друга с неприкрытым недоверием, оценивая, кто из них окажется надёжным товарищем в бою, а кто – обузой. Но в каждом взгляде теплилась искорка общей надежды – вернуться живыми и с серебром.

Ратибор в последний раз оглянулся на Переяславль. Вот она, вся его жизнь, уместившаяся в одном взгляде. Тёмный силуэт кузницы на фоне утреннего неба. Зелёный холм, где жил Велемудр. Изба Заряны на самой кромке леса, укрытая ветвями старой ивы. Он вдыхал знакомые запахи – дыма из печных труб, печёного хлеба, конского навоза. И он ощущал страх. Не панику, а холодный, осознанный страх, липкий, как осенняя грязь под ногами. Страх перед неизвестностью, перед болью, перед смертью.

Но поверх этого страха, перекрывая его, в душе поднималось другое, пьянящее чувство – предвкушение. Острое, звенящее, как натянутая тетива. Словно он всю жизнь карабкался на высокий утёс и вот наконец-то добрался до его края, чтобы совершить решающий прыжок в бездну. И он хотел этого прыжка больше всего на свете.

Из ворот детинца вышел их провожатый, кряжистый, седоусый дружинник по имени Ждан, которому было поручено довести их до заставы. Он обвёл отряд скучающим, привычным взглядом, пересчитал их по головам, словно скот, и, убедившись, что все в сборе, коротко махнул рукой.

«Нечего сопли на кулак мотать. Кому надо, уже попрощались», – пробасил он. – «Идём, пока солнце высоко».

Отряд неуверенно тронулся с места, сбиваясь в небольшую кучку. Ратибор глубоко вдохнул родной воздух в последний раз и сделал первый шаг. Его сапог опустился за черту ворот, на пыльную дорогу. Затем второй.

И с каждым этим шагом, удалявшим его от дома, от знакомой и понятной жизни, он чувствовал, как с его плеч спадает невидимая тяжесть. Тяжесть предсказуемости, рутины, чужих ожиданий. А мир впереди – враждебный, полный опасностей, населённый степными демонами и людьми с кривыми саблями – обещал ему то, чего он так отчаянно жаждал. Шанс перестать быть чьим-то сыном, чьим-то учеником, чьей-то тенью. Шанс, наконец, стать самим собой.

Глава 16: Последний Вечер у Велемудра

Вечер накануне ухода был пронизан хрустальной осенней тишиной. Ратибор, оставив позади суету последних приготовлений, снова, уже в который раз, поднимался по знакомой тропе на холм, к дому волхва. Воздух был чист, прозрачен и холоден, а звёзды в почерневшем небе разгорелись так ярко, что казались острыми ледяными осколками, готовыми посыпаться на землю.

В этот раз всё было иначе. Велемудр встретил его на пороге, но не повёл к столу с песком для изучения рун. Он молча указал Ратибору на скамью у очага. В центре комнаты горел ровный, спокойный огонь, и его пляшущие отсветы были единственным освещением, заставляя тени по углам сгущаться и жить своей жизнью. Волхв сел напротив и долго, ничего не говоря, смотрел на пламя, словно читал в нём письмена будущего.

«Ты всё же идёшь по стопам своего отца», – наконец произнёс Велемудр, и его тихий голос, казалось, исходил не от него, а от самого огня. – «Он был таким же. Добрый воин, верный друг, но сердце его было беспокойным. Его звала Степь. Манила своей свободой, своим простором. И она же его в итоге и забрала».

Ратибор промолчал. Любое слово сейчас показалось бы ему неуместным. Он просто слушал.

«Там, за рекой, ты встретишь не только людей с их кривыми саблями. Ты встретишь их богов и их духов. Помни, они не похожи на наших. Они древние, как сама земля, по которой они ходят, и суровые, как их ветра. Они не терпят чужаков, что приходят на их землю с железом и огнём. Ты должен показать им уважение, но ни в коем случае не страх». Велемудр перевёл свой пронзительный взгляд с огня на Ратибора. «Страх – это их пища. Чем сильнее ты боишься, тем они становятся могущественнее. Они питаются им, как волки питаются плотью. Они чуют его за версту».

Волхв медленно поднялся. Его тень, вытянувшись, метнулась по стене. Он подошёл к тёмной дубовой полке, где в строгом порядке хранились его ритуальные предметы – чаши, ножи, связки трав и камни. Не колеблясь, он взял в руки небольшой, тускло поблескивающий в свете очага предмет. Это был серебряный амулет в виде секиры Перуна, с символом грозового колеса в центре.

«Я просил за тебя у Громовержца. Он – бог воинов и князей, он смотрит за своими, за теми, в ком есть отвага», – волхв подошёл к Ратибору и, взяв его руку, вложил амулет в ладонь. Металл был холодным и на удивление тяжелым. Ратибор почувствовал, как этот холод проникает в самую его кровь.

«Знай, этот знак не сделает тебя неуязвимым, – продолжил Велемудр. – От глупой стрелы или коварного удара в спину он не спасёт. Магии в нём нет. Но если твой час ещё не пробил, если твоя нить жизни не дошла до конца, его сила ударит во врага, а не в тебя. Это благословение, а не заклятие. Носи его и помни: даже в самой тёмной степи, когда покажется, что ты один, – это не так. Вышние Боги смотрят на тебя. Не посрами их».

Ратибор медленно сжал кулак. Амулет впился в ладонь. Он чувствовал не мистическую силу, не поток магической энергии. Он чувствовал огромную, всепоглощающую тяжесть ответственности. Благословение Перуна было не волшебным щитом, который можно подставить под удар. Это был долг. Долг быть храбрым. Долг стоять прямо перед лицом страха. Долг не отступать, даже когда отступить хочется больше всего на свете. И этот долг был тяжелее любого меча или щита, которые ему предстояло нести.

Глава 17: Дар Заряны

От Велемудра Ратибор спускался с холма, сжимая в кармане холодную тяжесть Перуновой секиры. Но его путь лежал не домой. Интуитивно он повернул к окраине, к лесу. Если дом волхва был оплотом порядка, высоких знаний и мужской, строгой энергии, то жилище Заряны было самой сутью дикой, неукротимой природы. Здесь, на границе миров, воздух менялся. Если у Велемудра пахло озоном после грозы и чистым пчелиным воском, то у ведуньи всё было пропитано густыми, влажными ароматами земли, прелых листьев, мха и дурманящим, сладковатым запахом сон-травы.

Она ждала его. Она не сидела в доме, а просто сидела на низкой ступеньке своего крыльца, подперев щеку рукой и глядя на луну. Яркий лунный свет заливал поляну перед её домом, и в этом серебристом сиянии Заряна казалась не женщиной из плоти и крови, а лесным духом. Морщинки в уголках её глаз, обычно почти незаметные, сейчас выглядели как тонкие, таинственные руны, начертанные самой жизнью.

Она не повернула головы, когда он подошёл, словно знала о каждом его шаге.

«Волхв дал тебе благословение небес. Это защита от великого и далёкого», – произнесла она, и её голос был тих и глубок, как шелест листвы в безветренную ночь. – «Я же дам тебе ключ к земле. К тому, что рядом, под ногами».

Ратибор ожидал, что она протянет ему ещё один из своих мешочков с травами или корешками. Но она этого не сделала. Вместо этого она медленно раскрыла свою ладонь. На ней, в самом центре, лежал небольшой, идеально гладкий речной камень. Он был тёмно-зелёного, почти чёрного цвета, но весь пронизан тонкими светлыми прожилками, которые, казалось, мерцали в лунном свете. Камень был прохладным на вид, но Ратибору чудилось, что он живой, что внутри него медленно и ровно бьётся крошечное сердце. На его гладкой поверхности была искусно вырезана одна-единственная, простая и вечная фигура – спираль, уходящая вглубь.

«Это не просто камень, найденный в реке», – прошептала Заряна, и её шёпот смешался с шелестом ночного ветерка. – «В нём – частица меня. Частица моего зрения. Частица моей крови. Он согрет моим дыханием». Она наклонила голову, и Ратибор увидел, как одна маленькая капелька крови упала с её пальца и мгновенно впиталась в камень, не оставив следа.

«Пока он с тобой, ты будешь видеть. Не так, как видят все. Не глазами. Ты будешь видеть суть. Увидишь то, что скрыто от обычных людей за пеленой привычного».

«Видеть… что?» – спросил Ратибор шёпотом, не в силах оторвать взгляд от загадочного камня. Он словно притягивал к себе, гипнотизировал.

«Истинную природу вещей», – ответила Заряна. – «Ты увидишь, как на самом деле выглядит домовой, что ворчит за печкой. Разглядишь холодные лица русалок в речном омуте. Поймёшь, почему птицы замолкают, когда мимо проходит леший. Ты увидишь их такими, какие они есть». Её лицо в лунном свете стало серьёзным и почти суровым. «Это очень опасный дар, Ратибор. Мир, который он тебе откроет, не всегда будет приятен. Увидев его однажды, ты уже никогда не сможешь его развидеть. Он может свести с ума слабого духом. Но там, куда ты идёшь… на Змеином Броду… там тебе понадобится видеть не для любопытства. Тебе понадобится видеть, чтобы выжить».

Она взяла заранее приготовленный грубый кожаный шнурок и ловко продела его сквозь небольшое отверстие, просверленное в камне.

«Надень. И не снимай. Никогда».

Чувствуя священный трепет, Ратибор наклонил голову. Заряна надела оберег ему на шею. Гладкий, прохладный камень лёг на его грудь, под рубаху. И в то же мгновение он ощутил странное, резкое покалывание, которое быстро распространилось по всему телу. Словно в его горячую кровь влили ледяной, чистый родниковый ручей, меняя что-то в самой его сути. Он вздрогнул, поднял голову, и мир вокруг уже казался немного… другим. Более резким, более живым, полным скрытого движения.

Глава 18: Прозревший

Ратибор с трудом нашёл в себе силы, чтобы пробормотать слова благодарности. Он всё ещё ощущал на груди холодную тяжесть камня и странное, бегущее по жилам покалывание. Ведунья лишь молча кивнула ему, и он, чувствуя себя неуклюжим и большим, повернулся, чтобы уйти.

Он сделал шаг, второй, и мир вокруг него… изменился.

Это не было похоже на удар молнии или внезапное озарение. Это было тонкое, почти неуловимое смещение самой ткани реальности. Словно с его глаз сняли невидимую пелену, о существовании которой он никогда не подозревал. Воздух вокруг перестал быть пустым. Он вдруг стал плотнее, гуще, наполнился мириадами крошечных, едва различимых светящихся пылинок, которые медленно кружились в лунном свете, сплетаясь в невидимые узоры. Тени, раньше бывшие лишь отсутствием света, обрели объём и глубину. Они зашевелились, задышали, стали похожи на тёмную воду, в глубине которой скрывается что-то живое.

Инстинктивно Ратибор обернулся и поднял глаза на дом Заряны, который только что покинул. И вздрогнул так, что на зубах клацнуло. На покатой крыше, уютно прижавшись к тёплой печной трубе, сидело маленькое, сморщенное существо. Ростом оно было не больше годовалого ребёнка и походило на высохшего старичка, одетого в какие-то зелёные лохмотья. Его длинная, до самых колен, борода была сплетена не из волос, а из настоящего седого мха. Во рту существо держало крошечную, не больше напёрстка, глиняную трубку и с явным удовольствием выдыхало тонкие колечки серебристого дыма, которые тут же бесследно таяли в ночном воздухе. Существо заметило его взгляд. Оно замерло, выронило трубку, удивлённо приподняло мохнатую бровь и, издав тихий, похожий на скрип, звук, поспешно и довольно неуклюже спряталось за трубу.

Ратибор застыл на месте, потом, мотнув головой, быстро пошёл по улице к своему дому. Его сердце колотилось где-то в самом горле, мешая дышать. Он пытался не смотреть по сторонам, но не мог. Мир, который он знал всю свою жизнь, разваливался на части, являя свою истинную, сокрытую суть.

Он смотрел на окна домов. Раньше они были для него просто тёмными или светлыми прямоугольниками. Теперь же каждое окно было сценой маленького, невидимого для других театра. В окне сапожника он увидел, как крошечный, лохматый, похожий на спутанный клубок шерсти домовой с очень серьёзным и деловитым видом метёт пол веточкой, а потом с укоризной качает головой, глядя на пролитое хозяевами на пол молоко. В ярко освещённом окне корчмы, поверх людского шума, он разглядел, как на подоконнике пара мелких, юрких духов, похожих на живые пучки пыли с блестящими глазками-угольками, азартно гонялась друг за другом, то и дело толкая пивную кружку, стоявшую на краю. Никто из выпивающих людей, конечно, этого не замечал.

Вся потаённая жизнь города, невидимая и неслышимая для других, вдруг развернулась перед ним во всей своей странной, пугающей и завораживающей полноте. Он шёл по улицам своего родного Переяславля, но чувствовал себя чужаком, попавшим в сказочную, неведомую страну. Он осознал, что город был не просто оплотом людей, окруженным враждебной природой. Он был живым организмом, где люди и духи сосуществовали, жили бок о бок, соблюдая свои неписаные, древние правила. И он, Ратибор, по какой-то неведомой прихоти судьбы, только что стал единственным, кто мог видеть обе стороны этой невероятной жизни. Он был не просто в городе людей. Он был в городе людей и духов. И это знание одновременно дарило безграничную силу и пугало до дрожи в коленях.

Глава 19: Тени за Стеной

Дверь в его собственный, пустой дом не принесла облегчения. Наоборот, привычное и знакомое убежище стало чужим. Ратибор не мог найти себе места. Он ходил из угла в угол, ощущая себя незащищённым, выставленным на всеобщее обозрение. Привычная слепота, оказывается, была не неведением, а надёжным щитом, который только что отняли у него. Теперь он был гол перед миром, который оказался совсем не таким, каким он его знал.

Не в силах больше находиться в замкнутом пространстве, где в каждом тёмном углу ему чудилось движение, он поднялся по приставной лестнице на городскую стену. В этот поздний час здесь никого не было. Он подошёл к широкой бойнице, выходящей на север, в сторону леса, и заглянул в неё. Холодный ночной ветер ударил ему в лицо.

Сколько раз он стоял здесь, вглядываясь в эту самую темноту? Раньше он видел там лишь деревья – спутанные, чёрные силуэты на фоне чернильно-синего ночного неба. Лишь изредка он мог различить движение зверя или услышать уханье совы.

Теперь он видел совсем, совсем другое.

Лес был жив. Но это была не жизнь зверей и птиц. Среди стволов, в глубоких тенях, постоянно мелькали какие-то фигуры. Они не бежали, не крались. Они словно перетекали из тени одного дерева в тень другого, меняя форму, вытягиваясь и сжимаясь. Длинные, тощие, с неестественно вытянутыми конечностями и маленькими, тускло светящимися точками глаз. Они не издавали ни звука, но само их присутствие делало воздух тяжелым и давящим.

Его зрение, обострившееся, привыкающее к новой реальности, выхватило из темноты более чёткую фигуру. У самой кромки леса, там, где деревья расступались, открывая вид на поле, стоял леший. Ратибор понял это сразу. Высокий, костлявый, будто собранный из сухих сучьев и старой коры, он тяжело опирался на суковатый посох, который казался продолжением его руки. Леший медленно повернул голову в сторону города, и Ратибор увидел его глаза. Два зелёных, фосфорических огонька, горящих холодным, нечеловеческим светом. Они смотрели не на стены, не на город в целом, а прямо на него, в бойницу. Леший знал, что его видят.

А чуть поодаль, на нижней, раскидистой ветке старой сосны, сидела, прихорашиваясь перед осколком луны, как перед зеркалом, кикимора. Маленькая, сгорбленная старушонка с длинным, крючковатым носом, вся покрытая морщинами. Её редкие волосы были похожи на пучки сухого мха. Она заметила его взгляд почти одновременно с лешим. Она перестала расчесывать свои волосы костяным гребнем, повернулась и оскалилась в широкой, беззубой и оттого ещё более жуткой ухмылке. А затем медленно, с насмешкой, погрозила ему своим тонким, костлявым пальцем. Жест был абсолютно человеческим и от этого – вдвойне пугающим.

Ратибора охватило нечто большее, чем просто страх. Это был благоговейный ужас, первобытный, идущий из самых глубин души. Всё, о чём ему долгими вечерами рассказывали Велемудр и Заряна, было не сказками, не поверьями, которыми пугают детей. Это была чистая, неприкрытая, страшная правда, которая вот сейчас смотрела на него из темноты своими зелёными глазами и грозила костлявым пальцем. Мир оказался гораздо более населённым, сложным и опасным, чем он мог себе вообразить в самых смелых фантазиях.