Призраки Москвы. Тени Петербурга

– Нет, – Анна покачала головой. – Точнее… Ты случился. Вот эта сторона мира с духами, призраками и прочей магией.

– Не понимаю. Ты ведь тонкий план лучше меня видишь. Я без очков и домового рядом не различу – так, могу только ощутить его присутствие.

– Это да. Я и раньше что-то видела… иногда. Но мне всегда объясняли, что это игра воображения, фантазии, сказки. А потом – университет в Нью-Йорке, наука, рациональный подход… Все, что не укладывается в формулы, там попросту отрицается. Только в последнее время, вернувшись в Москву, я перестала избегать тонкие миры.

– Иногда ученые впадают в заблуждение, что они уже все знают. И все могут объяснить. И тогда вместо познания неведомого они начинают это неведомое называть несуществующим. Знаешь, как сто лет назад французские академики метеориты отменили?

– Как это – отменили? – удивилась Анна.

– Ну они рассуждали логически. Раз уже было доказано, что небесной тверди не существует, то и камни оттуда падать не могут. А все случаи их падения – это деревенские сказки и народные суеверия. И только в начале нашего века официально признали их существование, когда на какой-то город разом под двести камней высыпалось. Думаю, скоро они признают и леших с призраками. Мир меняется, их все больше становится.

– То есть ты говоришь, что все, что писали в газетах про них, про привидения и прочее – это правда?

– Не все. Есть и выдумки, и недоразумения. Мы ведь в просвещенном XIX веке живем. Не стоит, как в Средние века, считать каждого чудака одержимым, а каждую галлюцинацию – знамением.

– Хорошо. – Анна достала блокнот и пролистала несколько страниц. – Ты же в этой теме больше меня разбираешься. Поможешь отделить правду от вымысла?

– Попробую, – Фёдор кивнул.

– Начнем. Вот история про призрака скупердяя. Пишут, что на Мясницкой его видели, он ходил и все стонал про «где денежки мои».

– А, знаю его, это реальная история. Он случайно в печке сжег все свои накопления – и даже после смерти не смог это отпустить. Кажется, кто-то из знакомых бабушки его проводил.

– Хорошо, – Анна сделала пометку в блокноте. – А «серый извозчик», что подбирал людей на Кузнецком мосту, и больше их никто не видел?

– Это городская легенда. Может, кого и ограбили под эту байку, но это точно не призрак или демон.

– Интересно, – Анна зачеркнула строчку в блокноте. – А вот история про Голосов овраг?

– Это место я знаю, непростое оно, – Фёдор поморщился. – А что про него журналисты написали?

– Что двое крестьян заблудились там в тумане, а когда вышли, оказалось, что двадцать лет прошло, а для них – как несколько минут. И что потом кто-то из исследователей там пропал.

– По мне в этой истории правда и ложь перемешана. Это особое место, там проход в Затишье, и пропасть там действительно можно. Но вот так, чтобы двадцать лет за пару минут пролетело, это нереально.

– Что такое Затишье? – заинтересовалась Анна.

– Ух… – Фёдор взъерошил волосы. – Если кратко говорить, то это прослойка между мирами. Такой карман, где физический и эфирный планы объединяются. В Европе такие места называют Ануин, Анвин – или поэтично: «полые холмы». Место обитания малого народца, а по-нашему – дивьих людей. Проходов туда немного. Есть еще пара мест в Москве, знаю про проход под Ярославлем и на севере Нижегородской губернии. Наверняка есть еще, но мне они неведомы.

– А дивьи люди – это кто?

– Да, я понимаю, каждый мой ответ только добавляет вопросов, – Фёдор усмехнулся. – Про них, правда, в газетах не напишут. От древних времен мало информации дошло, да и на нашей земле много старых грамот сожгли. Дивьи люди – это общее название. Они разные – это и Древние, и эльфы, и оркнеасы, и прочие. Они так-то людей избегают, наученные горьким опытом, и потому в то же Затишье без их дозволения не пройти.

– Ты там был?

– Доводилось, – уклончиво ответил Фёдор.

– А в самой Москве, где туда проходы?

– Есть одно место в арбатских переулках, да еще в Замоскворечье, но тот проход зыбкий и редко открывается.

Анна на минуту задумалась:

– На Арбате, говоришь?.. В газетах пишут, что там недавно человек пропал.

Фёдор фыркнул:

– Как будто бы это единственное место в Москве, где люди пропасть могут! Рядом с Хитровкой никаких проходов в Затишье нет, а ночью там легко потеряться одинокому пешеходу.

– А ты можешь со мной туда съездить? Мне все равно задание от редакции пришло.

– Можно, почему бы и нет, но с одним условием: про Затишье ты писать не будешь.

Анна кивнула. Они оба на секунду замолчали – и в это мгновение в дверь осторожно постучали.

– Войдите, – отозвался Фёдор.

В комнату заглянула Маша – аккуратная, как всегда, с карандашом, воткнутым в узел на затылке.

– Простите, что отвлекаю, – сказала она. – Евдокия Петровна просит вас с Анной зайти к ней. Михаил Борисович пришел, и она хочет поговорить с вами вместе.

Фёдор кивнул:

– Спасибо, Маша. Сейчас придем. – Он обернулся к Анне: – Пойдем. Судя по тому, что бабушка собирает всех, разговор будет интересный.

* * *

Комната выглядела уютной: овальный стол, несколько стульев, в углу на тумбочке стоял пузатый самовар, в центре стола – деревянная чаша с печеньем. За окном по-прежнему было пасмурно, но внутри – тепло и тихо. Евдокия налила себе и гостям чаю – не спеша, с хозяйской неторопливостью. Михаил сидел, опершись локтями на стол, Анна устроилась с блокнотом напротив, Фёдор – рядом, немного откинувшись на спинку стула.

– Что было после того, как мы с Анной ушли? – спросил он.

Евдокия посмотрела на него, затем на Анну, которая уже раскрыла блокнот и приготовилась записывать.

– Скандал был. Крики, взаимные обвинения. Михаил Борисович все пытался в ход кулаки пустить.

Цыган потупился:

– Я совсем от гнева голову потерял. Думал, просто заберу дочку, но когда его увидел… Тут у меня пелена и упала, – он посмотрел на свои кулаки. – Эх, надо было все-таки будку ему поправить. Ну посидел бы недельку в околотке, не впервой. Зато душу бы отвел.

Евдокия неодобрительно покачала головой и перевела взгляд на Фёдора:

– В общем, если приводить к сухому остатку, то у нас два обвинения. Михаил обвиняет Семенова в похищении дочери, а купец наш быстро сориентировался и сочиняет сказку о том, что Маришка сбежала из отчего дома и сама к нему пришла, а потом, пользуясь его душевным расположением, обманула и, украв ожерелье, попыталась бежать.

– Какое ожерелье? – спросила Анна, подняв голову от своего блокнота.

– Жемчужное, что ей купец подарил. На шее у нее было.

– Это плохо. Для полиции это улика, – покачала головой Анна.

– Да, но Максим Николаевич – хороший следователь. Он же перед тем, как в участок всех отвести, поговорил с домочадцами нашего купца. А самого его заставил на улице обождать. И, судя по всему, их слова несколько отличаются от того, что сам Семенов утверждает.

– Значит, дело верное будет! – обрадовался Михаил.

– Нет, баро. Я более чем уверена, что сейчас Семенов уже сидит с адвокатом. А на суде, если дойдет, его слуги и приживалки совсем другие сказки рассказывать начнут. Кстати, и вам адвокат потребуется. Могу порекомендовать хорошего. В итоге будет у нас ситуация, когда слово одного против слова другого.

– Слово цыганское всегда крепкое! – воскликнул барон.

– Не все так считают, – парировала Евдокия. – И сдается мне, что ваши адвокаты смогут договориться.

– О чем?

– О взаимном снятии обвинений. Ожерелье вернете – и не будете обвинять Семенова в похищении. По факту же Маришка сама пришла, сама ушла, и никакого насилия над ней не было. А магию к делу не подошьешь.

– Что?! – взревел Михаил. – Он у меня дочь похитил, а вы говорите так, что я его еще и простить должен?!

– О прощении я не говорила. – Евдокия успокаивающе подняла руку. – Давайте вспомним, с чем вы к нам пришли и что мы сделали. Дочь вашу я нашла, одержимость с нее Фёдор снял. Маришка сейчас с вами. Наша работа сделана. Вы что хотите, чтобы я теперь в судебные дела еще вмешивалась или в магические войны? Нет. Наказаниями обидчиков и прочей черной магией я не занимаюсь.

– Я справедливости хочу!

– Я вас понимаю и всем сердцем сочувствую, – тихо сказала Евдокия. – Только справедливость бывает разной. Есть та, что ведет к миру, и она в руках Бога. А есть другая – та, что приносит только новую боль. Ты сейчас кипишь, баро. Но подумай: ты хочешь мести или чтобы дочка твоя была счастлива, без шлейфа скандалов и тени прошлого?

Михаил шумно выдохнул и опустился обратно на стул. Его руки дрожали, пальцы сжались в кулаки, но он ничего не сказал.

Фёдор посмотрел на него и спросил:

– Сколько лет Маришке? Я, признаться, думал, она старше.

– Восемнадцать, – буркнул барон.

Фёдор неодобрительно дернул головой:

– Завтра я проведу диагностику. Надо убедиться, что на ней не осталось следа порчи. С этой целью… я бы к вам напросился в гости.

– Буду рад видеть, – кивнул Михаил, выпрямляясь.

Фёдор перевел взгляд на бабушку:

– У Бога нет других рук, кроме наших. Можно же привлечь внимание Высших к тому, что произошло. Ты ведь сама учила, как это делается. Я хочу попробовать помочь.

– Осторожней, Федя, – мягко сказала Евдокия. – В праведном гневе легко черту перейти. И стать таким же, как те, кого ты хочешь обличить.

– Я знаю, – тихо сказал он.

Чай остывал в чашках, самовар мирно посапывал в наступившей тишине. Анна листала блокнот, Михаил глядел в одну точку, будто все еще борясь с самим собой.

Евдокия поставила чашку, пригладила платок у виска и перевела разговор на другую тему:

– Ну а вы, – посмотрела она на внука, – чем вчера еще успели отличиться?

Фёдор усмехнулся краем губ:

– У нас свои приключения были.

Он отставил в сторону чашку с чаем и подробно рассказал о предыдущем вечере.

По окончании его рассказа Евдокия восхищенно покачала головой:

– Удивили вы меня, Анна. А ведь по первому взгляду и не подумаешь, что на такое способны.

Анна смущенно повела плечами:

– Да они и ко мне руки тянуть вздумали, а я, в отличие от дедушки Гиляя, с палкой не хожу, потому и приходится револьвер носить.

– Спасибо, Анна Петровна, – Евдокия поклонилась, потом немного помолчала. – И ты, Фёдор, говоришь, слышал, как его окликнули…

– Да. Марко, – подтвердил Фёдор.

– Редкое в наших краях имя. Слышала я о нем. Где-то с полгода как стали про него слухи до меня доходить. Спиритизмом занимается, всякими предсказаниями. Говорят, из-за границы он приехал, хотя по-русски говорит чисто, без акцента. Весьма популярен стал у особого склада людей. После сегодняшней истории я поспрашиваю о нем поподробнее.

– Я тоже о нем наведу справки. И о Семенове, – прищурившись, проговорил Михаил.

– На этом и порешим, – Евдокия поднялась. – Я вас сейчас покину. Чаем дела не сделаешь.

– Да нам тоже пора, – подхватил Фёдор. – Мы сейчас на Арбат поедем. Хочу посмотреть, как журналисты работают, – и он подмигнул Анне.

* * *

Фёдор с Анной шли по Арбату. Мимо проехал паровой экипаж, оставив за собой легкий запах масла и угля. Проходя мимо замершего у входа в лавку городового, Фёдор поприветствовал его, поднеся руку к козырьку фуражки и коротко кивнув. Городовой ответил внимательным взглядом, но ничего не сказал. Анна приостановилась, поправляя перчатку, а затем они вместе свернули в один из переулков.

Полицейский задумчиво прищурился: не местные, не родня. Одеты аккуратно, но идут пешком. Осматривались, что-то между собой обсуждали и при виде его сразу свернули с улицы. «Береженого бог бережет», – подумал он, выждал немного и неспешно пошел следом.

В переулке было тихо. Шум города остался за поворотом, и слышно было только, как цокнула сорока, прячущаяся где-то в листве старых деревьев, возвышавшихся за заборами. Воздух был неподвижен и пах чем-то влажным – то ли осенней листвой, то ли землей, глубоко спрятанной под плитами.

Переулок, петляя, привел их к каменному забору с кованой калиткой. За ней начинался старый сад у заброшенной усадьбы, когда-то ухоженный, а теперь дичавший. При входе стояли два старых вяза, возможно, помнивших еще Наполеона. В глубине за рядом деревьев виднелся небольшой пересохший фонтан с облупившимися плитами.

На дорожке, прямо за калиткой, стоял мольберт, за которым спиной к ним на складном стуле сидел человек в сером сюртуке. Он сидел не шевелясь, уронив голову на сложенные руки.

– Он спит? – прошептала Анна.

– Похоже. Или очень устал, – так же тихо ответил Фёдор.

Он подошел, стараясь не шуметь, и посмотрел на незаконченную картину заброшенного осеннего парка. Взгляд его упал на лежавшую на земле у ног незнакомца кисть с засохшей краской.

– Давно так сидит, – сказал Фёдор. И громче: – Здравствуйте, сударь. Уже скоро вечер наступит, вам будет трудно закончить столь прекрасную картину.

Мужчина не пошевелился.

Фёдор осторожно положил руку ему на плечо:

– Сударь?..

Художник покачнулся и рухнул, как мешок, ему под ноги. Фёдор замер, глядя в широко раскрытые сплошь белые глаза трупа.

– Он мертв? – выдохнула Анна. – А глаза… Он же не мог быть слепым!

– Не мог, пока навье в глаза не посмотрел, – коротко бросил Фёдор и достал из внутреннего кармана амулет с клыком: – Честер, лютый, иди ко мне. Ищи необычное.

– Надо полицию позвать, – сказала Анна, глядя тело у входа.

– Обязательно, но только после того, как я осмотрюсь. – После чего он протянул ей руку: – Держись рядом, пожалуйста.

Честер медленно пошел перед Фёдором в сторону фонтана, держа нос у самой земли. Около фонтана Фёдор наклонился и поднял с земли огарок черной свечи.

– О как! – пробормотал он и стал что-то выглядывать у себя под ногами. Наконец показал рукой: – Видишь? Что-то чертили прямо на дорожке, видимо, палкой. И свечи темные… Что за ритуал?

– Ты знаешь, что это? – Анна выглядела собранной, но не испуганной.

– Похоже на какое-то действие призыва, странное… и непонятно кому это надо было делать рядом с проходом в Затишье. – Он выпрямился и посмотрел на Честера. – Спасибо дружище, отпускаю. Я все увидел.

– Хорошо, – сказала Анна, достала из кармана полицейский свисток и громко свистнула.

– Стой! – Фёдор подскочил к ней и замер с протянутыми руками. – Нельзя свистеть рядом с мертвыми, – прошипел он, сдерживая внезапную вспышку злости. – Если тут навьи рядом, это их привлечет… – он осекся, прислушиваясь к своим ощущениям, и закончил уже спокойным голосом: – … и принудит к атаке.

Он сделал шаг от фонтана. Анна посмотрела в сторону калитки и увидела, как рядом с телом художника из-под земли начинает подниматься призрачная фигура, сотканная из клубящегося мрака.

– Там что-то темное… движется, – девушка показала дрогнувшей рукой.

– Закрой глаза! Живо! – приказал Фёдор. Он резко дернул Анну за руку и поставил за своей спиной. – Что бы ни случилось – не открывай!

Анна прижалась лбом к его спине:

– А ты? – шепнула она почти неслышно.

– Это на меня не подействует. Я заговоренный, – сказал он, не вдаваясь в объяснения.

Навья приближалась, двигаясь рвано, будто кто-то дергал ее за нити. Фёдор выставил вперед левую руку – плетеный шнур оберега на запястье потяжелел и начал пульсировать. Не отрывая взгляда от темной тени, он нашарил правой рукой в нагрудном кармане очки и надел их. Теперь он видел навью четко: темная фигура женщины, вытянувшая вперед костлявые руки. Также он увидел, как от оберега исходит поток света, заканчиваясь стеной в шаге перед ним. Как только пальцы призрака дотронулись до стены, навья, зашипев, отдернула руки, будто коснувшись раскаленного металла.

Фёдор медленно провел открытой правой ладонью, очерчивая полукруг, и веско произнес на древнерусском языке:

– Да отверзися межа жива и да буде путь меж светом и тьмою, и да не будет возбрания.1

Окружающие деревья покрылись белесым маревом, и от земли начал подниматься туман. Он был белым с едва заметным зеленоватым оттенком. Туман заполнил чашу фонтана за их спинами и, медленное поднимаясь, стал переливаться через край.

– Кто грядеши?2 – раздался позади них низкий голос.

Фёдор кинул быстрый взгляд через плечо и начал отступать к фонтану, придерживая Анну правой рукой.

– Смертна нам беда. Молим сквозь путь пущати3, – с почтением произнес он.

Навья зашипела.

В этот момент в распахнутую калитку вбежал городовой – тот самый, что еще на Арбате обратил на них внимание и с тех пор шел на расстоянии. Услышав свист, он поспешил к саду, а теперь же, увидев лежащего перед ним мертвого художника и перепуганную парочку у фонтана, резко остановился. Труп, люди, пятящиеся от него, – все ясно. Левой рукой он сунул в рот свисток, а правой – почти машинально – потянулся к кобуре.

Навья, раскачивающаяся у границы света, дернулась на звук трели, как на зов, развернулась и рванулась вперед – прямо в сторону городового.

– Нет… – прошептал Фёдор. Он быстро поднес пальцы к губам, сложил их в кольцо и оглушительно свистнул ей в спину.

– Не свисти, смерть придет! – выкрикнул он, сознательно нарушая запрет, провоцируя призрака и отвлекая того от городового.

Навья замерла, вскинула голову и повернулась к Фёдору. Городовой, не видя призрака, подумал, что и свист, и издевательский возглас были адресованы ему.

– Ты что творишь, нигилист?! – рявкнул он, выхватывая револьвер.

Фёдор его уже не слышал. Вся его воля была направлена на то, чтобы отвлечь внимание навьи на себя, отводя ее от городового, не понимающего, в какой мир он вступил:

– Боишься света, тварь? – крикнул он. – Я – огонь!

Навья метнулась к нему. Последние слова прозвучали для полицейского как команда, и он, не раздумывая, выстрелил.

Умертвие и пуля ударили в грудь одновременно. Фёдор рухнул на Анну, и та, обхватив его руками, покачнулась и упала спиной вперед в поднявшееся за ней стеной облако тумана, в котором вспыхнул зеленоватый свет портала.

Городовой опустил оружие и растерянно огляделся. Внезапно появившийся туман быстро исчезал, впитываясь в осеннюю листву, покрывающую землю. Полицейский почесал голову: странная парочка, встретившая его криками и свистом, исчезла. Пройдя вглубь парка, он осмотрел пустую чашу фонтана. В тихом парке не было никого, только у входа на дорожке лежал труп мужчины, уставившийся в вечереющее небо бельмами глаз. Полицейский потряс головой, словно стряхивая наваждение, и, буравя воздух трелями свистка, побежал в сторону Арбата, призывая подмогу.

Падение длилось несколько секунд, но за это время Анна успела почувствовать, как теплая кровь пропитывает ткань под ее пальцами. А затем земля ударила ее в спину с такой силой, что все померкло.

На короткое время она потеряла сознание и не увидела, как прошедшая над ними волна света сорвала вцепившуюся в Фёдора навью и отбросила ее на несколько метров. Зашипев, корчась в охватившем ее сияющем пузыре, навья исчезла, растворившись в светящемся вихре.

Анна застонала. Болело все тело, особенно сильно затылок.

– Смотри, дедушка, Фёдор пожаловал. Да не один, – услышала она рядом с собой звонкий молодой голос.

С трудом разлепив глаза, Анна увидела над собой зелень листвы и склонившуюся над ней девушку.

– Ой, не гляди пока! – воскликнула та и легко коснулась ее лба. Свет исчез. Все снова потемнело.

Анна испуганно вскрикнула и тут же почувствовала тонкие пальцы у висков, и ее голос оборвался вместе со словами.

– Помолчи, – сказала девушка, после чего капризно добавила: – И вообще… спи давай.

Сознание Анны качнулось, размываясь, и окончательно погасло.

Затишье

Анна проснулась со странным ощущением легкости во всем теле. Она лежала, укрытая тонким одеялом. Жакет и корсет исчезли, осталась только тонкая рубашка, сбившаяся на одно плечо. Она пошевелила ногами: чулки на месте, только одна подвязка была заметно ослаблена. Юбки не ощущались, как и ботинки. Она открыла глаза и медленно села на кровати. Прислушалась к себе. Ни головной боли, ни ломоты, только странное ощущение, что все это было, но давно прошло. Осталась память о боли, но не сама боль.

– Проснулась? – рядом раздался молодой веселый голос. – Вот и славно.

Анна огляделась. Она сидела на небольшой кровати в комнате с деревянными стенами. Рядом со столом в центре комнаты стояла девушка – лет семнадцати, не больше – и, улыбаясь, с любопытством на нее смотрела. Девушка была одета… Анна сморгнула, пытаясь понять, что видит. Волосы девушки спускались практически до самого пола, плавно обтекая ее стройную фигурку. Они были настолько длинны, что закрывали все ее тело, оставляя открытыми только руки и лодыжки.

– Здравствуй, я Милава, – сказала девушка.

– Я Анна. Очень приятно, – поздоровалась журналистка и спросила: – Скажи, пожалуйста, а где моя одежда? И… где Фёдор? Он жив?

– Жив, конечно, – Милава хихикнула. – Он с Древним сейчас разговаривает, там – она неопределенно махнула рукой в сторону. – Не думаю, что тот его съест.

– Он же ранен был! – воскликнула Анна, вспомнив про кровь у себя на ладонях.

– А, ты про ту железку у него груди? Она же недолго в нем была. Древний немного время назад вернул, и та из него вылетела. Березу поцарапала.

– Я не понимаю…

– Я тоже многое не понимаю, – с готовностью кивнула Милава. – Например, мне непонятно, зачем ты на себе столько носишь? – она показала рукой на разложенную по комнате одежду Анны.

Анна сделала внутреннее усилие и, выбравшись из-под одеяла, стесняясь, в одних панталонах подошла и взяла в руки нижнюю юбку.

– Вот! – воскликнула Милава. – Зачем тебе три юбки? Боишься, что их кто-то украдет, и потому все на себе носишь?

Анна не стала спорить. Вместо этого сдержанно улыбнулась и пошла собирать свою одежду, разложенную по столу и стульям.

– Эта нижняя, – пояснила она, надевая юбку. – Эта – потому что прохладно. А эта – основная.

Милава внимательно слушала и кивала, будто записывая в памяти.

– Тебе бы в газету, – сказала Анна, застегивая пуговицу на рубашке. – Вопросы у тебя хорошие и слушаешь правильно.

– Я бы хотела, – серьезно ответила та, – но я не знаю, что такое газета.

Анна остановилась, посмотрела на нее и вдруг рассмеялась – от неожиданности и непосредственной наивности ее новой знакомой.

Застегивая корсет, она коснулась рукой кобуры – и замерла: револьвера не было. Аккуратно подбирая слова, спросила:

– Милава, скажи, пожалуйста… тут была такая железная вещь. С рукояткой и барабаном.

– Я знаю! – обрадовано воскликнула девушка, подскочила к столу и, откинув жакет, взяла в руки револьвер. – А барабан – это вот это, крутящееся? – она провернула его с интересом.

Анна застыла: первым был холостой патрон, теперь же под курком встал боевой. Милава же продолжала изучать новую вещь:

– Ух ты, крутится. А что еще тут движется? – ее палец соскользнул на спусковой крючок, и грянул выстрел.

Девушки хором взвизгнули от неожиданности. Пуля, прошив стену вскользь, выломала длинную щепку.

– Ой! – воскликнула Милава, а потом нахмурилась и попросила: – Не шевелись пока. Я сейчас поправлю.

Она зажмурилась, наморщила лоб и, плавно поводя стволом из стороны в сторону, замерла. Шепка, вращаясь, вернулась на свое место, аккуратно закрыв царапину на стене. Пуля, подлетев к стволу, втянулась в него вместе с появившимся из ниоткуда дымом.

– Злая вещь, – Милава положила револьвер на стол, – кусачая. Зачем она тебе?

– Для самозащиты, – ответила Анна. Она осторожно взяла револьвер, откинула барабан, провернула, выставив холостой патрон напротив ствола. Потом положила оружие в кобуру и незаметно выдохнула. – Скажи, а как ты это сделала? – обратилась она к Милаве. – Как выстрел обратно вернула?

– Так это же только что было, – ее лицо снова озарила улыбка. – На несколько мгновений у меня получается время назад провернуть. А вот Древний – он да, может надолго. Даже на целый день!

* * *

Фёдор сидел на мягкой траве у лесной опушки. Рядом на камне возвышался Древний, неподвижный, словно изваяние, вырезанное из времени. Был он высок, и чудовищно стар. Его лицо было тонким, почти прозрачным, кожа будто морщинистый пергамент. На лице без бороды и усов притягивали внимание глаза – ярко синие, как стоячая вода без волн и без дна.

– Ты привел сюда женщину, – произнес Древний тихим низким голосом.

– Навья не оставила мне выбора. Я не был готов к бою с таким противником, – ответил Фёдор.

– Ее дело – создавать слова. А слова порождают действия. И этим действиям еще не время.

– Ты хочешь оставить ее здесь? – Фёдор подобрался, он, кажется, стал понимать, куда клонит Древний. – Но месяц в Затишье – и она уже не сможет вернуться. А если попробует, то умрет на меже.