Осень одиночества

– Я не военный и не умею стрелять, – уныло сказал француз. – Я пишу об искусстве и путешествиях, а когда гремят пушки, музы замолкают.

– Не перевирайте цитату, месье Николя, – крикнула с другого конца стола мисс Янг, – Цицерон говорил о молчании законов во время войны. Inter arma silent leges.

Заметив удивленный взгляд Сабурова, леди Хелен шепнула:

– Клэр получила хорошее образование, потому что....

Девушка осеклась.

– Она сама вам все расскажет, мистер Гренвилл, если захочет. Я обещаю, что вы подружитесь, особенно учитывая обстоятельства.

Сабуров усмехнулся.

– Вы правы, леди Огилви. Ничто так не сближает, как скверная осень, проведенная в самом отдаленном шотландском замке.

Она обмахнулась хорошеньким веером и в глазах цвета горного мха заиграли озорные искры.

– У нас складывается отличная компания, – улыбнулась леди Хелен. – Может быть, кто-то из гостей даже напишет роман, как мисс Шелли. Например, вы, месье Николя?

Юноша расхохотался.

– Только путеводитель, леди Огилви, за которым я и еду в Шотландию. Я благодарен мистеру Сингу, согласившемуся меня приютить.

Сабуров отпил шампанского.

– Что там с законами во время войны, месье Николя?

Голубые глаза юноши подернулись легким холодком.

– Я согласен с Цицероном, месье Гренвилл. На полях сражений все средства хороши. Вот и лобстер, – обрадовался француз. – Посмотрим, удастся ли здешнему повару обставить наших рестораторов.

– Непременно удастся, – пробурчал Сабуров, разламывая клешню.

Ветер бросал под ноги Сабурову рыжие листья багровеющих в закатном солнце рябин. Откуда-то издалека доносился заливистый лай Тоби.

Постучав палкой по растрескавшемуся мрамору парковой скамьи, мистер Браун велел:

– Садитесь. Надеюсь, что путешествие по железной дороге вас не обременило.

Сабуров с Тоби на поводке добрался в сердце Чилтернских холмов в вагоне второго класса поезда, отправившегося с Марлебонского вокзала. На станционной площади сонного городка Эйлсбери его ждала скромная коляска с вежливым кучером. Сабуров не ожидал герба на дверцах двуколки или ливреи на слуге. Мистер Браун, как его предпочитал называть Максим Михайлович, не светил своим титулом направо и налево.

Опустившись рядом со стариком, Сабуров подождал, пока тот задымил трубкой.

– Нисколько, – он достал серебряный портсигар. – Это ваше семейное имение?

Браун усмехнулся в отросшую, но так же аккуратно подстриженную седую бороду.

– В общем, да, – согласился он, – не считая того обстоятельства, что в те времена, когда здесь появился предок этого дома, наша фамилия еще писалась на латинский манер. Мой пращур Элиас Остиариус служил привратником в Палате шахматной доски, – Браун помолчал. – С тех пор наша семья и не покидает коридоры Вестминстера, если можно так выразиться.

Максим Михайлович решил, что Браун унаследовал поместье после смерти старшего брата.

– Но герцогом он не станет, – понял Сабуров, – он средний сын. Наверняка, есть другие наследники, а его младший брат епископ и не претендует на земные блага.

Земные блага поместья состояли в довольно неуклюжем доме, выстроенном, как сказал Браун, в середине семнадцатого века. Золото солнечных лучей играло в мелких переплетах окон, а из кухонной трубы поднимался приветливый дымок. Браун сообщил, что намеревается не выпустить Сабурова из-за стола, пока тот не попробует все яства графства Бакингемшир.

– Нас ждет рулет с беконом, – он поднял палец. – Мы откармливаем свиней ячменем и смею сказать, что они здесь самые толстые и счастливые во всей Англии, – Браун улыбнулся. – Хлеб мы печем с тмином, по средневековому рецепту, а моя вишня берет призы в графстве. Повар готовит с ней отличный пирог.

Вишневые деревья роняли листья в цветники, где Браун выращивал свои излюбленные пионы. Тоби поскакал вслед за длинноногим и неуклюжим щенком черного мопса.

– Это мой последний подарок ее Величеству, – спокойно сказал мистер Браун. – Она отправляет сюда не только старых собак на пансион, но и молодых на воспитание. Бедняга Барон покинул нас ради полей вечной охоты, однако теперь у меня появился новый Барон.

Подозвав Тоби, Браун кинул собаке печенье.

– В Шотландии ты набегаешься вдоволь, – пообещал он собаке. – Вы тоже приехали сюда ради Шотландии, не так ли, мистер Гренвилл?

Сабуров, перечитывавший в поезде новое письмо мистера Синга, кивнул. Браун вернулся к этому разговору, только покуривая на парковой скамейке.

– Рассказывайте, что у вас случилось, – велел вельможа.

Сабуров вытащил из кармана провощенной куртки блокнот в черной матерчатой обложке.

– Я все начертил, – он зашелестел страницами.

Порывшись по карманам заштопанного одеяния, когда-то бывшего сюртуком, Браун нацепил очки в стальной оправе.

– Все равно рассказывайте, – повторил он.

Ветхие карты на древнем ломберном столике помнили еще времена Регентства.

Тасуя колоду, Браун заметил:

– В пикет сейчас играют только старики вроде меня. Я пойму, если вы предпочтете вист.

Сабуров покачал головой.

– Мой покойный отец настаивал на пикете и я выучился игре, чтобы отвлечь его от…

Максим Михайлович оборвал себя, не желая рассказывать о пристрастии покойного Сабурова-старшего к вину. Ни один англичанин не позволил бы себе задать даже самый невинный вопрос о семье собеседника. Браун тоже только пристально взглянул на Сабурова из-под седых бровей.

– Карточная игра помогает в определенные моменты жизни, – корректно сказал он. – Ведите счет, мистер Гренвилл.

Устроившись на подоконнике гостевой спальни, Сабуров рассматривал цифры в блокноте. Партию в пикет он проиграл, но Браун снабдил его кое-какими сведениями о гостях загадочного мистера Синга и о нем самом.

Отпив янтарного портвейна, Браун заметил:

– Мы не интересуемся частной жизнью гражданина Британии или ее гостя, пока он не нарушает законов. Что касается последних, то мистер Синг играет по правилам, как выражаются его соотечественники.

Сабуров уже просмотрел регистр лондонского Сити, сообщивший ему о доле мистера Синга в верфях на Темзе и еще одной доле в сталелитейном заводе в Ньюкасле. Американец владел и компанией по разработке недр, успевшей приобрести шахты в Йоркшире. Источники богатства мистера Синга оставались неизвестными.

В ответ на прямой вопрос Сабурова, мистер Браун пожал плечами.

– В отличие от вашей бывшей родины, мы не лезем в личную жизнь людей, мистер Гренвилл.

Сабуров пробормотал:

– Я родился в Лондоне.

Браун кивнул.

– Я знаю, однако, возвращаясь к сказанному ранее, человек не виновен, пока не доказано обратное. В Британии мистер Синг не находился под судом или следствием.

Сабуров опустил карты.

– Эти обстоятельства вы все-таки проверили.

Браун удивился.

– Не мы, а регистр корпорации лондонского Сити. Это обычное требование к желающим основать промышленное или торговое предприятие. Перед нами он чист, а…

Сабуров утвердительно сказал:

– Его дела в Америке вас, то есть нас, не касаются. Он мог разбогатеть на грабежах почтовых вагонов, а потом стать уважаемым промышленником.

Браун пожал плечами:

– Правительство Ее Величества не имеет к мистеру Сингу никаких претензий. Сэра Майкла и его дочь, леди Хелен, вы знаете, – он коротко улыбнулся. – Что касается мисс Клариссы Янг, которая тоже могла бы носить титул, то она, видимо, познакомилась с мистером Сингом в Америке.

Сабуров подался вперед.

– Мисс Янг побывала в Америке?

Браун невозмутимо отозвался:

– Три года назад, когда она начинала театральную карьеру. Для молодого актера или актрисы нет ничего лучше американских сборов. Тамошние зрители валом валят даже на самые простые спектакли, потому что других радостей у них нет.

– То есть они не увлекаются крикетом, – не удержался Сабуров и Браун подмигнул ему.

– Туше. Вы проиграли партию, – он смешал карты. – Однако, как говорят другие ваши соотечественники, кому не везет в карты, тому повезет в любви, мистер Гренвилл.

Сабуров, смутившись, пробормотал:

– Вы следите за мисс Янг, хотя она всего лишь актриса. Она что, связана с фениями, а ее американский тур прикрывал противозаконную деятельность?

Браун окутал себя облаком ароматного трубочного дыма.

–Эта язва, то есть Ирландия, будет чесаться вечно. Нет, мисс Янг не интересуется политикой. Мой друг, маркиз Лондондерри, на смертном одре попросил меня присматривать за его незаконной внучкой. Клариссе тогда исполнилось всего семь лет.

Браун помолчал.

– Надеюсь, что в скором времени она выйдет замуж, потому что…

Тоже оборвав себя, он с заметным усилием поднялся.

– Спокойной ночи, мистер Гренвилл. Спасибо за партию и мы встретимся за завтраком.

– Потому что он скоро умрет, – понял Сабуров, – но англичанин никогда не признается в таком.

Максим Михайлович еще посидел у окна, слушая уханье сов, вылетевших на ночную охоту в парке.

После завтрака лакей принес на серебряном подносе склянку темного стекла. На сосуде отсутствовал аптечный ярлычок, однако Сабуров не сомневался, что перед ним опиум. Прозрачные капли растворились в стакане воды и Браун скривился.

– Не самое приятное снадобье, однако мне недолго осталось его пить. Пойдемте, мистер Гренвилл, – он свистнул собакам. – Прогуляемся перед вашим отъездом. На кухне вам соберут корзинку для поезда. В Эйлсбери всего один паб, не славящийся своей стряпней.

Сентябрьское утро выдалось ветреным, но ясным. Золотые листья шуршали под ногами, а отцветающие розы роняли сухие лепестки на мраморную крошку дорожек. В старинном фонтане усадебного сада умиротворяюще журчала вода.

Усевшись на скамейку, Браун опер узловатые руки на дубовую трость так же, как это делал отец Сабурова.

– Дайте-ка мне папиросу, – приказал Браун. – Я расскажу вам одну давнюю историю.

Пыхнув голубым дымом, он откашлялся.

– Представьте молодого человека из хорошей семьи, с громким титулом, но почти без денег.

Серые глаза Брауна, спрятанные в сетке морщин, смотрели вдаль.

– Молодого человека, влюбленного так, как влюбляются всего раз в жизни, но семья девушки его не привечает, потому что у ее отца имеются более грандиозные планы на ее замужество.

Сабуров открыл рот, но приказал себе молчать. Браун вздохнул.

– Юноша все равно объясняется девушке в любви. Он готов порвать с собственной семьей и увезти девушку туда, где светские условности никого не интересуют. Только вот девушка ему отказывает, потому что она влюблена в другого. Юноша отступает, как и положено джентльмену и уходит во флот Ее Величества.

Сабуров осторожно спросил:

– И?

– Когда он готовится к отплытию в дальние широты, – невесело ответил Браун, – ему приходит письмо от девушки, умоляющей о встрече. Они видятся в Гайд—парке и девушка признается юноше в пока скрытом ото всех позоре. Она соблазнена, брошена и ждет ребенка.

– Юноша ушел в море, – утвердительно сказал Сабуров.

– Юноша был записной дурак, – зло сказал Браун, – а вы достаточно пожили на свете, чтобы не повторять его ошибки, мистер Гренвилл. Вернее, как говорил покойный Талейран, преступления.

Он тяжело вздохнул.

– Я поделился с вами этой историей, потому что без прошлого нельзя познать настоящего. Я кое-что слышал о сэре Майкле Огилви и не могу поручиться, что в его прошлом не было, – Браун поискал слово, – каких-нибудь поступков, могущих повлечь за собой непоправимые последствия. Дайте-ка мне список гостей.

Сабуров с готовностью вытащил на свет письмо мистера Синга.

– У него британский секретарь, – пробормотал Браун, – такой почерк преподают в наших закрытых школах. Я и сам так пишу, – он взглянул на Сабурова, – да и вы тоже. Мы оба птенцы Итона, пусть вы его и не закончили.

Сабуров невольно спросил:

– Но что случилось с той девушкой?

Браун опять закашлялся, затянувшись окурком папиросы.

– Ее соблазнитель все-таки на ней женился и она родила сына, а дальше, – он махнул рукой, – дальше я потерял ее из вида.

Максим Михайлович в бессчетный раз велел себе прикусить язык. Старая, как мир, история могла и не касаться его покойной матери.

– Давайте посчитаем, – велел Браун. – Сам мистер Синг, вы, сэр Майкл Огилви с леди Хелен, мисс Янг со своим партнером, французский журналист, месье Николя, лорд и леди Маккарти, его ближайшие соседи и некий немецкий ученый, мистер Зонненшайн.

– Десять человек, не включая слуг, – кивнул Сабуров, – а что касается последних, то у мистера Синга есть личный секретарь, кухарка и мальчик на побегушках. Лошади на острове не нужны, а канатная дорога работает без персонала. Вернее, она заработает, когда мы приедем.

– То есть всего тринадцать обитателей замка, – усмехнулся Браун. – Кажется, мистер Синг не суеверен, да и вы вроде в таком не замечены.

– Не замечен, – подтвердил Сабуров. – Я разыщу побольше сведений о мистере Зонненшайне. Надеюсь, что нас не ждет сражение за обеденным столом, хотя месье Николя не выглядит воинственным человеком.

Браун повертел рукой с почти стершимся синим якорем.

– Вы знаете, мистер Гренвилл, насколько обманчивой бывает внешность. Я имею в виду вашу поклонницу, растерзанную крокодилами.

Окончательно смутившись, Сабуров пробурчал:

– Да.

Под куполом читального зала Британского музея царила благоговейная тишина, нарушаемая только шелестом листов да скрипом перьев. Максим Михайлович заприметил забравшегося в дальний угол, обложившегося пирамидами книг Маркса, в буйной бороде которого сверкали серебряные пряди. Ментор европейских социалистов что—то быстро писал, близоруко склонившись над тетрадкой.

Внимательно осмотрев зал, Сабуров не увидел среди посетителей никого подозрительного. Он, впрочем, и не знал в лицо русских революционеров. Фонтанка могла следить за Марксом, но, считая, что мистер Браун склонен дуть на воду, Максим Михайлович решил положиться на удачу. Третье отделение могло и не знать, что именно он распутал секрет убийства графа Шрусбери.

– Однако там тоже сидят далеко не дураки, – Сабуров размял ноющие пальцы, – и нельзя их недооценивать.

По дороге в музей Максим Михайлович заглянул в боксерский клуб, куда он все-таки записался. После трех раундов на ринге он направился в излюбленное место отдыха джентльменов, турецкие бани на Джермин-стрит, где расторопные служители, совсем как в Петербурге, чистили костюмы посетителей и гладили их рубашки. Сабуров скучал по русской парной, однако он подозревал, что такой не найдешь даже в Ист-Энде. Его, впрочем, устраивала и влажная дымка, застилающая отделанные мрамором залы турецкой бани.

В кармане пальто Сабурова покоилась плетеная корзиночка с сочными тунисскими финиками, купленными у старинного знакомца, зеленщика на Гилберт-плейс. Торговец при встрече обычно сетовал о потере хорошего клиента, однако сегодня, завидев Сабурова, он расплылся в улыбке.

– Пригородная жизнь пошла вам на пользу, мистер Гренвилл. Вы там поздоровели.

По тону торговца было ясно, что он считает Сент-Джонс-Вуд глубокой провинцией. Сабуров и сам замечал румянец на своих когда-то впалых щеках.

– Это все прогулки с Тоби и бокс, – усмехнулся он. – Впрочем, в весе я прибавил совсем немного.

Конструкция с гирями, установленная в турецких банях, сообщила, что Сабуров теперь весит немногим больше одиннадцати стоунов.

– То есть четыре с половиной пуда, – по привычке пересчитал он. – Действительно, немного.

При его росте в два аршина и десять вершков, Сабуров мог бы позволить себе и не только финики, однако он не хотел переедать. Фрукты ждали заслуженной им чашки кофе в одной из кофеен Блумсбери, где в облаках табачного дыма восседали литераторы и журналисты.

В читальной комнате курить, разумеется, было строго запрещено. Сабуров уже узнал из справочника Берка, что лорд Джеймс Фрэнсис Кэмерон Маккарти унаследовал титул и поместье, как единственный сын своего отца. Шотландец оказался ровесником Сабурова.

– То есть ирландец, – пробормотал сыщик, – и потомок тамошних королей. Герб – красный олень с золотыми рогами, идущий справа налево. Супруга – урожденная леди Фиона Мэри Элизабет, дочь покойного герцога Мюррея.

Судя по справочнику, пара поженилась только в прошлом году. Леди Фиона оказалась совсем юной.

– Даже младше леди Хелен, – посчитал Сабуров, – той двадцать три.

Ему почти захотелось заказать новые визитки с каким-нибудь гербом.

– Например, Сабуровых, – хмыкнул сыщик. – В правой лазоревой части золотое копье, а в левой серебряной части черная орлиная лапа, держащая меч.

Он встряхнул головой.

– Все это ерунда. Лучше займись мистером Зонненшайном.

Отложив справочник Берка, Сабуров погрузился в заказанные им немецкие газеты.

Прошлый визит Сабурова в особняк сэра Майкла Огилви закончился у кованых ворот, за которыми возвышалась элегантная вилла светлого камня, выстроенная, по словам леди Хелен, самим Джоном Нэшем.

– Он в то время работал по соседству, на Ганновер-террас, – сказала девушка, – и мой дедушка заказал ему виллу. Моя покойная мать происходила из обеспеченной семьи, однако мы не аристократы, – леди Хелен улыбнулась. – Мой дедушка торговал красками и штукатуркой, а папа получил титул за научные заслуги.

Судя по размеру виллы в тихом переулке рядом с Риджентс-парком, торговля краской и штукатурками во времена великого архитектора шла бойко. Сэр Майкл Огилви оказался почти что соседом Сабурова, однако эта сторона парка считалась более фешенебельной. Британский музей лежал в каком-то получасе ходьбы на юг и сюда не доносились гудки локомотивов с ближнего Юстонского вокзала.

Провожая леди Хелен домой с театрального обеда, он простился с девушкой у освещенной газовым фонарем калитки, за которой простирался ухоженный сад, где, как гордо сказала леди Хелен, она применяла новейшие удобрения.

Сабуров опять вспомнил о гиацинтах и фиалках на парижском балконе фрейлейн Амалии.

– Хватит уже, – обругал он себя. – Лучше займись делом.

Ему, впрочем, казалось неудобным расспрашивать леди Хелен о ее лучшей подруге, мисс Клариссе Янг, история появления которой на свет, по выражению мистера Брауна, была стара как мир, и так же печальна.

– Я, правда, не знаю, что там точно произошло, – предупредил его чиновник. – Чарльз, то есть покойный маркиз Лондондерри, не любил вспоминать о той истории. Я же, по понятным причинам, предпочитал держать рот на замке, пусть маркиз и дружил с моим отцом и стал моим, можно сказать, наставником на дипломатическом поприще.

Сабуров понимал, о какой дипломатии идет речь.

– Той, что делается не за столом переговоров, хмыкнул он. – Из мистера Брауна и сейчас слова лишнего не вытащишь.

Двадцать два года тому назад любимая дочь маркиза, Аделаида, попыталась сбежать из дома.

– Вернее, из их поместья, – поправил себя Браун, – то есть одного из поместий рядом с городком Баллингарри. Там издавна находятся самые крупные угольные шахты в Ирландии, в которых у маркиза имелся интерес.

Девушку быстро нашли и вернули под крыло семьи.

– Но уже не одну, – Браун помолчал, – и никакие расспросы ни к чему не привели.

Отец отправил семнадцатилетнюю Аделаиду в лечебницу для умалишенных в Англии, где девушка умерла в родах. Маркиз Лондондерри и его жена вырастили внучку, не пожалев денег на ее образование.

– Сейчас за нее отвечает ее дядя, нынешний маркиз, – добавил Браун, – однако Кларисса, как и ее мать, отличается редкой, – он покрутил головой, – в общем, независимостью. Ирландцы все такие, хотя ее семья происходит из ольстерских шотландцев.

– Впрочем, особой разницы между кельтами нет, – добавил Браун. – Живя в Ирландии триста лет, не избежать смешения с местным населением.

Сабуров кашлянул.

– Вы думаете, что мать мисс Янг пыталась сбежать к любовнику?

Браун невесело ответил.

– Она могла бежать не к кому-то, а от кого-то. Вы не хуже меня знаете, что насилие зачастую творится именно в семье, а не за ее пределами. Взять хотя бы ваш валлийский случай, который еще раз доказывает, что кельтская кровь необузданнее нашей.

Не считая расследование бристольского дела своей заслугой, Сабуров предпочел не комментировать слова Брауна. Все началось с пропажи уважаемого местного негоцианта, а закончилось выловленной из гавани отрубленной головой мистера Эллиса и арестом его любовницы, называвшей себя Озерной феей. Бывшую фею тоже надежно заперли в психиатрической лечебнице, однако Сабуров считал девушку только орудием убийства. Он, впрочем, понимал, что признание умалишенной не примет во внимание ни один суд.

– И никто не арестует сына мистера Эллиса, – хмыкнул он, – а ведь именно он стоял за всем делом.

Бронзовый колокольчик приятно зазвенел и за калиткой послышались легкие шаги. Леди Хелен носила дневное платье сиреневого шелка.

– Заходите, мистер Гренвилл, – улыбнулась девушка. – Мы с папой вас ждем.

Распахнув перед Сабуровым дверь, сэр Майкл Огилви заметил:

– Как я уже говорил, британское правительство не особо ценит науку. Благодаря мистеру Сингу, я получил мастерскую на верфях, а что касается моего домашнего кабинета, – физик повел рукой, – то, как выражались римляне, feci quod potui.2

– Faciant meliora potentes,3– пробормотал Сабуров, оглядывая строение, когда-то служившее каретным сараем.

– У нас нет экипажа, – словно услышав его, сказал ученый, – c подземной железной дорогой, омнибусами и кебами я считаю расходы на лошадей и кучера совершенно необоснованными. Мой покойный тесть держал выезд, однако те времена давно миновали.

За чаем, поданным в неожиданно изящной гостиной, Сабуров услышал историю возвышения скромного торговца красками, мистера Джозайи Ньютона, дедушки леди Хелен, превратившегося из ист-эндского мальчишки в миллионера и почти что баронета.

– Он, впрочем, не стал покупать титул, – усмехнулся сэр Майкл. – Мистер Джозайя утверждал, что в палате лордов и так протирается немало штанов и лучше оставаться честным олдерменом и членом корпорации лондонского Сити. Человек он был прямой и едва я начал ухаживать за матерью Хелен, – ученый кивнул на дочь, – как мистер Ньютон поинтересовался моими планами.

– Я тогда был чужаком в Лондоне, а его семья жила в Сити со времен незапамятных и даже вроде бы имела отношение к сэру Исааку Ньютону, хотя Хелен считает, что ее дед все придумал.

Девушка звонко рассмеялась.

– Дедушка любил на досуге сочинять всякие сказки, а я слушала его, развесив уши. Он меня баловал, потому что я была его единственной внучкой и к тому же рано лишилась матери.

На обтянутой шелковыми обоями стене гостиной, рядом с дагерротипом мистера Джосайи и его жены, одинаково кругленьких и уютных, висел портрет молодой женщины в старомодной шляпке, с корзинкой фиалок. Леди Хелен напоминала мать как две капли воды.

– Только у нее рыжие волосы, – Сабуров исподтишка взглянул на девушку, – потому что у сэра Огилви есть ирландская кровь.

– Кажется, вы родились в Дублине, сэр Майкл? – Сабуров вспомнил прочитанные им газетные статьи.

Отрезав себе здоровый кусок лимонного кекса, ученый кивнул.

– В тамошних трущобах, мистер Гренвилл. Мои родители перебивались с хлеба на воду, но, когда они присоединились к плимутским братьям, нам стало полегче, потому что община помогла отцу открыть мастерскую. Он отправил меня в школу, а дальше я пробивал себе дорогу сам.

Судя по крепким стенам каретного сарая и чисто выметенному каменному полу, сэр Майкл не гнушался работать руками.

– Кладку я привел в порядок, – заметил ученый, – потому что после смерти тестя здесь все разваливалось, а что касается вашего вопроса о солнечной энергии, – он протянул руку наверх, – то посмотрите сами.

В сарае устроили деревянные антресоли для библиотеки. На единственном не занятом шкапами пятачке возвышалась металлическая конструкция, смахивающая на увиденную Сабуровым на иллюстрации машину, созданную французом месье Мушо. Устройство, преображающее солнечный свет в пар, согласно статье, могло напечатать за час полтысячи выпусков газеты.

– Мистер Мушо получает полное финансирование своих проектов от французского правительства, – кисло сказал сэр Огилви, – а теперь, как видите, солнцем заинтересовались и немцы. Я о мистере Зонненшайне говорю.

Ученый подмигнул Сабурову.

– Он не случайно едет в замок. Немец решил, что с его фамилией энергия нашего светила будет к нему благосклонна и мистер Синг поддержит его коммерческие планы.

Поднявшись по лестнице, физик позвал Сабурова:

– Идите сюда. Я встречался с месье Мушо до войны и он объяснил мне принципы работы машины. Хотя и так все понятно.

Сэр Майкл повернул к Сабурову раструб.

– Вогнутые зеркала собирают солнечный свет и фокусируют его на котле с водой, а дальше все просто. Я построил генератор, чтобы варить здесь яйца, потому что за работой я забываю о еде.