Тридцать три жизни

– Представьте мир негативов, где белое – это черное, а черное – это белое. И вот на сцене живет мир негативов, живет во временном состоянии, в ожидании того, что рано или поздно этот мир будет перепечатан в позитивный, изменив цвета на противоположные.

– Это действительное новое видение сцены. Вы упомянули людей с повышенным телесным содержанием. Как они вписываются в это представление? Ведь тут могут быть чисто технические трудности: танцор может быть не в состоянии поднять и пронести по сцене партнершу, которая весит триста фунтов.

– Это гениальный вопрос! Он обнажает всю глубину человеческих стереотипов.

– Поясните.

– Конечно. Вы когда-нибудь задумывались, почему танцор-мужчина носит женщину по сцене? Что это символизирует? Мужчина как бы поднимает женщину над собой, ставит на пьедестал, но по сути он ее физически подавляет. Женщина, с другой стороны, – это муза, анима мужчины, его творческое начало; женщина вдохновляет мужчину на творчество, подвиги. Как можно показать это визуально, в танце? Понимаете, к чему мы подходим? Это женщина должна поднимать мужчину, а мужчина – парить над сценой в руках женщины! Поэтому балерина должна быть не маленькой легонькой пушинкой, а иметь физические возможности, чтобы поднять мужчину и легко пронести его по сцене.

– Это может привести к измельчению мужчин в балете: танцоры будут, как вы выразились, маленькими и легонькими пушинками.

– Безусловно, такая тенденция возможна, но она будет ограничена тем, что в танцах, где участвуют двое мужчин, которые по очереди выполняют поддержки друг друга, им потребуется физическая сила для исполнения своих партий. Это будет саморегулирующаяся система.

– А две женщины будут поддерживать друг друга?

– Конечно. Это отражение действительности.

– Тогда вопрос. Если балерину размера «плюс сайз» не может поднять мужчина, то как ее сможет поднять другая женщина?

– Вы зациклились на устаревших стереотипах! Предоставьте это балетмейстерам. Сцена может быть такова: группа балерин размера «плюс сайз» держит платформу на плечах или руках. На платформе танцуют мужчины или женщины – или и те, и другие. Своего рода Атланты или Кариатиды.

«Балеты долго я терпел…» – пронеслось в голове Чаадаева.

Время ланча закончилось, а с ним – и сэндвич. Но отсутствие новостей никак не заканчивалось.

В кабинет без предупредительного доклада секретарши вошли два прямоугольных человека и представились как агенты ФБР.

– Чем я могу быть вам полезен? – с некоторым недоумением спросил Чаадаев.

– Вы Питер Чадвик, он же Пиотр Чадэв? – спросил один из агентов, зная ответ на вопрос.

– Нет, – коротко ответил Чаадаев.

– То есть как «нет»? Предъявите ваши документы, – всколыхнулись оба прямоугольных агента.

– Я Петр Чаадаев, – невозмутимо ответил Чаадаев, – и Чадвик – это мое неофициальное имя. Меня так называют на работе – просто не могут нормально выговорить мое настоящее имя.

– Мы не советуем с нами шутить, – отозвался один из агентов Бюро.

– Какие тут могут быть шутки! Чем я могу быть вам полезен, господа?

– Есть серьезные основания полагать, что вы являетесь…

Тессера, в которой Петр Яковлевич Чаадаев оказывается в федеральной тюрьме под следствием ФБР

– Господин Чадвик, вы являетесь агентом иностранного государства и не уведомили об этом правительство Америки, а это федеральное преступление, – глядя прямо в глаза Петру Яковлевичу, сказал следователь.

Чаадаев, не отводя глаз, ответил без особого энтузиазма:

– Первый раз – это трагедия, второй раз – больше комедия. Агентом какого государства я являюсь? Ну пожалуйста, скажите, что Японии!

– Нет, не Японии, а России, – раздраженно сказал следователь.

Ему было лет под сорок, подтянутый, с буграми мышц под белой рубашкой, через которую просвечивалась белая футболка. Большая лысина подчеркивала квадратность черепа. Квадратная голова сидела на квадратных плечах. «Какие они здесь все квадратные! Квадратура круга, заточенные тупые углы, угловая порука…» – подумал Чаадаев.

– Царь бы очень обрадовался, когда бы узнал, что я являюсь агентом России. Это была бы серьезная защита от обвинений в ненависти к России. Но, к сожалению, я никакой не агент. Я простой служащий на Уолл-стрит, пусть и не совсем простой – так, средней руки.

– Какой царь? О чем вы говорите? Вы издеваетесь? Или пытаетесь прикинуться умалишенным? – почти прокричал следователь.

– Николай I. Как раз он и объявил меня умалишенным.

– Мы пробили все ваши данные, все открытые и закрытые файлы: на вас нет информации. Вы возникли словно из ниоткуда. Как вы появились в Америке? Как инфильтрировались в общество? Но я должен заметить, что вас подвело русское разгильдяйство. Какой-то умник записал ваш год рождения как 1794-й, а вы даже не исправили этого. В каком году вы родились?

– Сразу много вопросов… По порядку. Когда я родился, компьютеров не было. Как я появился в Америке, я не знаю: в этой жизни я всегда был в Америке. Что касается года, то, насколько мне известно, я действительно родился в 1794 году.

«Вот сейчас начнется самое интересное…» – мысленно вздохнул он: – «Как в 1794 году? Вы же понимаете, что это невозможно! Вам же тогда должно быть двести двадцать пять лет!»

– Как в 1794 году? Вы же понимаете, что это невозможно!

– Почему?

– Вам же тогда должно быть двести двадцать четыре года!

– Двести двадцать пять, – поправил Чаадаев.

– Тем более! Это абсурд. Не прикидывайтесь! Говорите, в каком году вы родились!

– В 1794 году. Так говорят мои документы.

– Прекратите, слышите? Говорите, в каком году вы родились, – настоятельно и громко сказал следователь.

– Вот вы – вы в каком году родились? – ответил вопросом на вопрос Чаадаев.

– Это не имеет к делу никакого отношения. И вопросы здесь задаю я! Мой день рождения для вас – это секрет. Это вы понимаете, как разведчик.

– Дело в том, господин следователь, что ваш день рождения – для вас тоже секрет, – хмуро заметил Чаадаев. – Вы предполагаете, что родились в 1980 году, основываясь на бумажке, которая называется свидетельством о рождении. Но эту бумажку могли перепутать, или ваши родители по какой-то причине решили изменить дату вашего рождения. Вы не были свидетелем своего рождения – вы просто доверяетесь бумажке.

«Откуда он знает, что я родился в 1980 году? Что это? Просто совпадение? Или он располагает какой-то внутренней информацией?» – пронеслось в голове следователя, но он тут же успокоил себя: – «Конечно, совпадение».

– Просто отвечу вам, чтобы прекратить этот абсурдный разговор. Может быть, дата моего рождения на самом деле другая, мне точно неизвестная. Но я знаю точно, что родился не в восемнадцатом или шестнадцатом веке, – язвительно заметил квадратный следователь.

– Я не могу быть настолько уверенным. Со мной в жизни происходят странные вещи, – неопределенно ответил Чаадаев.

– Сколько вам лет? – задал прямой вопрос дознаватель.

– Шестьдесят, – просто ответил Петр Яковлевич.

– Значит, вы родились в 1960 году, – подвел итог довольный собой следователь.

– Конечно. Если предположить, что я меняюсь во времени. А если я не меняюсь, а меняется время? И последние сто шестьдесят четыре года мне все время шестьдесят?

– Мне чем-то даже нравится ваша игра. Забавно! Но как профессионал вы должны понимать, что эта игра долго продолжаться не может. Надо будет отвечать на вопросы, – уверенно сказал следователь.

– Конечно, надо будет, – согласился Петр Яковлевич. – Но есть вопросы, на которые очень трудно ответить, почти невозможно. Например, зачем ваш шестнадцатилетний сын курит марихуану, пьет спиртное и плохо учится в школе? Простой вопрос, а как на него ответить?

Следователь замер, насупился, отчего сделался еще более квадратным и, угрюмо уставившись на Чаадаева, медленно выдавил из себя:

– Так вы утверждаете, что родились в 1794 году?

– Да. Утверждаю.

– И вы не считаете это опиской или ошибкой?

– Нет. Это сущая правда.

– Хорошо. Пусть будет так. Возьмите с собой в камеру бумагу и ручку и в камере все опишите: как так получилось, что, родившись в восемнадцатом веке, вы оказались в двадцать первом. Хорошо? А завтра мы все обсудим.

– Хорошо, – просто согласился Петр Яковлевич.

Тессера о сексуальной революции

Запись, сделанная Петром Яковлевичем Чаадаевым в федеральной тюрьме Нью-Йорка

Почему империи гибнут от сексуальных революций? Римская империя, Французская монархия, Европа уже дошла, Омегика на подходе… Ну, а самая древняя записанная история – это секс-революция Содома и Гоморры.

В чем конфликт сексуальной революции? Классовое противоречие? Влияет ли бедность на секс-революцию? «У меня было такое бедное детство, что из игрушек была только моя собственная пиписька!» Нет. Эти революции начинаются чаще сверху: от аристократов, богачей, правителей. Беднота продолжает играться со своими пиписьками.

Но и с богатыми все непросто. Полюбили друг друга принц и принцесса, оба молодые и красивые. Но случилось это не в сказочном королевстве, а в Саудовской Аравии. Принцессу Мишааль за «прелюбодеяние» расстреляли в присутствии ее возлюбленного, а ему, сыну дипломата, Халеду, отрубили голову с пятого удара. И это в двадцать первом веке, когда люди думают о полетах на Марс!

Простой вопрос: зачем это мракобесие и ненависть против сексуальной жизни? Зачем женщинам отрезают клиторы? Зачем убивают и мучают из-за секса? Вопрос, который создает революционную ситуацию.

Призыв революции – «Прекратите убивать людей и раздайте им столько оргазма, сколько они хотят! Пусть оргазм будет безграничен и вездесущ! Для всех: молодых, не очень молодых, совсем немолодых, голубых, бурых, каких угодно по цвету и интересам! Да здравствует оргазм для всех! Без страха и кровопролития. Оргазм в равенстве, равенство в оргазме!»

Звучит здорово и привлекательно. Но это популизм. Раздача оргазма, как раздача денег, обесценивает объект. Вырвавшийся на свободу оргазм пожирает людей, и все начинается сначала.

Значит, нужна мораль? Правила сексуальных отношений?

Жил-был в азербайджанской деревушке в Грузии вдовец – не такой уж и старый, потому что приглянулась ему вдова, тоже не такая уж и старая. Взял этот вдовец и написал вдове письмо, к котором предложил сойтись поближе. Мол, мы оба одиноки, супруги наши отошли в мир иной, давай скрасим наши оставшиеся одинокие дни на этой земле. Вложил он это письмо между двумя камнями, что означало «все, что происходит между нами, пусть останется между этими камнями», и подбросил его вдове.

Женщина побежала к селянам, родственникам, стала возмущаться – может быть, таким образом хотела похвастаться, но бедного вдовца схватили, привязали к дереву, всячески оскорбляли, зажигалкой подпалили усы. Дети сказали, что он опозорил всю семью и теперь, когда он умрет, его похоронят отдельно от матери.

Сексуальное влечение по силе уступает только голоду. Это эволюция. Жизнь должна продолжаться. Абсолютно иррациональное влечение, которое не признает морали, правил, предрассудков. Мораль оборачивается лицемерием. Потому что глубинное желание не уходит – оно живет взаперти и в тесноте сознания ждет случая, любого повода, чтобы выйти наружу. Именно поэтому существуют проститутки – в них всегда есть потребность.

Блудница Рахаб жила в Иерихоне – в городе, где жили ее родители и родственники. Ее положение в городе было самым низким. Можно предположить, что она стала блудницей не по своему выбору, а по стечению несчастливых обстоятельств. И уважаемые жители Иерихона шастают к ней удовлетворить похоть! А иначе как она может быть блудницей? Но однажды зашли к ней скауты Иешуа. Они зашли, чтобы укрыться от преследования, к самой униженной и раздавленной, и она их не выдала, спасла. Тем самым обрекла весь город – грудных младенцев, стариков, молоденьких девушек, воспитанных в стенах родного дома и не видевших незнакомцев, беззубых старух – на смерть. Не осталось ни одной души – даже всю скотину вырезали захватчики. Пощадили только блудницу Рахаб и ее семью. Так Рахаб отплатила городу, который сделал ее блудницей.

Тессера об инквизиции

– Питер, меня зовут доктор Сэлинджер, я психолог. Я должен сделать заключение о вашем душевном состоянии. Я судебный эксперт, – ровным голосом сказал чернокожий человек в тонких металлических очках.

– Я просил вас написать о том, как получилось, что вы родились в 1794 году, а вы написали про оргазм и революцию. Поэтому я пригласил психолога, – напрямую сказал квадратный следователь.

– Психолог и следователь – какое интересное сочетание! Вам кажется ненормальным, что я родился в 1794 году, а то, что меня без всяких оснований обвиняют в том, что я русский шпион, – нет. И вы как психолог пришли помочь этому следователю разобраться в дате моего рождения, – обратился Чаадаев к чернокожему, – но при этом вас совершенно не волнует, что меня обвиняют безосновательно.

– В мою задачу не входит установление истины по определенному делу. Моя задача – выяснить, являетесь ли вы адекватным человек и говорите ли правду, когда отвечаете на конкретный вопрос.

– То есть вы своего рода детектор лжи. Только субъективный. Вы оцениваете, как я отвечаю на вопрос, мои жесты, смотрю ли я в глаза, начинаю ли чесать ухо, нос, ерзать на стуле… Но значит ли это, что если на вопрос, являюсь ли я русским шпионом, я отвечу «нет», и вы не увидите признаков вранья, то вы скажете этому типу: «Нет, он не шпион»?

– Я скажу ему, что либо вы действительно не шпион, либо очень профессиональный шпион, который умеет себя контролировать, – отозвался психолог.

– И какова вероятность одного или другого? – спросил Чаадаев.

– Пятьдесят на пятьдесят, – цинично ответил психолог.

– Дешевле было бы подбросить монетку. Орел или решка – вероятность пятьдесят процентов.

Квадратный следователь наблюдал за происходящим, с трудом сдерживая раздражение.

– Вы утверждаете, что родились в 1794 году? – неожиданно спросил психолог.

– Я не помню, в каком году я родился, но мои документы показывают, что я родился именно в этом году, – ответил Чаадаев, глядя в глаза психологу.

– Вы же понимаете, что этого не может быть? Какое у вас объяснение, почему дата вашего рождения записана как 1794 год? – спокойным голосом спросил психолог.

– Скорее всего, потому что я родился в 1794 году, – в тон психологу ответил Чаадаев.

– Но это неправда, – уверенно ответил психолог.

– А вы всегда ищете правду? Или только тогда, когда вам это выгодно? – спросил подследственный.

– Я ищу правду, когда она нужна правительству Омегики, – очень сдержанно ответил психолог.

– А если правда невыгодна правительству Омегики?

– Правда всегда выгодна.

– Зачем вы носите очки без диоптрий? – просто спросил Чаадаев.

Черный психолог сидел, наклонившись вперед, опершись локтями на стол. Он откинулся назад, к спинке стула, правой рукой нервно поправил очки, левой провел по волосам и быстро глянул на сидящего у края стола следователя. Тот в недоумении переводил взгляд с подследственного на коллегу.

– С чего это вы взяли? – холодным тоном спросил психолог. – У меня близорукость.

– Когда белый человек врет, то иногда краснеет. А если черный даже и покраснеет, то это никто не заметит, – с легкой иронией сказал Чаадаев.

– Да ты сволочь, расист! – вдруг прокричал квадратный следователь, вскакивая со стула.

– Легко быть праведником, когда тебе ничего не угрожает, а даже, наоборот, эта праведность хорошо оплачивается. За двести двадцать пять лет я видел это много раз. Это один из уроков. Что я такого сказал, что дает вам основание говорить, что я расист? Я заверю вас, что я не расист. Мой лучший друг – черный, он потомок африканца, по виду он был африканец. Если бы он жил в Омегике, то считался бы афроомегиканцем, но поскольку он жил в России, то считается русским поэтом всех времен, создателем современного русского языка и прочее, прочее, прочее.

Следователь и психолог переглянулись. Первый кивком головы пригласил второго выйти.

– Слушай, он или явно не в себе, или ведет очень интересную игру. Дай заключение, что он в группе риска суицида. Мы поместим его под спецнаблюдение. У нас для этого есть камера – последний писк науки: лазерные сенсоры для температуры тела, освещения, движения воздуха. Там если ты даже не был суицидальным, то станешь им. Он станет более сговорчивым, и никакого насилия, – раздраженно предложил следователь.

Психолог задумчиво поправил очки:

– У него, похоже, состояние психотической конфабуляции. Может сделать что угодно, включая суицид. Я дам заключение.

– Ну и славненько…

Тессера, в которой Петр Чаадаев пребывает в специальной камере федеральной тюрьмы

«Нагота человека – это особое состояние души. Самое первозданное состояние с момента изгнания из рая. Человек голым занимается любовью – так тоньше чувствуется тело партнера, открываешься сам и захватываешь кого-то в себя. Суть есть плоть едина. Но когда вот так, голого – в камеру, на клеенчатый матрас, без одеяла, укрыться-прикрыться нечем – для чего? Понятно, для чего… Чтобы подавить, чтобы почувствовал себя обнаженным и беззащитным, как яйцо без скорлупы. Нельзя поддаваться. Впрочем, они тоже не дураки: температура в камере чуть ниже, не холодно, но и не комфортно, постепенно нагота чувствуется сильнее, еще больше хочется чем-то прикрыться. Сквозняка нет, но едва ощутимое тихое движение воздуха уносит частички тела из камеры в вытяжку, и тебя становится все меньше и меньше. Постоянно что-то происходит – что-то неожиданно громкое. Отрывает от мыслей, не дает ни заснуть, ни сосредоточиться. Вот где-то как будто загремела железная кованая дверь… Чушь собачья: здесь нет таких дверей! То вдруг по громкоговорителю начинают объявлять всякий бред о правах заключенных. И свет, яркий свет бьет через закрытые веки. Открываешь глаза – яркого света нет, закрываешь – пробивает веки. Мозг от постоянной стимуляции воспаляется, становится как чирей, начинает пульсировать, вот-вот прорвется и гноем вытечет наружу, пробуравив ход из черепной коробки. Нельзя сдаваться!

Итак, нагота. Почему? В раю нагота была естественным нормальным состоянием. Почему, вкусив яблока, прародители застеснялись наготы? Теперь у более-менее культурных племен скрывать наготу нормально, а обнажаться – позорно; только у племен примитивных нагота нормальна. Еще во время сексуальной революции, то есть перед самой смертью цивилизации, нагота поощряется. В чем смысл познания стыда наготы? Прародители прошли искушение… Искушение, вкушение, кушанье, искус, вкусить – все вертится вокруг вкуса. Познали добро и зло через вкус, через плоть… Плоть и плод – по сути одно слово, но расщепившееся во времени. Вкусив плод, они воплотились. А воплотившись, они испугались плоти, потому что она стала явной демонстрацией обмана, как несмываемая краска на взломщиках. Эту самую плоть захотелось куда-то запрятать, избавиться от нее или хотя бы прикрыть от мира. А голый человек – как пойманный за руку вор…»

– Его надо выводить оттуда. Пока он еще держится.

– Куда? На данный момент Непрерывность изменила форму, надо ждать.

– Выведи его в более дальнее прошлое, пусть будет бесплотен на время. А потом вернем его обратно.

– Слушаюсь. Куда в прошлое его вывести?

– Отправь его к маленькому Ибрагиму. Его оторвали от семьи. Он, бедный, совсем потерян и испуган. Его нужно поддержать и успокоить, приласкать. Отправь его к мальчику ангелом.

– Слушаюсь.

– Петр, убери руки от глаз.

– Не могу, свет пробивается через веки и жжет глаза.

– Не бойся, убери руки и, не открывая глаз, всмотрись в свет, впусти его.

– Боюсь.

– Не бойся: подставь глаза под свет, не сопротивляйся, открой ему все внутри себя, пусть он тебя наполнит, зальет, выплеснется из тебя.

– Больно… Глаза…

– Терпи. Только секунда. Ну как?

– О Боже, как легко! Что это? У меня нет тела, совсем. Во мне нет движения, нет ощущения тепла или холода, нет страха. Я – это все. И ничего. Какое блаженство!

– Петр, иди к маленькому Ибрагиму и успокой, поддержи его. Ему страшно и одиноко, разбойники украли его из семьи. Расскажи, что его ждет – это его утешит.

– А кто этот Ибрагим? Что его ждет?

– Это прадедушка твоего лучшего друга.

Мальчик сидел, забившись в угол, в маленькой темной комнатушке в трюме корабля. С ним было несколько женщин, которые сбились в кучку, прижавшись друг к другу, потому что не было свободного места. Женщины сидели с закрытыми глазами, закутавшись в свои накидки, платья. Кто-то монотонно мычал на одной непрерывной ноте. Весь мир ритмично качался вместе с бортом корабля

Мальчик прижал колени к груди, уткнувшись в них лицом. Он не хотел видеть ничего вокруг, но даже если бы он и захотел, то не смог бы: в трюме стояла кромешная тьма. Мальчик пытался вспомнить, сколько шагов от его дома до маленького озера на окраине поселения. Теперь он никогда не увидит это озеро, не увидит, родителей, маленькую сестренку и старшего брата. Чужие люди схватили его прямо у дома, избили, увезли, продали османам. Если бы все вернуть! Опять домой…

– Ибрагимушка, не бойся, – услышал мальчик совсем рядом. Он вздрогнул, открыл глаза, но вокруг была только темнота.

– Кто ты? Где ты? – позвал мальчик.

– Я здесь, перед тобой. Посмотри внимательнее, – приказал голос.

Ибрагим всмотрелся в темноту и действительно увидел неясную фигуру, от которой исходил только ему видимый свет.

– Ты кто? – повторил удивленный мальчик.

– Я посланник. Я пришел успокоить тебя и сказать, что все будет хорошо.

– Я хочу домой, – жалобно попросил мальчик.

– Не бойся. Ты никогда не вернешься в Африку, но увидишь мир, станешь известным и богатым, будешь крестником императора. Твой правнук будет веками почитаться на родине почти как божество. И твое имя будет вписано в историю этой страны. Ты только ничего не бойся!

– Я не боюсь, я просто хочу домой. А где моя новая родина?

– Очень далеко от Африки. Зимой там бывает много снега, люди одеваются в теплые меховые шубы, чтобы выйти на улицу, а дома греются у огня.

– А что такое «снег»?

– Это холодный-холодный песок, который от тепла превращается в воду. А летом люди гуляют по лесам и полям и купаются в озерах и реках.

– И не боятся крокодилов?

– Там нет крокодилов. Нет львов. Но есть волки и медведи.

– Какая чудна́я страна! – удивился мальчик.  – А кто там живет? Черные или османы?

– Не черные и не османы. Обычные белые люди. Ты будешь единственным черным на всю страну.

– Тогда мне будет одиноко, – посетовал мальчик на свое будущее.

– Не больше, чем в Африке. Человек всегда и везде в какой-то степени одинок, но так он остается самим собой, хотя одиночество – это родная сестра смерти. Но у тебя будут жена, дети, друзья. Все будет. А теперь закрой глаза и отдохни. Тебе еще понадобятся силы.

– Не уходи, мне хорошо с тобой! – попросил Ибрагим.

– Закрывай глаза. Я еще побуду здесь.

Чаадаев посмотрел на женщин, сидящих кучкой. Он простер руки над их головами и произнес: «Да благословит вас Господь!»

Надзиратели вошли в камеру, чтобы увести Петра Яковлевича на допрос. Петр Яковлевич лежал неподвижно и не реагировал ни на голос, ни на потряхивание за плечи. Только редкий плавный пульс в сонной артерии говорил о том, что в этом теле есть энергия жизни.

– Включай оранжевый код! – крикнул один надзиратель другому.

В коридоре зазвенел грубый звонок. В камеру вбежали люди.

– Ты не должен был благословлять женщин. Это не входило в твою задачу.

– Почему?

– Много вещей недоступны человеку. Хоть ты и был в облике ангела, ты не ангел, а человек. А у человека в сердце сострадание, которое не несет в себе здравого смысла. Пора возвращаться – тебя уже хватились.

– Ты что, опять чудишь? – спросил квадратный следователь, с усмешкой глядя на еще толком не пришедшего в себя Чадвика-Чаадаева.

– Нисколько.

– Видишь, какое дело… Ты будешь находиться под наблюдением из-за опасности суицида и останешься в этой камере, пока такая опасность не пройдет, поскольку ты сумасшедший или прикидываешься таковым. То есть пока ты нам не скажешь, какой твой год рождения, как ты появился в Штатах, как русские провели тебя так незаметно для наших служб, – вкрадчивым тоном сказал следователь.

– А что мне делать, если я не шпион?

– Да? А где все твои данные о проживании в Омегике до настоящего момента? Ты как будто появился из ниоткуда! Странно, да?

– Немножко. Но надо снять шоры с глаз и допустить возможность того, что в мире могут происходить странные вещи.