Внедроман 2

– С секретаршей понятно. А кто же исполнит роль Людмилы Прокофьевны? Только не Катя – слишком молода для начальницы.

Михаил слегка удивлённо приподнял бровь, затем внимательно посмотрел на Ольгу и улыбнулся с тонким прищуром:

– Тут даже обсуждать нечего. Оля, ты – единственная женщина, которая сможет убедительно изобразить начальственную строгость, скрывающую пылкую страсть. Людмила Прокофьевна – это ты, без вариантов.

Ольга распахнула глаза, будто такая перспектива была неожиданной, но уголки её губ тут же дрогнули в улыбке. Она поправила волосы и с притворным сожалением вздохнула:

– Конечно, Миша. Кто ещё сыграет суровую начальницу, мечтающую о любви на рабочем месте? Видимо, я слишком часто хмурюсь при твоём появлении.

Очередной взрыв смеха не дал Михаилу возможности ответить, и комнату снова наполнил весёлый шум. Однако вскоре веселье стихло, уступив место лёгкой задумчивости. Тишину нарушил Алексей, задумчиво постучав пальцем по столу:

– С Верочкой и Людмилой Прокофьевной разобрались. А кто будет Новосельцевым? Персонаж-то ключевой, не поручим же его кому попало.

Сергей, продолжая машинально перебирать деньги, пробормотал что-то невнятное, а Катя задумчиво водила пальцем по скатерти, будто решая судьбу кастинга. Вдруг лицо Алексея озарилось восторгом:

– Подождите-ка… У меня есть кандидат! Мой бывший учитель истории, Дмитрий Андреевич Тюрин. Он идеально подходит: возраст, кроткий характер, советский интеллигент – чуть помятый, но очень настоящий.

– Учитель истории? – прищурился Михаил. – Лёша, ты уверен, что он потянет такую роль?

Алексей решительно отмахнулся от сомнений:

– Абсолютно! Дмитрий Андреевич – стеснительный, рассеянный, интеллигентный. Настоящий Новосельцев! Ему даже играть не нужно – достаточно просто быть самим собой и немного удивляться происходящему.

Компания улыбалась, представляя эту картину. Сергей перестал считать деньги и подтвердил коротким кивком:

– Действительно, может сработать. Получится совершенно натуральный Новосельцев – без пафоса, один чистый стыд и неуверенность.

Алексей, почувствовав поддержку, окончательно воодушевился:

– Лично поговорю с Дмитрием Андреевичем. Завтра поеду и всё ему объясню. Убедить не составит труда, особенно если скажу, что роль ему идеально подходит.

Все снова рассмеялись, а Ольга, притворно возмутившись, заметила:

– Значит, мне предстоит интимный роман с бывшим учителем истории? Прелестно! Теперь боюсь в школу заходить – у меня же там сын учится, вдруг дразнить будут.

– Не переживай, Оль, ты и так уже легенда! – парировал Алексей, рассмешив её ещё сильнее.

Когда смех немного стих, Михаил решительно встал, взял со стола несколько купюр и, встряхнув плечами, заявил с воодушевлением:

– Итак, товарищи, идея утверждена. Пора действовать! Я отправляюсь на овощебазу к Владимиру Фёдоровичу. Там, небось, уже заждались кабачки, грезящие о большой кинематографической судьбе.

– Миш, ты хоть кабачки помягче выбирай, – вставил Сергей, – а то актёры жаловаться будут.

Веселье не утихало, пока Михаил не исчез за дверью, попрощавшись театральным жестом. Он оставил за собой ощущение эйфории и предчувствие чего-то по-настоящему великого и одновременно абсурдного. Друзья продолжали обсуждать детали будущих съёмок, не подозревая, что их шутки скоро станут реальностью нового приключения.

На овощебазу Михаил приехал ближе к полудню. Солнце успело разогреть асфальт до липкости. Высокие массивные ворота встретили Михаила скрипом, полным усталой настороженности, словно давно уже отвыкли открываться перед кем-то.

Михаил оглянулся в поисках помощи, но, как это обычно бывает в подобных местах, никого рядом не оказалось. Недолго думая, он упёрся плечом в створку, которая с неохотой поддалась, пропуская его внутрь овощного царства.

Из-за ящиков с капустой навстречу вышел Владимир Фёдорович – человек внушительного роста, лет пятидесяти с хвостиком, с глазами, которые читали собеседника быстрее, чем тот успевал понять самого себя. Его галстук комично застрял в молнии ватника, что странным образом сочетало офисную серьёзность с пролетарской простотой.

– А-а-а, Михаил! – Владимир Фёдорович протянул руку, улыбнувшись так, будто встречал старого знакомого, которому вчера одолжил деньги и теперь ждёт возврата. – Какими судьбами? На складской инвентарь поглазеть пришли, или решили меня в сценарий вставить?

Михаил улыбнулся, пожимая протянутую руку:

– Нет, Владимир Фёдорович, никаких сценариев. Просто подумал, может, найдётся у вас подходящее помещение для небольшого… культурного проекта. А ваша реакция на премьере – помню до сих пор. Вы тогда первым и громче всех смеялись.

– Было дело, – кивнул директор, пожимая плечами. – Признаюсь, кое-какие эпизоды даже вдохновили. Правда, жена всю неделю после этого подозрительно смотрела и допытывалась, почему я вдруг на овощебазе задерживаться стал. Чуть не подвели вы меня, Михаил.

Оба рассмеялись, направляясь к административному корпусу. Кабинет директора располагался в самом центре овощного мира, в небольшом здании, строгом и нелепом одновременно. Внутри пахло солёными огурцами, машинным маслом и густой бюрократической тоской. Радиола тихо хрипела голосом Марии Пахоменко про девчонок, стоящих в сторонке, которых здесь сроду не бывало.

Владимир Фёдорович жестом указал Михаилу на старое кресло, которое, похоже, скучало по советским трудящимся и лекциям о трудовой дисциплине.

– Так что же, Михаил, – директор положил руки на стол, как врач перед диагностикой. – Чем могу быть полезен, какие подвиги планируете совершить на моей овощебазе?

Михаил наклонился вперёд, понизив голос до доверительного тона:

– Нужен ангар с высоким потолком, чтобы кадры были широкие и размах чувствовался. И минимум свидетелей, сами понимаете: творчество – дело тонкое, не всякий зритель поймёт.

Директор медленно кивнул, выдержав небольшую паузу, хотя в глазах уже читалось полное понимание:

– Есть такой ангарчик, номер три. Правда, предупреждаю сразу: уже лет пять служит культурным центром местным крысам и сквознякам. Но потолок высокий, а свидетелей – только крысы и сторож Васька. Впрочем, он надёжный человек – никому ничего не расскажет, потому что всё время спит.

Михаил довольно улыбнулся, показывая, что условия его устраивают:

– Отлично! Крысы нам не помеха, а Ваську будить не станем. Главное, пусть не удивляется, если проснётся и увидит что-то необычное среди овощей.

Директор усмехнулся и чуть наклонился вперёд:

– Тогда условия простые. С вас – коробка финского кофе, бутылка армянского коньяка и еженедельный просмотр ваших, скажем так, художественно-философских творений. Мне тоже после трудового дня необходим культурный досуг.

Михаил, не раздумывая, протянул руку:

– Владимир Фёдорович, договорились. Будете нашим постоянным зрителем и первым критиком.

Директор крепко пожал руку и подмигнул:

– Учтите, Михаил, такой кинематографической судьбы наша овощная база ещё не знала. Не разочаруйте уж меня!

– Не разочаруем, – серьёзно ответил Михаил, подмигнув в ответ и направляясь к выходу из кабинета.

Оказавшись на улице, Михаил вдохнул полной грудью, чувствуя себя героем маленького дипломатического триумфа. Он остановился перед дверями ангара №3, внимательно их оглядел и произнёс задумчиво, с лёгкой иронией:

– Готовьтесь, милые кабачки и морковки, скоро станете звёздами советского кино. Главное, чтобы крысы по старой дружбе не потребовали процент от прибыли.

Решительно толкнув тяжёлую металлическую дверь, Михаил шагнул в полутёмный, холодный мир, где овощи и эротика должны были впервые слиться в абсурдном и дерзком союзе.

Ржавые петли двери отозвались резким, почти неприличным визгом, нарушив тишину промышленной окраины. Михаил вошёл в ангар, воздух которого был густ от земли, картофельной пыли и чего-то ещё – влажного, первобытного и живого.

Официальная версия осмотра ангара для людей несведущих, но проверяющих: поиск локации для агитационного фильма о трудовых подвигах. Настоящая цель была иной, но её знали лишь посвящённые.

Внутри ангар походил на индустриальную пещеру: высокие бетонные своды тонули в полумраке, а ряды деревянных контейнеров и мешков с овощами образовывали лабиринт теней. Сквозь грязные окна под потолком пробивались тусклые лучи света, вырисовывая косые линии в пыльном воздухе. Где-то в глубине капала вода, и этот мерный звук гулко разносился эхом.

Михаил медленно продвигался вдоль стен, профессионально оценивая пространство: углы для установки света, акустику, скрытые от посторонних глаз места. Место идеально подходило для съёмок – достаточно уединённое, но не настолько заброшенное, чтобы вызывать лишние подозрения. Михаил достал блокнот и стал делать пометки. Северная стена – хороший фон, да и фактура бетона создаст нужный контраст. Штабеля мешков сгодятся как естественные декорации. Главное – согласовать время, когда здесь никого не будет.

Неожиданный звук заставил Михаила замереть. Поначалу ему показалось, что это гуляет ветер, но нет – звук был слишком ритмичным, человеческим. Он осторожно закрыл блокнот и прислушался. Из глубины ангара, за штабелем мешков, доносилось тяжёлое дыхание, прерываемое сдавленными стонами.

Инстинкт требовал немедленно уйти, но любопытство подтолкнуло Михаила двигаться дальше – бесшумно и осторожно, словно кот. Опыт двух прожитых жизней приучил его оставаться незамеченным. Он обогнул штабель ящиков с морковью и увидел их.

На разложенном брезенте, поверх мешков с картошкой, двое слились в древнем танце. Грузчик, широкоплечий мужчина лет тридцати пяти с огрубевшими руками, прижимал к себе женщину в синем рабочем халате фасовщицы. Халат был расстёгнут, обнажая белую комбинацию, задранную до самых бёдер.

Их движения были грубыми, почти животными, но в этой грубости была подлинная красота – красота чистой, необузданной страсти. Мужчина двигался мощно, каждым движением заставляя женщину выгибаться дугой и цепляться пальцами за мешковину. Пот блестел на его лбу, а тёмные волосы прилипли к вискам.

Женщине было около тридцати; лицо её было мягким, но уже огрубевшим от жизни и тяжёлой работы. Она запрокинула голову, обнажая белую шею. Губы её приоткрылись, и из них вырывались низкие, первобытные звуки. Ноги крепко обвивали талию мужчины, пятки упирались в поясницу, побуждая его двигаться глубже и сильнее.

Воздух вокруг них дрожал от жара тел. Запах пота смешивался с картофельной пылью и влажной мешковиной, образуя странный и пьянящий коктейль. Мужчина наклонился, губами касаясь ложбинки между грудей женщины, и она вздрогнула всем телом, выгнувшись ещё больше.

– Тише, – хрипло прошептал он, но в его голосе звучал скорее вызов, чем предостережение.

Она не сдержалась. Когда он сменил угол, нашёл нужное место, женщина задрожала и издала низкий, гортанный стон. Звук прокатился по ангару, отражаясь от стен, и вернулся эхом, усиленным бетонной акустикой.

Михаил наблюдал заворожённо. Он видел многое в прошлой жизни – дорогие оргии в элитных особняках, изысканные развлечения высшего общества. Но в этой сцене было что-то более подлинное и честное. Никаких масок и притворства. Просто двое людей, укравших миг счастья посреди серой советской повседневности.

Ритм их движений ускорялся. Когда мужчина опёрся руками о мешки по бокам от женщины, мышцы его рук напряглись до предела. Капли пота падали на вздымающуюся грудь женщины. Она подавалась навстречу каждому движению, её бёдра двигались в древнем танце, который тело знало само по себе.

Брезент под ними промок от пота, прилипая к коже. Грубая мешковина оставляла красные следы на её спине, но женщина не замечала этого, словно боль лишь усиливала наслаждение. Пальцы её запутались в волосах мужчины, притягивая его голову ниже. Их губы встретились в голодном, почти отчаянном поцелуе.

Михаил почувствовал, как его тело реагирует на эту сцену – жар поднялся снизу живота, участился пульс. Он сжал кулаки, удерживая контроль. Терять его нельзя – не здесь и не сейчас.

Женщина первой достигла пика. Тело её напряглось, выгнулось дугой. Из горла вырвался крик – негромкий, но такой силы, что Михаил ощутил вибрацию ангара. Мужчина зажал ей рот ладонью, но было поздно – звук уже улетел в пространство.

Несколько последних толчков – и мужчина последовал за ней. Тело его содрогнулось, он уткнулся лицом в её шею и сдавленно зарычал – звук скорее животный, чем человеческий.

Потом наступила тишина. Лишь тяжёлое дыхание нарушало покой ангара. Они лежали, не желая или не имея сил разъединиться. Женщина нежно гладила мужчину по влажной спине, её прикосновения были почти материнскими.

Михаил наблюдал несколько мгновений, испытывая одновременно неловкость от собственного присутствия и искреннее восхищение их неподдельной страстью. Особенно поразили его языки – движения губ и кончиков языков обоих любовников выглядели столь живописно и старательно, что Михаил невольно подумал, будто они репетируют давно отложенную, но наконец-то разрешённую сцену из запрещённого советского кино.

«Вот тебе и актёры, – усмехнулся Михаил про себя, чувствуя, как по лицу расплывается улыбка. – Такие таланты среди овощей пропадают!» Не удержавшись, он произнёс вслух достаточно громко, чтобы быть услышанным:

– Ну, товарищи, вы приняты!

Парочка одновременно вздрогнула и резко обернулась. В глазах грузчика на мгновение вспыхнуло недовольство, смешанное с испугом, но он тут же справился с собой, хмуро рассматривая незнакомца и прикрывая женщину, которая поспешно поправляла халат, избегая смотреть в глаза Михаилу.

– Извините, товарищ начальник, мы тут… – начал было грузчик, но запнулся, не найдя подходящего объяснения.

Михаил, спокойно подняв ладонь в примирительном жесте, слегка улыбнулся:

– Спокойно, товарищи, я вас не осуждаю. Наоборот, скажу прямо – такого реализма и эмоций я давно не видел. И если уж вы можете быть настолько естественными здесь, среди картошки и мешковины, то на настоящей съёмочной площадке вам вообще цены не будет.

Грузчик удивлённо вскинул брови, переглянувшись с женщиной, которая наконец осмелилась посмотреть на Михаила с осторожным интересом:

– На съёмочной площадке? В смысле, в кино что ли? – спросил он, постепенно осознавая, что наказания не будет.

Михаил кивнул, сохраняя доброжелательность и лёгкость тона:

– Именно так. Завтра заходите, обсудим детали. Поверьте, вам понравится.

Женщина тихо хихикнула, приободрившись и окончательно справившись с замешательством, а грузчик, скрывая улыбку, пробормотал уже совсем другим тоном:

– Ну, раз уж такой разговор, почему бы и не попробовать.

Он тактично отвернулся, позволив парочке привести себя в порядок. Пока они тихо переговаривались, приводя одежду в приличный вид, Михаил отошёл в сторону и задумчиво провёл рукой по мешку с картошкой.

«Идеальное начало, – подумал он. – Вот и первые новые звёзды нового кино. Голливуд рядом не стоял.»

Уже предвкушая, как будет пересказывать друзьям это яркое пополнение актёрского состава, Михаил вышел из ангара с победной улыбкой.

Вернувшись домой, он с видом полководца, взявшего неприступную крепость, сообщил друзьям о своей безоговорочной победе. Он с удовольствием описал переговоры с Владимиром Фёдоровичем, комично подчёркивая его суровый галстук, застрявший в молнии ватника.

– Представьте себе картину, – живо рассказывал он, разводя руками, – стою я в кабинете, вокруг огурцы, масло машинное и Пахоменко из радиолы на полную мощность. А Владимир Фёдорович мне говорит: «Учтите, Михаил, такой кинематографической судьбы наша овощная база ещё не знала». И я понял – место у нас золотое!

Все рассмеялись, но быстро стихли, позволяя ему говорить дальше:

– Но это ещё не всё, – продолжил Михаил, выдержав паузу. – Захожу в ангар, темно, пыльно, картошка, крысы бегают. И вдруг слышу звуки… не совсем складские. Продвигаюсь осторожно, и что вы думаете? Прямо на мешках, на брезенте грузчик с фасовщицей отмечают конец смены. Причём так отмечают – Тарковский обзавидовался бы таким крупным планам! А как языками работают – идеальная сцена для кульминации! Даже свет через окно упал, словно из софита.

Компания разразилась громким смехом. Катя уронила подушку, Алексей подавился чаем, а Сергей с серьёзным видом спросил:

– Надеюсь, ты предложил им контракт?

– Разумеется! – торжественно кивнул Михаил. – Сказал прямо: «Вы приняты! В ангаре снимать вам привычно, сценарий обсудим позже». Женщина хихикнула, а грузчик ответил, что у него смена, но ради репетиций он готов остаться. Я чуть не рухнул со смеху, но держался! В общем, актёрский состав у нас почти укомплектован. Осталось найти оператора, который не засмеётся во время дублей, – и строго посмотрел на Сергея.

Тот, не отрываясь от пересчёта денег, весело заметил:

– Судьбоносная встреча, Михаил. Теперь табличку повесим: «Культурный объект. Овощи не кантовать, эротический антураж не ломать!»

Смех вновь заполнил комнату. Катя, отсмеявшись, восторженно хлопнула по столу:

– Представляю, как Владимир Фёдорович каждую неделю будет приходить на просмотры наших шедевров. Он ведь жену приведёт, чтобы дома не скандалила! Семейный кинопросмотр на овощебазе – новая советская традиция!

– Особенно учитывая твои планы на эротический подтекст, – многозначительно подняв бровь, добавила Ольга. – Представьте, приходишь ты за картошкой, а там тебе эротическое кино с твоей начальницей. Причём в роли начальницы я!

– Не беспокойся, Оль, – успокоил Алексей, притушив смех. – У тебя роль важная, благородная. Людмила Прокофьевна – не шуточки, это серьёзный образ, а твои строгие взгляды уже легендарны.

Катя с наигранной серьёзностью процитировала:

– Представьте, приходит Людмила Прокофьевна в бухгалтерию и голосом Ольги говорит Новосельцеву: «Товарищ Новосельцев, вы нарушили мой трудовой ритм!»

Ольга подхватила, кокетливо грозя пальцем:

– А он ей: «Простите, Людмила Прокофьевна, хотел повысить вашу производительность и лично заняться вашим трудовым вдохновением!»

Компания согнулась от хохота, а Алексей со слезами на глазах повторял:

– Гениально! Оля, Катя, записывайте эти реплики, потом не вспомните!

Новенькая девушка, до этого тихо наблюдавшая за всеми, робко улыбнулась, почувствовав себя почти своей в этой необычной компании. Ольга заметила её и дружески подмигнула:

– Леночка, ты у нас Верочка, секретарша. Будешь милой и игривой, но строгой настолько, чтобы все боялись предложить тебе кофе вне очереди.

– Но с тайной мечтой о служебном романе, – важно добавила Катя, – это важный аспект!

– И обязательно сделай умное лицо, чтобы сразу было ясно: Верочка со скрытым подтекстом.

Елена смущённо рассмеялась, прикрыв лицо ладонями:

– Постараюсь соответствовать вашим ожиданиям. Интеллектуальный подтекст – это моё.

Комнату накрыла новая волна смеха. Алексей внезапно вспомнил о завтрашних планах и, хлопнув себя по лбу, серьёзно объявил:

– Чуть не забыл! Завтра иду к Дмитрию Андреевичу Тюрину, моему бывшему учителю истории. Буду уговаривать его сыграть Новосельцева. Пожелайте мне удачи, товарищи кинематографисты!

Друзья тут же принялись давать шуточные советы. Михаил, вдохновлённо протягивая руку, произнёс:

– Лёша, сразу объясни, что его имя золотыми буквами войдёт в историю советского кино! Только про овощебазу не упоминай – вдруг испугается.

Сергей усмехнулся и добавил:

– И намекни, что это не просто роль, а вклад в культурное развитие всей страны. Маленький личный подвиг.

Алексей поправил рубашку и торжественно ответил:

– Шутки шутками, а Дмитрий Андреевич – человек интеллигентный. Его надо тонко подготовить, объяснить, что роль требует глубокого понимания психологии советского служащего, заплутавшего в бюрократическом лабиринте.

– Главное, уточни, что это комедия, – подхватила Катя, – а то он запутается в мыслях и правда начнёт переживать.

Ольга хитро улыбнулась:

– И сразу скажи, что его главный служебный роман случится именно со мной. Пусть морально подготовится.

Компания снова разразилась смехом. Алексей поднял руки, сдаваясь:

– Всё, понял! Завтра беру дипломат, серьёзный вид и иду просить руки Дмитрия Андреевича для нашего искусства.

Веселье стало ещё громче. Атмосфера в квартире Михаила была наполнена радостным возбуждением, и даже новенькая девушка уже полностью погрузилась в происходящее, явно не жалея, что пришла. Друзья продолжали обсуждать комичные сценарии, чувствуя себя на пороге яркой и дерзкой авантюры.

Наступил вечер, и компания постепенно стала расходиться, провожая друг друга последними шутками и ленивыми прощаниями. За окном давно стемнело, а в квартире постепенно воцарилась тишина, в которой ещё ощущался шёпот недавнего веселья. Михаил и Ольга остались одни, словно актёры, которых специально оставили на сцене после спектакля, когда занавес уже опущен, а зрители не хотят расходиться, пытаясь уловить последние эмоции.

Они долго смотрели друг на друга молча – слова казались лишними. Михаил осторожно коснулся руки Ольги, провёл ладонью по её плечу и едва ощутимо коснулся волос. Она тихо вздохнула и прикрыла глаза. Это было несказанное вслух приглашение, которое оба приняли без колебаний. Он медленно притянул её к себе, и их губы встретились одновременно мягко и настойчиво, словно вспоминая давно знакомый вкус.

Дыхание Ольги участилось, губы раскрылись навстречу его поцелую с нежной страстью, будто это был их последний вечер, шанс полностью отдаться чувствам. Михаил бережно подхватил её на руки и отнёс на кровать, ощущая, как трепещет её тело, как едва уловимо напрягаются и расслабляются мышцы в ожидании близости.

Положив её на кровать, он замер, разглядывая её лицо, освещённое тусклым светом ночника, и волосы, разметавшиеся по подушке. Затем губы его медленно двинулись вниз, оставляя лёгкий влажный след на шее, скользнули по линии ключиц, касаясь кожи с трепетной нежностью. Она тихо застонала, выгибаясь, позволяя ему продолжить путь по знакомой только им двоим тропинке.

Его губы ласково исследовали каждый изгиб её тела. Дыхание становилось глубже, жарче, словно он навсегда впитывал её стоны и аромат. Когда губы достигли самого сокровенного, Ольга задрожала, подаваясь навстречу его ласкам.

Его язык двигался неторопливо, уверенно, рисуя невидимые узоры наслаждения, погружая её сознание в сладкий дурман. Она дышала прерывисто, её грудь поднималась и опускалась в такт его движениям, а стоны становились всё громче и настойчивее.

Когда Ольга приблизилась к пику наслаждения, Михаил медленно поднялся. Его дыхание смешалось с её дыханием, и он вошёл в неё с медленной, глубокой нежностью, пронзившей обоих. Их тела двигались синхронно, словно отражая друг друга, создавая ритм, в котором каждый вздох был гармонией.

Движения становились увереннее, страстнее, комната наполнялась шёпотом, стонами и дыханием, образуя свою собственную мелодию. Взгляды встречались и растворялись, губы снова и снова искали друг друга, не в силах насытиться близостью.

Постепенно напряжение достигло кульминации, пока воздух вокруг словно дрожал в ожидании финала. Михаил почувствовал, как Ольга мягко отстраняется, и, следуя её безмолвному желанию, позволил ей изменить положение. Теперь её губы и язык взяли инициативу на себя, завершая близость с той особой чувственностью и уверенностью, которая была свойственна только ей.

Её губы касались его кожи с мягкостью и жаром, язык двигался с таким изяществом и настойчивостью, что Михаил оказался на грани сознания и реальности, полностью отдавшись её власти. Когда всё же настала кульминация, он застонал, низко, сдавленно, будто внутри него что-то сорвалось. А она в этот миг жадно, с нежной решимостью, проглатывая его самое сокровенное, словно хотела сохранить его внутри навсегда – с каждой каплей, с каждым стоном, с каждым дрожащим эхом, наполнявшим комнату звуками тихой радости и освобождения.

Они ещё долго лежали рядом, переплетённые, дыша счастливо и тяжело, пока реальность постепенно возвращалась, забирая с собой ту особую магию, которая принадлежала только им. Но это уже не имело значения. Сейчас существовали лишь они двое, тепло их тел и дыхание, звучащее тихим, умиротворённым эхом недавно завершившейся симфонии.

Когда дыхание восстановилось, а тишина снова заняла комнату, Ольга с улыбкой прищурилась и подтолкнула Михаила локтем, убирая с лица прядь тёмных волос:

– Слушай, Миш, а тебе не неловко, что я на площадке занимаюсь любовью со всеми подряд? У нас ведь с тобой уже целая производственная драма получается.

Михаил лениво раскинулся на кровати, разглядывая потолок так, будто размышлял о чём-то вселенски важном, и театрально вздохнул:

– Оля, дорогая моя, ты забываешь самое главное. У нас же кино! А кино – это не просто удовольствие, это настоящая советская работа. Ты разве спрашиваешь токаря, ревнует ли он свой станок к мастеру соседнего цеха? Нет, конечно. Вот и тут то же самое. Искусство требует жертв, а актёрская профессия – это комплекс производственных обязанностей.